Путешествие к заливу Серпа 4 страница

Флагманский корабль Варсоврана шел мимо цитадели, и в это время на высоких стенах осажденной крепости шло оживленное обсуждение, инженеры и военные вели горячую дискуссию с королем: стоит ли расходовать драгоценную бочку спирта, обмазанную смолой, для третьего выстрела? В конце концов король отдал приказ стрелять. Бочку подняли на катапульту, механизм привели в боевую готовность, дежурный офицер взмахнул рукой, отдавая распоряжение поджечь бочку:

– Готовность три, два, один – пуск!

Летящая по воздуху горящая бочка оставляла за собой дымный след. Она миновала корабль Варсоврана, но рухнула не в воду, как два предыдущих снаряда, а на палубу одной из галер сопровождения. В мгновение ока верхние конструкции корабля были охвачены огнем, который уничтожал ванты, деревянные части, людей – те в панике бросались за борт, чтобы погасить пламя, охватившее их одежду, волосы и тело. Флагманский корабль, оказавшийся в опасной близости к гибнущему судну, вышел из огненного ада, потеряв несколько весел и гребцов, покрывшись копотью от костра, в который превратилась большая галера.

На стенах цитадели раздались радостные возгласы, но присутствие нескольких тысяч элитных морских пехотинцев в порту и на набережной исключало возможность патриотической поддержки бывшего короля со стороны горожан. Флагманский корабль первым успел уйти с линии огня, и Варсовран отдал приказ кораблям эскадры перейти на боевую скорость. К тому времени, когда катапульта на башне была готова к четвертому выстрелу, еще пять галер оставались в пределах зоны ее обстрела, но сам император удалился на безопасное расстояние. Новая бочка взлетела высоко и угодила на ют одной из отставших галер. Три четверти офицеров, находившихся на борту, стояли там в полном вооружении и в парадных мундирах. Их охватило пламя. Поскольку еще четыре корабля находились в кильватере пострадавшего судна, младший офицер, находившийся на носу и потому уцелевший, бросился к корме, туда, где бушевал огонь. Вцепившись в рулевое колесо, он заставил пылавшую галеру изменить курс. Корабль заскользил к одному из купеческих судов, освободив проход четырем боевым галерам Варсоврана. Через некоторое время горели уже два корабля, превратившихся в единый костер.

Нападение из цитадели наносило серьезный ущерб престижу Варсоврана, но императора больше всего заботило своевременное прибытие на Гелион, а потому он не стал возвращаться из-за потери двух кораблей эскадры. Варсовран был в ярости, однако его не слишком беспокоило, что будут докладывать своим повелителям иностранные представители, наблюдавшие за унизительной сиеной.

– Когда мы вернемся, первым делом сожгу это гнездо негодяев, превращу бессмысленное строение на острове в пепел, – пробурчал он, обращаясь к Эйнзелю, стоявшему рядом с императором на корме. – Ты, Эйнзель, облачишься в Серебряную смерть и снова обретешь молодость. Как тебе нравится эта идея?

– Ваше величество, вы слишком добры, – ответил Эйнзель, который на самом деле не испытывал ни малейшего чувства благодарности.

А в это время в гавани корабли, составлявшие почетный эскорт императора, торопливо перестраивались, пытаясь не попасть снова в зону действия новой катапульты. Король стоял между зубцов башни, размахивая топором, а его свита и охранники, задирая кафтаны и спуская штаны, демонстрировали противнику голые задницы, норовя показать их в первую очередь флагманскому кораблю.

А в трехстах метрах от стен крепости небольшое сарголанское судно – быстрое и юркое, такие в чести у пиратов – совершало маневры между галерами. На палубе у самого ограждения стоял арбалетчик и тщательно целился вдаль. Его цель была рискованно далекой, она располагалась на самом верху крепости, между зубцами. Он готовился выстрелить в торжествующего короля. В руках у стрелка был профессиональный, боевой арбалет из ясеня со стальным армированием. Тетива тоже была сплетена из тончайших и прочных стальных нитей – на ее изготовление у мастера ушло около пяти месяцев. Оружие представляло собой весьма тонкий инструмент, а поскольку арбалет был довольно тяжелым, для него использовалась опора-треножник. Погода стояла безветренная, водная гладь оставалась ровной, если не брать во внимание волны от проходящих галер. Помощник лучника следил за ритмом волн, а стрелок уже держал палец на спуске.

– Скажешь, когда стрелять, – бросил он помощнику.

– Волн пока нет, можно стрелять.

Арбалетчик осторожно выдохнул и нажал спуск. Он долго тренировался, обучаясь стрелять вверх и на большое расстояние, выпускал стрелы по ночам в сторону цитадели – в надежде, что осажденные этого не заметят. На самом же деле они видели порой его выстрелы, но полагали, что у кого-то на кораблях сдают нервы, так как попасть на таком расстоянии между зубцами крепости невозможно. Точно направленная короткая стрела поразила короля прямо в живот. Он выронил топор, дернулся, а потом рухнул со стены лицом вперед и начал долгое падение в воду.

Если бы король при падении откинулся назад, если бы защитники крепости имели хоть малейший шанс прикинуться, что это погиб не король, а один из его приближенных, многие отказались бы верить в то, что сарголанец убил короля. Такого не должно было случиться. Пять охранников спрыгнули со стены вслед за своим королем, и все они были убиты один за другим в полете к воде. Кто-то попытался спуститься вниз по веревке, но несколько боевых галер уже спешили к месту событий.

Два корабля пошли ко дну, пять были значительно повреждены в отчаянной битве у стен цитадели, но тело короля все-таки досталось торейцам. Он был достаточно тщеславен, чтобы носить золотые одежды и пренебрегать доспехами, так что после падения в воду не пошел ко дну, а всплыл – широкий плащ раскинулся вокруг тела. Галера, подобравшая убитого короля, направилась к флагманскому, императорскому кораблю, и Варсовран продемонстрировал тело короля Ракеры иностранным представителям, объясняя, что весь инцидент стал результатом того, что король обожал выставлять напоказ свою храбрость, пренебрегая осторожностью.

Часа через два эскадрон снова направился к Гелиону. На берегу сидел на чаше весов сарголанский пират-арбалетчик, а на другую чашу насыпали золото, пока оно не сравнялось с ним в весе.

– Ну что же, Эйнзель, мы сберегли много жизней и боевых кораблей, мы отлично сумели выманить короля на видное место.

– Очень хитрая и великолепно проработанная схема, – согласился Эйнзель. – Но я удивлен тем, что вы не поделились со мной заранее.

Варсовран помолчал немного, прежде чем ответил. У императора не было привычки говорить «гм», «эге» или что-то подобное. Он просто молчал, если ему нужно было время на обдумывание ответа. Эйнзель хорошо знал это, так как уже много лет был приближен к правителю.

– Даже тебе неплохо запомнить, что я полон секретов и неожиданностей, – Варсовран чуть заметно усмехнулся.

Сердце Эйнзеля упало в пятки. Каждый раз, когда император готовил очередной сюрприз, он говорил: «Подожди и увидишь, тебе это понравится». Сейчас он импровизировал. Значит, далеко не все его планы так сложны, выстроены заранее и в совершенстве обдуманы; на самом деле, он просто воспользовался удачей, которую преподнесла ему фортуна. Но это означало, что он и дальше будет стремиться к экспериментам с Серебряной смертью, даже когда цитадель на острове будет разрушена.

Ларону предстояло пройти шесть экзаменов: два устных, два письменных и два практических. Будучи на семь столетий старше окружающих, имея опыт исследований, которые время от времени доводилось предпринимать вампиру, он имел огромный запас знаний, которые теперь мог применить. «Теория эфирных энергий» представлялась ему самым простым испытанием. «Практическое применение эфирной магии» тоже не было проблемой, так как Ларон произносил заклятия, когда прапрабабушка госпожи Ивендель еще служила прачкой в Северном Скалтикаре. На устном экзамене по «Сравнительной анатомии» он чувствовал себя ужасно, пока ему не попался вопрос о физиологии дакостианцев. Он начал импровизировать и понял, что профессора сами многого не знают по этой теме. Они решили привлечь дополнительного экзаменатора, являющегося экспертом в данной области. Но единственный, кого они могли пригласить, – это Пеллиен. Она внимательно выслушала рассуждения Ларона, построенные на одной ночи и фантазиях, а потом заявила, что все это является чистой правдой. Этого оказалось довольно для получения удовлетворительной оценки и успешной сдачи экзамена.

Когда дело дошло до письменной работы по «Юриспруденции и этике», Ларон выстроил модель целой системы управления, названной «демократией» и позаимствованной из сочинений тех, кто принадлежал к легендарному племени греков. Он получил высший балл от Ивендель, которая была главным экзаменатором. Ее искренне удивила глубина и широта представленной картины. Тот факт, что греки и их система управления находились в некоем недостижимом, мифическом пространстве, не интересовало Ивендель, поскольку смысл был прежде всего в умении логически и рассуждать, а это Ларон продемонстрировал блестяще.

Последний устный экзамен предполагал знание истории эфирной магии. Некоторые приведенные Лароном примеры оказались настолько неожиданными и загадочными для экзаменатора, что тот вынужден был признаться самому себе в том, что впервые слышит об этом, однако Ларон говорил так уверенно, что прервать его никто не решился. Экзаменатор попросту не захотел выглядеть невеждой и поставил студенту высокий балл.

Шестым испытанием была практическая проверка навыков самозащиты и нападения с помощью эфирной магии. Задача состояла не в том, чтобы проверить знание отдельных приемов или движений, а в том, чтобы изучить способности студента направлять поток чистой, природной энергии в нужную сторону, черпая силы из окружающего мира. При обычных условиях такому испытанию подвергали лишь на втором году обучения в академии, не раньше.

Обнаженный до пояса Ларон вышел на край площадки. Он наблюдал, как сестра проверяла состояние здоровья его спарринг-партнера, валестранца по имени Аренкель. Наконец она подписала документ о его пригодности к схватке и обернулась. «Пеллиен», – вздрогнул Ларон. Она была необычайно бледной и заметно дрожала. Когда Пеллиен приблизилась, чтобы проверить состояние Ларона, руки ее оказались холодными. Действовала она уверенно и профессионально, но чуть слышно прошептала ему: «Удачи тебе, девственник». Потом она подписала документ о пригодности к испытанию и, обращаясь к Ивендель, заявила, что юноша слишком сильно нервничает.

Площадкой для схватки служила старинная цистерна системы водоснабжения с полом, посыпанным песком. Арочные своды были частично перекрыты круглым навесным потолком, по периметру которого установили освещение: масляные лампы. Дверей не было. Внутрь противники спускались через люк по узким лестницам, которые потом убирали. Согласно правилам состязания, участник, который в конце не сможет самостоятельно выбраться наружу, автоматически объявляется проигравшим. Если это сумели сделать оба, оценки выставляют судьи, наблюдающие за схваткой.

На Лароне был красный пояс студента, проходящего стандартное испытание, а его соперник надел белый пояс академии. Аренкель прошел уже двухлетнюю подготовку, на вид ему было лет восемнадцать. И он был одним из друзей Старракина.

– Мы собрались, чтобы судить претендента, – провозгласила Ивендель, не вставая с кресла. – Мы будем оценивать его навыки, силу и выносливость.

Аренкель поклонился ей.

– От имени академии прикладной магии я буду сражаться с претендентом, как установлено правилами.

Именно в этот момент Ларон осознал, что ему предстоит не обычное учебное испытание, а настоящий суд. Его подвергнут максимально возможной боли, ему отомстят за Старракина, который сидел сейчас по правую руку от Ивендель. Ларон поклонился госпоже ректору, а затем взглянул туда, где сидела Пеллиен.

– Члены академии, я посвящаю этот бой защите чести моего друга, даме, с которой я не совершал ничего постыдного. Я намерен отстоять ее честь в схватке.

Воцарилась полная тишина. Пеллиен не дрогнула.

– Это не турнир, Ларон, – предупредила Ивендель.

– Безусловно нет, Высокоученый ректор, – ответил он.

Но на самом деле это был именно турнир, хотя никто не желал так называть его. Ивендель встала, стянула шарф с шеи и отпустила его. Тонкая шелковая лента медленно поплыла по воздуху вниз. Аренкель наблюдал за шарфом, одновременно выдыхая эфирную энергию в ладони. То же самое делал и Ларон – собирал энергию, но только не смотрел на падающий шарф. Он следил за противником.

В тот момент, когда шарф коснулся песка, Аренкель развернулся и метнул пучок энергии к ногам Ларона, который успел подпрыгнуть и благополучно избежать удара. Аренкель собрал в ладонях новые нити энергии, сформировал шарик эфира и метнул его в голову Ларона, но тот позволил орудию врага долететь до стены и отскочить обратно, словно проверяя его силу и упругость. Аренкель поймал вернувший шарик, вспыхнувший в этот момент красноватым светом, превратил его в лезвие и кинулся на Ларона.

Ларон отшатнулся, создал свое эфирное оружие, сиявшее синевой. Его противник размахнулся и нанес удар, но Ларон блокировал его. Аренкель атаковал. Ларон парировал. Аренкель перехватил оружие обеими руками и нанес косой удар. Ларон отразил его. Аренкель попытался обойти Ларона, а тот обвил его ногу тонким, нитевидным отростком эфира, и противник упал, ударившись головой об стену.

– Я с глубоким почтением прошу моего уважаемого противника встать, – сказал Ларон.

Аренкель не двигался.

– Одно очко в пользу красного, – объявил один из экзаменаторов.

Пеллиен и Лавенчи подались вперед, глаза их расширились. Старракин поднес к губам сжатый кулак, он был сильно встревожен. Ивендель задумчиво потирала подбородок.

На песчаный пол спустился врач, но лишь через четверть часа ему удалось привести Аренкеля в состояние, при котором тот мог продолжить поединок. Затем Ларон выиграл еще три тура подряд, каждый раз вынуждая противника падать на колени, но постепенно более опытный Аренкель приходил в себя, а Ларон начал уставать. Он проиграл пять очков кряду, потом выиграл одно, так как Аренкель стал слишком уверенным и невнимательным.

Постепенно схватка становилась все менее элегантной и все более яростной. Ларон метнул в противника облако синих искр и отростков. Оба юноши вспотели, тяжело дышали, испытывали сильную боль, испуская нити и вспышки из ладоней и пальцев, произнося заклятия, а четыре экзаменатора сидели на краешках стульев, наклонившись вниз и напряженно вглядываясь в схватку. Песок под ногами бойцов из ровного слоя превратился в борозды и кучи, испытание длилось уже больше часа, песок облепил промокшие от пота шаровары. У Ларона была ушиблена губа, по подбородку стекала тонкая струйка крови. Аренкелю удалось сломать его оборону и схватить за руку, сжав ее с большой силой, но Ларон сумел вывернуться и поднять руку, заставив противника занять невыгодную позицию. Он выкрутил руку противника, и Аренкель закричал от боли. Ларон был готов бросить его на пол – а потом отпустил руку и отступил. По запаху он почувствовал, что противник потерял контроль над своим эфирным оружием.

– Я прошу о небольшом перерыве, – произнес он.

– Красный просит о перерыве, – объявил главный экзаменатор. – Белый согласен?

– Белый согласен, – простонал тот.

Спустили лестницу, Аренкель пополз наверх, и стало видно, что он обмочился. Ларон стоял прямо и неподвижно, скрестив руки на груди. Через некоторое время Аренкель вернулся.

– Последний тур, подготовьтесь, – предупредил экзаменатор, который следил за режимом времени.

Ларон немного расслабился, чуть согнул колени. Противник метнул в него плотное облако эфира. Казалось, к нему вернулись силы и прежняя живость. Ларон шагнул в сторону, уклонившись от удара и тут же произнес ответное заклинание. Поскольку Аренкель качнулся вперед, чтобы сохранить равновесие, Ларон нырнул вниз, к самому полу и направил следующий выброс энергии в ноги врага, и хотя защитное заклинание прикрывало его башмаки, штаны и кожу, удар оказался достаточно сильным, чтобы Аренкель едва не упал. Ларон мгновенно обхватил соперника голубым облаком переплетенных отростков энергии, заставив его изогнуться дугой. Встречные потоки энергии схлестнулись, превратившись в подобие ловушки. Инерция движения вела юношу вперед, он в отчаянии рухнул на песок, но его занесло и ударило об стену. Два экзаменатора подняли белые флажки:

– Перерыв! – рявкнул тот, кто постоянно следил за режимом времени.

Синеватые клубы эфира окутывали лица и руки экзаменаторов, проводивших экстренное совещание. Наконец главный экзаменатор объявил результаты писцу.

– Красный превзошел белого, связав его энергетическими потоками. Красный использовал уловку. Красный пожертвовал прямым контактом и воспользовался силой, чтобы добиться превосходства. Красный выиграл в пределах отпущенного на испытание времени. Красный получил чистое преимущество в силовом балансе. Белый превосходил его силой слов. Красный одержал верх в умении контролировать слова.

Ивендель встала и дала знак опустить лестницу:

– Схватка окончена.

Оба участника состязания оказались способны самостоятельно выбраться наверх и пройти в аудиторию, расположенную позади мест, на которых сидели судьи и остальные преподаватели. Студенты стояли в отдалении, по краям. Первым судьи вызвали противника Ларона.

– Белый, твое прошение.

– Я боролся исключительно с помощью силы слов. Красный вынудил меня опуститься на колени одиннадцать раз. Он прибег к хладнокровному обману. Белый должен быть объявлен победителем.

Теперь наступила очередь Ларона.

– Красный, твое прошение.

– Я предъявляю претензии моему сопернику, требуя, чтобы он признал свою слабость. Я пять раз заставлял его падать на землю, один раз – коснуться пола, я выиграл в первом туре, действуя на расстоянии от него. Я доказал свою стойкость, выиграв на последнем этапе. Я признаю, что его контроль над словами постепенно нарастал, но чрезмерная уверенность в себе росла еще быстрее, по мере того как он набирал очки. Я воспользовался этим в тот момент, когда мне, казалось бы, грозило неминуемое поражение. Поэтому именно я должен быть назван победителем.

Четверо экзаменаторов вернулись к своим стульям, а глава комиссии посмотрел на таблицу, где велся учет заработанных очков.

– Счет: одиннадцать падений плюс один штраф у белого; пять падений, одно касание и превосходный финальный бросок у красного. Подводя итог, я признаю, что белый превосходит противника по числу падений, в реальной жизни он бы неминуемо погиб еще на первом этапе сражения. Красный изучал особенности более сильного соперника, чтобы потом воспользоваться своими наблюдениями и добиться преимущества. Я объявляю победителем красного. Запишите следующее: белый – одиннадцать падений, один штраф, всего четырнадцать; красный – пять падений, одно касание, финальный бросок, всего пятнадцать. Победитель красный!

Не было ни аплодисментов, ни одобрительных возгласов. Вся пять судей и Аренкель поклонились Ларону, который ответил им таким же церемонным поклоном. Судьи направились к выходу из помещения, а бывший противник тяжело хлопнул Ларона по мокрой от пота спине:

– Отличный бой, – сказал он.

– Спасибо.

– Очень впечатляюще.

– Ты знаешь, что будет дальше?

– Нет. Ты сдал все экзамены, обычно у студентов уходит на подготовку к ним лет пять, не меньше. Некоторые учатся и по десять лет. Ты умеешь защищаться. Это важно. А теперь тебя ждет последний этап. Не испытание, не экзамен. Посвящение. Считается, что пройти обучение и испытания может только девственник.

Аренкель быстро поклонился на прощание и поспешил прочь. Ректор провела Ларона в маленькую комнату, обстановка которой состояла лишь из большого и удобного на вид кресла и скамейки с мягким сидением, с которого свисала дюжина кожаных ремешков. Хрустальный кубок с какой-то непрозрачной синеватой жидкостью держала в руках Лавенчи.

– Выпей, – приказала Ивендель.

Ларон подчинился. Напиток содержал алкоголь. Он был горьковатый и слишком густой, но в то же время обладал легким персиковым ароматом. Лавенчи поставила опустевший кубок на поднос и вышла. Дверь за ней захлопнулась со щелчком, а потом ее заперли снаружи.

– Раздевайся, – сказала Ивендель.

Ларон стянул грязные и пропитанные потом шаровары. Ректор внимательно осмотрела его тощее обнаженное тело, словно оно представляло собой предмет чьей-то старой мебели, не вполне соответствующий ее ожиданиям.

– Ложись сюда, – она указала на скамью.

Ларон лег, и она привязала его ремешками. Ему начали мерещиться зловещие эротические ритуалы, в ходе которых ректор снимала платье и садилась на него сверху. Ничего подобного, однако, не произошло. Она всего лишь отошла в сторону и села в кресло, обхватив подбородок рукой.

– Улетай, – произнесла она неожиданно и вроде бы совсем не к месту.

Но комната вдруг начала вращаться вокруг Ларона, тело которого постепенно немело, а язык одеревенел. Разум его освобождался от мыслей. В нем оставалось одно-единственное слово: «Улетай». Он что-то чувствовал, словно продвигался сквозь теплый воздушный поток, над ним возвышался голубой купол неба, а снизу сияла океанская гладь. Солнце почти достигло зенита. У Ларона по-прежнему были руки, но ноги странным образом изменились, так что могли только совершать плавные движения, управляя его полетом. Он взглянул на руки – вытянувшиеся и похожие на плавники. Огромные, длинные плавники. Он стал перепончатокрылым существом. Осторожно, в качестве испытания, он взмахнул новыми крыльями, нырнул вниз, подскочил кверху, снова дернулся, меняя курс. Получалось весьма неуклюже, и все же это было попыткой настоящего полета.

Ему казалось, что летал он уже полчаса или около того. Становилось непривычно тепло, даже жарко. Неужели необходимо быть таким влажным? Он летит, а не плавает, но перепончатокрылым надо порой опускаться в океанские волны, чтобы охлаждаться и оберегать кожу от пересыхания. Но, с другой стороны, он ведь не был настоящим перепончатокрылым. Но кто же он? Ларон несколько раз энергично взмахнул крыльями и поднялся повыше. Теперь он заметил, что в легких возникло неприятное жжение; ему чудилось, что внутри разгорается пламя. Что же делать? Лететь, пока не умрешь? Он попытался убедить себя, что это лишь аллегория. Вода казалась ему образом вагины, таинственного убежища, а сам он – за исключением крыльев – напоминал по форме фаллос.

Ему показалось, что прошло еще около получаса. У него заболели суставы в основании плавников-крыльев, тело горело в огне, во рту пересохло, у него уже не хватало сил. И тогда он стал падать в воду. На кожу его летели капли. Он спустился еще ниже, задевая волны. Он все еще летел, во всяком случае уверял себя в этом, но легкие превратились в мешок, наполненный расплавленным свинцом, обжигавшим ребра, а спина пересохла как пески пустыни. А продвижение сквозь толщу воды можно считать полетом? Ларон взмахнул плавниками, чтобы набрать скорость, нырнул, затем вырвался к самой поверхности волн – а над ним над водой летела огромная тень, задевавшая брызги, которые поднимал Ларон, поднимаясь в воздух.

Нарастающая паника заставила Ларона рвануться вверх, чтобы спастись от кожистого чудовища. Улетай. Быть съеденным гигантской летучей ящерицей – эта опасность представлялась ему теперь весьма реальной. На мгновение он взглянул на нее, и зрелище заворожило его. Было нечто чудесное, гипнотическое в этой твари, несмотря на то что страх толкал его прочь. Когда ящерица потянулась вверх, следом за ним, Ларон сложил плавники-крылья и нырнул к воде, но в последний момент избежал погружения, а вместо этого полетел дальше, маневрируя между гребнями волн. Огромная, зубастая голова на змеевидной шее нависла над ним, закрыв небо, а затем он выскользнул и двинулся дальше, поднимаясь все выше и выше, в то время как кожистая ящерица врезалась прямиком в шею морского дракона.

Избитый, истекающий кровью, с серьезно надорванным и искривленным крылом, Ларон сделал круг, наблюдая за битвой гигантов, которые вздымали фейерверки брызг. Капли эти холодили кожу, а вскоре ящерица исчезла в глубине океана. Ему надо было лететь дальше. «Это напоминает мне недавнее прошлое, долгое путешествие по морю», – подумал он, чувствуя, как солнце вновь сушит его кожу. Постепенно все его мысли сосредоточивались на одном: чудовищной жажде, скорой гибели, мучительной слабости, бесконечности океана…

Ларон открыл глаза и увидел Ивендель, которая развязывала кожаные ремни. Когда он смог сесть, оказалось, что он совсем истощен и едва не падает, так что Ивендель пришлось поддержать его, пока он не ощутил центр равновесия.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась она, а он попытался встать и сделать несколько шагов.

– Мне кажется, что у меня никогда раньше не было ног, госпожа ректор. Что все это значит?

– Ты осваивал основы самоконтроля. В моей академии разработаны особые технические приемы, им можно научиться самостоятельно, без помощи наставника.

– Так я именно этому и учился? – спросил он, вспоминая недавнее обретение нового опыта в общении с Пеллиен, а еще ранее – одинокие сексуальные опыты с собственным, внезапно ожившим телом.

– Лишь в малой степени, – сурово ответила Ивендель.

– Что это значит?

– Твоя девственность частично прочитывалась. Опиши, что ты видел и чувствовал.

Ларон рассказал. Ивендель внимательно, невозмутимо слушала, пока он не закончил повествование.

– Ну что же, ты был прав, море является аналогом секса. Опасности, отвлекающие объекты – это то, чего следует избегать девственнику. Аллегорией истинного пути для девственника является особый объект. В твоем случае это была ящерица.

– Что?

– Ты прекрасно слышал. У тебя не должно было быть страха перед безбрачием, воплощенным в образе ящерицы, потому что у тебя нет иного опыта. Люди, имевшие ранее сексуальные контакты, сразу бросаются в глубину океана, не опасаясь морского дракона. Но это напрямую противоречит приказу лететь.

– Я… я не совсем понимаю. Предполагалось, что меня должны съесть?

– Предполагалось, что тебя съест правильный хищник, то есть ящерица. Ты бы напитал ее тело, как это бывает, когда человек становится членом религиозного или магического ордена, которому он дарует свою силу. Более великое и значительней тело включает тебя, позволяя лететь, а если ты летишь в одиночку, рано или поздно рухнешь от усталости и истощения. Должно быть, ты гораздо ближе подошел к потере невинности, чем то следует согласно правилам обучения и подготовки к посвящению. Но все же ты удержался на самом краю. Имеющие сексуальный опыт окунаются в воду, чтобы освежиться, считая, что действуют во имя сохранения способности к полету. Но команда была ясна: «улетай», а не сохраняй способность к полету. Брызги, которые ты поднимал, касание волн – все это аналогия флирта с океаном без погружения в его пучину. До сих пор никто не совершал полет, оставаясь не съеденным, но ты летел до самого конца, так что ты прошел испытание. Что ты сможешь сделать в следующий раз, когда попытаешься применить на практике полученные навыки, – вот что интересно. Но это уже твое личное дело: чем и с кем ты будешь заниматься.

– Понятно, – кивнул Ларон, испытывая некоторую неловкость. – И в каком статусе меня выпустят из академии?

– Не связанный ни с одним кругом колдун девятого уровня посвящения. Теперь ты научился контролировать свои силы, так что всю оставшуюся жизнь сможешь пользоваться ими. Их нельзя потерять.

– А если бы я не был девственником?

– Я бы заметила. Это всегда очевидно.

– Ого.

Ларон принял к сведению слова ректора и задумался. Его оценивали по каким-то неизвестным стандартам и признали годным. Ему было немного стыдно, в том числе и за огонь, который он запалил перед дверью академии в ту первую ночь. Внезапно все сомнения покинули его.

– Высокоученая госпожа ректор, вы слышали когда-нибудь о Пеппарде Угрюмом?

– Да, он проводил эксперименты по установлению границ девственности.

– С дакостианцами.

– Да. И доказал, что девственность так же легко потерять с дакостианцем, как и с представителем любой иной расы.

Ларон вздрогнул. У него екнуло в желудке.

– А что ты можешь сказать о тех, кто верит, что сохранил девственность, хотя и помнит, как совершил сексуальный акт.

– Как глупые дети, которые думают, что могут избежать потери невинности, если будут совершать прелюбодеяние стоя? Это предстоит установить в ходе следующих экспериментов.

Ларон чувствовал, что его предали, обманули. Единственное, что позволило ему пройти последнее испытание, – вера в то, что технически он оставался девственником, а с девушкой своей расы ему предстоит пережить какой-то совершенно иной опыт.

Внезапно Ивендель остановилась, ее губы чуть приоткрылись. Ларон замер.

– Не хочешь ли ты сказать, что проводил своего рода эксперименты, касающиеся сохранения или потери девственности с некоей дакостианкой? – медленно спросила она.

– Я… я… Почему вы так подумали?

– Твои расспросы.

– Ах это! Ну, я в последнее время заинтересовался анатомическими особенностями дакостианцев. Именно поэтому я так успешно отвечал на экзамене, когда речь зашла об этом предмете.

– Да. Конечно. Кстати, в Диомеде есть на данный момент только одна дакостианка. И она служит сестрой в академии. Не с ней ли ты занимался практической анатомией, когда заглядывал мимоходом в таверну Баргермана, где тебя и видели? И не ее ли честь ты защищал так яростно?

– Я никогда не говорил, что та женщина, за честь которой я вступился, была дакостианкой.

Дата добавления: 2015-08-21