Глава девятая Лаванда

Джим Тейлор счел, что у него имеется свой интерес к Алистеру Макиннону, даже больший, чем если бы он вложил в него деньги. Несмотря на неприязнь к нему, он не мог избавиться от чувства досады из-за того, что Фредерик упустил его, и, когда Фредерик заявил, что поймать человека, способного превратиться в дым и пройти сквозь замочную скважину, не может никто, Джим едко возразил: похоже, ты уже теряешь хватку, если не смог вернуть собственные часы. В следующий раз по теряешь штаны.

Итак, он решил выследить Макиннона сам. Он посетил каждый дом на Оукли-стрит, в Челси, где проживал, по его же словам, Макиннон, но это был пустой номер; сунулся к директору мюзик-холла, откуда сам вызволял фокусника, но ему было сказано, что адреса Макиннона никто не знает; побывал в нескольких других мюзик-холлах, полагая, что Макиннон мог появиться где-нибудь под другим именем, но и там ничего не узнал.

И все-таки он не сдался. За свою короткую и не слишком законопослушную жизнь он обзавелся бесчисленными знакомствами в криминальной, полукриминальной, спортивной, театральной среде и даже имел доступ к двум-трем весьма уважаемым в мире беззакония лицам; все они время от времени пользовались и надеялись еще попользоваться услугами Джима – подсказками на скачках, займами в полкроны, иногда ловким намеком, что коп на углу как раз смотрит в другую сторону и так далее и тому подобное; одним словом, Джим почти не сомневался, что всегда сумеет разыскать то, что ему вздумается разыскать.

Итак, в тот самый вечер, когда Салли нанесла визит Акселю Беллману, Джим оказался у стойки бара в дешевом пабе «Дептфорд», локоть к локтю с юрким коротышкой в белом шарфе; когда Джим коснулся его плеча, он так и подскочил.

– Привет, Диппи! – сказал Джим. – Ну, как житуха-то?

– А, это ты, Джим. Ты-то как… ничо?

Диппи Ламсден воровато зыркнул вокруг, впрочем, вороватость имела прямое отношение к его профессии, он был карманником.

– Послушай, Диппи, – сказал Джим, – я тут разыскиваю одного парня. Это Макиннон, фокусник. Шотландский чудик. Выступает там и сям уже с год, а то и два. Может, ты его видел?

Диппи сразу кивнул головой:

– Видел, видел. И знаю, где он теперь.

– Ну! И где же?

Карманный вор с хитрой ухмылкой потер большой и указательный пальцы друг о друга. – А сколько он стоит?

– Фельспара стоит, – сказал Джим. – Сколько еще ты мне за него должен, помнишь?

Фельспар была лошадь, которая выиграла двадцать к одному и принесла обоим приличные деньги. Подсказал его Джим благодаря знакомому жокею.

Диппи философски кивнул.

– Что ж, неплохо, – сказал он. – Твой Мак проживает в Ламбете. Паршивенькое местечко, «Алленз Ярд» называется. С жирной старой ирландской коровой, ее кличут миссис Муни. Я его встретил там как раз вчера вечером – сразу узнал, потому как видел однажды в мюзик-холле Гатти. А на что он тебе?

– Спер мои часы, понимаешь! Но ты не бери в голову, Диппи, до тебя ему далеко, он тебе не соперник.

– О! А! Ну, дык и ладно, браток. Только ты меня нынче не видел, запомни. А я никогда не видел его. Пойду-ка теперь своим делом займусь.

– Правильно, Диппи, – сказал Джим. – Еще пинту?

Но Диппи покачал головой. Нельзя мне, сказал, слишком долго торчать в одном пабе, профессия не позволяет. Диппи одним глотком допил остатки виски и ушел; через минуту-другую, пофлиртовав с барменшей, ушел и Джим.

Дом миссис Муни был несуразной вонючей развалюхой, до сих пор не рухнувшей прямо на «Алленз Ярд» лишь по той причине, что падать там было некуда. Слабый свет проникал во двор снаружи и из тусклых окон дома, демонстрируя, что это все же не выгребная яма; впрочем, рыжую босоногую девчонку, игравшую, сидя на пороге, с куклой, это никак не беспокоило: она учила куклу хорошим манерам, звонко шлепая ее по голове, и поджаривала кусочек селедки над дымящим фонарем.

– Миссис Муни дома? – спросил Джим.

Девочка подняла глаза. Она глумливо ухмыльнулась, и Джим почувствовал острое желание последовать ее собственному методу воспитания.

– Я спросил, дома ли миссис Муни, крысенок?

В ее глазах появился интерес.

– Потерял свою шарманку? – полюбопытствовала она. – А где твоя красная куртка и жестянка?

Джим взял себя в руки.

– Слушай, морковная морда, заткнись, не то я тебя так шарахну, что до самого Рождества не оклемаешься, – сказал он.

Паршивка вынула изо рта кусок рыбы и, пронзительно завопив: «Тетенька Мэри!», опять сунула его в рот. Она по-прежнему презрительно косилась на Джима, который переступал с ноги на ногу, тщетно выискивая местечко посуше.

– Что, плясать нравится? – поддразнила она.

Джим проворчал сердито и уже готов был задать ей трепку, как вдруг на пороге показалась громадная бабища, загородив собой почти полностью слабый свет, проникавший из глубины дома. От неё ударило мощной волной одуряющего запаха джина.

– Хто етот? – осведомилась она.

– Я ищу мистера Макиннона, – ответил Джим.

– Слыхом не слыхала про такого.

– Шотландский типчик. Тощий парень с темными глазами. Был здесь несколько дней назад, как мне сказали. Фокусник.

– Зачем он вам?

– Так он здесь или нет?

Она стояла одурманенная, пытаясь думать. Наконец выговорила:

– Нету его. И видеть его никто не может.

– Ладно. Когда он сюда заглянет, скажите, что к нему Джим приходил. Дошло?

– Сказано вам, нету его.

– Конечно, нету. Я и не думал, что здесь он. Только, ежели он как-нибудь завернет сюда, скажите, что я заходил. Идет?

Она опять подумала немного, потом молча повернулась и ушла.

– Пьяная тетеря, – подвела итог девочка.

– Тебе следует подумать о своих манерах, – сказал Джим. – Это ж надо, так говорить о тех, кто старше и лучше тебя.

Она опять вынула кусок рыбы изо рта, на миг в упор посмотрела на него и вдруг выпустила целый поток самой отборной, мерзкой, грязной, сочной, глупейшей ругани, которую когда-либо доводилось Джиму слышать. Она изливалась две с половиной минуты без перерыва, ни разу не повторившись. Он сам, его лицо, манеры, предки, одежда, а также его мыслительные способности сравнивались самым неприятным для него образом с определенными частями его собственного тела, тела других людей и животных, с кишечными ветрами и еще с дюжиной других весьма противных вещей. Джим потерпел полное поражение, а такое случалось с ним нечасто. Он сунул руку в карман.

– Держи, – сказал он, доставая шестипенсовик. – Ты виртуоз, талант, это точно. Никогда не слышал ничего подобного.

Она взяла монету, а он тем временем дал ей тумака, так что она плюхнулась на спину.

– Только тебе следует пошустрее поворачиваться, поняла? – добавил он. – Ну, будь здорова.

Она сказала, что ему делать и куда убираться, а потом вдруг окликнула:

– А вот ты своего дружка упустил. Он только что дал деру. Она ему брякнула, что ты здесь. Дык хто из нас теперь пошустрей оказался? – И с ликующим ведьминским хохотом она скрылась за углом двора.

Джим с проклятьями кинулся в дом. Помещение освещала единственная свеча на расшатанном столе; он схватил ее и, прикрывая огонек рукой, бросился вверх по узкой лестнице. Чтобы описать запахи, ударившие в нос, не хватило бы словаря даже той одаренной малютки; как мог привередливый Макиннон выдерживать такое? И потом – этот чудовищный лабиринт. Из темноты на него смотрели лица – морщинистые, как у старой крысы, или грязные, грубые; перекошенные двери не закрывались или их вообще не было, так что в любой момент можно было видеть целые семьи, по шесть, семь, восемь человек и более, которые спали, или ели, или валялись безвольно, а то уже и умерли.

Но Макиннона нигде не было. Великанша хозяйка, вцепившаяся в бутылку джина, как девочка – в свою куклу, сидела на лестничной площадке, не в силах сдвинуться с места. Джим пробрался мимо нее в самую дальнюю комнату – она была пуста.

Хозяйка хрипло засмеялась.

– Куда он ушел? – требовательно спросил он.

– Ушел, и все, – сказала она одышливо. Ему захотелось дать ей хорошего пинка. Не сказав ни слова, он протиснулся мимо нее и вы шел.

Он стоял в темном дворе, ставшем еще темнее после того, как он задул свечу. Дом позади него был погружен в молчание, девочка исчезла – по спине у него поползли мурашки.

Во дворе был кто-то еще.

Джим в этом не сомневался, хотя никого не видел, не слышал. Он замер, кляня себя за глупость, и неслышно сунул руку в карман, нащупывая медный кастет, который всегда носил с собой.

Но тут легкая ладонь коснулась его руки, и женский голос шепнул: «Подождите…»

Он весь напрягся. Его сердце бешено колотилось. Он видел только тусклые мокрые отблески на мокром кирпиче стены по другую сторону двора; в самом же дворе – кромешная темнота, больше нечего.

– Вы друг, – прошептал голос. – Он называл ваше имя. Пойдемте со мной.

Это было похоже на сон. Закутанная в пальто и шаль фигура проскользнула мимо него, знаком предложив следовать за ней; он повиновался, чувствуя себя беспомощным, как во сне.

Ее маленькая аккуратная комнатка была совсем рядом; низко склонив голову, она чиркнула спичкой и зажгла свечу; шаль, соскользнув вперед, за крыла ее лицо.

– Прошу… – прошептала она и отбросила шаль назад.

Джим оторопел. И все понял. Огромное, цвета сырого мяса родимое пятно закрывало почти половину ее лица. Глаза лучились и были прекрасны, но их выражение сказало ему, что она прочитала на его лице, и ему стало стыдно.

– Простите меня, – сказал он. – Кто вы?

– Пожалуйста, присядьте… Я слышала, как вы говорили о нем с миссис Муни… Я ничем не могла помочь…

Он сел к столу, накрытому красиво вышитой льняной скатертью. Все, что он видел, было по-старомодному прелестно; в воздухе стоял слабый аромат лаванды. И сама она была изящна; и в ее речи не слышно было интонаций кокни, разве что легкий оттенок. Ньюкасл? Дарем? – спрашивал он себя. Голос был мягкий, музыкальный. Она села по Другую сторону стола, опустила глаза.

– Я люблю его, мистер Тейлор, – прошептала она.

– О! Вот что. Теперь я понимаю.

– Меня зовут Изабел Мередит, – продолжала она. – Когда он пришел… Когда он прервал свое выступление у леди Харборо в тот вечер, он едва ли соображал, что делает. Он пришел ко мне, потому что однажды мы… Я помогла ему в прошлом. Дала немного денег. У меня их совсем мало, как видите. Я белошвейка. Чтобы такой человек, с таким талантом, вынужден был прятаться, как сейчас… Но он в большой беде, мистер Тейлор, в большой опасности. Он… Как еще он мог поступить?

– Он может рассказать всю правду как есть. Он может прийти на Бёртон-стрит – ему известно куда – и рассказать все мне или моему другу Фреду Гарланду. Если он действительно в опасности, это лучшее, что он может сделать. Но он предпочел укрыться здесь.

Она водила ногтем по узору на скатерти.

– Понимаете, он очень нервный, у него богатое воображение, – сказала она, немного помолчав. – Он артист и потому, естественно, чувствует все сильнее, чем большинство из нас. Более обостренно…

Джим промолчал. Единственный настоящий артист, которого он хорошо знал, был Вебстер Гарланд, а он был выносливый и грубоватый; единственное, что его выделяло, был уникальный склад ума и великолепный глаз, а вовсе не восприимчивость к разного рода химерам.

– Ну, вот что, – сказал он наконец, – будь это кто другой из этой чудаковатой породы, я бы и ухом не повел. Но мы стараемся кое-что выяснить, не о Макинноне, совсем о другом, – а он где-то сбоку припеку с этим связан. Речь идет о мошенничестве, о финансовых фокусах-покусах, о спиритических хитростях, о злодейских замыслах, а может быть, и о чем-то похуже. Итак, что он сделал? И вообще, как вы оказались с ним рядом?

– Я встретила его в Ньюкасле. Он был добр ко мне. Тогда он еще только начинал… Он сказал мне, что пользоваться своим настоящим именем на сцене не может – Макиннон не настоящее его имя, – потому что тогда отец разыщет его и заставит уйти.

– М-м-м?

– Так он сказал.

– Ну ладно, а кто же тогда его отец?

– Этого он мне никогда не говорил. Какая-то важная персона. Дело как-то касалось наследства – фамильные сокровища или что-то вроде, – он от всего отказался ради своего искусства. Но его отец боялся, что он обесчестит их имя, понимаете?

– Г-мм… – промычал Джим крайне скептически. – Ну, а что насчет этого парня Беллмана? Он-то как тут замешан?

Изабел Мередит отвела глаза.

– Я думаю, – прошептала она, – он, может быть, убийца.

– Продолжайте.

– Алистер никогда не говорил этого прямо. Но… иногда делал какие-то намеки, знаки… Словом, что-то здесь нехорошее.

Она выдвинула ящик, взяла записную книжку и вынула из нее пожелтевшую газетную вырезку. Даты не было.

СЕНСАЦИОННОЕ УБИЙСТВО

СОХРАНИВШИЙСЯ ВО ЛЬДУ

В минувшем месяце в сибирском лесу было сделано сенсационное открытие, охотник нашел тело мужчины, сохранившееся во льду замерзшей реки. Сначала полагали, что жертва упала в воду и утонула, но после проведенного обследования стало ясно, что несчастному нанесли несколько ударов шпагой в горло и грудь.

Нет никаких ключей к установлению его личности, и, если бы не случайная находка охотника, тело, без сомнения, унесло бы на север весеннее половодье, и оно навсегда затерялось бы в Северном Ледовитом океане.

История сия вызвала большой интерес в России, где исчезновение…

На этом вырезка обрывалась. Джим разочарованно поднял голову.

– Была ли здесь дата? – спросил он.

– Не знаю. Я нашла это, когда… Листок выпал из кармана его плаща. Увидев его у меня в руке, он стал белым как смерть. Сказал, что этот листок вызвал в его мозгу странное видение… Что такое, мистер Тейлор? Здесь содержится что-то для вас важное?

Джиму вспомнился голос Нелли Бад, невидимой в темноте: «Он все еще там, в стеклянном гробу…» Значит, все это действительно связано, подумал он. Тело во льду, жестокая стычка в видении Макиннона, кровь на снегу…

– Вы знаете женщину по имени Нелли Бад?

– Нет, – ответила она растерянно. – Кто она?

– Она… как это… медиум. Ничего общего с Макинноном, кроме того, что в этой вырезке речь идет о том же, о чем она однажды говорила. Могу я взять ее?

Изабел колебалась. Джим догадался: она не хотела выпускать из рук любую мелочь, касавшуюся Макиннона.

– Ну хорошо, все в порядке, – сказал он. – Сейчас я перепишу ее, сделаю копию. Не говорил ли он еще что-нибудь об этом?

Она покачала головой. Когда он стал переписывать текст в свою записную книжку, вдруг заговорила:

– Я просто не знаю, что делать, мистер Тейлор. Я так люблю его, так люблю. Я отдала бы все, чтобы помочь ему, – все на свете. Все, что касается его, для меня так дорого. Ах, как я хотела бы зарабатывать больше, чтобы отдавать все ему! Думать, что он в этой ужасной ночлежке миссис Муни, что он должен прятаться там – он, артист, такой артист, как он! О, простите меня. Должно быть, все это звучит смешно… женщина с этим… Я никогда и не надеялась, что он… что он захочет… Простите. Я не должна была говорить все это. Но мне не с кем поговорить, я так одинока.

Джим переписал вырезку из газеты, радуясь, что может не смотреть ей в лицо. Он не находил слов; ее чувства были так обнажены, она так беспомощна. Он провел пальцем по вышивке, лихорадочно стараясь что-то придумать.

– Это ваша работа? – спросил он. Она кивнула.

– Я могу найти вам покупателя, чтобы вы получили за это хорошую цену. Вы не должны жить в этой убогой комнатушке, зарабатывая гроши. Я знаю, о чем вы думаете – вы хотите спрятаться от всех, так? Могу поклясться, вы выходите из дому лишь поздно ночью.

– Это правда. Но…

– Послушайте, мисс Мередит. То, что вы мне показали сегодня, для нас очень важно, вы оказали нам большую помощь. Я не знаю, вернется ли он когда-нибудь сюда. По-моему, он устроился кое-где еще, подальше от этой вонючей дыры, и вы были бы рады опять с ним повидаться. Нет-нет, – сказал он, видя, что она намерена возразить, – я еще не кончил. Я дам вам нашу визитную карточку и еще один адрес запишу на обороте – это молодая леди, мисс Локхарт. Она тоже в нашей фирме, она хороший человек. Если вам понадобится к кому-то обратиться, идите к ней. А если все же увидите Макиннона – уговорите его зайти к нам. Хорошо? Или сами дайте мне знать. Это же для его блага, в конце концов, дурака эдакого. Если мы выведем это грязное дело на чистую воду, он сможет вернуться на сцену и опять проделывать свои фокусы, а мы все вздохнем свободно.

Покинув Ламбет, он вдруг заметил, что насвистывает веселый мотив: сегодня ему удалось продвинуться вперед. Но потом он задумался об этой странной, одинокой, исполненной беззаветной любви жизни и даже остановился. Любое злодеяние не было для него ново, и даже убийство обычно понятно и ясно. Но любовь… это была тайна.

Вернувшись на Бёртон-стрит, он остановился на минуту в темном магазине, прислушиваясь к голосам, доносившимся из кухни. Там была Салли, и, судя по ее тону, она была явно недовольна Фредом.

Джим повернул ручку двери и вошел. Вебстер мирно сидел у огня с трубкой во рту, стакан с виски стоял на подлокотнике, ноги на каминной решетке; он весь ушел в чтение одного из копеечных журнальчиков Джима. Чака лежал у его ног, усердно разгрызая бедренную свиную кость; пес занимал половину пола. Фредерик и Салли стояли друг против друга страшно напряженные, и голоса их подрагивали от едва сдерживаемых эмоций.

– Привет, – сказал Джим.

Никто его даже не заметил. Он сам достал бутылку пива и, подойдя к камину, сел напротив Вебстера.

– Я разыскал Макиннона, – сказал он, наливая себе пиво. – И знаю, во что он вляпался. И еще я разгадал, о чем говорила Нелли Бад. Держу пари, что это куда больше, чем сделали вы, тупицы. Кажется, я говорю сам с собой, а? Никто не слышал ни слова. Ну что ж.

Он сделал длинный глоток из своей кружки и взглянул на обложку копеечного кошмара, который читал Вебстер.

– «Сокровища под скалой Скелет», – прочитал он, и Вебстер поднял на него глаза. – Их спрятала там банда Кланси, ограбившая банк. Верзила Дик маскируется под разбойника и присоединяется к банде. Новый член шайки, Нед Баки, – он-то и есть Верзила Дик; но считается, что вам это неизвестно.

Вебстер сердито отложил журнал.

– Кто просил тебя рассказывать? – проворчал он. – Ты мне все испортил.

– Надо же было как-то разбудить вас. А что там происходит с этими двумя?

Вебстер рассеянно взглянул на Фредерика и Салли.

– Не знаю, – сказал он. – Я не слушал. Наслаждался Верзилой Диком… Вроде бы они ссорятся?

Фредерик стучал кулаком по столу.

– Да будь у тебя хоть капля ума… – возмущался он.

– Ты только не говори мне об уме! – воскликнула Салли и плотно сжала губы. – Разве я не просила тебя: уйди с моей дороги! Не просила?! Если ты хочешь работать вместе со мной по этому делу…

– Да заткните вы ваши плевательницы, вы оба! – заорал Джим. – В жизни не слышал такого гвалта! Если желаете узнать кое-какие новости, сядьте и послушайте.

Они на секунду застыли, все еще кипя ненавистью, потом Фредерик пододвинул кресло к Салли, а сам оперся на стул. Салли села.

– Ну? – сказала Салли.

Джим рассказал им об Изабел Мередит и прочитал то, что он переписал из газетной вырезки.

– По-моему, – сказал он, – Макиннон шантажирует Беллмана. Он раздобыл где-то эту статейку, сопоставил со своим видением и пытается вытрясти из Беллмана солидный куш; а Беллману это не нравится. Все просто. Что вы об этом думаете?

– Какая связь между Нелли Бад и Макинноном? – спросил Фредерик.

– Черт побери, не знаю, – ответил Джим. – Может, они оба члены клуба «Делитесь-вашими-секретами-по-телепатии». А может, она любовница Беллмана.

– А весь этот разговор о наследовании, – сказала Салли. – Изабел ведь сказала, что его отец какая-то важная персона?

– Сказала.

– Может, это и правда.

– Может, и правда. Может быть, он наследник чего-то, что хотел бы заполучить Беллман.

– Если это правда, – сказал Фредерик. – Во всяком случае, мы немного продвинулись вперед. Как тебе показалось, эта мисс Мередит заслуживает доверия?

– О да! – сказал Джим. – Ведь она подошла ко мне сама. А зачем ей это, если бы она хотела что-то скрыть? У нее только одно в голове: как помочь ему, как его спасти… Не сомневаюсь, если б надо было, ради него она и солгала бы, но мне она не лгала. Готов поклясться.

– Г-мм, – кашлянул Фредерик, потирая челюсть. – Снова мир, Локхарт?

– Ладно, – сказала она неохотно. – Но прошу немедленно сообщать мне, если обнаружишь что-то важное. Знай я, что за Макинноном охотится Беллман, у меня нашлось бы еще кое-что сказать ему.

– И поступила бы чертовски глупо, если тебя интересует мое мнение, – сказал Фредерик. – Обвинять с ходу и…

– Но меня не интересует твое мнение, – огрызнулась Салли. – Ты уже опять…

– Хватит! – сказал Джим. – Кто хочет сыра с маринованными огурчиками? Мистер Вебстер? А как тебе кость, Чакли?

Чака, довольный, отбивал хвостом дробь на полу, а Джим почесывал его за ухом. Фредерик принес буханку хлеба и немного сыра, Салли тем временем расчистила стол, и, не прошло пяти минут, как они уже уплетали свой ужин. Покончив с едой, они поставили тарелки на полку позади себя, Джим достал карты, и они сели за вист, Салли с Фредом против Джима и Вебстера. Скоро они опять весело смеялись, как бывало в прежние времена, до того как Салли уехала в Кембридж, когда партнерство их только-только начиналось; до того, как она и Фред стали ссориться. Глядя на них сейчас, думал Джим, невозможно поверить, что они любят друг друга, но любят совсем не с той безнадежной, мрачной одержимостью, как бедняжка Изабел Мередит. Это была любовь, какой ей и следует быть: игривой, пылкой и задиристой, но и опасной, острой, умной. Они были равны, эти двое – два тигра. Они могли бы справиться с чем угодно, работая вместе. И что за блажь вечно грызться?

Дата добавления: 2015-08-21