Глава четвертая. Горе! Малый я не сильный; Съест упырь меня совсем

Горе! Малый я не сильный; Съест упырь меня совсем... А. С. Пушкин -- Вылупился, -- спокойно сказал Роман, глядя в потолок. -- Кто? -- Мне было не по себе: крик был женский. -- Выбегаллов упырь, -- сказал Роман. -- Точнее, кадавр. -- А почему женщина кричала? -- А вот увидишь, -- сказал Роман. Он взял меня за руку, подпрыгнул, и мы понеслись через этажи.Пронизывая потолки, мы врезались в перекрытия, как нож в замерзшеемасло, затем с чмокающим звуком выскакивали в воздух и снова врезались вперекрытия. Между перекрытиями было темно, и маленькие гномы вперемежкус мышами с испуганными писками шарахались от нас, а в лабораториях икабинетах, через которые мы пролетали, сотрудники с озадаченными лицамисмотрели вверх. В "Родильном Доме" мы протолкались через толпу любознательных иувидели за лабораторным столом совершенно голого профессора Выбегалло.Синевато-белая его кожа мокро поблескивала, мокрая борода свисалаклином, мокрые волосы залепили низкий лоб, на котором пламенелдействующий вулканический прыщ. Пустые прозрачные глаза, редкопомаргивая, бессмысленно шарили по комнате. Профессор Выбегалло кушал. На столе перед перед ним дымиласьбольшая фотографическая кювета, доверху наполненная пареными отрубями.Не обращая ни на кого специального внимания, он зачерпывал отрубиладонью, уминал их пальцами, как плов, и образовавшийся комок отправлялв ротовое отверстие, обильно посыпая крошками бороду. При этом онхрустел, чмокал, хрюкал, всхрапывал, склонял голову набок и жмурился,словно от огромного наслаждения. Время от времени, не переставая глотатьи давиться, он приходил в волнение, хватал за края чан с отрубями иведра с обратом, стоявшие рядом с ним на полу, и каждый раз придвигал ихк себе все ближе и ближе. На другом конце стола молоденькаяведьма-практикантка Стелла с чистыми розовыми ушками, бледная изаплаканная, с дрожащими губками, нарезала хлебные буханки огромнымискибками и, отворачиваясь, подносила их Выбегалле на вытянутых руках.Центральный автоклав был раскрыт, опрокинут, и вокруг него растекаласьобширная зеленоватая лужа. Выбегалло вдруг произнес неразборчиво: -- Эй, девка... эта... молока давай! Лей, значить, прямо сюда, вотрубя... Силь ву пле, значить... Стелла торопливо подхватила ведро и плеснула в кювету обрат. -- Эх! -- воскликнул профессор Выбегалло. -- Посуда мала, значить!Ты, девка, как тебя, эта, прямо в чан лей. Будем, значить, прямо из чанакушать... Стелла стала опрокидывать ведра в чан с отрубями, а профессор,ухвативши кювету, как ложку, принялся черпать отруби и отправлять впасть. -- Да позвоните же ему! -- жалобно закричала Стелла. -- Он жесейчас все доест! -- Звонили уже, -- сказали в толпе. -- Ты лучше от него отойдивсе-таки. Ступай сюда. -- Ну, он придет? Придет? -- Сказал, что выходит. Галоши, значить, надевает и выходит. Отойдиот него, тебе говорят. Я наконец понял, в чем дело. Это не был профессор Выбегалло. Этобыл новорожденный кадавр, модель человека, неудовлетворенного желудочно.И слава Богу, а то я уж подумал, что профессора хватил мозговой паралич.Как следствие напряженных занятий. Стелла осторожненько отошла. Ее схватили за плечи и втянули втолпу. Она спряталась за моей спиной, вцепившись мне в локоть, и янемедленно расправил плечи, хотя не понимал еще, в чем дело и чего онатак боится. Кадавр жрал. В лаборатории, полной народа, стоялапотрясенная тишина, и было слышно только, как он сопит и хрустит, словнолошадь, и скребет кюветой по стенкам чана. Мы смотрели. Он слез со стулаи погрузил голову в чан. Женщины отвернулись. Лилечке Новосмеховой сталоплохо, и ее вывели в коридор. Потом ясный голос Эдика Амперяна произнес: -- Хорошо. Будем логичны. Сейчас он прикончит отруби, потом доестхлеб. А потом? В передних рядах возникло движение. Толпа потеснилась к дверям. Яначал понимать. Стелла сказала тоненьким голоском: -- Еще селедочные головы есть... -- Много? -- Две тонны. -- М-да, -- сказал Эдик. -- И где же они? -- Они должны подаваться по конвейеру, -- сказала Стелла. -- Но япопробовала, а конвейер сломан... -- Между прочим, -- сказал Роман громко, -- уже в течение двухминут я пытаюсь его пассивизировать, и совершенно безрезультатно... -- Я тоже, -- сказал Эдик. -- Поэтому, -- сказал Роман, -- было бы очень хорошо, если быкто-нибудь из особо брезгливых занялся починкой конвейера. Какпаллиатив. Есть тут кто-нибудь еще из магистров? Эдика я вижу. Еще ктонибудь есть? Корнеев! Виктор Павлович, ты здесь? -- Нет его. Может, за Федором Симеоновичем сбегать? -- Я думаю, пока не стоит беспокоить. Справимся как-нибудь. Эдик,давай-ка вместе, сосредоточенно. -- В каком режиме? -- В режиме торможения. Вплоть до тетануса. Ребята, помогайте все,кто умеет. -- Одну минутку, -- сказал Эдик. -- А если мы его повредим? -- Да-да-да, -- сказал я. -- Вы уж лучше не надо. Пусть уж лучше онменя сожрет. -- Не беспокойся, не беспокойся. Мы будем осторожны. Эдик, давай наприкосновениях. В одно касание. -- Начали, -- сказал Эдик. Стало еще тише. Кадавр ворочался в чане, а за стенойпереговаривались и постукивали добровольцы, возившиеся с конвейером.Прошла минута. Кадавр вылез из чана, утер бороду, сонно посмотрел на наси вдруг ловким движением, неимоверно далеко вытянув руку, сцапалпоследнюю буханку хлеба. Затем он рокочуще отрыгнул и откинулся наспинку стула, сложив руки на огромном вздувшемся животе. По лицу егоразлилось блаженство. Он посапывал и бессмысленно улыбался. Он былнесомненно счастлив, как бывает счастлив предельно уставший человек,добравшийся наконец до желанной постели. -- Подействовало, кажется, -- с облегченным вздохом сказал кто-то втолпе. Роман с сомнением поджал губы. -- У меня нет такого впечатления, -- вежливо сказал Эдик. -- Может быть, у него завод кончился? -- сказал я с надеждой. Стелла жалобно сообщила: -- Это просто релаксация... Пароксизм довольства. Он скоро опятьпроснется. -- Слабаки вы, магистры, -- сказал мужественный голос. --Пустите-ка меня, пойду Федора Симеоновича позову. Все переглянулись, неуверенно улыбаясь. Роман задумчиво игралумклайдетом, катая его на ладони. Стелла дрожала, шепча: "Что ж этобудет? Саша, я боюсь!" Что касается меня, то я выпячивал грудь, хмурилброви и боролся со страстным желанием позвонить Модесту Матвеевичу. Мнеужасно хотелось снять с себя ответственность. Это была слабость, и я былбессилен перед ней. Модест Матвеевич представлялся мне сейчас совсем вособом свете. Я был убежден, что стоило бы Модесту Матвеевичу появитьсяздесь и заорать на упыря: "Вы это прекратите, товарищ Выбегалло!" -- какупырь немедленно бы прекратил. -- Роман, -- сказал я небрежно, -- я думаю, что в крайнем случае тыспособен его дематериализовать? Роман засмеялся и похлопал меня по плечу. -- Не трусь, -- сказал он. -- Это все игрушки. С Выбегаллой толькосвязываться неохота... Этого ты не бойся, ты вон того бойся! -- Онуказал на второй автоклав, мирно пощелкивающий в углу. Между тем кадавр вдруг беспокойно зашевелился. Стелла тихоньковзвизгнула и прижалась ко мне. Глаза кадавра раскрылись. Сначала оннагнулся и заглянул в чан. Потом погремел пустыми ведрами. Потом замер инекоторое время сидел неподвижно. Выражение довольства на его лицесменилось выражением горькой обиды. Он приподнялся, быстро обнюхал,шевеля ноздрями, стол и, вытянув длинный красный язык, слизнул крошки. -- Ну, держись, ребята... -- прошептали в толпе. Кадавр сунул руку в чан, вытащил кювету, осмотрел ее со всех сторони осторожно откусил край. Брови его страдальчески поднялись. Он откусилеще кусок и захрустел. Лицо его посинело, словно от сильногораздражения, глаза увлажнились, но он кусал раз за разом, пока не сжевалвсю кювету. С минуту он сидел в задумчивости, пробуя пальцами зубы,затем медленно прошелся взглядом по замершей толпе. Нехороший у него былвзгляд -- оценивающий, выбирающий какой-то. Володя Почкин непроизвольнопроизнес: "Но-но, тихо, ты..." И тут пустые прозрачные глаза уперлись вСтеллу, и она испустила вопль, тот самый душераздирающий вопль,переходящий в ультразвук, который мы с Романом уже слышали в приемнойдиректора четырьмя этажами ниже. Я содрогнулся. Кадавра это тожесмутило: он опустил глаза и нервно забарабанил пальцами по столу. Вдверях раздался шум, все задвигались, и сквозь толпу, расталкиваязазевавшихся, выдирая сосульки из бороды, полез Амвросий АмбруазовичВыбегалло. Настоящий. От него пахло водкой, зипуном и морозом. -- Милай! -- закричал он. -- Что же это, а? Кель сетуасьен*!Стелла, что же ты, эта, смотришь!.. Где селедка? У него же потребности!У него же они растут!.. Мои труды читать надо! ------------------------------------------------------------------------ * Ну и дела! (фр.)------------------------------------------------------------------------ Он приблизился к кадавру, и кадавр сейчас же принялся жадно егообнюхивать. Выбегалло отдал ему зипун. -- Потребности надо удовлетворять! -- говорил он, торопливо щелкаяпереключателями на пульте конвейера. -- Почему сразу не дала? Ох уж этиле фам, ле фам*!.. Кто сказал, что сломан? И не сломан вовсе, азаговорен. Чтоб, значить, не всяк мог пользоваться, потому что, эта,потребности у всех, а селедка -- для модели... ------------------------------------------------------------------------ * Женщины, женщины! (фр.)------------------------------------------------------------------------ В стене открылось окошечко, затарахтел конвейер, и прямо на полполился поток благоухающих селедочных голов. Глаза кадавра сверкнули. Онпал на четвереньки, дробной рысью подскакал к окошечку и взялся за дело.Выбегалло, стоя рядом, хлопал в ладоши, радостно вскрикивал и время отвремени, переполняясь чувствами, принимался чесать кадавра за ухом.Толпа облегченно вздыхала и шевелилась. Выяснилось, что Выбегалло привелс собой двух корреспондентов областной газеты. Корреспонденты былизнакомые -- Г. Проницательный и Б. Питомник. От них тоже пахло водкой.Сверкая блицами, они принялись фотографировать и записывать в книжечки.Г. Проницательный и Б. Питомник специализировались на науке. Г.Проницательный был прославлен фразой: "Оорт первый взглянул на звездноенебо и заметил, что Галактика вращается". Ему же принадлежали:литературная запись повествования Мерлина о путешествии с председателемрайсовета и интервью, взятое (по неграмотности) у дубля Ойры-Ойры.Интервью имело название "Человек с большой буквы" и начиналось словами:"Как всякий истинный ученый, он был немногословен..." Б. Питомникпаразитировал на Выбегалле. Его боевые очерки о самонадевающейся обуви,о самовыдергивающе-самоукладывающейся в грузовики моркови и о другихпроектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебникиз Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов. Когда у кадавра наступил очередной пароксизм довольства и онзадремал, подоспевшие лаборанты Выбегаллы, с корнем выдранные из-зановогодних столов и потому очень неприветливые, торопливо нарядили его вчерную пару и подсунули под него стул. Корреспонденты поставилиВыбегаллу рядом, положили его руки на плечи кадавра и, нацелясьобъективами, попросили продолжать. -- Главное -- что? -- с готовностью провозгласил Выбегалло. --Главное -- чтобы человек был счастлив. Замечаю это в скобках: счастьеесть понятие человеческое. А что есть человек, философски говоря?Человек, товарищи, есть хомо сапиенс, который может и хочет. Может, эта,все, что хочет, а хочет все, что может. Нес па, товарищи? Ежели он, тоесть человек, может все, что хочет, а хочет все, что может, то он и естьсчастлив. Так мы его и определим. Что мы здесь, товарищи, перед собоюимеем? Мы имеем модель. Но эта модель, товарищи, хочет, и это ужехорошо. Так сказать, экселент, ексви, шармант*. И еще, товарищи, вы самивидите, что она может. И это еще лучше, потому что раз так, то она...Он, значить, счастливый. Имеется метафизический переход от несчастья ксчастью, и это нас не может удивлять, потому что счастливыми нерождаются, а счастливыми, эта, становятся. Вот оно сейчас просыпается...Оно хочет. И потому оно пока несчастно. Но оно может, и через это"может" совершается диалектический скачок. Во, во!.. Смотрите! Видали,как оно может? Ух ты, мой милый, ух ты, мой радостный!.. Во, во! Вот каконо может! Минут десять-пятнадцать оно может... вы, товарищ Питомник,там свой фотоаппаратик отложите, а возьмите вы киноаппаратик, потому какздесь мы имеем процесс... здесь у нас все в движении! Покой у нас, как иполагается быть, относителен, движение у нас абсолютно. Вот так. Теперьоно смогло и диалектически переходит к счастью. К довольству то есть.Видите, оно глаза закрыло. Наслаждается. Ему хорошо. Я вам научноутверждаю, что готов был бы с ним поменяться. В данный, конечно,момент... Вы, товарищ Проницательный, все, что я говорю, записывайте, апотом дайте мне. Я приглажу и ссылки вставлю... Вот теперь оно дремлет,но это еще не все. Потребности должны идти у нас как вглубь, так ивширь. Это, значить, будет единственно верный процесс. Он ди ке*Выбегалло, мол, против духовного мира. Это, товарищи, ярлык. Нам,товарищи, давно пора забыть такие манеры в научной дискуссии. Все мызнаем, что материальное идет впереди, а духовное идет позади. Сатурвентур, как известно, нон студит либентур*. Что мы, применительно кданному случаю, переведем так: голодной куме все хлеб на уме... ------------------------------------------------------------------------ * Чудесно, превосходно, прелестно (фр.). ** Говорят, что... (фр.) *** Сытое брюхо к учению глухо (лат.).------------------------------------------------------------------------ -- Наоборот, -- сказал Ойра-Ойра. Некоторое время Выбегалло пусто смотрел на него, затем сказал: -- Эту реплику из зала мы, товарищи, сейчас отметем с негодованием.Как неорганизованную. Не будем отвлекаться от главного -- от практики. Япродолжаю и перехожу к следующей ступени эксперимента. Поясняю дляпрессы. Исходя из материалистической идеи о том, что временноеудовлетворение матпотребностей произошло, можно переходить кудовлетворению духпотребностей. То есть посмотреть кино, телевизор,послушать народную музыку, или попеть самому и даже почитатькакую-нибудь книгу, скажем, "Крокодил" или там газету... Мы, товарищи,не забываем, что ко всему этому надо иметь способности, в то время какудовлетворение матпотребностей особенных способностей не требует, онивсегда есть, ибо природа следует материализму. Пока насчет духовныхспособностей данной модели мы сказать ничего не можем, поскольку еерациональное зерно есть желудочная неудовлетворенность. Но этидухспособности у нее мы сейчас вычленим. Угрюмые лаборанты развернули на столах магнитофон, радиоприемник,кинопроектор и небольшую переносную библиотеку. Кадавр окинулинструменты культуры равнодушным взором и попробовал на вкусмагнитофонную ленту. Стало ясно, что духспособности модели спонтанно непроявятся. Тогда Выбегалло приказал начать, как он выразился,насильственное внедрение культурных навыков. Магнитофон сладко запел:"Мы с милым расставалися, клялись в любви своей..." Радиоприемникзасвистел и заулюлюкал. Проектор начал показывать на стене мультфильм"Волк и семеро козлят". Два лаборанта встали с журналами в руках посторонам кадавра и принялись наперебой читать вслух... Как и следовало ожидать, желудочная модель отнеслась ко всему этомушуму с полным безразличием. Пока ей хотелось лопать, она чихала на свойдуховный мир, потому что хотела лопать и лопала. Насытившись же, онаигнорировала свой духовный мир, потому что соловела и временно уженичего больше не желала. Зоркий Выбегалло ухитрился все-таки заметитьнесомненную связь между стуком барабана (из радиоприемника) ирефлекторным подрагиванием нижних конечностей модели. Это подрагиваниепривело его в восторг. -- Ногу! -- закричал он, хватаясь за рукав Б. Питомника. --Снимайте ногу! Крупным планом! Ля вибрасьен са моле гош этюн грандсинь!* Эта нога отметет все происки и сорвет все ярлыки, которые на менянавешивают! Уи сан дот**, человек, который не специалист, может быть,даже удивится, как я отношусь к этой ноге. Но ведь, товарищи, всевеликое обнаруживается в малом, а я должен напомнить, что данная модельесть модель ограниченных потребностей, говоря конкретно -- только однойпотребности и, называя вещи своими именами, прямо, по-нашему, без всехэтих вуалей -- модель потребности желудочной. Потому у нее такоеограничение и в духпотребностях. А мы утверждаем, что толькоразнообразие матпотребностей может обеспечить разнообразиедухпотребностей. Поясняю для прессы на доступном ей примере. Ежели бы,скажем, была у него ярко выраженная потребность в данном магнитофоне"Астра-7" за сто сорок рублей, каковая потребность должна пониматьсянами как материальная, и оно бы этот магнитофон заимело, то оно быданный магнитофон и крутило бы, потому что, сами понимаете, что еще смагнитофоном делать? А раз крутило бы, то с музыкой, а раз музыка --надо ее слушать или там танцевать... А что, товарищи, есть слушаньемузыки с танцами или без них? Это есть удовлетворение духпотребностей.Компрене ву? ------------------------------------------------------------------------ * Дрожание его левой икры есть великий признак (фр.). ** Разумеется (фр.).------------------------------------------------------------------------ Я уже давно заметил, что поведение кадавра существеннопеременилось. То ли в нем что-то разладилось, то ли так и должно былобыть, но время релаксаций у него все сокращалось и сокращалось, так чток концу речи Выбегаллы он уже не отходил от конвейера. Впрочем,возможно, ему просто стало трудно передвигаться. -- Разрешите вопрос, -- вежливо сказал Эдик. -- Чем вы объясняетепрекращение пароксизмов довольства? Выбегалло замолк и посмотрел на кадавра. Кадавр жрал. Выбегаллопосмотрел на Эдика. -- Отвечаю, -- самодовольно сказал он. -- Вопрос, товарищи, верный.И, я бы даже сказал, умный вопрос, товарищи. Мы имеем перед собойконкретную модель непрерывно возрастающих материальных потребностей. Итолько поверхностному наблюдателю может казаться, что пароксизмыдовольства якобы прекратились. На самом деле они диалектически перешли вновое качество. Они, товарищи, распространились на сам процессудовлетворения потребностей. Теперь ему мало быть сытым. Теперьпотребности возросли, теперь ему надо все время кушать, теперь онсамообучился и знает, что жевать -- это тоже прекрасно. Понятно, товарищАмперян? Я посмотрел на Эдика. Эдик вежливо улыбался. Рядом с ним стоялирука об руку дубли Федора Симеоновича и Кристобаля Хозевича. Головы их,с широко расставленными ушами, медленно поворачивались вокруг оси, какаэродромные радиолокаторы. -- Еще вопрос можно? -- сказал Роман. -- Прошу, -- сказал Выбегалло с устало-снисходительным видом. -- Амвросий Амбруазович, -- сказал Роман, -- а что будет, когда оновсе потребит? Взгляд Выбегаллы стал гневным. -- Я прошу всех присутствующих отметить этот провокационный вопрос,от которого за версту разит мальтузианством, неомальтузианством,прагматизмом, экзистенцио... оа... нализмом и неверием, товарищи, внеисчерпаемую мощь человечества. Вы что же хотите сказать этим вопросом,товарищ Ойра-Ойра? Что в деятельности нашего научного учреждения можетнаступить момент, кризис, регресс, когда нашим потребителям не хватитпродуктов потребления? Нехорошо, товарищ Ойра-Ойра! Не подумали Вы! А мыне можем допустить, чтобы на нашу работу навешивали ярлыки и бросалитень. И мы этого, товарищи, не допустим. Он достал носовой платок и вытер бороду. Г. Проницательный,скривившись от умственного напряжения, задал следующий вопрос: -- Я, конечно, не специалист. Но какое будущее у данной модели? Японимаю, что эксперимент проходит успешно. Но очень уж активно онапотребляет. Выбегалло горько усмехнулся. -- Вот видите, товарищ Ойра-Ойра, -- сказал он. -- Так вот ивозникают нездоровые сенсации. Вы, не подумав, задали вопрос. И вот ужерядовой товарищ неверно сориентирован. Не на тот идеал смотрит. Не натот идеал смотрите, товарищ Проницательный! -- обратился он прямо ккорреспонденту. -- Данная модель есть уже пройденный этап! Вот идеал, накоторый нужно смотреть! -- Он подошел ко второму автоклаву и положилрыжеволосую руку на его полированный бок. Борода его задралась. -- Вотнаш идеал! -- провозгласил он. -- Или, выражаясь точнее, вот модельнашего с вами идеала. Мы имеем здесь универсального потребителя, которыйвсего хочет и все, соответственно, может. Все потребности в немзаложены, какие только бывают на свете. И все эти потребности он можетудовлетворить. С помощью нашей науки, разумеется. Поясняю для прессы.Модель универсального потребителя, заключенная в этом автоклаве, или,говоря, по-нашему, в самозапиральнике, хочет неограниченно. Все мы,товарищи, при всем нашем уважении к нам, просто нули рядом с нею. Потомучто она хочет таких вещей, о которых мы и понятия не имеем. И она небудет ждать милости от природы. Она возьмет от природы все, что ей нужнодля полного счастья, то есть для удовлетворенности.Материально-магические силы сами извлекут из окружающей природы все ейнеобходимое. Счастье данной модели будет неописуемым. Она не будет знатьни голода, ни жажды, ни зубной боли, ни личных неприятностей. Все еепотребности будут мгновенно удовлетворяться по мере их возникновения. -- Простите, -- вежливо сказал Эдик, -- и все ее потребности будутматериальными? -- Ну разумеется! -- вскричал Выбегалло. -- Духовные потребностиразовьются в соответствии! Я уже отмечал, что чем больше материальныхпотребностей, тем разнообразнее будут духовные потребности. Это будетисполин духа и корифей! Я оглядел присутствующих. Многие были ошарашены. Корреспондентыотчаянно писали. Некоторые, как я заметил, со странным выражениемпереводили взгляд с автоклава на непрерывно глотающего кадавра иобратно. Стелла, припав лбом к моему плечу, всхлипывала и шептала: "Уйдуя отсюда, не могу, уйду..." Я, кажется, тоже начал понимать, чегоопасался Ойра-Ойра. Мне представилась огромная отверстая пасть, вкоторую, брошенные магической силой, сыплются животные, люди, города,континенты, планеты и солнца... Б. Питомник снова обратился к Выбегалле: -- А когда и где будет происходить демонстрация универсальноймодели, Амвросий Амбруазович? -- Ответ, -- сказал Выбегалло. -- Демонстрация будет происходитьздесь, в этой моей лаборатории. О моменте пресса будет оповещенадополнительно. -- Но это будет в ближайшие дни? -- Есть мнение, что это будет в ближайшие часы. Так что товарищампрессе лучше всего остаться и подождать. Тут дубли Федора Симеоновича и Кристобаля Хозевича, словно покоманде, повернулись и вышли. Ойра-Ойра сказал: -- Вам не кажется, Амвросий Амбруазович, что такую демонстрациюпроводить в помещении, да еще в центре города, опасно? -- Нам опасаться нечего, -- веско сказал Выбегалло. -- Пусть нашивраги, эта, опасаются. -- Помните, я говорил вам, что возможна... -- Вы, товарищ Ойра-Ойра, недостаточно, значить, подкованы.Отличать надо, товарищ Ойра-Ойра, возможность от действительности,случайность от необходимости, теорию от практики и вообще... -- Все-таки, может быть, на полигоне... -- Я испытываю не бомбу, -- высокомерно сказал Выбегалло. -- Яиспытываю модель идеального человека. Какие будут еще вопросы? Какой-то умник из отдела Абсолютного знания принялся расспрашиватьо режиме работы автоклава. Выбегалло с охотой пустился в объяснения.Угрюмые лаборанты собирали свою технику удовлетворения духпотребностей.Кадавр жрал. Черная пара на нем потрескивала, расползаясь по швам.Ойра-Ойра изучающе глядел на него. Потом он вдруг громко сказал: -- Есть предложение. Всем лично незаинтересованным немедленнопокинуть помещение. Все обернулись к нему. -- Сейчас здесь будет очень грязно, -- пояснил он. -- Доневозможности грязно. -- Это провокация, -- с достоинством сказал Выбегалло. Роман, схватив меня за рукав, потащил к двери. Я потащил за собойСтеллу. Вслед за нами устремились остальные зрители. Роману в институтеверили, Выбегалле -- нет. В лаборатории из посторонних остались одникорреспонденты, а мы столпились в коридоре. -- В чем дело? -- спрашивали Романа. -- Что будет? Почему грязно? -- Сейчас он рванет, -- отвечал Роман, не сводя глаз с двери. -- Кто рванет? Выбегалло? -- Корреспондентов жалко, -- сказал Эдик. -- Слушай, Саша, душ унас сегодня работает? Дверь лаборатории отворилась, и оттуда вышли два лаборанта, волочачан с пустыми ведрами. Третий лаборант, опасливо оглядываясь, суетилсявокруг и бормотал: "Давайте, ребята, давайте я помогу, тяжело ведь..." -- Дверь закройте, -- посоветовал Роман. Суетящийся лаборант поспешно захлопнул дверь и подошел к нам,вытаскивая сигареты. Глаза у него были круглые и бегали. -- Ну, сейчас будет... -- сказал он. -- Проницательный -- дурак, яему подмигивал... Как он жрет!.. С ума сойти, как он жрет... -- Сейчас двадцать пять минут третьего... -- начал Роман. И тут раздался грохот. Зазвенели разбитые стекла. Дверь лабораториикрякнула и сорвалась с петли. В образовавшуюся щель вынесло фотоаппарати чей-то галстук. Мы шарахнулись, Стелла опять взвизгнула. -- Спокойно, -- сказал Роман. -- Уже все. Одним потребителем наземле стало меньше. Лаборант, белый, как халат, непрерывно затягиваясь, курил сигарету.Из лаборатории доносилось хлюпанье, кашель, неразборчивые проклятия.Потянуло дурным запахом. Я нерешительно промямлил: -- Надо посмотреть, что ли. Никто не отозвался. Все сочувственно смотрели на меня. Стелла тихоплакала и держала меня за куртку. Кто-то кому-то объяснял шепотом: "Ондежурный сегодня, понял?.. Надо же кому-то идти выгребать..." Я сделал несколько неуверенных шагов к дверям, но тут излаборатории, цепляясь друг за друга, выбрались корреспонденты иВыбегалло. Господи, в каком они были виде!.. Опомнившись, я вытащил из кармана платиновый свисток и свистнул. Расталкивая сотрудников, ко мне заспешила авральная командадомовых-ассенизаторов.

Дата добавления: 2015-08-21