Мэри превост занесло снегом в компании троих

С нами не было другой девушки, но, как я ни убеждал свою жену, она не захотела поверить. Раз или два она угрожала, что уйдет от меня. Я до сих пор не знаю, делались ли эти угрозы всерьез или только для того, чтобы меня запугать и превратить в милого маленького муженька, который должен успевать домой к обеду и быть любезным с ее гостями.

В один февральский день 1932 года разверзся ад. Актриса проникла в мою гримерную на «Метро-Голдвин-Майер» и заявила, что я должен ей покровительствовать. Когда я отказался, она разодрала на мне рубашку и вцепилась в меня когтями. «Укулеле» Айк Эдвардс и Кларенс Локан, рекламный агент «Метро-Голдвин-Майер», были рядом, когда появилась эта тигрица, но, только она начала действовать, оба убежали, спасая свои жизни. Тем временем учтивая дама била стекла в окнах гримерной и орала, как выжившая из ума старая ведьма. Я был так поражен ее жутким поведением, что не двигался, но леди, схватив пару длинных ножниц, бросилась на меня, и я ударил ее в челюсть для самозащиты. В этот момент явились два полицейских из Калвер-Сити, и оба оказались невезучими копами. Как только они попытались уволочь ее, она пнула одного в гениталии. а другому тыльной стороной ладони подбила глаз.

На следующий день меня вызвали в офис к Ирвингу Талбергу, Эдди Манникс был с ним. Она показали мне заключение личного врача этой женщины, где говорилось, что я сломал ей челюсть.

– Теперь ей нужно от тебя десять тысяч долларов, – сказал Манникс, – и, если она их не получит, дойдет до суда.

– Черт с ней, – сказал я. – Я не настолько сильно ее ударил, чтобы сломать челюсть, и ни один человек с переломом челюсти не способен так громко орать на полицейских, как она. Если вы, ребята, об этом беспокоитесь, пусть компания раскошелится, чтобы она заткнулась.

– Нет, – ответил Манникс, – платить должен ты. Нельзя допустить, чтобы название «Метро-Голдвин-Майер» стояло на чеке.

Но, похоже, он думал, что имени Бастера Китона будет очень полезно там оказаться. Они продолжали настаивать, и в конце концов я подписал чек на 10 тысяч м передал его.

Нужно ли говорить, что прошло много, много времени, прежде чем я в последний раз услышал дома об этом угнетающем происшествии. Правда, в итоге все уладилось. Мне сказали, что я прощен только ради детей.

Меньше чем через год мне удалось купить по дешевке яхту, какую я всегда хотел. Это была 98-футовая океанская яхта с дизельным двухвинтовым двигателем, двумя большими спальнями, тремя спальнями поменьше и комнатой, где могло поместиться еще четверо. В команде полагалось пять человек: капитан, машинист, повар, стюард и матрос. На одной из двух шлюпок стоял 6-цилиндровый мотор.

Этот корабль мечты был построен для издателя сиэтлского «Таймс» за 102 тысячи долларов, но он пользовался им только один раз. В первом же плавании его жена и двое детей ужасно страдали от морской болезни, и он в отвращении сразу выставил ее на продажу. Я получил эту стройную, красивую океанскую яхту, прослужившую всего 40 часов, за 25 тысяч наличными.

Когда сделка состоялась, я поехал в Сиэтл и морем отвел ее в Сан-Педро-Харбор – с небольшой помощью капитана и команды, конечно.

В тот уикенд мы взяли в плавание к острову Каталина большую компанию друзей. Среди них был мой босс Луис Б. Майер. Осмотрев судно, он сказал:

– Не знаю, сколько ты заплатил за лодку, Бастер, но в любое время можешь получить десять тысяч прибыли, продав ее мне.

Мы почти доплыли до Каталины, когда я понял, что обоих наших сыновей нет на борту.

– Где дети? – спросил я миссис Китон. – Для них это было бы здорово.

Она объяснила, что отвезла их на уикенд к друзьям на ранчо.

– Я боялась, что они могут упасть за борт.

Это показалось мне абсурдным. Джим и Боб брали уроки плавания с тех пор, как начали ходить. И я сказал жене, что мысль о том, что с ними может произойти несчастный случай при целой команде на палубе, смешна.

На следующей неделе моя жена исчезла, не оставив записки и не сказав ни слова о том, куда едет и когда вернется. Ближе к концу недели я решил доставить мальчикам удовольствие, которое давно им обещал: это был двухдневный перелет до Тихуаны.

Я взял вместе с ними гувернантку. Мы летели на зафрахтованном самолете, пилотируемом летчиком, отмеченным за надежность. Он внимательно проверял сводки погоды и оборудование перед каждым полетом и отказывался брать пассажиров при малейшем риске.

Мальчики веселились, как никогда, по дороге в Сан-Диего, где мы были вынуждены остановиться, чтобы получить документы для перелета через границу. Гувернантка увела Джима и Боба в комнату для отдыха.

Прошло десять минут после их ухода или около того, и я пошел в комнату для отдыха разыскивать их. Служащий сказал, что моих сыновей и гувернантку только что увезли в полицейской машине. Я поспешил в ближайший участок на такси. Мои дети благополучно там находились.

– И что же они сделали? – спросил я полицейского чиновника, сидевшего за столом.

– Мальчики ничего не сделали, – ответил он, – но мне только что был междугородний звонок от важного государственного служащего из Лос-Анджелеса, и он попросил меня задержать этих мальчиков, чтобы вы не могли их похитить.

– Похитить? – воскликнул я. – как может человек похитить собственных детей?

– Будь я проклят, если знаю, – сказал он, качая головой, – но сюда едет адвокат, чтобы объяснить мне, зачем я их задержал.

Прежде чем я успел заметить, как все это глупо, телефон на столе зазвонил. Это оказался Эдди Манникс, сообщивший, что моя жена позвонила ему в панике: «Она боится, что ты собрался спрятать мальчиков от нее в Мексике. И она стоит намертво против того, чтобы ты взял их в опасный перелет. Ты же знаешь женщин». Он объяснил, что сам сегодня утром прибывает в Тихуану, перед отъездом поговорит с моей женой и позже увидится со мной, когда приедет в Сан-Диего.

– Хорошо, – ответил я, – но скажи наконец полицейскому чиновнику, чтобы он разрешил мне забрать детей и гувернантку в отель. Ты можешь заверить его, что я не собираюсь покинуть Соединенные Штаты, не дав ему знать.

На следующий день мы вернулись домой и застали мою жену по-прежнему в панике. Это по-настоящему взбесило меня. Что с ней происходит? Чего она от меня хочет? Почему она испортила наш уикенд и устроила все эти смехотворные неприятности? История даже попала в газеты, и меня обвинили в попытке увезти мальчиков в Мексику без ее разрешения. Я начал пить и продолжал пить весь день и часть следующего. За все это время я не услышал ни одного слова от моей жены.

В понедельник поздно вечером я отправился на студию. Я был полон виски больше чем наполовину и, чуть что, мог взорваться от негодования. Возле кастинг-офиса [61] сидела статистка. Она сказала, что недавно закончила работу. Я не знал ее, никогда не встречал раньше, не виде потом и даже теперь не знаю ее имени. Я даже не могу сказать, была она блондинкой, брюнеткой или рыжей.

– У тебя сегодня свидание? – спросил я.

– Нет.

– Хочешь пойти со мной?

– Да.

Я отвез ее к себе домой и провел прямо к огромному гардеробу в комнате миссис Китон. В нем моя жена держала 150 пар туфель, большую часть которых ни разу не надела со дня покупки. Еще там были три меховых манто и десятки пиджаков, костюмов, платьев для коктейлей и вечерних туалетов.

– Бери все, что хочешь, – сказал я смущенной маленькой статистке. Так как она колебалась, я начал спрашивать: – Тебе это нравится? – При этом сдергивал с вешалки охапки вещей и бросал их на пол. Или:

– А как тебе вот это? – И вещей на полу становилось все больше.

Даже сквозь алкогольный туман я видел, что девушка старалась лишь потакать мне, хотя вещи ей нравились. Думаю, она понимала, что позже придется их вернуть. Однако через некоторое время она тоже начала срывать их с вешалки, возможно, чтобы успокоить меня. Но мне казалось, что куча одежды на полу растет недостаточно быстро, и я хватал все новые и новые охапки платьев, белья, чулок и, наконец, норковое манто. Когда гора веще выросла настолько, чтобы меня удовлетворить, статистка сказала, что не знает, куда их взять.

– Не думай об этом, дорогая, – заявил я, – у меня есть решение: мы с тобой отправляемся в море.

Я позвонил шкиперу моей яхты и велел ему все подготовить для путешествия, возможно, к берегам Старой Мексики или же только для Каталины:

– Возьми горючее и провизию на борт, и полный вперед.

Мы поднялись на борт в одиннадцать.

– Ладно, шкипер, мы готовы плыть?

– Я не могу вести яхту, сэр, – ответил он, – без разрешения владельца.

– Никаких проблем, я даю вам разрешение отплывать.

– Вы, кажется, не понимаете, сэр.

– Нет, не понимаю.

– Миссис Китон – владелица судна, и она дала мне строгое указание отплывать только с ее разрешения.

На какое-то время я даже задохнулся, а потом вспомнил, что, покупая страховку для судна, послушался одного дурацкого совета. Тот человек сказал, что если я зарегистрирую яхту на имя жены, то смогу сэкономить двадцать процентов страховой премии. Он добавил, что страховщики считают актеров ненадежными типами. Почему их жены считаются лучше, он не объяснил. Так что фактически корабль принадлежал не мне, а моей жене.

Я спорил с капитаном, хныкал, пытался его подкупить – все напрасно. Он оставался таким же решительным и непоколебимым, как юнга на горящей палубе.

Обескураженный, я поплелся к яхте Роланда Уэста, стоявшей на якоре рядом с нашей. Уэст, знаменитый сценарист и режиссер, жил на своей яхте. Он достал бутылку виски, и я обсудил с ним кризис.

– Шкипер прав, – сказал он.

– Могу я уволить шкипера и нанять кого-нибудь, кто знает не так много? – В тот момент я почти терял сознание.

Уэст объяснил, что нужно заполнить множество разных бумаг, прежде чем разрешат выйти из порта на таком большом судне.

– Ладно, – сказал я, немного успокоившись. – Если яхта мне не принадлежит, то как по-твоему, могу я хотя бы заночевать на ней? – Мы снова пошли на яхту совещаться с капитаном, у которого не было возражений.

Подняв на борт все вещи, взятые из гардероба жены, мы с девушкой пошли спать в каюту. Именно спать. Больше ничего.

Должно быть, кто-то, не принимавший мои дела близко к сердцу, позвонил жене и сообщил о пьяных приключениях этого вечера, потому что в два часа ночи она появилась в доке в сопровождении сестры, двух частных детективов и важного государственного служащего. Один из детективов поднялся на борт с женой и ее сестрой. Другой сыщик остался в доке вместе с чиновником, чьего намерения участвовать в карательном рейде я так и не понял. Еще хорошо, что он не отважился показаться на яхте: много раз он гостил у нас дома, и я считал его другом. Пьяный или трезвый, я бы выкинул его за борт, если бы он только ступил на палубу. Я все еще был огорчен подлой ролью, которую он сыграл в Сан-Диего, и его участие в рейде моей жены стало для меня последним ударом.

Две леди и детектив, установив факты, на которых может основываться обвинение в измене, занимались подбиранием вещей, вывезенных нами из дома.

– Мой адвокат позвонит тебе утром, – сказала жена, и больше я от нее ничего не услышал. Уверен, ей было очень больно, и это единственное объяснение ее дальнейших действий.

Адвокат, позвонивший мне на следующее утро, был одним из лучших в своем деле. Он начал бракоразводный процесс 25 июля 1932 года.

В Калифорнии есть закон о совместном владении имуществом, но я отказался нанять адвоката для защиты своих прав. Это никак нельзя назвать ловким ходом, я просто был слишком потрясен, чтобы хоть как-то сопротивляться.

Адвокат отсудил для миссис Китон практически все, что у меня было. В список входили: наш дом за 300 тысяч в Беверли-Хиллз, две из трех машин, примерно на 30 тысяч другой моей собственности, 12 тысяч наличными с моего банковского счета, стоимость услуг этого адвоката, права на детей и 300 долларов в неделю на их содержание плюс 80 тысяч в страховых полисах на мою жизнь.

Говорю, я был слишком тяжело ранен и потрясен, чтобы бороться. Раз вся моя семейная жизнь была уничтожена так несправедливо, я сказал себе: «Черт с ними, с деньгами и остальным, позволь ей забрать все, что она хочет». Мне, правда, никогда не приходило в голову, что вопреки своему желанию я могу перестать зарабатывать большие деньги.

После 8 августа, когда моя жена добилась постановления о разводе, у меня почти ничего не осталось, кроме одежды и третьей машины. Мне даже негде было жить.

Сразу после развода она поместила мальчиков в престижную частную школу, академию «Блэк Фокс» в Голливуде, и надолго уехала отдыхать в Европу. Я чувствовал, что дети достаточно испорчены и без того снобизма, которого набираются в подобного рода школах. Постановление о разводе давало мне право навещать детей, и я думал, что смогу время от времени забирать их на выходные. Но в первый же раз, как я попытался это сделать, директор школы сказал, что ему даны строгие указания не позволять мне увозить их на ночь.

Вскоре после развода я занял 10 тысяч и купил нечто, называющееся наземной яхтой; прочитал о ней в газетах, и она показалась мне идеальной для моих запросов. Я прожил в ней около года.

Наземная яхта изначально стоила 50 тысяч и была построена для президента железнодорожной компании «Пулман». У нее было два мотора на шасси от автобуса с Пятого проспекта, два купе, «камбуз», смотровая площадка и хватало места для восьми человек.

Попользовавшись этим экстравагантным домом на колесах 18 месяцев или около того, железнодорожный администратор умер, и я купил яхту у его вдовы. Даже тогда, во времена Великой депрессии, невозможно было купить лучший дом за такие деньги.

От моей сухопутной яхты я получил столько радости, сколько может получить человек, чья основная цель – забыть, что вся его жизнь разрушена. Например, в один уикенд Лью Коди и я отвели яхту в Сан-Франциско и припарковались у главного входа отеля «Дворец». Половина его персонала выбежала на улицу, видимо, подумав, что прибыл какой-то расточительный индийский властелин. Управляющий спросил, закажу ли я свои прежние апартаменты.

– На этот раз нет. Сбросьте из окна второго этажа телефон, который нам может понадобиться, и еще мы хотим полное обслуживание. А чтоб вы знали, что с нашей щедростью все в порядке, мы будем платить за парковку как обычно – 50 центов вдень.

Они засмеялись и согласились. Вот тебе и Сан-Франциско.

Мы оставались там три дня, а позже поехали охотиться и рыбачить в Аризону и другие западные штаты. Газеты уделяли много внимания моей наземной яхте, куда бы мы ни приехали. Мы к тому же использовали ее в шоу, устроенном для Франклина Д. Рузвельта, которого в 1923 году только что выдвинули кандидатом в Президенты от демократической партии.

На следующий год я ездил за границу делать два фильма, и, пока отсутствовал, жена добилась распоряжения суда о смене фамилий наших сыновей с моей на ее. Я впервые услышал об этом, когда вернулся. Я знал, что решение суда может быть отменено, если пожалуюсь, что меня не снабдили документами по этому делу. Но здесь было над чем подумать: семья жены имела очень много денег – огромное, огромное состояние, а мои мальчики были там единственными детьми, и перемена их фамилий много значила для семьи. Я знал, что мои сыновья когда-нибудь все унаследуют, если я не стану предпринимать юридических действий, чтобы снова сделать их Китонами. Мне не хотелось помешать им стать богатыми. Я не был уверен, что смогу оставить им хоть 10 центов, потому что к тому времени меня уволили с «Метро-Голдвин-Майер».

Дата добавления: 2015-08-21