Сообщение о смерти Фрича

Моторы уже набирали обороты, и я последним собирался зайти в самолет, когда увидел приближающийся к нам мотоцикл. Из него выпрыгнул офицер и сказал, что ему необходимо лично доложить нечто важное самому Гитлеру. По его настоятельной просьбе я проинформировал фельдмаршала Кейтеля, что подполковник желает переговорить лично с Гитлером. Кейтель тотчас же спросил у Гитлера, хочет ли он выслушать это сообщение. Я стоял рядом с Гитлером, когда подполковник сказал, что на него возложена печальная миссия сообщить о том, что генерал-полковник Фрич погиб на своем боевом посту. Фрич командовал одной из операций против поляков, когда пуля, выпущенная из пулемета, попала ему в бедро, задев важную кровеносную артерию. Генерал истек кровью до того, как ему смогли оказать помощь. Гитлер кратко выразил свое сожаление, повернулся ко мне и снова отдал приказ лететь в сторону Варшавы.

Совместно с нашим сопровождением из истребителей мы облетели линию фронта вокруг Варшавы. С высоты 2 тысячи метров мы видели огонь нашей артиллерии и те разрушения, которые он вызвал в предместьях Варшавы. Через тридцать минут полета мы вернулись обратно, и вскоре после этого поступили известия о капитуляции Варшавы. В течение последующих нескольких дней сдалась и вся остальная Польша.

Мы приземлились в аэропорту Варшавы. В тот день в городе должен был состояться большой военный парад. Некоторые офицеры получили приглашения на прием, и на временном командном пункте прошло оживленное обсуждение завершившихся операций. Примерно через час появился Гитлер, и все собравшиеся отправились в Варшаву, чтобы присутствовать на параде. В это время я оставался в аэропорту вместе со своим экипажем. На полевой кухне кипел котел – из тех, что позднее использовали для приготовления еды на сто человек. Столы были установлены в ангаре, из которого по такому случаю вынесли все лишнее. Около трех часов дня я попросил главного повара дать нам что-нибудь поесть, потому что, когда вернется Гитлер, нам, вероятно, придется сразу же вылетать и у нас не останется времени на обед.

Но ничего не было готово, не удалось нам перекусить и позднее.

Между тем я заметил, что комендант базы, бывший в звании майора, накрыл столы белыми скатертями и даже украсил их цветами (кто знает, где он их нарвал). Все выглядело очень празднично. Я знал о приверженности Гитлера к простоте в повседневной жизни, особенно во время войны. Я высказал майору свои сомнения, заметив, что его тщательные приготовления, вероятно, не принесут ему благодарности. Однако майор, тем не менее, настаивал на том, что неудобно просить Гитлера садиться за непокрытый стол, поэтому вся эта атрибутика осталась.

Около четырех часов дня на аэродром прибыла громадная колонна автомобилей. В ангаре все было подготовлено к встрече гостей в наилучшем виде. Гитлер, увидев накрытые столы, спросил у Кейтеля, кто приказал это сделать. Он поинтересовался: они что, собрались на войну или на правительственный банкет? Кейтель, который был не в курсе дел, вызвал к себе коменданта базы, а тот высказал генерал-фельдмаршалу свои опасения, что Гитлер не стал бы есть за непокрытым столом.

Гитлер повернулся ко мне: «Баур, машины к вылету готовы?» – «Да, мой фюрер». Итак, мы вылетели в Берлин незамедлительно. Кейтель и некоторые другие ворчали, очевидно, потому, что были голодны. Обратный путь в Берлин занял несколько часов, и в течение всего этого времени мы не смогли поесть. Вот таким оказалось завершение Польской кампании лично для нас.

«Немецкий фотограф – улыбки!»

28 сентября 1939 года я отправился в Москву во второй раз. Мы снова полетели на двух «Кондорах». На этот раз все остановились в отеле «Националь». В честь Риббентропа, который восседал в личной ложе Сталина, во всем блеске и красоте состоялся показ балета «Лебединое озеро». Как всегда в таких случаях, русские старались показать все самое лучшее, что у них было. Этот вечер всем нам глубоко врезался в память. Однако публика на этот раз выглядела несколько иначе по сравнению с той, к которой мы уже привыкли. Все женщины – в нарядах, которые, казалось, соответствовали моде гораздо более раннего времени и были просто перешиты к данному случаю. Мужчины не носили галстуки, женщины – шляпки. Здесь это считалось в порядке вещей. У русских хватало забот помимо развития своей швейной промышленности. Позднее, уже находясь в заключении, я заметил, что секретарши высших офицеров МВД хорошо одеваются и даже носят шляпки. Однако в 1939 году дело до этого еще не дошло.

В тот вечер Риббентроп покинул театр еще до завершения представления, чтобы встретиться со Сталиным и провести с ним заключительный раунд переговоров. Хоффманна снова вызвали к ним, чтобы сделать фотографии. Мы провели всю ночь в отеле. После того как я отправился отдыхать в свою комнату, я вспомнил, что мне кое-что надо обсудить со своим бортинженером Цинтлем. Выйдя из своей комнаты, я заметил, что перед дверью каждого из нас сидит мужчина или женщина. Так они провели всю ночь, вероятно следя за тем, чтобы с нами ничего не случилось, но, что характерно, другим иностранцам запрещалось общаться с нами. Такая вынужденная изоляция производила особо гнетущее впечатление. На следующее утро мы позавтракали в отеле и отправились в аэропорт. Молотов сопровождал Риббентропа до аэропорта, как и в предыдущий раз.

Точно так же, как и после первого полета в Москву, и на этот раз состоялись многочисленные и подробные обсуждения всех деталей договора с русскими. Среди прочего Гитлер отметил, что мы были бы гораздо больше ограничены в ресурсах, если бы не заключили столь выгодные для нас торговое соглашение и пакт о ненападении. В завершение он выразил надежду, что заключение этого пакта произведет должное впечатление и на Британию.

Риббентропу и Хоффманну пришлось также рассказать о своих личных впечатлениях, оставшихся после встреч в Москве. Сперва германскому министру иностранных дел показалось, что Сталин после каждого тоста наполняет свой бокал простой водой. В конце концов он убедился, что туда каждый раз на самом деле наливалась водка. Это не первый и не последний случай, когда мы могли убедиться в том, что русские, вне зависимости от их положения, хорошо переносят действие своего любимого алкогольного напитка. По словам Риббентропа, Хоффманн единственный из немцев оказался в состоянии выпивать вместе с ним после каждого тоста (он привык к приему больших доз алкоголя). Сталин несколько раз обращался к нему со словами: «Немецкий фотограф, сделай хорошие снимки для своего фюрера. Улыбки!» Хотя Хоффманн был пьян, он справился со своей задачей достаточно хорошо. В то время у нас у всех сложилось впечатление, что Гитлер весьма доволен тем договором, который подписал Риббентроп.

Попытка покушения в пивной «Бюргербройкеллер»

8 ноября 1939 года мы прилетели в Мюнхен для подготовки празднования 9 ноября (День святого Мартина). Сразу же после приземления Гитлер меня спросил, сможем ли мы вылететь обратно в Берлин в десять утра 10 ноября. У него там были намечены напряженные переговоры, которые нельзя откладывать. Поскольку дело происходило в ноябре, следовало учитывать, что в такое время мог стоять густой туман, поэтому я ничего не мог гарантировать. Я должен был иметь в виду даже малейшую вероятность того, что вылет мог быть отложен на несколько часов. По этой причине Гитлер решил возвращаться в Берлин на поезде. Поскольку у него не было специального поезда, а имелся только личный вагон, который прицепляли к обыкновенному пассажирскому составу, он отбыл до окончания празднества. Гитлер вышел из комнаты менее чем за час до того, как там взорвалась бомба.

Как всегда, Гитлер произносил речь в том месте, где он предпринял свое первое политическое выступление 9 ноября 1923 года. Покушение готовилось с учетом этого обстоятельства и плана проведения праздника, которого всегда строго придерживались. Пивная «Бюргербройкеллер» обрушилась, под обломками погибло несколько человек. Гитлеру сообщили о происшествии, когда он уже находился в поезде, в пути. Полицейское расследование, начавшееся немедленно, впоследствии привело к определенным результатам.

Я находился рядом с Гитлером, когда Гиммлер докладывал ему первые результаты расследования. В Констанце был схвачен человек, пытавшийся пересечь границу. В последний момент пограничникам удалось предотвратить его побег в Швейцарию, схватив его за ногу и буквально перетащив на германскую территорию. Этот человек назвался Эльзером и заявил, что по профессии он слесарь и механик. В его кармане нашли кусочек бронзы, аналогичной той, из которой изготовлено взрывное устройство в «Бюргербройкеллере». Эльзер заявил, что он хотел укрыться в Швейцарии по личным мотивам и не имеет никакого отношения к событиям в Мюнхене. Однако у этого подозреваемого в Мюнхене жила сестра, у которой он и проживал под именем Эльзер. Обыск дома не привел к каким-либо существенным результатам, не считая того, что на стене висели неисправные часы. На вопрос следователя, почему эти часы не идут, сестра ответила, что ее брат давно собирался их починить, но так этого и не сделал. Было установлено, что из часов пропали некоторые детали. Фрагменты этих часов нашли среди собранных обломков «адской машинки». Под давлением предъявленных ему улик преступник во всем сознался. Ранее он говорил своей сестре, что вскоре отправится в Швейцарию, чтобы заработать там немного денег. Было установлено, что этот человек получал деньги из Франции.

Уже полыхала война на востоке, когда однажды появился Гиммлер, чтобы продемонстрировать фильм, в котором представлялись все детали того расследования. Гитлер отказался присутствовать на просмотре фильма, поскольку, по его словам, «не хотел смотреть на эту свинью». Гиммлер пригласил меня на просмотр, и я отправился вместе с ним. Расследование привело к следующим результатам. Эльзер утверждал, что он сам разработал и собрал «адскую машинку». Следователи так и не смогли выявить других его сообщников. Эльзеру предоставили все необходимые материалы, а затем попросили собрать машинку, аналогичную первой. Он сперва нарисовал схемы, а затем собрал точно такое же приспособление, которое установил в пивной «Бюргербройкеллер».

В фильме также показывался и сам допрос. По утверждениям Эльзера, он ненавидел Гитлера и считал, что его надо уничтожить. Именно поэтому он решил предпринять попытку покушения. Он знал, что подобраться к Гитлеру очень сложно. Собрание 9 ноября, точное время и место проведения которого заранее точно известны, предоставило ему подобную возможность. Он прошел через запасной выход без особых проблем, поскольку пивная «Бюргербройкеллер» не охранялась. Эльзер начал подготовку за несколько недель до покушения. Он точно знал, в какой точке Гитлер будет произносить речь, и именно в этом месте и установил бомбу. Он снял деревянную обшивку и вытащил один из кирпичей. Завершив работу, Эльзер все чисто подмел, положив кирпич и известку в карман, вернул на место деревянную панель и ушел, вернувшись на следующий день для того, чтобы завершить оставшуюся часть работы. За день до собрания, намеченного на 9 ноября, он смог собрать взрывное устройство и установить его на подготовленное место, замазав все известкой и закрыв деревянной панелью. Никаких внешних следов его деятельности не осталось. Перед собранием помещение осмотрели, но ничего не обнаружили. Эльзер должен был предстать перед судом, но Гитлер решил иначе. Его устранили без излишнего шума и каких бы то ни было церемоний.[3]

Царь Борис испытывает наш «Кондор»

В ноябре 1939 года я получил предписание отправиться в Софию и доставить оттуда царя Бориса. Я совершил посадку в гражданском аэропорту на личном «Кондоре» фюрера. Полет следовало сохранить в секрете. Для проведения этой операции я не только получил фамилию Шмидт, но мне даже выдали паспорт на эту фамилию. В соответствии с инструкциями, полученными в министерстве иностранных дел, я отрекомендовался германскому военно-воздушному атташе полковнику Шёнбеку именно как Шмидт.

Он посмотрел на меня и сказал: «Нет, вы не Шмидт. Я знаю вас, но в данный момент я не могу точно вспомнить вашу фамилию».

Я настаивал на том, что я Шмидт. Полковник Шёнбек утверждал, что видел меня раньше и что моя фамилия не Шмидт. «Нет, капитан Шмидт из „Люфтханзы“», – настаивал я.

Как раз в это время мой бортинженер Цинтль обнаружил какую-то неполадку на нашем самолете: «Герр Баур, вы не хотите лично на это взглянуть?»

Шёнбек просиял: «Ага, я так и знал, что ваша фамилия не Шмидт. Теперь я вспомнил, вы – Баур!» Я объяснил ему цель моего прибытия и попросил, в соответствии с полученным мной приказом, никому ничего не сообщать. Никто не должен знать, что царь Борис летал на встречу с Гитлером.

Я позвонил по телефону в германское посольство, где мне ответили, что я должен ждать новых распоряжений. Немного погодя мне приказали покинуть аэродром и вылететь на военно-воздушную базу в окрестностях Софии. Самолет должен был стоять там до следующего утра. Когда я готовился к вылету, то обратил внимание на то, что летное поле раскисло. Недавно прошел дождь. Несмотря на это, я не выключал зажигание, но самолет двигался все медленнее и медленнее, пока окончательно не завяз в грязи. Я плохо знал аэродром, и никто не догадался обратить мое внимание на эту его особенность. Я находился посреди топкого болота и не мог самостоятельно из него выбраться. Поначалу мы попытались двигаться вперед, подкладывая под колеса толстые доски, но это не помогло. Затем прибыли пятьдесят солдат, которые с помощью лопат и досок проложили дорогу, по которой, после нескольких часов напряженного труда, мы смогли сдвинуть наш самолет с помощью трактора. Уже наступила ночь, а мы продвинулись вперед всего на несколько метров. После полуночи температура резко понизилась, и земля замерзла. Нам повезло!

С первыми проблесками зари я вылетел на военно-воздушную базу. В восемь часов утра туда прибыл царь Борис вместе со своим братом и генералом болгарских военно-воздушных сил. На летном поле приостановились все работы. Солдатам приказали оставаться в своих казармах, и громадное поле полностью очистилось от людей. Царь Борис был одет в гражданскую одежду. Он сразу же меня узнал. Я однажды уже летал вместе с ним в 1924 году из Цюриха в Вену. Царь спросил меня о погодных условиях и обо всем остальном, связанном с полетом. Было хорошо известно, что царь Борис всерьез интересуется техникой, и, когда он путешествовал на поезде, его часто находили в кабине у машиниста.

Погодные условия в тот день, когда мы летели из Софии в Берхтесгаден, были вполне нормальными. Царь выразил желание сидеть рядом со мной во время полета, поэтому сразу же после взлета мы предоставили в распоряжение нашего царственного гостя сиденье бортинженера. Однако царь не имел ни малейшего представления о том, как управлять самолетом. Я сказал ему, чтобы он положил руки на штурвал, а ногами управлял элеронами. Он мог потом «помогать мне лететь» и через некоторое время понял, как самолет реагирует на порывы ветра и что нужно делать в таких случаях. Царь Борис с интересом во все вникал. Когда мы пролетали через относительно спокойный район, я разрешил ему взять штурвал. Если самолет бросало слишком сильно вверх или вниз, я ему помогал. Царь сразу же заметил, что наш «Кондор» очень чувствительно реагирует на любые команды. Сдвинь ручку управления всего на полсантиметра, и самолет сразу же меняет курс. Царь Борис был очень удивлен.

Весь путь до аэропорта Айнринг близ Райхенхалля царь проделал в качестве любознательного ученика и, покидая самолет, сказал, что будет с нетерпением ожидать обратного полета. Гитлер приветствовал царя Бориса, и они провели в переговорах ночь в замке Клесхайм близ Зальцбурга. На следующее утро я полетел вместе с ним обратно в Софию. Во время этого полета его обслуживала весьма доброжелательная стюардесса из Аугсбурга фрау Дим. После посадки царь горячо меня поблагодарил и выразил надежду, что нам еще не раз придется вместе летать и в дальнейшем. Во время войны я и в самом деле летал с ним еще несколько раз.

Дата добавления: 2015-08-21