Евреи в русской литературе и критике

Участие евреев в русской литературе до самой революции было минимальным. И не потому, что авторов евреев не печатали или были какие-либо специальные на этот счёт ограничения со стороны Правительства, или читатели относились предубеждённо-отрицательно к евреям-авторам.

Скорее наоборот. К произведениям очень немногих евреев, писавших по-русски, отношение было предупредительно-снисходительное, хотя их произведения и были более, чем посредственны.

Ни среди русских классиков 19 и начала 20 столетия, ни среди писателей второразрядных, если можно так выразиться, евреев мы не видим.

Только среди третьеразрядных, не оставивших заметного следа в русской литературе мы встречаем несколько евреев, как например, Семен Юшкевич, Шолом-Алейхем, Бялика, Черниховского, Ратгауза, Брейтмана.

Русская стихия была им чужда и непонятна, а потому они ограничивались беллетристическими или поэтическими произведениями почти исключительно на еврейские темы и из еврейского быта.

При этом, чуть не за личное оскорбление или «антисемитизм и черносотенство» принимали критику, исходящую от русских, даже критику весьма мягкую и доброжелательную. Хотя, сами и стремились выступать на русских литературных собраниях и на страницах русской печати.

Совсем иначе обстояло дело в области литературной критики, рецензий, «отзывов печати».

Здесь, почти безраздельно, господствовали и создавали мнение широкого круга читателей журналисты-евреи, которые не могли отрешиться от своего, специфически еврейского подхода при оценке произведений русских авторов.

Только такие крупные знатоки литературы,как Венгеров, Айхенвальд, Гершензон — все три еврея — были выше чисто субъективных еврейских эмоций и своими литературно-критическими работами внесли ценный вклад в эту область русской культурной жизни.

Подавляющее же большинство писавших рецензии, как литературные, так и театральные, синхронизировали свои рецензии с существующим мнением в кругах «передовой общественности». Как о личности автора, так и о теме произведения, равно, как и о «чистоте риз» автора в смысле реакционности...

Вопрос о том, кто написал или где раньше печатался автор не только влиял, но и предопределял успех или неуспех литературного произведения.

Русские литераторы это отчётливо сознавали и учитывали при выборе тем и обрисовке отдельных персонажей.

Это и была «невидимая и негласная предварительная цензура», не считаться с которой было трудно, если кто желал, чтобы его произведения доходили до читателя.

Достаточно было, чтобы автор напечатал своё произведение в одном из органов печати, которые считались «реакционными», как для него автоматически закрывались возможности печататься во всех остальных газетах и журналах России, слывших «демократическими», «передовыми и Прогрессивными».

А таковых в России было гораздо больше и тираж их во много раз превосходил тираж «правой» прессы.

Может быть именно в этом надо искать объяснение того явления, что в беллетристических русских произведениях последней четверти века, перед революцией 17-го года, так редко можно встретить «положительного героя» среди лиц непрогрессивных, консервативных, патриотически (в лучшем смысле этого слова) настроенных.

Безукоризненно честного полицейского или идейно боровшегося с антипатриотическими и антигосударственными течениями Государственного чиновника в русской беллетристике того времени вы не встретите.

А ведь, в жизни были же таковые. И не так уже мало. Немало их заплатило своей жизнью за верность долгу и данной ими присяге...

Для каждой профессии, класса, должности, общественной группы существовали некие трафареты, твёрдо установившиеся, переступать которые и пренебрегать ими не рекомендовалось, если автор хотел, чтобы его произведения печатались.

Не углубляясь в этот вопрос и не расширяя его, взглянем только на то, как в русской литературе, которая, как всякая литература, должна «отражать жизнь», отображён «еврейский вопрос», и отдельные персонажи-евреи.

Еврея — типа отрицательного, аморального, с точки зрения общечеловеческой, Шейлока или просто мошенника, в русской беллетристике того времени мы будем искать тщётно...

А что, таковые были среди шестимиллионной массы русского еврейства — вряд ли об этом надо говорить при серьёзном и объективном изучении этого вопроса.

Не результат ли это той «невидимой и незримой цензуры», которая тяготела над русской литературой последние четверть века в дореволюционной России?..

«Цензура» эта оказывала своё влияние не только в настоящем, но и распространялась на прошлое, давая оценку крупным русским писателям уже давно умершим, зачисляя их в «юдофобы» (термина «антисемит» тогда не существовало).

Гоголь, Писемский, Достоевский, Лесков не были на «хорошем счету» у тех, кто выносил суждение о русской литературе.

Ведь, Гоголь дал правдивый тип Янкеля (в «Тарасе Бульбе») и описание еврейского погрома.

Писемский в «Взбалмученном Море» дал яркий образ откупщика — еврея Галкина (который «старательно и точно крестился») и его сыновей.

Достоевский провидел роль евреев в России и вызвал этим ненависть всего еврейства.

Лесков дал положительные типы русского духовенства.

Лев Толстой тоже дал образ разжившегося еврея-подрядчика в своём романе «Анна Каренина»: известного московского миллионера Полякова, назвавши его «Болгариновым».

Меценат, в лучшем смысле этого слова, большой барин, с безукоризненными манерами, Болгаринов принимает Стиву Облонского, приехавшего к нему просить место.

И ни чёрточки отрицательной черты читатель не найдёт в «джентльмене» Болгаринове, но зато, роль Облонского и его разговор с Болгариновым вряд ли кто сочтёт особенно привлекательной и вызывающей уважение к представителю русской родовитой знати...

Дата добавления: 2015-08-21