|
Читайте также: |
Интерес к частной жизни не исключал и героики, но у него это была героика будней, естественная и почти незаметная. «Мне мил и дорог мой герой, который становится положительным в результате испытаний выпавших на его долю». Вот только в семье драматург перестал находить понимание. Арбузов надеялся, что после рождения дочери Гали дома всё как-то утрясётся. Но он в своих ожиданиях ошибся. Разрыв с Евтеевой был неминуем.
Арбузов долго мучился. Он пытался понять, в чём он допустил ошибку. Эти переживания за семью в итоге подсказали ему идею камерной драмы. Арбузов излил в ней всю свою боль. Не случайно Арбузов назвал её по имени своей бывшей супруги: «Таня». Как потом писал Виктор Розов, Арбузов «судил» свою прелестную героиню за то, что она была только женой, а не занималась общественно полезным трудом, наказал её уходом мужа и потерей ребёнка».
По настоящему знаменитым Арбузова сделала лучшая из его ранних пьес «Таня» (1938) – камерная пьеса о любви и счастье. В пьесе убедительно и талантливо прозвучала главная тема арбузовской драматургии – тема человека обретающего самого себя. В 1934 году общение с М. Горьким и посещение репетиций В. Мейерхольда, которые стали для Арбузова школой театрального искусства. Не менее важным было сближение с творческой молодежью (Э. Гарин, А. Гладков, И. Шток, В. Плучек), что привело к созданию Московской государственной театральной студии в 1938 году. Задачей студии было создание по настоящему современных спектаклей, в которых нашел бы отражение образ современника, обращение к своему поколению, рассказ ему о нем самом. Первые пьесы для нового театра рождались из импровизаций. Артисты играли какие-то этюды, а Арбузов с приятелями превращал услышанное в некие тексты. Именно так поначалу создавалась и романтическая хроника о первых строителях Комсомольска «Город на заре». Премьера «Города на заре» состоялась 5 февраля 1941 года в клубе на Малой Каретной улице. За три с половиной месяца молодые актёры дали сорок два представления.
«Арбузовская» студия предваряла очень близкое, по сути, явление середины пятидесятых годов – создание в Москве театра «Современник».
Сороковые и начало пятидесятых годов в творчестве Арбузова не были отмечены серьезными удачами. В годы войны с фашизмом Арбузов обратился к жанру, казалось бы, наименее отвечающему духу времени,— мелодраме. Пьеса «Домик на окраине» (первоначальное название «Домик в Черкизове», 1943) воспроизводила чеховскую ситуацию трех сестер (Вера, Надежда, Любовь) в условиях тыловой жизни периода войны. Она породила стойкие упреки по адресу Арбузова в «театральщине», в тяготении к «трогательным» и «жалостным» сценам (Рудницкий К.— С.266)
Первой удачей после военного десятилетия стала пьеса «Годы странствий» (1954) Действие охватывает несколько лет жизни героев, с 1937 по 1945 год.
Немалая временная протяженность – вообще характерная черта драматургии Арбузова, герои его странствуют по времени в поисках своего пути, своего «я». И это время всегда подробно фиксируется в ремарках, оно осязаемо и конкретно. В 1959 году появляется, после некоторого затишья, пьеса «ИРКУТСКАЯ ИСТОРИЯ», сюжет которой зародился во время поездки драматурга на Иркутскую ГЭС.
В начале шестидесятых Арбузов написал несколько пьес.(«Потеряный сын» «Нас где-то ждут» 1963г) в которых наиболее отчетливо проявляется его тяготения к мелодраме. Арбузова будут неоднократно упрекать за это пристрастие к жанру, который ассоциировался с многими с сентиментальностью, облегченным нереалистическим проблем, хотя самого Арбузова привлекали в мелодраме «доверчивость», «простодушие», «повышенная страстность», драматическая заостренность действия, моралистическая направленность, мелодраматическое начало присутствует во многих пьесах Арбузова, считавшего что театр требует сильных эмоций. Герои Арбузова — личности, как правило, незаурядные, легко заблуждаются и трудно преодолевают свои ошибки, расплачиваются за них дорогой ценой. Эмоциональный колорит его произведений составляет сочетание разноплановых элементов иронии, мягкого юмора, лиризма, сердечной патетики. При этом автору не всегда удается избежать умилительного оттенка в изображении неустроенных судеб своих персонажей. Интерес Арбузова к общечеловеческим проблемам, к воспитанию «культуры чувств» в немалой степени способствовал тому, что его драматургия получила широкое международное признание.
Лучшая из пьес 60х годов «Мой бедный Марат» - обошла многие театры страны и мира. В 1967 году она была названа лондонскими критиками «пьесой года», а в 1976-1977 годах шла в тридцати английских театрах.
Автор нескольких десятков пьес, Арбузов постоянно искал новый материал и новые жанровые формы для выражения волновавших его мыслей о современнике. В ранний период его творчества это были камерно-лирическая «Таня» и монументальный «Город на заре», в 60е годы обращается к жанру мелодрамы («Потерянный сын») диалогам («Мой бедный Марат»), пишет традиционную драму с элементами исповедальности о сыне и отце («Ночная исповедь»), создает притчу о человеке ярком и талантливом, но который обрывает все живые человеческие - родственные, любовные, дружеские – связи, и возводит свой эгоизм и одиночество в ранг жизненной философии(«Счастливые дни несчастливого человека») В 70е годы написаны водевиль-мелодрама «В этом милом старом доме», повесть для театра «Вечерний свет», представление «Старомодная комедия», драматические сцены «Жестокие игры» и другие пьесы, которые еще больше крепили авторитет Арбузова как художника и как человека. Приверженец молодежной темы, проследивший в своих пьесах не одну судьбу и не один характер, Арбузов в 70е годы создает две пьесы о стариках. Обе они о любви. Это «Сказки старого Арбата» и «Старомодная комедия».
«Порой драматурга Арбузова за глаза называли сказочником, утешителем. Действительно, почти все его пьесы в той или иной мере являются сказками или, если хотите, притчами. Подчас они представлялись современникам наивными, излишне сентиментальными, далекими от жизни. За это его яростно ругали многие либеральные, да и не только либеральные критики. А зритель шел и шел на спектакли, созданные по этим, казалось бы, крайне сентиментальным, даже наивным сочинениям. Возможно, потому, что Алексей Николаевич всегда считал – прелесть театра, суть, если хотите, в его наивности. Наивности, которая так не нравится иным рецензентам, но оставляет след в сердце зрителя. Арбузов знал секрет магии театрального зрелища.» - пишет о нем его сын Кирилл Арбузов.
Арбузов отличался удивительным жизнелюбием, неподвластностью старению, постоянным и искренним интересом к молодежи, желанием понять (но далеко не всегда - принять) изменяющиеся идеалы и ценности. Влюбленный вы жизнь, драматург дарит своим героям на склоне лет возможность радости, счастья и покоя. Арбузов любит своих героев, можно сказать, всех без исключения, даже самых непривлекательных, жестоких, неумных. Он никогда не теряет веры в своего героя, всегда дает ему шанс на счастье в любой ситуации, даже самой неблагоприятной. Нередко исследователи творчества Арбузова отмечали, что у него вообще нет отрицательных персонажей. Плохие люди – есть, как и в жизни, но даже они не становятся в его пьесах персонажами строго отрицательными. При этом драматург вовсе не слащав и не сентиментален, несмотря на свое доброе отношение к мелодраме, а скорее мудр и терпелив. «Он слишком хорошо знал, - замечает М. Рощин, - как богата неоднородным, многослойным и подводным жизнь каждого человека… и пытался об этом сказать». Сам Арбузов, отвечая на упреки в излишнем благодушии, в том что он не снимает, глядя на своих героев и в целом на жизнь, розовых очков, писал: «Как только я начинал его понимать, я прощал ему его грехи, а прощеный он переставал быть отрицательным»
Арбузов много помогал молодым коллегам-литераторам: он заметил талант А. Володина, поддержал первые шаги в драматургии Ю. Эдлиса, очень ценил творчество А. Вампилова, тяжело переживал его раннюю гибель и немало сделал для постановки его пьес. В течении 15 лет вел организованную им студию-мастерскую молодых драматургов. В ней была собрана талантливая молодежь, составляющая теперь драматургический авангард 80-90х (Л. Петрушевская, В. Славкин, М. Розовский, О. Кучкина, А. Родионова и др.) Парадокс был в том, что эти писатели не стали в привычном смысле учениками Арбузова, не продолжили «арбузовскую школу». Напротив, драматург собрал вокруг себя людей другого поколения, другого миропонимания, работающих в другой, гораздо более жесткой стилистике. Арбузов не стремился переделать своих воспитанников, навязать им свою тему и свой взгляд на жизнь. Знаменитый актер театра и кино М. Ульянов, не раз игравший в арбузовских пьесах, вспоминал о драматурге: «Его драматургия не была точным сколком действительности. Это была больше мечта, желание видеть реальность такой… Когда жизнь становилась более жесткой, драматурги, особенно молодые, тоже стали более жесткими, стали глубоко запускать руки в раны жизни… И начали как бы отменять его (Арбузова). При этом самое потрясающее, что он дружил с этими молодыми, не боялся подставить им свое плечо. Редкостное свойство, когда в искусстве человек никого не загораживает».
Арбузов и сам учился у молодежи, пытался разобраться, чем она так не похожа на его сверстников и что их все-таки роднит. Вырастала и поворачивалась разными гранями очень важная в его драматургии тема отцов и детей, отчуждение и обретения ими друг друга. Она звучит во многих его произведениях, но наиболее остро в «Жестоких играх» - пьесе, во многом навеянной беседами с участниками студии. Ее молодые герои – Кай, Неля, Терентий, Никита – не прощают старшим ошибок и платят им той же монетой: жестоким отторжением и равнодушием. Драматург встревожено предостерегает от этих «жестоких игр» и родителей, и детей, подчеркивая ценность родственных связей, чувства «дома».
Арбузов построил и свой «дом»: его семья, дети, друзья, ученики окружали его до последнего дня. «Он был совершенно мужествен, - вспоминает одна из его учениц О. Кучкина. – Люди приходили к нему часто, а речь уже отказывала. Но он продолжал напряженно жить, хотел, чтобы мы все рассказывали, хотел участвовать в нашей жизни и не сдавался до последней минуты».
Одной из наиболее ярких последних пьес Арбузовым были написаны «Жестокие игры». Одиночество прочно поселилось в душах героев пьесы. Трое столичных мальчиков – Кай, Никита и Терентий – и девочка Неля, приехавшая из провинции и провалившая экзамены медицинский институт, их объединяет одно – проблемы в семье, недостаточное внимание родителей, или как у Нели – слишком пристальное внимание. Собираясь у Кая, они чувствуют свою нужность, свою свободу, дом Кая становится крышей над головой приютившей и давшей защиту и свободу и значимость. Мать Кая работает с отчимом за границей, регулярно откупаясь от сына подарками и деньгами, присылая письма. Никита так говорит о своей интеллигентной, энергичной большой семье: «Они души во мне не чаяли, если у них было свободное время… Я и тени сомнения у них не вызывал настолько они были заняты собой». Терентий грубо гонит отца, то и дело робко появляющегося на квартире Кая, потому что не может простить ему пьянства и считает его виновником ранней смерти матери. Неля фактически сбежала из дома: «Я с детства безумно радоваться хотела – чтобы погода всегда стояла хорошая, и всегда музыка играла, фестивали шли и шествия… и чтобы вокруг все были добрые и все радовались друг дружке. А они все зачеркнули, следили неотступно». Во многом обоснованные (недаром все родители в «Жестоких играх» обращаются к детям с извиняющейся, если не просительной интонацией, явно сознавая свою вину перед ними), эти претензии молодого поколения вскрывают и эгоизм, капризный, слепой максимализм героев пьесы. Неспособные просто пожалеть, а тем более простить, они платят близким жестким неприятием, грубым отторжением, рвут родственные связи, преодолевая боль от этих разрывов. « Пьеса «Жестокие игры» в чем-то соответствует своему названию: ее отличает несвойственная автору жесткая стилистика в построении драмы. Он изображает в ней мир молодых людей, которые в силу различных обстоятельств лишены опоры в кругу семьи и поэтому ищут ее друг у друга. И, кажется, именно для того, чтобы они «не пропали поодиночке», Арбузов вводит в круг действующих лиц симпатичную девушку Нелю. Появляясь в заброшенной квартире Кая Леонидова, она как бы оживляет все, к чему дотрагивается, одним своим присутствием вынуждая арбузовских героев — практически еще мальчишек — быть лучше. Она, словно шварцовская Принцесса, в обществе которой даже чудовищный король-враль признавался, что «вдруг, стыдно сказать, делаешься симпатичным». В этом видится некоторая дидактическая наглядность. И хотя Неле нельзя отказать в непосредственности и доброте, но все же до планки, поднятой Арбузовым в «Сказках…» и «Счастливых днях…», она явно не дотягивает. Что это: сказка, похожая на правду, или правда, похожая на сказку?» - пишет Наталья Туровская.
Это одна из наиболее жестких, резких пьес Арбузова, в чем-то даже не по-арбузовски категоричная. Драматург точно почувствовал и воссоздал в ней многие проблемы, ставшие очень острыми в последующие десятилетия.
В пьесе эти проблемы находят художественное воплощение не только в московских сценах. Действие время от времени переносится в Сибирь, где живет и работает Миша, родственник Кая, человек, обожающий свою семью, романтик и песенник. На какое-то время его рассказы о Сибири (ведь именно туда ехали искать себя и свое счастье герои арбузовских пьес), о любимой жене и новорожденной дочери вносят какой-то свет в сумрачную атмосферу большой и пустой квартиры Кая, но потом выясняется, что и Мишина жизнь трещит по швам. Геолог Маша, его жена, волевая, энергичная и целеустремленная женщина, считает ребенка и мужа помехой на своем жизненном пути. «Геолог я, - гордо заявляет она, - а все остальное потом». Вынужденная сидеть с дочкой, она считает себя птицей, посаженной в клетку, и рвется на волю. Но воля оборачивается потерей семьи, любви (Миша погибает) и, как понимает героиня с трагическим опозданием, счастья. В последнем разговоре с Нелей, которая тайком увезла из Сибири в Москву ребенка, посчитав, что он Маше не нужен, а заодно, чтобы испытать чувства Никиты (игры продолжаются), Маша подводит невеселый итог своей жизни и предостерегает девушку от повторения своих ошибок: «Все играем, играем, наиграться никак не можем… На Тужке –то свое доказала, а вот тут(показывает на грудь) что-то замолкло все. Кончились мои танцы. Ладно, живи. Брось игры, а то убьешься».
Есть надежда, что и в души повзрослевших героев «Жестоких игр» войдут сострадание и милосердие. В заключительной части пьесы Терентий уходит встречать Новый год с отцом, Никита и Неля уже серьезно, без всякой издевки говорят о своем чувстве, не остается равнодушным ко всему происходящему Кай, Маша увозит домой маленькую дочь, возможно, ей она отдаст свою любовь и внимание на которые была скупа с мужем. Но порой, в рецензиях критиков можно узнать о «Жестоких играх» неожиданные вещи.
Вот что пишет о пьесе писатель Борис Минаев в своей статье «Легкость Арбузова»:
«Классик советского театра. Хрестоматийный динозавр. Не понятый нами до сих пор.
Пьесу “Жестокие игры” Арбузов написал в 1978 году, она долго шла в “Ленкоме” со знаменитыми тогда артистами, но, честно говоря, мне не хотелось идти смотреть, портить впечатление. Дело в том, что пьесу я прочитал, будучи студентом третьего курса, и она так меня потрясла, что эту забавную спелую фамилию АРБУЗОВ я запомнил на всю жизнь.
В первой же сцене автор показывает так называемую “вписку”, незабываемое понятие тех лет, когда незнакомый молодой человек приходит к другому незнакомому молодому человеку в пустую от родителей квартиру, чтобы пожить там, не имея, в общем, для того никаких оснований.
“К а й. Тебе кто нужен?
Н е л я. Леонидов.
К а й. Странно. Не рассчитывал, что кому-то нужен.
Н е л я. А Иветочку Горшкову помните?
К а й. Не в большом от нее восторге.
Н е л я. Она меня к вам прислала.
К а й. Что так?
Н е л я. Приютите меня. (Тихо.) Приютите.
К а й (помолчав). Ты что, чокнутая?
Н е л я. Не у кого мне жить – вот так, Леонидов. Я две ночи на вокзале провела”.
Двумя годами позже, в 1981-м, я прочел повесть Ксюши Драгунской, тогда десятиклассницы. Она была посвящена тому же образу жизни молодых людей, гордо державших равнение на Запад, на хипповскую революцию, на “лето любви”: со всеми этими “вписками”, “сейшенами” в пустых квартирах, хождением по городу босиком, в рваных джинсах и фенечках, с поездками автостопом в Прибалтику, беспорядочными ночевками неизвестно с кем; горячечному воздуху новой свободы, романтике обреченности, жизни, абсолютно далекой от политики, наполненной битловской музыкой, звоном английских слов, запретным счастьем...
Я, читая десятиклассницу, которая живописала все эти сцены по горячим следам личных впечатлений, никак не мог понять одной простой вещи: а старик Арбузов-то откуда все это знает? Ну откуда он знает, как мы говорим, во что мы одеваемся, откуда он взял, где он подслушал замечательную фразу: “Вон Любочка Ингельман пешком в Оптину пустынь пошла. Босая”. Фразу, которую я тоже не могу забыть – и вовсе не потому что кто-то из моих знакомых ходил тогда в Оптину пустынь босиком (больше, обжигая пятки, шлялись по летнему Арбату), а потому, что она точно передает нашу тогдашнюю страсть к этим новым вещам, которых не понимали и не могли понять наши родители.
И вот поди ж ты – пьеса о хиппи.
Конечно, для самого драматурга и всей театральной общественности тех лет это была пьеса совсем о другом – о трудновоспитуемой молодежи, об “избалованном” поколении, и не случайно провинциальная девочка Неля, ввалившаяся в богатый, но пустой московский дом, где обитает прожигатель жизни и родительских денег красавчик Кай, рано или поздно перевоспитывает его и оказывает “положительное влияние”.
Арбузов умел облечь в “проходимую”, удобную, политкорректную для советской власти форму любой, даже такой вот чудовищный материал. Но мне, читателю из 78-го года, было абсолютно понятно, что “трудновоспитуемые” – вовсе не мы, а наши родители и что пьеса не о “прожигателях” жизни, а об искателях ее – то есть о нашем поколении, которое ищет хоть чего-то свежего, прозрачного, ясного в душном воздухе поздних 70-х. Каким же образом Арбузов достигал этого эффекта?
Я долго мучился над этой загадкой. Приходили мне в голову даже такие крамольные мысли. В 70-е годы была знаменитая “арбузовская студия” (куда ходили многие позже известные драматурги), имевшая своеобразную мифологию – там можно было не бояться прочитать любую, самую опасную, самую страшную пьесу. И – читали. Скажем, Юрий Щекочихин после этих арбузовских штудий написал свою “Ловушку №46”, которая дождалась ранней перестройки и была-таки поставлена на сцене Центрального детского театра, и там, в этой “Ловушке”, подростки бегали по сцене с ножами и убивали друг друга из-за джинсов, и это была революция, народ валом валил на эту “остсайдскую историю”. Так вот, я, грешным делом, подумал, что Арбузов просто наслушался всякого молодежного материала, наглотался творчества таких вот злобно настроенных против советской власти молодых волков – а слух-то был чуткий – и написал, и воспроизвел, как говорится, по памяти...
Но в том-то и дело, увы, что пьеса Щекочихина, знаменитого в те годы журналиста, была хоть и острой, и злободневной, и до предела искренней, но очень душной, страшной, какой-то ужасно безысходной, в то время как “Жестокие игры” обладали (несмотря на все воспитательные прописи) одним очень важным качеством: эта пьеса была воздушной. Она была легкой. Вот как ветер, который гулял тогда по Арбату, вздувая свободные рубашки на наших девочках, ероша хипповские прически, позвякивая бубенчиками на джинсах.»
Режиссер Марк Захаров, поставивший на сцене театра имени Ленинского комсомола наиболее яркий и впечатляющий спектакль по пьесе «Жестокие игры», писал: «В этой пьесе клокочет и рвется наружу скрытый темперамент спокойного на вид драматурга, бродит злость и энергия, есть отчаянное стремление остановить несуразные и опасные для жизни человека игры, есть призыв (почти крик) к осторожному общению с людьми близкими и далекими…»
Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 276 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Творческая биография автора | | | Актуальность пьесы в наши дни |