Предисловіе.

Симеонъ Денисовъ. Исторія объ отцахъ и страдальцахъ соловецкихъ, которые за благочестіе и святые церковные законы и преданія въ нынѣшнія времена великодушно пострадали.

Предисловіе.

Е сли древній поэтъ Гомеръ показалъ такое тщаніе, такой подвигъ, такой трудъ, чтобы описать начало, жительство и разореніе города Трои, чтобы показать мужей исполиновъ храбрыхъ, мощныхъ и крѣпкихъ духомъ, которые подвизались за честь отечества даже до смерти, то тѣмъ болѣе намъ подобаетъ явить многое тщаніе, бóльшій подвигъ, теплѣйшее усердіе для повѣствованія не о городѣ крѣпкомъ и преславномъ, изумляющемъ твердостью стѣнъ, удивляющемъ высотою башенъ, прославляемомъ множествомъ добрыхъ мужей, но о монастырѣ святомъ и пречудномъ, котораго какъ начало свято и славно, такъ и конецъ богоугоденъ и праведенъ. Въ немъ же возсіяли мужи чуднаго и высокаго житія, мужи храбраго и крѣпкаго терпѣнія, мужи твердаго и непоколебимаго великодушія, храбро и весьма храбро побѣдившіе не плотскихъ и не вещественныхъ супостатовъ, но невещественныхъ мысленныхъ враговъ. Мужи, которые за отеческіе законы, за церковное Православіе отдали плечи свои на раны, спины на удары, уды на раздробленіе, тѣла на муки и въ концѣ предались на смерть ради безсмертной жизни.

А такъ какъ много жаждущихъ съ любовью услышать объ этомъ, то мы ревностно потщились къ труду собиранія, чтобы изъявить какъ о количествѣ святыхъ мужей, возсіявшихъ въ разное время въ обители, такъ и о дивномъ мужествѣ страдавшихъ за непріятіе новшествъ.

Н е похвалу (что не красна въ устахъ грѣшныхъ) складываемъ чуднымъ мужамъ, но сами дѣла, сами дѣянія отцевъ, которыя собрали отъ различныхъ писателей, которые слышали изъ устъ самихъ бывшихъ въ воинствѣ во время разоренія обители, которымъ достовѣрно научились отъ оставшихся соловецкихъ отцевъ — это возвѣщаемъ ушамъ боголюбивыхъ.

И такъ, во-первыхъ, разскажемъ о началѣ святой обители, когда создалась, какими ктиторами [1], какими правилами, какими преданіями и благочиніемъ оградилась. Потомъ разскажемъ и о живущихъ въ ней отцахъ, какой святости, сколь высокаго житія, какого чуднаго воздержанія были. Наконецъ, предлагаемъ въ этомъ сборникѣ разсказъ о великодушіи страданія, ревности благочестія, крѣпости терпѣнія блаженныхъ отцевъ, бывшихъ во время разоренія и пролившихъ кровь свою за благочестіе.

Пусть отъ корня древо, и отъ него вѣтви, Отъ вѣтвей же плоды легко появятся, И незнающіе услышавъ удивятся, Знающіе же памятью обновятся, И добраго усердія плодъ вмѣстѣ снимутъ, Пользу послушанія въ небѣ воспримутъ.

1.

М онастырь Соловецкій — это киновія (то-есть общежитіе), собранный изъ стекшихся иноковъ въ спасительное пребываніе съ общимъ имѣніемъ и общей трапезой, болѣе же всего съ общимъ единомысліемъ, построенный внѣ мірскихъ жилищъ на одномъ изъ морскихъ острововъ, именуемомъ Соловки, отъ него же и принялъ названіе «Соловецкій». Начало жизни на островѣ положилъ преподобный отецъ Саватій въ 6928 (1420) году, при благочестивомъ князѣ Василіи Васильевичѣ [Темномъ] и много лѣтъ уединеннымъ житіемъ спасительно безмолвствовалъ. По его же преставленіи возобновилъ жительство на островѣ преподобный отецъ Зосима и киновію построилъ и братію собралъ. Предавъ къ созиданію душъ человѣческихъ чины, уставы и преданія церковныя и отеческія, оставилъ ученикамъ спасительное наслѣдіе.

И оставляю писать какъ о мѣстоположеніи киновіи и дальности отстоянія вселенной, такъ и о зданіяхъ и постройкахъ, также и о видѣ благолѣпія, украшенія и твердости монастыря, которые не только россіянамъ своими очами всегда удостовѣрены, но весьма извѣстны и исторіографамъ вселенной и географамъ, пребывающимъ на западѣ и востокѣ...

И такъ [Соловецкій монастырь] просіялъ добрыми законами и пресвѣтлымъ благочестіемъ, такъ украсился благочиніемъ и преемствомъ уставовъ, что посреди россійскихъ монастырей свѣтился, какъ луна посреди звѣздъ. Ибо ученики преподобнаго [Зосимы] такъ сохраняли благочестіе неповрежденнымъ, законы незыблемыми, преданіе не ущербленнымъ, какъ изначально приняли, какъ отъ преподобнаго отца научились, ничего не измѣняя или привнося, и такъ твердо сохраняли, что во время искушенія и кровію сіе запечатлѣли, о чемъ разскажетъ грядущее слово.

Ж ители же острова, то-есть ученики преподобныхъ отцевъ, весьма умножились, какъ сѣмя Авраамово, ихъ же число доходило до пятисотъ и болѣе, кромѣ бѣльцовъ [2] и испытуемыхъ, бывшихъ во множествѣ. Ибо отъ благаго корня молитвенныхъ потовъ богоносныхъ отцевъ Зосимы и Саватія выросъ благій и многоплодный садъ собранія иноковъ. Добрыя вѣтви пустили святые мужи, не только видимо украшенные цвѣтами добродѣтелей, но и обогатившіяся плодами благодати Божіей и наслѣдіемъ Царствія Небеснаго. Такими по преставленіи святыхъ были прежде всѣхъ Іоаннъ и Василій-пономарь, по смерти своей чудесно являвшіяся людямъ вмѣстѣ съ преподобными. Потомъ Іоаннъ и Логинъ, бывшіе служители киновіи, нынѣ же новоявленные яренгскіе чудотворцы. Филиппъ святой — и старательный ктиторъ киновіи и всероссійскій чудотворецъ и архіерей. Іаковъ, игуменъ и трудолюбивый строитель чудныхъ монастырскихъ стѣнъ. Преподобный Иринархъ игуменъ и дивный пустынножитель. Преподобный Діодоръ трудникъ [3] и житель Соловецкой киновіи, затѣмъ и пустынножитель, и отшельникъ чудный, построившій потомъ Юрьегорскій монастырь и въ немъ свято переселившійся отъ здѣшнихъ къ Богу. Преподобный и дивный пустынножитель Андрей, бывшій трудникъ соловецкій, который прожилъ пятьдесятъ восемь лѣтъ въ пустынномъ уединеніи и, работая Господу, сверхъестественной сподобился благодати.

С ъ этими и прочіе безчисленные жители, великіе постники и безмолвные пустынники Соловецкаго острова просіяли какъ пресвѣтлыя звѣзды. О нихъ же разсказываютъ книги житій преподобныхъ отцевъ [Зосимы и Саватія], и житіе Филиппа митрополита, и житіе преподобнаго Діодора, начальника Юрьегорскаго. Въ послѣднія времена таковы выросшіе побѣги сада соловецкихъ чудотворцевъ: преподобный и духоносный Елеазаръ, чудотворецъ Анзерскій, построившій скитъ и устроившій въ немъ жительство иноковъ, который ради чистаго житія обогатился пророчествами и такъ сказалъ пребывающимъ у него въ послушаніи о Никонѣ патріархѣ и начальникѣ нововведеній: «На великое зло Россія себѣ его вырастила». Какъ разсказали достовѣрные жители Анзера, святой однажды видѣлъ Никона, служащаго литургію, и змія чернаго и великаго, обернувшагося около его шеи, и весьма ужаснулся. Съ тѣхъ поръ Елеазаръ, невзлюбивъ его, вынудилъ бѣжать.

И лья святой и первый архимандритъ, мужъ великаго воздержанія, который такое воздержаніе стяжалъ, что одинъ хлѣбъ съ водою ѣлъ, а за трапезою ѣлъ теплую воду, дабы не узнали, что не ѣстъ варенаго.

І оаннъ юродивый, въ человѣческомъ безумствѣ обогатившійся небесною мудростію, предвидя день своей смерти, ходилъ по обители много дней, громкимъ голосомъ призывая: «Кто мнѣ будетъ спутникъ до Іеросалима?» И никто не могъ уразумѣть сказаннаго. Въ вечеръ же послѣдней ночи пришелъ къ одному изъ кожевниковъ, его же имѣлъ себѣ другомъ, говоря: «Другъ, иди со мною до Филиппова колодца, дивное дѣло тебѣ явлю». Тотъ же, отказываясь, ибо была глубокая ночь, обѣщался утромъ идти. Когда же настало утро, кожевникъ, не увидѣвъ того [Іоанна], пошелъ къ Филиппову колодцу, нашелъ его о Господѣ скончавшимся и всѣмъ это повѣдалъ. Тогда уразумѣли всѣ, что въ Небесный Іеросалимъ блаженный звалъ себѣ спутника.

Г урій, блаженный инокъ, который юродствомъ житія показался творцомъ великихъ чудесъ, который жилъ въ пекарнѣ и по извлеченіи хлѣбовъ входилъ въ хлѣбопекарную печь, въ нестерпимую жару и, затворивъ устье печи, стоялъ, какъ будто въ нѣкоей прохладѣ, принося поклоны и молитвы Богу. Онъ напередъ предсказалъ о пріѣздѣ [будущаго] патріарха Никона за мощами святаго Филиппа. Этотъ блаженный, гдѣ встрѣчалъ отца Игнатія, всегда говорилъ: «Игнатій, уйди изъ этого монастыря, ибо соберешь свой монастырь, равный Соловецкому». Это слово блаженнаго потомъ дѣломъ явилось, когда Игнатій съ двумя тысячами и семью сотнями народа въ Палеостровскомъ монастырѣ отъ нашедшихъ воиновъ скончался огнемъ за благочестіе.

І оаннъ, называемый Похабный, который блаженнымъ похабствомъ сподобился благодати предвидѣть будущее. Онъ, пребывая въ Соловецкой киновіи, когда еще былъ глубокій миръ церковный, ходя по обители, кричалъ: «Бѣжимъ отсюда, ибо иноземцы идутъ къ обители!» И нѣкоего морехода именемъ Амосъ, пріѣхавшаго въ обитель, умолялъ взять съ собою на берегъ; когда же тотъ спрашивалъ: «Зачѣмъ?», юродивый говорилъ, что иноземцы будутъ разорять обитель. Амосъ же, взявъ блаженнаго на ладью и наединѣ вопросивъ его объ этомъ, услышалъ, что царево воинство придетъ и разоритъ обитель, и измѣнятся монастырскіе обычаи и законы. На берегъ же пріѣхавъ, жилъ юродивый въ деревняхъ приморья Калгалакши и прочихъ. Какъ-то ходилъ онъ и по обыкновенію юродствовалъ, а мужикъ пьяный изъ мѣстныхъ, дьяволомъ наученъ, накинулся на блаженнаго и, ударивъ о землю, билъ даже до полусмерти. Іоаннъ же, немного полежавъ, всталъ и, поглядѣвъ на убійцу, сказалъ ему: «Какой прибытокъ получилъ ты? Вотъ вскорѣ будешь растерзанъ псами и даже слѣда костей твоихъ не найдется». Слово блаженнаго тотчасъ становится дѣломъ. Вскорѣ пошелъ тотъ [мужикъ] въ нѣкую деревню, и напали на него псы, и всего растерзали, и даже костей его не оставили, по слову блаженнаго. И поскольку юродивый ходилъ во всѣхъ странахъ Поморья, даже и до города Архангельска, и возвѣщалъ свободнымъ голосомъ древнецерковные уставы благочестія, то былъ взятъ и свезенъ въ Холмогоры. И послѣ многихъ истязаній и различныхъ мученій и ранъ мучители, понявъ неизмѣнность нрава блаженнаго, рѣшили сжечь его. Когда вели блаженнаго на смерть, то весь народъ собрался на зрѣлищѣ и самъ воевода пріѣхалъ, держа на рукахъ младшее дитя. И когда въ срубъ спустили его [юродиваго], сталъ онъ, молясь на востокъ. Объялъ огонь срубъ и, опаливъ страдальца, палъ на землю. Тогда ребенокъ воеводы закричалъ, указывая пальцемъ: «Отче, отче, вонъ Іоаннъ на высоту пошелъ, вонъ на небо восходитъ!» Многіе изъ стоявшаго вблизи народа, слышавшіе это, прославили Бога, Возводящаго Своихъ рабовъ на вѣчную славу не бѣсъ краткими скорбями мученія.

П одвижники же и молитвенники, жившіе какъ въ уединенной пустыни острова, такъ и въ самой обители, были весьма велики не только исперва, но и передъ самымъ временемъ искушенія. Такимъ былъ тотъ братъ, который, умирая, исповѣдалъ отцу духовному, что исполнилъ келейное правило на тридцать лѣтъ впередъ. Такимъ былъ тотъ дьяконъ, совсѣмъ не заботившійся о своихъ ногахъ, опухшихъ отъ многаго стоянія [на молитвѣ]. Случилось же ему нѣкогда идти на службу, а сапогъ его провалился сквозь мостовую. Онъ вытащилъ ногу и увидѣлъ, что сапогъ полонъ крови, но, вытащивъ сапогъ и всунувъ въ него ногу, съ радостію поспѣшилъ дальше на службу, будто совсѣмъ не пострадалъ.

М ногіе изъ нихъ были изрядными знатоками Святыхъ Писаній, многіе были искусны и въ толкованіяхъ. И столь многіе, что тѣмъ обителямъ было достаточно правленія своихъ настоятелей. И не только въ обители, но и на высочайшіе архіерейскіе престолы были избираемы соловецкіе отцы.

М ногіе были причастны къ словесному наставленію мудрости, что обнаружилось черезъ сочиненныя ими повѣсти. Среди нихъ есть и Герасимъ Фирсовъ, мужъ довольной учености, который во время нововведеній Никона патріарха оставилъ по себѣ лучшее свидѣтельство своей мудрости, сочинивъ Слово о крестномъ знаменіи. Отъ него, какъ губка, впитывалъ воду мудрости вышеозначенный Игнатій, который утвердилъ стоять въ догматахъ Православія всѣ олонецкіе и каргопольскіе страны и насадилъ благочестивыми жителями непроходимыя, пустынныя дебри.

Т аково было насажденіе преподобныхъ отцевъ, такой многоплодный садъ, такое благое древо, посаженное при водахъ Божіихъ законовъ. Поэтому и листъ его не опалъ во время великаго и бурнаго искушенія, но зрѣлые и цѣлые плоды были посланы Благому Садовнику. Какъ же были посланы? Послушайте!

2.

К огда приспѣло время, предсказанное въ древности, тотчасъ Никонъ вошелъ въ патріаршіе дворы. Тогда сбылось пророчество вышереченнаго Елеазара, ибо Никонъ, облачившись въ патріаршія одежды и принявъ высочайшій престолъ, наполнилъ Церковь великимъ смущеніемъ и мятежомъ, людей — великими озлобленіями и бѣдами, всю Россію — великимъ шатаніемъ и колебаніемъ. Поколебавъ непоколебимыя церковныя устои, подвигнувъ недвижимые уставы благочестія, порвалъ соборные клятвы святыхъ отцевъ и что держалъ въ тайникѣ сердца, то и умыслилъ непотребно внести въ Церковь: чтобы тремя перстами креститься, чтобы пятью благословлять, чтобы крестомъ двусоставнымъ просфоры печатать, чтобы «аллилуйю» въ чтеніи псалмовъ троить, чтобы колѣнопреклоненій въ святые посты въ церкви не творить, чтобы на колѣняхъ стоя молиться въ преждеосвященной литургіи и въ вечеръ Пятидесятницы и прочія безчисленныя измѣненія чиновъ и уставовъ. Уговорилъ царя и синклитъ [4] и собралъ всѣхъ архіереевъ на соборъ, какихъ ласкою, какихъ лестію, какихъ царскимъ страхомъ склонилъ къ своему намѣренію. А непокорившихся, предавъ узамъ, темницамъ, ранамъ и заточеніямъ, лишилъ нынѣшней жизни горчайшими смертями. И повелѣлъ печатать книги съ вышеозначенными нововведеніями, и разсылать ихъ всюду, по областямъ Россійской державы и совершать по нимъ всякую службу молитвословія. Таковыя разсылались повсюду, во всѣ митрополіи, города, области, монастыри, села и деревни и раздавались во всѣхъ приходахъ каждому священнику. И никого не нашлось, выступающаго противъ, и никого, возражающаго тѣмъ новшествамъ, кромѣ Павла, славнаго епископа Коломенскаго и великоревностнаго протопопа Аввакума, и прочихъ малыхъ, возразившихъ еще въ самое время перваго собора. Ни одинъ изъ великихъ монастырей и городовъ нисколько не воспротивился царскому указу, все поколебавшему, но всѣ нехотя приняли новопечатныя книги и службу по нимъ совершали по-новому.

Д ошли же царскія и патріаршія письма вмѣстѣ съ новопечатными книгами и въ Соловецкую обитель преподобныхъ отцевъ. Тѣ отцы, совѣтъ сотворивъ, совсѣмъ не хотѣли ихъ [новыя книги] принять, но хотѣли, давъ отвѣтъ, назадъ возвратить съ посланными. Упомянутый прежде Илья архимандритъ, мужъ добраго разсужденія, сказалъ къ нимъ: «Отцы и братья! Да будетъ угоденъ вамъ мой совѣтъ. Книги, посланныя отъ патріарха, примемъ, чтобы зазря гнѣвъ на себя не вызвать. Разсмотрѣвъ же ихъ несогласіе и противность Божіимъ законамъ, получимъ основательный поводъ для нашего противостоянія». И тѣ, принявъ совѣтъ архимандрита, дали знающимъ разсмотрѣть новыя книги, а службы по нимъ никакъ не совершали.

А рхимандритъ же Илья отошелъ отъ вещественныхъ къ невещественнымъ. Вмѣсто него былъ поставленъ архимандритъ Варѳоломей. И поскольку слава Соловецкаго монастыря какъ въ общежительныхъ преданіяхъ, такъ и о тщательномъ храненіи уставовъ церковнаго благочестія пролетѣла во всѣ концы Россіи, то многіе иноки и міряне отовсюду стекались въ обитель. Никаноръ, архимандритъ Савина монастыря, объятый желаніемъ безмолвнаго убѣжища, будучи мужемъ духовнаго разсужденія и духовникомъ царскимъ, придя въ монастырь и бывъ радушно принятъ, жилъ тутъ потомъ съ отцами.

С лухъ же о твердости благочестія отцевъ соловецкихъ, распространяясь, дошелъ и до патріаршаго намѣстника и прочихъ архіереевъ, взявшихъ на себя послѣ Никона защиту новинъ. И они, неправедно на праведныхъ заостривъ языки, возжигаютъ гнѣвъ, воспаляютъ ярость самодержца. И царь посылаетъ указъ, чтобы взять архимандрита соловецкаго въ Москву. Отцы же соловецкіе, совѣтъ соборно сотворивъ, написали къ царю молитвенное прошеніе, въ немъ же молили самодержца разрѣшить имъ жить по отеческимъ уставамъ въ отеческомъ собраніи. Въ подтвержденіе написаннаго приводили свидѣтельства какъ старопечатныхъ и старописьменныхъ московскихъ и бѣлорусскихъ книгъ, такъ сербскихъ и острожскихъ, такъ и святыхъ россійскихъ архіереевъ соборно, и особо утверждавшихъ то [старые обряды] собственноручнымъ писаніемъ, такъ и греческихъ святыхъ учителей, это засвидѣтельствовавшихъ. Приводили въ примѣръ преподобныхъ чудотворцевъ какъ соловецкихъ, такъ и прочихъ россійскихъ, въ своихъ обителяхъ то же и подобное передавшихъ и повелѣвшихъ неизмѣнно хранить. Приводили въ примѣръ повсемѣстный благочестивый обычай Россійской Церкви, который былъ принятъ отъ грековъ при Владимірѣ [Святомъ] и до настоящаго времени непоколебимо соблюдался, что и объявляется святыми образами греческаго письма. Объ этихъ неизмѣненныхъ уставахъ, неизмѣненныхъ святыхъ обычаяхъ иноки умоляли, просили, увѣщевали самодержца, чтобы разрѣшилъ имъ неизмѣнно сохранять. И объявляли иноки предъ Богомъ, что новыхъ преданій, установленныхъ Никономъ, никогда не посмѣютъ принять, дабы не подпасть подъ отеческія проклятія: «Если и гнѣвъ царевъ сильно разожжется на насъ, мы готовы не только нужды и скорби терпѣть, но и кровопролитіемъ и положеніемъ головъ своихъ запечатлѣть уставы святыхъ отцевъ».

С ъ такимъ молитвеннымъ прошеніемъ, съ такою челобитною послали къ царю соборнаго старца [5] Александра Стукалова, еще же уговорили ѣхать въ Москву и Никанора архимандрита, духовника царскаго, съ Варѳоломеемъ, соловецкимъ архимандритомъ, дабы укротить гнѣвъ царскій, воспылавшій на обитель, и выпросить позволеніе, чтобъ жители ея стояли въ древнецерковныхъ уставахъ, о которыхъ они и обѣщали ревностно заботиться.

П ріѣхавъ же въ Москву и представъ передъ самодержцемъ, архимандриты подали государю прошеніе соловецкихъ иноковъ. Онъ не прочиталъ, не принялъ его, не восхотѣлъ разрѣшить отцамъ жить по древнецерковнымъ уставамъ. Архимандритъ Никаноръ, хотя и много царя увѣщевалъ объ извращеніи древняго благочестія, однако ни въ чемъ не преуспѣлъ, но только гнѣвъ царевъ болѣе распалился. Тогда и вселенскіе патріархи прибыли въ Москву, и соборъ архіереевъ былъ собранъ. Царь представилъ Никанора патріархамъ и собору и многою ласкою, и увѣщаніями, и страхомъ заставилъ покориться ихъ волѣ; и возложили на главу ему греческій рогатый клобукъ.

П отомъ царь и патріархъ послали въ Соловецкій монастырь трехъ архимандритовъ — Варѳоломея, Іосифа и Никанора (по его просьбѣ), чтобы уговорить соловецкихъ отцевъ къ покорности патріарху и принятію новопечатныхъ книгъ. Варѳоломей долженъ былъ отдать монастырь новопоставленному архимандриту Іосифу, бывшему прежде соловецкимъ строителемъ [6] въ Москвѣ. Никаноръ же отпросился уговаривать отцевъ соловецкихъ, чтобы самимъ дѣломъ обратиться къ покаянію за отступленіе. И когда архимандриты пріѣхали въ киновію, отцы соловецкіе встрѣтили ихъ съ честью, какъ подобаетъ, но, узнавъ причину, чего ради пріѣхали, то-есть увѣщаніе къ принятію новопечатныхъ книгъ, всѣ соборно тѣмъ отказали, возжелавъ лучше умереть, чѣмъ измѣнить отеческимъ преданіямъ. Поэтому отослали ихъ безъ успѣха. Никаноръ же, сколь палъ къ преступленію, ослабѣвъ какъ человѣкъ, столь тепло пришелъ обратиться къ покаянію, принесъ столь смиренное покаяніе отцамъ киновіи и вновь съ любовію былъ принятъ. Такъ это было, и архимандриты къ пославшимъ возвратились, а Никаноръ въ киновіи остался. Пришелъ отъ царя указъ въ киновію, призывая Никанора въ Москву. Но соловецкіе отцы, поскольку онъ не захотѣлъ ѣхать, то и они посланнику его не выдали. Сами же, между собою соборно посовѣтовавшись, послали въ Москву соборнаго старца, прежде упомянутаго Герасима Фирсова, мужа весьма искуснаго какъ въ святыхъ писаніяхъ, такъ и во внѣшней наукѣ. Послали такого мужа умолить и уговаривать самодержца, чтобы позволилъ собранію преподобныхъ отцевъ въ ихъ преданіи неизмѣнно жить и скончаться. Его же власти духовныя до самодержца не допустили, но въ пути, какъ знающіе говорятъ, задушили, какъ [митрополита] Филиппа, и прежде царя земнаго отослали къ Небесному Царю...

Ц аря же патріархъ и прочіе уговорили не позволять соловецкимъ инокамъ жить по древнимъ установленіямъ. Поэтому часто и посылали всякое духовное начальство, чтобы приклонить ихъ покориться его [царя] волѣ. Эти пріѣзжающіе по-разному увѣщевали иноковъ, мольбою, ласкою и угрозами убѣждали принять новыя книги. Многіе же отъ новгородскаго митрополита были посылаемы для увѣщанія отцевъ Соловецкой киновіи. Но тѣ твердо, какъ адаманты [7], стояли въ древнецерковномъ благочестіи, противъ увѣщаній обрѣтались, какъ башня противъ вѣтра. Такъ восхотѣли дѣломъ исполнить то, что изъявили словомъ въ прошеніи самодержцу: «Лучше возжелавъ вкусить смерть ради благочестія, чѣмъ что-нибудь изъ новшествъ принять». Тѣмъ болѣе что появились мнимые духовные, духа кротости не имѣющіе, желающіе осквернить освященныя руки кровью неповинныхъ. Они гнѣвъ самодержца возбудили и, сильно распаливъ, подвигли на ярость, чтобы руками мучителей разорить святое мѣсто. И послали въ Соловецкую киновію воеводу Игнатія Волохова съ одною сотнею вооруженныхъ воиновъ, чтобы онъ страхомъ оружія всѣхъ подчинилъ волѣ царя и патріарха и вышеупомянутаго Іосифа архимандрита возвелъ на свое мѣсто. Отсюда начался подвигъ великой борьбы соловецкихъ отцевъ. Одно изъ двухъ было предложено: покорившимся новоустановленнымъ преданіямъ обѣщана сладость временной жизни, стоящимъ же въ древнецерковномъ благочестіи — горчайшая смерть.

П отому и собираются въ соборную келію всѣ насельники обители: и иноки, и бѣльцы — и, объявляя царевъ гнѣвъ и прибытіе посланнаго воинства на разореніе киновіи, совѣтуютъ остаться въ обители всѣмъ смѣлымъ мужамъ, желающимъ горестью нынѣшней смерти получить будущія святыя сладости. Немощнымъ и трусливымъ сердцами къ битвѣ и желающимъ остаться въ живыхъ совѣтуютъ отъѣхать на морской берегъ. Когда этотъ совѣтъ сталъ извѣстенъ всѣмъ братіямъ, только нѣкоторые изъ иноковъ и бѣльцовъ захотѣли идти на берегъ. Прочіе же всѣ, ихъ же число доходило до тысячи и пятисотъ, приготовились на смерть за древнецерковные законы. И пріѣхавшему воеводѣ отвѣтили, что хоть и тысячами люто пострадаютъ, но древнихъ законовъ благочестія не могутъ отречься. И такъ затворились въ монастырѣ въ годъ 7178 (1670).

3.

Э тотъ же воевода стоялъ подъ монастыремъ четыре года, пріѣзжая весною подъ монастырь и все лѣто пребывая на островѣ Заяцкомъ, творилъ различныя бѣды киновіи. Осенью вновь на берегъ возвращался, въ Сумской острогъ, отсюда причинялъ монастырю великое притѣсненіе и нужду, великое насиліе и скорбь. Не только не давалъ выйти изъ монастыря, но и приказалъ воинамъ хватать многихъ служебныхъ старцевъ и слугъ и, мучая различно, смерти предавалъ.

Т акъ и блаженнаго Іоанна Захарьева, бывшаго писаря соловецкаго, потомъ пустынножителя и ученика дивнаго отца Пимена, предалъ смерти, много мучая. Его страданіе было такимъ: нѣкій поселянинъ донесъ воеводѣ о живущихъ въ пустыни христіанахъ, а воевода послалъ въ пустыню воиновъ на поиски; воины же, пойдя, обрѣли отца Пимена, его ученика Григорія и этого блаженнаго Іоанна и, связавъ, привели ихъ къ воеводѣ въ Сумскій острогъ. И какъ привели, то воевода пытался низвести ихъ отъ высоты благочестія сначала многими увѣщаніями, ласками, обѣщаніемъ чести и богатства, а потомъ угрозой мученій. Но нисколько не преуспѣлъ и не смогъ даже немного поколебать твердость ихъ ума. Тогда, разгнѣвавшись, повелѣлъ посадить въ темницу, въ ней же пробыли годъ, удручаемы голодомъ и жаждою и прочими темничными нуждами. Въ это же время терпѣли заточеніе за древнецерковное благочестіе въ Кандалакшскомъ монастырѣ славные въ терпѣніи страданія старцы Сила и Алексій, къ нимъ же и вся область Поморья стекалась вопросить о благочестіи. Къ симъ и блаженный Іоаннъ изъ темницы посылаетъ посланіе, въ которомъ похваляетъ древняго благочестія уставы, новыя же установленія порицаетъ. Это посланіе, когда нашлось оброненнымъ изъ-за ошибки посыльнаго, принесено было въ руки воеводы, который сильно разгнѣвался и, получивъ указомъ отъ самодержца власть истязать его [Іоанна] муками, какихъ только умысловъ на немъ не показалъ, какихъ только горчайшихъ мученій на его спинѣ не ковалъ! Ибо прежде въ пытку воевода рывкомъ руки ему сломалъ, послѣ бичомъ его тѣло сильно изранилъ, потомъ израненное его тѣло, бросивъ на огонь, повелѣлъ жечь, какъ камень. И такъ воевода не умилосердился, но и изъ столь обожженнаго тѣла повелѣлъ вытащить ребра раскаленными клещами. И такъ не насытившись, не ослабилъ мученія, но остригъ темя его главы и повелѣлъ многіе часы лить на нее студенѣйшую воду. Страдалецъ же, терзаемъ двѣ ночи и два дня неослабѣвающими мученіями, все терпѣлъ доблестно и благодарно. Наконецъ мучитель, видя свое безсиліе, повелѣлъ отсѣчь мечомъ честнýю главу страдальца. Въ субботу по Пятидесятницѣ въ небесное субботство [8] послалъ страстотерпца отсѣченіемъ главы, но даже на мертвое тѣло блаженнаго не умилосердился немилостивый воевода. Ибо, когда боголюбцы сдѣлали ему [Іоанну] гробъ, приготовили погребальное, собрали деньги и принесли икону Богоматери, воевода повелѣлъ воинамъ все это отобрать. Тѣло же страдальца погребли, обвивъ рогожею и безчестно честнаго закопавъ въ землю. Это первый и добрѣйшій плодъ, или, лучше сказать, гроздь сладчайшая отъ соловецкаго сладчайшаго винограда преподобныхъ отцевъ, выжатая въ точилѣ мученій, была принесена на божественную вечерю къ Царю всѣхъ и Богу.

К огда же воевода повелѣлъ воинамъ привести отца Пимена на испытаніе мученіями и когда раздѣли его, то увидѣлъ на его тѣлѣ тяжкія вериги. Устыдился этого мучитель, и такова была воля Божія, что повелѣлъ Пимена вновь посадить въ темницу, и преподобный, долгое время просидѣвъ съ ученикомъ, вновь былъ отпущенъ въ пустыню.

Н емного прошло времени по смерти вышереченнаго страдальца, какъ изъ отцевъ, покинувшихъ Соловецкій монастырь, были пойманы Димитрій и Тихонъ, съ ними же и бѣлецъ Іовъ, и были заперты въ мрачнѣйшей темницѣ, гдѣ, удручаемы голодомъ, жаждою, холодомъ, наготою, веригами, узами и прочими различными нуждами, переселились къ свѣту будущаго Царствія и были погребены близъ того [Іоанна].

Н о, оттуда вернувшись, вновь возвратимъ слово (то-есть повѣсть) къ Соловецкой обители. Этотъ воевода Волоховъ три или четыре неполныхъ года пробылъ въ Сумскомъ острогѣ, разоряя святую обитель лѣтними наѣздами, но, ни въ чемъ не преуспѣвъ, возвращенъ былъ царскимъ указомъ въ царствующій градъ Москву. Вмѣсто него посланъ былъ отъ самодержца полковникъ съ тысячью воиновъ, чтобы разорить святую киновію, имя же ему Климентъ Іевлевъ, человѣкъ лютый и немилостивый. Придя къ обители, онъ сотворилъ святому мѣсту сильнѣйшее притѣсненіе, горчайшую нужду, многія пакости. Ибо коней и воловъ монастырскихъ, которыхъ имѣли на островѣ для перевоза деревьевъ и для прочихъ братскихъ нуждъ, во дворѣ на то устроенномъ, всѣхъ сжегъ, загнавъ во дворъ, всѣхъ безъ остатка, вмѣстѣ съ келіей. Съ ними сжегъ и служебныя келіи окрестъ обители, что были построены на островѣ для отдыха трудниковъ. Также и келіи рыболововъ и снасти — сѣти, мрежи и неводы съ ихъ приспособленіями — все онъ, злодѣй, безчеловѣчно сжегъ. Но и мзду за это отъ Бога немедленно принялъ — пораженъ былъ гнойною язвою и червями и отъ этого болѣзненно страдалъ. Поэтому и былъ возвращенъ указомъ царскимъ въ Москву, и тамъ злодѣй погибъ отъ той язвы и жизни лишился, подъ монастыремъ простоявъ два года.

К огда же онъ жестоко скончался, на его мѣсто былъ посланъ царевымъ повелѣніемъ Іоаннъ Мещериновъ, лютѣйшій мучитель, и съ нимъ тысяча триста воиновъ. Онъ пришелъ подъ киновію со многими стенобитными орудіями и въ теченіе двухъ лѣтъ показалъ всякія козни, всякій умыселъ къ разоренію киновіи. Въ лѣтнее время стоялъ [подъ монастыремъ], а зимой отъѣзжалъ на берегъ, но ни въ чемъ не преуспѣлъ. Бывшіе же въ обители отцы, видя себя окруженными такими напастями, видя самодержца, сильно архіереями распаляемаго на гнѣвъ ярости, отчаялись помощи и милости человѣческой, прибѣгли къ Единому Владыкѣ всѣхъ и Богу, прибѣгли къ Пречистой Владычицѣ и Богородице, прибѣгли къ преподобнымъ отцамъ Зосимѣ и Саватію, съ горькими слезами и воплемъ просили помощи и заступленія. Противъ ратниковъ встали только затѣмъ, чтобы не дать имъ дерзновенія войти въ ограду монастыря. А больше вооружались молитвами и слезами, вседневными богослуженіями, и стрѣляли противъ врага молитвенными стрѣлами, и положили пѣть на каждый день по два молебна, чтобы Господь Богъ, о нихъ умилосердившись, благоволилъ не предать въ руки ратниковъ, но Своими щедротами устроилъ спасеніе просящимъ.

П ремилостивый же Господь, воистину Близкій всѣмъ призывающимъ Его, послалъ на нихъ моръ великій, обнаруживающійся въ язвахъ за три или четыре дня до смерти. За это время больные постригались въ иночество и принимали святую схиму, и очищали покаяніемъ свои души, и отходили ко Господу, принимая въ напутствіе Святое Тѣло и Кровь Христа Бога. И такими язвами, такою христіанскою смертію многіе скончались, до семи сотенъ преставилось.

П режде же упомянутый воевода Мещериновъ и его воины, стоя окрестъ святой обители, не уставая стрѣляли по ней когда изъ пушекъ, когда изъ пищалей. Но молитвами преподобныхъ отцевъ [Зосимы и Саватія], охраняющихъ обитель, ратники ни въ чемъ не преуспѣли, хоть и много старались. И как-то, нацѣливъ пушку (о дерзости безумія!), выстрѣлили въ алтарь соборной церкви. И то ядро, полетѣвъ въ окно, ударило (Твоего терпѣнія, Христе!) въ образъ Всемилостиваго Спаса, что стоялъ въ алтарѣ. До такого беззаконія безумная дерзость безумныхъ довела! И хотя два года воинство къ обители пріѣзжало, но не смогло разорить ее всякими осадными хитростями.

Н а третій годъ воевода повелѣлъ всему воинству зимовать на островѣ, уготовавъ различныя осадныя орудія на разореніе обители, сдѣлалъ послѣднее притѣсненіе отцамъ киновіи. Повелѣлъ мастерамъ сдѣлать изъ дерева три великія гранатныя пушки, вмѣщающія множество желѣзныхъ ядеръ, начиненныхъ порохомъ. Одна изъ нихъ вмѣщала 160 ядеръ, другая же — 260, третья же — 360 ядеръ. Когда же ихъ сдѣлали, приказалъ начинить такимъ количествомъ ядеръ и выпускать по обители. Удобно разсчитавъ этими пушками развѣять, спаливъ строенія, что въ обители, и живущихъ въ нихъ, ибо ядра, лѣтя, опаляли пламенемъ огня все на своемъ пути, также разрываясь, безъ милости сокрушали осколками и предавали смерти. Но сколь усердствовали тѣми яростными устремленьями къ разоренію святаго мѣста, столь Божье милосердіе по молитвамъ преподобныхъ чудотворцевъ покрывало обитель, показавъ суетными ухищренія враговъ. Ибо, когда выстрѣлили по обители первымъ начиненнымъ зарядомъ, просчитались, ничего не сумѣли, ибо пущенное, поднявшись ввысь и не долетѣвъ до обители, разорвалось у стѣнъ городскихъ. Потомъ выстрѣлили во второй разъ, излишне наполнивъ зарядъ порохомъ. Но и это, сильно распалившись, устремившись лютостью огня и скоростью вѣтра, перелетѣвъ обительскія зданія, разорвалось на пустырѣ, не сдѣлавъ обители ни малѣйшей пакости. Потомъ третьимъ многосоставнымъ зарядомъ, имѣющимъ 360 ядеръ, велѣлъ воевода выстрѣлить по обители. И когда выстрѣлили, поднялись ядра высоко въ воздухъ какъ съ большой скоростью, такъ и съ необычнымъ шумомъ, паря, какъ стая воронъ, и на той высотѣ пролетѣли надъ самою церковью Вседержителя [9], ужасая смотрящихъ скрежетаніемъ шума, колебля сердца видящихъ клокотаніемъ огня и смолы и угрожая святому мѣсту злыми послѣдствіями. Когда же съ высоты полета стали ядра прямо внизъ падать и когда были близъ святыхъ крестовъ, что на соборной церкви, тогда (о Твоего милосердія, Христе!) внезапно будто нѣкій вѣтеръ дунулъ отъ церкви и разсѣялъ ихъ полетъ. Словно какія-то бабы, разбѣжались отъ церкви и разметались внѣ монастыря, окрестъ ограды. Обители же не сотворили никакого поврежденія или досажденія. Только три ядра посреди монастыря упали: одно — у хлѣбопекарной келіи, второе — въ иномъ мѣстѣ, третье — у самой гробницы или часовни преподобнаго чудотворца Германа. Когда же разорвалось то ядро, что у гробницы Германа, былъ въ это время въ церкви преподобныхъ чудотворцевъ старецъ, возжигавшій свѣчи, молящійся преподобнымъ о заступленіи отъ нашедшихъ злодѣевъ. Видѣлъ онъ очами своими старца дивнаго, ростомъ мала, вошедшаго въ церковь и приступившаго къ священнымъ ковчегамъ [чудотворцевъ], взывая: «Братья, Зосима и Саватій, возстаньте! Идемъ къ Праведному Судіи Христу Богу просить праведнаго суда на нашихъ обидчиковъ, которые не хотятъ намъ покоя и въ землѣ дать». И тотчасъ преподобные возстали и въ ракахъ своихъ сѣли, говоря: «Братъ Германъ, иди и почивай далѣе, уже посылается отмщеніе обидчикамъ нашимъ!» И вновь возлегли и уснули, и пришедшій дивный старецъ сталъ невидимъ. Тогда понялъ старецъ, что тотъ дивный былъ преподобнымъ Германомъ. И, прославивъ Бога и милостивую помощь преподобныхъ чудотворцевъ, пойдя къ отцамъ киновіи, повѣдалъ видѣніе. Они же дивились слышанному и, войдя въ церковь, возсылали съ теплыми слезами молитвенную благодарность Господу и преподобнымъ чудотворцамъ, такъ милостиво заботящимся о своей обители.

П оскольку отъ пальбы пушекъ и пищалей не учинилось киновіи никакой бѣды, никакой досады, то иную злокозненную хитрость умыслилъ воевода: повелѣлъ окрестъ монастыря копать рвы и раскаты [10] строить. Воины ходили окрестъ монастыря, тщательно исполняя приказаніе. Тогда нѣкій бѣлецъ и служитель соловецкій именемъ Димитрій крикнулъ къ нимъ съ высоты забралъ [11] и крѣпостныхъ башенъ: «Зачѣмъ, любезные, много трудитесь и такія усилія и поты туне и всуе проливаете, подступая къ стѣнамъ города? Вѣдь и пославшій васъ государь царь, посѣкаясь косою смерти, отходитъ сего свѣта». Слышавшіе посчитали безуміемъ и насмѣшкой это слово, которое, дѣйствительно сбывшись впослѣдствіи, оказалось истиннымъ.

И когда рвы выкопали, воинство все по рвамъ ходило, ибо раскаты были высотою съ городскую стѣну, и къ нимъ пристроили высокіе башни. И подвели многіе подкопы, и заложили много пороху, и 23 декабря воины устроили большой приступъ, приставили къ стѣнѣ лѣстницы и всѣмъ воинствомъ пошли на взятіе. Бывшіе же въ обители отцы, собравшись въ соборную церковь, просили слезами и молитвами помощи отъ Бога и заступленія преподобныхъ чудотворцевъ. А стража и слуги, бывшіе на стѣнѣ города, противостояли ратникамъ подобающимъ образомъ, не давая имъ взойти на стѣну. И, расхрабрившись, сокрушили ихъ лѣстницы и само воинство далеко отогнали отъ обители. За это воздали прерадостное благодареніе Богу и Владыкѣ и преподобнымъ чудотворцамъ, сохранившимъ обитель невредимой.

4.

В оевода, увидѣвъ, что войска никакъ не могутъ взять киновію ни кознями, ни обстрѣлами, ни, наконецъ, приступами, но отходятъ назадъ безпомощными и посрамленными, оставляетъ надежду о киновіи, отчаивается о взятіи, весьма охватывается отчаяніемъ изъ-за того, что невозможно взять городъ, имѣющій такую крѣпость, и недоумѣваетъ, чтó дѣлать дальше. Но поскольку случается великимъ домамъ разрушаться отъ домашнихъ, случается и храбрымъ исполинамъ быть убитыми своими приближенными, случается и городамъ крѣпкимъ и непобѣдимымъ быть преданными своими соплеменниками, и здѣсь съ киновіею то же произошло. Нѣкій монахъ, Ѳеоктистъ именемъ, ночью перебравшись изъ обители черезъ стѣну, пришелъ къ ратникамъ. И оставляетъ какъ свои обѣты и отеческую обитель, такъ и древнее отеческое благочестіе, лобызаетъ новое Никоново преданіе. И не только себѣ и одной своей душѣ ходатайствуетъ вредное и злое, но подражаетъ злобѣ Іуды, помышляя о предательствѣ обители. И такъ лукавый Ѳеоктистъ сталъ для своей обители, какъ Эней и Антеноръ для троянъ, хотя и другимъ образомъ.

Б ылъ въ обители пролазъ изъ сушильной палаты сквозь городскую стѣну, которымъ прежде носили воду въ ту палату, а вначалѣ, когда затворялись въ обители, задѣлали тотъ проходъ плинѳами [12], но не слишкомъ тщательно. Знавшій эту дверь предатель Ѳеоктистъ пришелъ къ воеводѣ просить воиновъ, чтобы осмотрѣть тотъ проходъ, и обѣщалъ въ удобное время сдать безъ труда обитель. Воевода же далъ ему пятьдесятъ воиновъ для совершенія дѣла. И монахъ съ ними многія ночи ходилъ къ тому пролазу (говорятъ, что отъ Рожества Христова даже до 29 января), и не могли улучить подходящаго времени изъ-за тишины и прозрачности ночей. Когда же пришелъ день великой субботы всемірнаго поминовенія православныхъ христіанъ, восхотѣлъ Господь черезъ тяготы страданія принять и своихъ рабовъ въ вѣчный покой.

В ъ пятницу вечеромъ, то-есть 28 января, поднялась великая буря и великій мракъ со снѣгомъ спустились на обитель. Въ ту ночь къ одному изъ сотниковъ, Логину именемъ, которому отъ начальства киновіи была поручена охрана города и провѣрка стоящихъ на караулѣ, когда спалъ онъ въ своей келіи, пришелъ нѣкто и разбудилъ, говоря: «Логинъ, встань, что спишь? Уже воинство ратниковъ подъ стѣною, въ городѣ будутъ скоро». Всталъ онъ, но никого не увидѣлъ и, перекрестившись, вновь легъ и уснулъ. Во второй разъ пришелъ нѣкій мужъ, говоря: «Логинъ, встань, почему беззаботно спишь? Вонъ воинство ратниковъ въ городъ входитъ». Проснувшись же и перекрестившись, сталъ Логинъ размышлять: что это будетъ? Что видѣнія означаютъ? Можетъ быть, сонъ — это нѣкій соблазнъ? И, зная, что стражи усердно несутъ службу, легъ и вновь уснулъ. Въ третій разъ приступилъ явившійся, разбудилъ его и укорялъ, говоря: «Логинъ, встань! Воинство ратниковъ уже въ городъ вошло». Вскочивъ же въ страхѣ, быстро пошелъ онъ къ стражѣ и увидѣлъ ее бодрствующей и не слышавшей никакого нападенія ратниковъ. Тогда пошелъ къ отцамъ киновіи, разбудилъ ихъ и повѣдалъ о трехкратномъ явленіи. Тѣ, услышавъ, исполнились страха, разбудили всю братію, чтобы принести Богу молебное пѣніе. Ибо была полночь и иноки, собравшись въ церковь, съ теплыми слезами совершили молебны Господу Богу, Богородицѣ Владычицѣ и преподобнымъ чудотворцамъ, потомъ же отпѣли и полунощницу и утреню по чину. И поскольку еще была великая тьма, глубоко покрывающая утро, то разошлись по келіямъ.

В ъ послѣдній же часъ ночи, когда загоралась заря и стражи съ карауловъ ушли въ келію на отдыхъ, а другіе начали готовиться имъ на смѣну къ дневному дозору, тогда воины съ прежде упомянутымъ предателемъ, выбравъ время, выбивъ желѣзными ломами изъ окна плинѳы, одинъ за другимъ влѣзли въ ту палату, пока вся ратниками не наполнилась. И, выйдя, разломали замки и, открывъ врата города, впустили воинство въ обитель. А стражи, услышавъ шумъ и говоръ на стѣнѣ, вскочили и увидѣли воинство, разсыпавшееся по стѣнамъ и во вратахъ города, и ужаснулись, ибо ничего не могли и не знали, что дѣлать. Мужественнѣйшіе же изъ нихъ — Стефанъ, Антоній и еще тридцать — вышли ко вратамъ навстрѣчу врагу и какъ мужи мужественно испили смертную чашу за отеческіе законы — были посѣчены воинами во Святыхъ вратахъ. Отцы киновіи и прочіе слуги и трудники, услышавъ, а тѣмъ болѣе неожиданно увидѣвъ плачевное дѣло, разбѣжались и затворились въ своихъ келіяхъ.

К акъ услышалъ воевода [о побѣдѣ], то долго не смѣлъ войти въ обитель, но посылалъ воинскихъ начальниковъ увѣщевать иноковъ, чтобъ они, ничего не боясь, вышли изъ келій, обѣщалъ никакого зла имъ не дѣлать и клятвою крѣпкою подтверждалъ свое обѣщаніе. Отцы же повѣрили лису тому, собравшись, вышли навстрѣчу съ честными крестами и со святыми иконами. Онъ же, забывъ обѣщаніе, нарушилъ и клятву: повелѣлъ воинамъ иконы и кресты отнять, а всѣхъ иноковъ и бѣльцовъ развести подъ караулъ по келіямъ. Самъ возвратился въ свой станъ, приказалъ привести къ себѣ Самуила, мужа славнаго и твердаго и перваго сотника. Когда же его привели, обратился къ нему: «Зачѣмъ ты противился самодержцу и посланное воинство отбивалъ отъ ограды?» Тотъ мужественно отвѣчалъ: «Не самодержцу я противился, но за отческое благочестіе, за святую обитель стоялъ мужественно, не пускалъ въ ограду хотящихъ разорить поты преподобныхъ отцевъ». Мещериновъ, разъярившись на это, повелѣлъ воинамъ крѣпко бить кулаками мужественнаго Самуила. И до тѣхъ поръ били его, пока онъ подъ этими ударами не предалъ свою честную душу въ руки Богу. Умершаго же воевода приказалъ бросить въ ровъ.

И послѣ этого повелѣлъ призвать архимандрита Никанора, который отъ старости и отъ многолѣтнихъ трудовъ молитвенныхъ не могъ ходить ногами, поэтому посланные, взявъ его, привезли на маленькихъ саночкахъ. Воевода поставилъ его передъ собою и говорилъ съ гнѣвомъ: «Скажи мнѣ, Никаноръ, чего ради противился государю? Чего ради, пообѣщавъ уговорить остальныхъ, не только нарушилъ обѣщаніе, но и самъ съ ними сговорился на сопротивленіе царю? Чего ради воинство въ обитель не пускали, а когда хотѣли подойти, то оружіемъ отбивали?» На это священный старецъ отвѣтилъ: «Самодержавному государю никогда не сопротивлялись и далѣе никогда не помышляли сопротивляться, ибо научились отъ отцевъ нашихъ царямъ оказывать честь болѣе всѣхъ. Научились отъ апостола Бога бояться и царя почитать (1 Петр. 2, 17), научились отъ Самаго Христа воздавать кесарю кесарево, а Богу Божіе (Матѳ. 22, 21). Но поскольку нововведенные уставы и новшества патріарха Никона не позволяютъ живущимъ посреди вселенной соблюдать Божьи неизмѣнные законы, апостольскія и отеческія преданія, то поэтому мы удалились отъ міра, убѣжали отъ вселенной и поселились на этомъ морскомъ островѣ въ собраніи преподобныхъ чудотворцевъ, желая по ихъ стопамъ въ преподобномъ селеніи руководиться ихъ преподобными чинами, уставами и обычаями. Васъ же, пришедшихъ во обитель растлить древнецерковные уставы, обругать труды священныхъ отцевъ, разрушить спасительные обычаи, правильно не пустили». Такими и подобными словами говорилъ блаженный и на каждый вопросъ отвѣчалъ смѣло, чѣмъ такъ разгнѣвалъ воеводу, что онъ безчестною бранью и грубыми словами ругалъ отца, который противъ него держался мужественно. «Что величаешься, что превозносишься? — говорилъ Никаноръ. — Не боюсь тебя, ибо и самодержца душу въ рукѣ своей имѣю». Это еще больше разъярило мучителя и, вскочивъ со своего стула, билъ блаженнаго тростью по главѣ, по плечамъ и спинѣ. Не постыдился ни иноческаго образа, ни святыхъ сѣдинъ, ни великаго священническаго сана. И такъ жестоко билъ, что выбилъ и зубы изо рта священнаго блаженнаго [старца]. Потомъ повелѣлъ воинамъ, веревкой оцѣпивъ за ноги святаго, со всякимъ издѣвательствомъ и смѣхомъ (о безстыдной наглости!) въ одной свиткѣ [13] безчестно тащить честнáго [Никанора] за монастырскую ограду на разстояніе въ полпоприща [14] и, кинувъ въ глубокій ровъ, стеречь, пока не умретъ. Когда спѣшно исполняли это повелѣніе, терпѣлъ страстотерпецъ хохотъ и смѣхъ тащившихъ его, удары и ушибы главою о камни и землю. Такъ и въ глубочайшемъ рву, на лютомъ и нестерпимомъ морозѣ, въ одной срачицѣ всю ночь боролся съ ранами и морозомъ, и передъ озареніемъ дневнаго свѣта ушелъ отъ тьмы настоящей жизни въ немеркнущій присносущій свѣтъ и отъ глубокаго рва — въ превысочайшее Небесное Царство.

П отомъ повелѣлъ воевода привести соборнаго старца именемъ Макарій. Глянувъ же на приведеннаго сказалъ со звѣриной яростью: «О злой старче, откуда такой дерзости научился, чтобы царямъ не повиноваться, чтобы по посланному воинству стрѣлять, чтобы отгонять оружіемъ приступающихъ къ стѣнамъ ограды?» На это смѣло отецъ отвѣчалъ: «Мы никогда и не помышляли царямъ противиться, но безъ всякаго препятствія отдаемъ имъ подобающую покорность и честь, чему научились отъ Божьихъ законовъ. Стояли же противъ васъ, ратниковъ, немилостиво наступающихъ на святую обитель и безстыдно стрѣляющихъ по святымъ церквамъ, ибо вы пришли насиліемъ оружія разорить отеческіе законы и разогнать Христово стадо. Ради этого не повелѣли пускать васъ въ обитель и съ боемъ отбивали прочь приступающихъ». Мучитель вскочилъ, пораженный этимъ отвѣтомъ, какъ стрѣлою, и немилосердно билъ блаженнаго своими руками по главѣ и щекамъ. Потомъ билъ желѣзомъ, пока не изнемогъ бившій. Наконецъ повелѣлъ ноги веревкою связать и съ руганью немилосердно таскать по берегу моря и положить на смерзшійся ледъ, чтобы, мучимъ тройной болью (отъ воздуха, ото льда и отъ воды), болѣзненно отошелъ отъ жизни. Терзаемъ такимъ лютымъ мученіемъ, нестерпимою стужею и морозомъ, страдалецъ перешелъ отъ холода временной жизни къ блаженнѣйшей веснѣ безсмертнаго Царствія.

П отомъ воевода допросилъ Хрисанѳа, искуснаго рѣзчика по дереву, и Ѳеодора, мудраго живописца, съ ученикомъ Андреемъ — мужей сколь знаменитыхъ въ обители, столь и теплейше ревностныхъ о благочестіи. Увидѣвъ, что они тверды и непоколебимы въ отеческихъ законахъ, повелѣлъ казнить лютѣйшею смертію: имъ отсѣчь руки и ноги, потомъ отрѣзать и сами головы. Блаженные, принявшіе это съ блаженнымъ рвеніемъ и съ благодатною сладостію, бывъ лишены головъ, такою горчайшею смертію отошли ко всесладостному блаженству. А воевода повелѣлъ изъ-подъ караула привести прочихъ иноковъ и бѣльцовъ числомъ до шестидесяти. И, разнообразно допросивъ, нашелъ ихъ твердыми и неизмѣнными въ древнецерковномъ благочестіи. Тогда, страшною яростію вскипѣвъ, уготовилъ имъ различныя смерти и казни, велѣлъ повѣсить кого за шею, кого за ноги, кого же (большинство), разрѣзавши межреберье острымъ желѣзомъ и продѣвши на крюкъ, повѣсить, каждаго на своемъ крюкѣ. Блаженные же страдальцы съ радостію шеи въ веревки просовывали, съ радостію ноги къ небеснымъ путямъ уготовляли, съ радостію ребра на разрѣзаніе давали и призывали спекулаторовъ [15] шире разрѣзать ихъ. Терпя безчеловѣчныя пытки такимъ неслыханнымъ мужествомъ, такимъ несказаннымъ усердіемъ, взлетѣли на безсмертное упокоеніе къ небесамъ. Иныхъ же повелѣлъ безсердечный мучитель, обмотавъ за ноги веревкою, привязать къ конскимъ хвостамъ и немилостиво по острову таскать, пока духъ не испустятъ. Они же, такъ люто, такъ мучительно таскаемы, не являли никакого малодушія, никакой младенческой слабости, но, творя Ісусову молитву, имѣли во устахъ Христа Сына Божіяго. Такъ честныя свои и святыя души отъ страдальческаго подвига отпустили на вѣчный покой. Воевода же, допросивъ прочихъ жителей киновіи — иноковъ и бѣльцовъ, слугъ и трудниковъ — нашелъ всѣхъ крѣпкодушными и единомысленными, стоящими въ древнецерковномъ благочестіи, готовыми умереть за отеческіе законы. Предавъ многимъ истязаніямъ и ранамъ, различнымъ мученіямъ и страданіямъ, лишилъ ихъ нынѣшней жизни горчайшими и болѣзненными смертями.

Э ти жители киновіи, такими смертями и такими болѣзненными кончинами отошедшіе къ безболѣзненнымъ обителямъ, были сжаты серпами мученій, какъ пшеница въ день жатвы. Но эти кровопролитія не утомили злосердечнаго воеводу, не умягчилось сердце мучителя, неправедно мучащаго многихъ столь неповинныхъ, столь священныхъ и непорочныхъ, столь преподобныхъ иноковъ, но звѣрски рыкаетъ воевода и на оставшихся. А поскольку не нашелъ здоровыхъ, то повелѣлъ болящихъ (о жестокости нрава!) выводить и допрашивать. Но, обрѣтя ихъ тверже здоровыхъ и крѣпче сильныхъ въ отеческихъ законахъ, распалился мучить ихъ. И хотя болящіе отъ многолѣтнихъ трудовъ и подвиговъ не могли встать съ постелей, непотребный новѣйшую пытку имъ придумалъ: повелѣлъ связывать ихъ по двое спинами, обматывать ноги веревкой, и такъ немилостиво тащить въ однѣхъ свиткахъ на берегъ морской и оставлять на льду во время лютаго мороза. Другіе же воины, прорубили іордань [16], но не насквозь, а по подобію богоявленскаго водоосвященія. И, наполнивъ ее связанными больничными отцами, пропустили воду. И такъ въ этой престуденой водѣ, на трескучемъ лютѣйшемъ льду, давимые морозомъ, эти блаженные страстотерпцы, замерзая и леденѣя, тáя своею плотью и ко льду примерзая, благодарно терпѣли, принимая конецъ житія. Было ихъ до ста пятидесяти. Никакого малодушія, никакой младенческой слабости они не показали, но какъ отцы отчески, какъ старцы старчески и великодушно поднявъ со сладостію немощными удами лютыя муки и позорныя казни, взошли къ вѣчнымъ селеніямъ.

В сѣхъ же пострадавшихъ въ киновіи, окончившихъ теченіе жизни различными казнями, иноковъ и бѣльцовъ всякаго чина (кромѣ немногихъ оставшихся или предавшихъ) было болѣе трехсотъ и ближе къ четыремстамъ или до пятисотъ, какъ нѣкіе говорятъ. Всѣ они единодушно мужественно поспѣшили на смерть за древнее благочестіе. Многіе изъ нихъ дерзновенно кричали воеводѣ: «О человѣче, если сладостно тебѣ видѣть наше умертвленіе, то что медлишь? Отпусти насъ отъ странствія нынѣшней жизни къ будущему, никогда не ветшающему и не измѣняющемуся дому. Вѣдь и государь царь немедленно за нами будетъ, и ты самъ, мучитель, готовься на судъ Божій съ нами, чтобы пожать свои кровавые посѣвы». Эти слова преподобныхъ отцевъ вскорѣ дѣломъ обернулись.

М ещериновъ же трудился какъ въ кровопролитіи и казняхъ упомянутыхъ отцевъ, такъ заботился и о немногихъ оставшихся, которыхъ не захотѣлъ предать смерти, но изранилъ многими побоями. Среди нихъ былъ и тотъ Димитрій, кричавшій со стѣны. Придя къ нему, воевода допросилъ его и, услышавъ, что государя уже нѣтъ въ живыхъ, сильно изранилъ и бросилъ въ темницу, смѣясь: «Вотъ увидимъ исполненіе его пророчества». Послѣ государевой смерти этотъ Димитрій былъ сильно битъ инымъ начальникомъ и осужденъ въ ссылку на Мезень, по пути отъ многихъ ранъ блаженно отошелъ ко Господу. Прочихъ же Мещериновъ разослалъ въ заточеніе на разныя окраины Россійскаго царства, они же умерли, сидя въ темницахъ.

И поскольку жилища киновіи опустошились, кельи опустѣли, больница была пуста отъ лежащихъ, святыя церкви были пусты отъ молящихся, весь монастырь оказался пустъ отъ своихъ жителей; но наполнились окрестности обители на островѣ, наполнились лýды [17] и морскіе берега мертвыми тѣлами, висящими и лежащими на землѣ, земля острова и камни обагрились неповинною кровію преподобныхъ.

М ещериновъ, одержимый ненасытной заботой объ обогащеніи, улучивъ время, началъ грабить монастырское имущество, которое въ старину пожертвовали благочестивые цари, и князья, и прочіе изъ благородныхъ. Даже дерзнулъ и на святыя иконы! Тогда одинъ изъ оставшихся, отецъ инокъ Епифаній, мужъ благаго и постояннаго житія, имѣвшій казначейскую службу, бранилъ его дерзость. Но онъ [воевода] не только не пересталъ, но и просилъ ключи, чтобъ въ казну сходить, и, не получивъ добровольно, отнялъ силою. Не имѣя же на Епифанія иной вины, допросилъ его о благочестіи и о сопротивленіи цареву воинству. Тотъ же смѣлымъ голосомъ такъ отвѣчалъ о благочестивыхъ законахъ и церковныхъ преданіяхъ, какъ и прежде пострадавшіе отцы. Разъярился мучитель, повелѣлъ его сильно бить и побитаго, за ноги связавъ, бросить внѣ обители въ ровъ или на берегъ морской и стеречь, пока не умретъ. Такъ блаженный, хотя и пошелъ послѣ отцевъ, но тѣмъ же путемъ благочестія и страданія, достигъ ихъ и, радуясь вмѣстѣ съ ними, наслаждается небеснымъ блаженствомъ.

5.

Н о сколько услышали и узнали о разореніи киновіи и о страданіи блаженныхъ отцевъ, столько прежде и написали. Далѣе нужно вкратцѣ повѣдать слово и объ исполненіи пророчествъ преподобныхъ, и о смерти государя царя, и о смерти воеводы Мещеринова, какъ разсказано достовѣрными устами и писаніями.

К огда воевода приступилъ на взятіе къ стѣнамъ монастыря, когда лукавый предатель въ удобное время умыслилъ ввести воинство внутрь киновіи, тогда на Москвѣ государя царя охватила тѣлесная болѣзнь въ самое Воскресенье блуднаго сына, за недѣлю до разоренія киновіи. Семь дней томился онъ недомоганіемъ, а поскольку болѣзнь крѣпко усилилась, поскольку пришло ожиданіе смерти, то началъ царь сожалѣть о киновіи. Посылаетъ къ патріарху, проситъ благословенія оставить киновію жить по отеческому закону. Говорятъ, что и соловецкіе чудотворцы, явившись самодержцу, умоляли оставить ихъ обитель.

Всероссійскій же патріархъ Іоакимъ Остался непреклоненъ къ прошеніямъ симъ. Не столько заботился о царскомъ здоровьѣ, Сколько о взятіи Соловецкой киновіи, Не такъ о немощи монарха скорбѣлъ, Какъ услышать о разореніи монастыря хотѣлъ. Уговаривалъ его [царя] о милости не тужить, Желая поты чудотворцевъ упразднить.

П рошло нѣсколько дней, и такъ какъ муки царя участились, вновь посылаетъ къ патріарху, вновь призвавъ, молитъ и уговариваетъ, чтобы простить соловецкихъ отцевъ, чтобы оставить ихъ безбоязненно жить въ преданіяхъ чудотворцевъ.

Патріархъ же ожесточился болѣе чѣмъ камень, Несмотря на царевой болѣзни пламень, Увѣрилъ царя милость къ отцамъ отложить, Желая кровью святое мѣсто залить. Какъ только царь патріарху покорился, Такъ лютѣйшій недугъ и умножился, И такія сильныя боли онъ сталъ претерпѣвать, Что едва-едва могъ и дышать. Увидѣлъ тогда государь, что его пастырь Не даетъ цѣлительный пластырь, Но его здоровью дѣлаетъ препону, Отъ которой простирается путь къ смертному гробу.

В ъ четвергъ той недѣли охватила самодержца такая сильная боль, знаменіе смерти, что онъ отослалъ отъ себя врачей-докторовъ и всѣ врачебныя хитрости. И въ субботу той же недѣли скорѣе посылаетъ гонца къ Соловецкой обители, прекращая гнѣвъ негодованія, оставляя отцевъ жить въ древнецерковномъ преданіи, проситъ у нихъ молитвы и благословенія. Не спросилъ ни патріарха, ни иныхъ изъ духовенства, но своею властью, своимъ произволеніемъ захотѣлъ излить милость къ огорченнымъ страдальцамъ. Когда же царь явилъ милость къ соловецкимъ отцамъ, когда послалъ скорохода съ повелѣніемъ отступить воинству отъ обители преподобныхъ, тогда воевода, стоящій подъ киновіею, взялъ киновію черезъ подсказку предателя 29 января, въ первый часъ Мясопустной субботы; и всѣхъ жителей какъ иноческаго, такъ и мірского чина острѣйшими серпами мученія сжалъ, какъ колосья, и окропилъ святое мѣсто неповинною кровію убіенныхъ. И когда воевода учинилъ такое кровопролитіе, разоривъ собраніе чудотворцевъ, когда совершилъ эту кровавую жертву, тогда въ восьмой часъ того дня государь царь оставляетъ вѣнецъ своего царствія, оставляетъ и власть надъ міромъ и смертію умираетъ отъ этой жизни (о слезъ!).

В оевода Мещериновъ, ничего же не вѣдая о смерти самодержца, посылаетъ гонца въ Москву, радостно сообщая о взятіи обители. И оба гонца встрѣтились въ Вологдѣ: одинъ радостно несъ прощеніе обители, другой печально возвѣщалъ о ея разореніи, и оба возвратились къ царствующему граду. Когда же въѣхали въ городъ, встрѣтили странное зрѣлище: синклитъ царскій и прочіе благородные, облаченные въ черныя одежды, безгласно свидѣтельствуютъ о плачевномъ происшествіи, возвѣщаютъ всѣмъ смерть самодержца, понуждаютъ всѣхъ рыдать о своемъ государѣ.

П о смерти самодержца скипетръ державы Россійской, какъ наслѣдіе отца и дѣда, получилъ сынъ его Ѳеодоръ. Услышалъ онъ отъ кого-то, что Мещериновъ въ Соловецкой киновіи грабитъ церковное и казенное имущество, и повелѣлъ указомъ взять его безъ чести въ Москву. И такъ этотъ немилостивый мучитель, звѣронравный разоритель святой киновіи и лютѣйшій кровопійца былъ съ поруганіемъ и въ желѣзѣ свезенъ въ царскій градъ. Въ скоромъ времени отъ земнаго суда былъ взятъ къ суду небесному и неподкупному пожинать горчайшіе плоды мучительскихъ и кровопролитныхъ посѣвовъ.

Ч то же тотъ прелукавый предатель [Ѳеоктистъ], второй Іуда образомъ и дѣломъ, на которомъ величайшая вина многаго кровопролитія, по сказанному: «предавшій Меня тебѣ большій грѣхъ имѣетъ» (Іоан. 19, 11)? Чтобы безъ наказанія, чтобы безъ отмщенія жизнь свою окончилъ? Нѣтъ! Но, какъ сотворивъ многую злобу, такъ и получивъ многія муки, ушелъ изъ жизни. По взятіи монастыря посылается въ приказъ въ Вологду и, попущеніемъ Божіимъ, повредившись умомъ, впадаетъ въ нечистыя страсти, въ блудныя скверны. Потомъ впалъ въ неизлѣчимый недугъ, въ струпную болѣзнь-проказу. Ибо все тѣло окаяннаго отъ головы и до ногъ покрылось лютымъ гноемъ. Такимъ тяжкимъ мученіемъ, такими нестерпимо болящими струпьями многое время страшно мучимъ, страшно отдалъ злѣйшую свою душу, немилостиво взятъ былъ отъ временнаго мученія къ безвременному.

Н о объ этихъ уже достаточно, назадъ возвратимся къ прежнему теченію повѣствованія.

6.

В ъ киновіи же убіенныхъ отцевъ или, лучше сказать, преподобныхъ страдальцевъ блаженныя тѣла были не погребены, не укрыты. Они были на открытомъ воздухѣ отъ Мясопустной субботы какъ всю Четыредесятницу [18], такъ и Пятидесятницу и большую часть поста святыхъ апостоловъ. Какія тѣла висѣли, какія лежали непричастные смрада и вони мертвыхъ, но, какъ спящіе люди, цвѣли красотою благодати. Когда же настала весна и великое дневное свѣтило взглядомъ теплыхъ лучей осіяло воздухъ и всю землю, тогда снѣга изничтожились, льды растаяли, воды потекли, морскіе берега всюду очистились ото льда и наполнились водами. А бывшій на губѣ [19] морской ледъ, на немъ же лежали отеческія тѣла, не растаялъ и не растлился отъ такой теплоты солнца, отъ такой сильной жары, но оказался недвижимъ, какъ камень крѣпкій, какъ адамантъ нерушимый. Твердъ стоялъ и непоколебимъ, этимъ сверхъестественнымъ знаменіемъ, самимъ дѣломъ чуда громче трубы проповѣдуя всѣмъ благочестное страданіе отцевъ и святость лежащихъ тѣлъ, чудомъ и ужасомъ потрясая сердца смотрѣвшихъ. Это дивное зрѣлище вселяло трепетъ и страхъ въ пріѣзжающихъ на богомольѣ въ киновію и видящихъ чудо. Въ такіе весенніе дни, въ такой жарчайшій солнцепекъ не только ледъ, подостланный подъ тѣлами святыхъ, оказался твердымъ, но и сами тѣла блаженныхъ страдальцевъ, которые лежали на морской губѣ, которые по-разному висѣли на висѣлицахъ, которые были разбросаны по землѣ острова, не явили ни гніенія, ни смрадной вони, обычно исходящей отъ мертвыхъ тѣлъ, но, полные сверхъестественной благодати, лежали тѣла, какъ живыя спящія, какъ цвѣтъ на поляхъ, какъ кринъ [20] въ долинахъ, такъ цвѣли и благоукрашались. Поэтому и властители, обладавшіе киновіею послѣ избіенія отцевъ и предводительствовавшіе воинствомъ, побѣжденные знаменіями этихъ сверхъестественныхъ чудесъ, удивлялись какъ крѣпкому и нерастаявшему, твердому льду, такъ и необычной цѣлости и нетлѣнію страдальческихъ тѣлъ. И, перемѣнившись на милость къ невинно осужденнымъ страстотерпцамъ, написали къ самодержцу, прося позволенія снять, собрать и покрыть землею отеческія тѣла, лежащія столько времени [непогребенными]. Сами бывшіе тамъ разсказываютъ, что убіенные блаженные явились во снѣ нѣкимъ изъ начальствующихъ, говоря: «Если хотите увидѣть таяніе льда, то наши тѣла, убравъ, предайте погребенію, пока же они будутъ лежать на поверхности, ледъ не растаетъ». Когда же отъ самодержца пришелъ указъ, повелѣвающій похоронить тѣла убіенныхъ преподобныхъ, тогда съ усердіемъ отовсюду ихъ убрали: и со льда, и съ острова, и съ висѣлицъ, и, раскопавъ землю, на морской лудѣ, называемой Бабья кóрга [21], отстоящей отъ монастыря на полпоприща, всѣ тѣла блаженныхъ вмѣстѣ положили и засыпали, заложивъ могилу камнемъ. Ибо какъ въ киновіи вмѣстѣ душеспасительно жили, какъ единомысленно пострадали за благочестіе, такъ и по смерти рѣшили тѣлами своими лечь вмѣстѣ. Вѣрно же, что и на небесахъ, вмѣстѣ предстоя Престолу славы, наслаждаются вѣчнаго блаженства.

Дата добавления: 2015-08-21