Налетай, в Ватикане подешевело

Оценивая перевод, оставим пока в стороне передачу «заковыристых» историзмов, реалий и терминов. Для начала посмотрим, как выглядит в переводе общая канва повествования, каково качество текста в среднем. И тут я не могу не признать, что при беглом чтении русский перевод романа оставляет впечатление грамотного, довольно читабельного текста. Фразы строятся правильно, падежи и знаки препинания на местах, лексика далеко не убога, и глаз не «цепляется» за явные кальки, ставшие, увы, скорее правилом, чем исключением в современной переводной беллетристике. Поймите правильно: кальки там есть (назову для примера одну – офицер таможенного контроля), но их всё-таки немного. Короче говоря, первое впечатление таково: в среднем написано кругло. Правда, синтаксические и стилистические шероховатости в переводе встречаются, и здесь я не удержусь от цитаты:

Пиктограммы богини Исиды … стали образчиком образов Девы Марии.

Но больше на подобных шероховатостях останавливаться не будем. У Дэна Брауна в английском тексте своих корявостей полным-полно, поэтому смешно было бы углубляться в стилистические недостатки перевода. Не Шекспир. А кроме того, в этой книге есть более важные информационно-смысловые пласты, заслуживающие анализа.

И первый среди этих пластов – лексико-семантический. Начнём с простого – как передан смысл общелитературных слов и выражений, для понимания которых не нужно обращаться к каким-то специальным словарям и энциклопедиям. Первое, что замечаешь невооружённым глазом, – «ложные друзья переводчика». Вот один пример:

The fundamental irony of Christianity! Вот в чём кроется ирония! Вот что уязвляет христиан!

Нужно ли разъяснять, что здесь вместо «иронии» должен быть парадокс? И ни о каком «уязвлении» нет и речи? Полагаю, вряд ли.

А вот отрывок, для правильного перевода которого желательно некоторое знакомство с заведениями современного общепита.

The doctrine has become a buffet line. Сама доктрина превратилась в линию раздачи, как в каком‑нибудь дешёвом буфете!

Даже тот, кто не выезжал никуда дальше Болгарии или Турции, мог заметить, что в ресторанах гостиниц завтраки и обеды для постояльцев обычно организованы именно по принципу buffet, что означает самообслуживание, или иначе шведский стол (смотри илл.2).

Илл. 2. Вот так выглядит buffet line

Кстати, откуда взялся эпитет дешёвый? Шведский стол бывает очень дорогим и обильным. Похоже, в переводе этого отрывка перепутано ещё что-то. Рассмотрим более широкий контекст предложения и его перевод:

The doctrine has become a buffet line. Abstinence, confession, communion, baptism, mass—take your pick—choose whatever combination pleases you and ignore the rest.

[Учение церкви превратилось в шведский стол. Воздержание, исповедь, причастие, крещение, посещение службы – выбирайте из этого, что понравится, в любом сочетании, а на остальное не обращайте внимания. Перевод мой – Д.Е. ]

Сама доктрина превратилась в линию раздачи, как в каком‑нибудь дешёвом буфете! Чего желаете? На выбор: крещение, отпущение грехов, причастие, месса. Любая комбинация, берите и проваливайте, на остальное плевать!

Илл. 3. А это советский буфет и его «хозяйка» – зрелище, ещё живое в памяти представителей старшего поколения

В оригинале один из персонажей романа клеймит слишком мягкую, по его мнению, позицию Ватикана в отношении паствы. Сравнивая эту позицию со шведским столом (где каждый накладывает на свою тарелку, что хочет), он имеет в виду, что церковь освободила людей от строгих правил религиозной жизни, разрешая им соблюдать только те обряды, которые им по вкусу.

В русском же переводе под влиянием, видимо, неувядающих воспоминаний о буфетах нашего не столь отдалённого прошлого Ватикан уподоблён типичной советской буфетчице с её непостоянным настроением – сначала она вроде приветлива («чего желаете?»), но вдруг ни с того ни с сего хамит: «берите и проваливайте!» (илл. 3).

Этот «буфетный» метафорический ряд сопровождается в переводе не только добавлением отсебятины, но и выбрасыванием из текста существенных понятий – как воздержание (abstinence) и крещение (baptism). Без особых видимых причин.

Возьмём ещё пример:

Robert, perhaps this is the moment for the symbologist to clarify? Возможно, пришел черёд символиста объяснить нам кое‑что?

Слово symbologist обозначает специалиста по символике (в мифологии, религии, искусстве). Но у слова символист подобного значения нет: по-русски так называют художников или писателей – представителей символизма, течения в европейском и русском искусстве конца XIX – начала XX вв. Может, такая ошибка в переводе и заслуживала бы снисхождения, если бы она встретилась однократно, но беда в том, что в книге Брауна это слово используется много раз – такова научная специализация главного героя Лэнгдона.

Если бы в переводе было написано эксперт по символам, это и то было бы лучше, чем символист. Но есть и другие варианты. В эзотерических науках широко применяется термин симвология, поэтому можно было бы назвать Лэнгдона специалистом по символогии. А если ограничиться лексиконом официальной науки, то в ней изучением символов и знаковых систем занимается семиотика, или семиология (это синонимичные термины). Корректнее всего было бы назвать главного героя семиологом.

Из других неверных соответствий по созвучию назову наиболее частотные: Grand Master (Великий магистр религиозного ордена) передано как «великий мастер», а curator (хранитель фондов музея) – само собой, как «куратор». Впрочем, это уже специальная лексика, а о ней будет дальше особый разговор.

Дата добавления: 2015-08-21