Мама, я живой

«Президенту Республики Беларусь» — с этих слов начинается прошение о помиловании. У президента своего рода рекорд: ни одной отмены смертного приговора. Вот отрывок из письма Светланы Жук, мамы одного из смертников:

«Мы, родственники Жука Андрея Сергеевича, приговоренного к смертной казни, обращаемся к Вам с просьбой о его помиловании.

Вы — любящий отец троих сыновей. У нас их пока двое, и надеемся, столько и останется. Наш старший сын, брат, племянник, внук, муж и папа — Жук Андрей Сергеевич — за убийство приговорен к высшей мере наказания. Для каждого из нас страшное горе — похоронить близкого человека, а тем более папу или маму. Жутко, тяжело, больно перенести такую утрату. Еще тяжелее смотреть в глаза потерпевшим и видеть там осуждение».

Человек просит пощады для своего сына. Это очень искреннее письмо, каким бы пафосным оно ни казалось. Последняя надежда. Вот финал:

«Уважаемый Александр Григорьевич, мы просим Вас дать ему шанс хоть когда-нибудь, в глубокой старости, увидеть своих сыновей, просим дать ему шанс своим трудом искупить свою вину и заслужить прощение семей потерпевших».

Ответа не было. Спустя какое-то время Светлане отдали коробку, похожую на ящик для посылок, в которой лежали одежда и личные вещи сына. Место захоронения неизвестно.

— Я просто попросила: «Отдайте мне тело моего сына, я хочу его похоронить», — рассказывает Светлана о том моменте, когда ей сообщили, что сын казнен. — Они вызвали наряд и сказали Дениске, моему младшему сыну: «Увози мать отсюда, иначе мы ее посадим по административной ответственности». Я им сказала: «Сажайте, стреляйте меня!» Но Деня меня оттуда увез.

Существует неофициальная версия места захоронений смертников в Белоруссии — Северное кладбище в Минске. Мы обошли все участки и близлежащие лесочки. Ничего не нашли. Никто и не надеялся — просто хотели проверить, что значит искать могилу, которой нет. Ощущение не очень. Кажется, что все пространство вокруг — это гигантское захоронение. Ты возвращаешься в Минск, а могила тащится за тобой. Делаешь шаг в Москве — где-то под ногой труп. Улетаешь в Хабаровск — могила ползет следом. Когда точно не знаешь где, кажется, что она везде.

— Ко мне приезжала Тамара с Узбекистана, забыла ее фамилию, ее сына тоже десять лет назад казнили. — Светлана делится уловками, которыми пытается обмануть собственное сознание. — Она мне подсказала, что сделала на могилке отца могилку своего сына. И мы точно так же на могиле моего папы закопали его вещи и считаем, что это наша условная могилка. Мы собирались памятник ставить рядом с папиной могилой. Но понимаете, в ноябре месяце мне Андрюшка приснился, пришел и говорит: «Мама, я живой, никому не верь!» И это слово «живой» он повторил несколько раз. После этого у меня руки опустились, мне не хочется никакого памятника — теперь мне действительно кажется, что он живой.

Передо мной снова чай, на этот раз холодный. Никто его не пьет. Светлана говорит и плачет. Я давно ничего не спрашиваю, кусаю язык, чтобы тоже не разреветься. Ее сын признан виновным в ограблении и двойном убийстве. Судя по приговору, он не олененок Бемби из сказочного леса. Зачем-то думаю о журналистской этике и объективной позиции. Снова кусаю язык. Не правильнее ли выключить к чертям диктофон и реветь вместе с ней? Но разве саму Светлану не волнует вопрос, почему в Белоруссии осталась смертная казнь?

— Я даже не знаю, как объяснить, — всхлипывает Светлана. — До того как у меня это случилось, я вообще не знала, что есть смертная казнь. Меня все спрашивали: «Голосовали ли вы, когда был референдум?», а я отвечала: «Я даже не знаю». Вот так живешь и живешь. У тебя этого нету, и вроде бы хорошо. Даже не помню, за что голосовала: за смертную казнь или против. Ну, живем все по накатанной. Мне хорошо, и что с того, что кому-то плохо. Вот поэтому у нас, наверное, смертная казнь и существует.

Смертная казнь становится невидимкой для людей. Она впечатывается в ряд символов власти, отвечающих за стабильность государства. Вот президент, вот флаг, вот знаменитая белорусская чистота на улицах, а вот смерть. Все это вместе создает ощущение жизни в волшебном пространстве, где ничего не произойдет, пока не свершится потеря — например, сына.

В конце февраля 2011 года по белорусскому телевидению было объявлено о том, что президент отказал Гришковцову и Бурдыко в помиловании. По существующим правилам они уже давно должны быть мертвы. Но они еще живы. Правозащитники пожимают плечами, говорят, что, вероятно, стране сейчас не до них. Так что, если вы еще не решили для себя, казнить их нужно или помиловать, продолжайте играть в бога.

Дата добавления: 2015-08-21