Смертушка

Бессмертная казнь

«Русский репортер» №25 (203) / 30 июн 2011 Андрей Молодых

Протокол № 6 к Европейской конвенции о защите прав человека 26 лет назад отменил смертную казнь в мирное время. В России уже 15 лет действует мораторий на высшую меру наказания. Из всех европейских стран казнить продолжают лишь в Белоруссии. Корреспондент «РР» отправился туда, чтобы ответить на вопрос, что делать нам: ратифицировать наконец протокол № 6 или вернуться к смертной казни. И еще очень хотелось понять, почему мы так страстно желаем второго и не приемлем первого.

Пограничный городок Гродно, октябрьский вечер 2009 года. Уютный исторический центр, как это всегда бывает, находится в тяжелом архитектурном диссонансе с новыми спальными районами. Улица Кабяка находится именно там, где спят. Два только что отсидевших парня, Андрей Бурдыко и Олег Гришковцов, уже неделю бухают здесь в одном из притонов. Обоим под тридцать, в головах пустота, живут в соседних домах. Обитатели притона — две женщины, один пожилой мужчина и мальчик-подросток. У Андрея Бурдыко роман с матерью мальчика.

В притоне происходит пьяная ссора. Андрей с Олегом убивают всех взрослых. Мать мальчика из-за ревности, остальных как свидетелей. Преступники забирают компьютер, поджигают квартиру и берут в заложники подростка. На улице они ловят такси и пытаются за компьютер уговорить водителя ехать в Минск. Тот отказывается и получает легкое ножевое ранение. Затем следует неудачная попытка угнать машину, после чего убийцы просто идут спать домой к Гришковцову — через два дома от места преступления. Когда туда приезжает милиция, мальчик спит на диване.

Обоих преступников приговаривают к смертной казни. Кассационные жалобы отклоняются. На дворе февраль 2011 года. У Бурдыко с Гришковцовым остается последний шанс остаться в живых — прошение о помиловании президенту. Они пытаются им воспользоваться. Прошение лежит на столе Александра Лукашенко. Вы бы дали им шанс?

Если раздумья над этим вопросом заняли у вас больше пяти секунд, читайте дальше.

Смертушка

Правозащитное общественное объединение «Белорусский Хельсинкский комитет» — одна из немногих организаций, которая открыто выступает против смертной казни в Белоруссии. Счета объединения уже пять лет блокированы с подачи Минюста. Основания: не заплатили налоги с гранта, который, к слову, налогами не облагается.

Офис комитета. Мы пытаемся найти розетку для чайника. В это время седой человек в очках на грустном лице объясняет, почему государство не должно убивать людей. Это Олег Гулак, председатель БХК, ему 45 лет, он пытается защищать права белорусов. Я готовлюсь выслушать тысячу банальностей про жестокость и нивелирование ценности человеческой жизни.

— Смертная казнь порождает жестокость и нивелирование ценности человеческой жизни. — Слова Олега напоминают хорошо выученный урок. — Практика последних десятилетий показывает, что в странах, где смертная казнь отменена, есть тенденция к уменьшению количества жестоких преступлений.

— Мне не очень ясна прямая зависимость. — Я собираюсь хлюпать чаем, пока не решу для себя задачку про президента и помилование. — Разве не логичнее предположить, что преступлений станет меньше там, где есть страх поплатиться за них жизнью?

— Это иллюзия, которую питают большинство добропорядочных людей. Факты же говорят о том, что человек с преступной психологией смерти не боится. — Похоже, правозащитник проговаривает это уже даже не в сотый раз. — Преступник всегда думает, что он может уйти от наказания. В первые год-два после того, как вводится смертная казнь, криминальная обстановка улучшается. Но если в стране не выстроена правовая система, на протяжении 5–7 лет тенденция восстанавливается.

— Но ведь большинство стран мира практикует смертную казнь. Разве всеми этими странами управляют идиоты?

— Нет, просто решение этого важнейшего вопроса отдано на откуп не специалистам, а политикам. А они апеллируют к мнению обывателей. А добропорядочный обыватель так же, как и вы, думает, что смерти следует бояться.

— Может, все эти политики просто экономят деньги? Ведь создавать хорошую правовую систему — дорого.

— Это тоже иллюзия. В долгосрочной перспективе такая система окупится. Нам говорят, что в скандинавских странах могут себе позволить в десять раз меньше сажать людей, потому что у них хватает денег на всякие другие способы исправления преступников. Но я бы взял на себя смелость утверждать, что здесь работает обратный принцип: они такие богатые, потому что такие гуманные.

А мы, выходит, бедные, потому что жестокие.

Но это не единственный аргумент правозащитников. Второй — судебные ошибки. По мнению Олега Гулака, вероятность того, что будут казнить невиновных, слишком высока, а это опять ведет к ужесточению общества, а жестокие нации всегда бедны.

— Почему Белоруссия — единственная страна в Европе, сохраняющая смертную казнь?

— Потому что действующий президент очень большой популист… — Олег ищет подходящие слова. — Тут важно вспомнить, что было первым заметным действием Лукашенко: референдум по символам. Символы в принципе никакого влияния на политическую систему не оказывают. Флаг и герб — они висят где-то и все. Но зато они имеют большое значение для выстраивания иррациональных связей с массой на уровне «свой — чужой». И даже сейчас в социологических опросах мы видим, что бóльшая часть белорусов за сохранение смертной казни.

— Разве выбор народа — это не важная общественная ценность?

— Такие вопросы на референдуме в принципе не могут решаться! — Олег перестает быть спокойным юристом в очках. — Потому что здесь очень высокая степень иррациональности. Можно показать примеры судебных ошибок и страдания жертв и родственников — увидим один результат. Если показать злодеяния преступников и страдания их жертв — увидим другой результат. Но оба результата — следствие определенного эмоционального настроения, а не осознанного выбора, который важен для развития общества.

Это чаепитие как-то сразу не заладилось, к горлу постоянно подступает тошнотный комок. В какой-то момент мы перестаем употреблять слово «преступник», заменяя его словами «козел отпущения» и «жертва». А еще в разговоре между собой правозащитники вместо словосочетания «смертная казнь» употребляют слово «смертушка». Возможно, это что-то вроде психологической защиты. Невозможно постоянно находиться в контексте жестоких преступлений и наказаний, а потом приходить домой и спокойно влипать в тапки. Необходимо снизить градус трагичности окружающего мира. Хотя бы на словах.

— Раз уж мы затронули тему, кого расстреливают, — продолжает Олег, — важно сказать: большинство тех, кто попадает под расстрел, — это не сознательные убийцы. Это люди с очень невысоким социальным статусом. Например, из тех, кого сейчас собираются расстрелять, один писать не умеет. Обществу в буквальном смысле предлагается козел отпущения из числа не подходящих под понятие «норма». Выродка расстреливают за то, что он выродок. Такая картина вполне характерна для мифологического сознания или для стаи животных, но она абсолютно не укладывается в рамки современных ценностей. Если в обществе появляются выродки, это вина самого общества и государства. Смертная казнь — жертвоприношение, которым люди пытаются снять с себя эту вину.

Чем дольше мы разговариваем, тем чаще мелькают слова «сакральный» и «иррациональный». В рамках белорусской системы наказаний существует практика не отдавать тело казненного родственникам. О дате казни и месте захоронения родственникам тоже не сообщается. Обычно они узнают об этом, когда в очередной раз приносят передачу, а ее не берут. Мотивация чиновников: нельзя создавать идолов. Места захоронения расстрелянных могут стать фетишем, вокруг которого может концентрироваться опасность. Это не выжимки из оккультной литературы, это слова людей из правоохранительной системы.

Дата добавления: 2015-08-21