Глава 11 Культура 3 страница

Важной проблемой является право собственности на созданные стипендиатами произведения (в искусстве в отличие от фундаментальной науки любое произведение является потенциально коммерческим) – тем более что из-за вышеописанных особенностей российской налоговой системы покупать искусство там принято, и принято весьма широко. Единолично распоряжаться созданными в период получения стипендии произведениями имеет право сам автор, но половина денег от их реализации должна быть перечислена государству. Оно не жадничает и не планирует их как заработок, а установило такой порядок просто из соображений справедливости. Это выражается в том, что деньги не зачисляются в общий бюджет страны, а поступают в бюджет соответствующего общества. Кроме того, такой порядок оказывает дисциплинирующее действие – творческий работник, уже ставший знаменитым и материально преуспевающим, в силу этого правила обычно предпочитает написать заявление об отказе от стипендии, даже если речь идет о бессрочной стипендии мастера искусств, чтобы не отдавать половину заработков. В результате больше денег достается еще не прославившимся творческим работникам, которым они нужнее.

Независимо от стипендиальной и технической поддержки работников искусств через общества есть отдельная программа поддержки кинематографа. Считается, что рыночный подход не позволяет снять многие высокохудожественные фильмы, которые стали бы национальным достоянием. Если честно, я не понял, в чем тут смысл и чем кинематограф так уж отличается от других искусств – не строит же государство здания специально для поощрения архитектуры, потому что рынок, дескать, не даст дорогу шедеврам. Скорее всего, здесь просто сказывается пережиток тех времен, когда надо было поддерживать отечественные ленты в противовес импортным по идеологическим причинам. И действительно, так называемая полная поддержка кинематографа – когда государство выступает инвестором и владельцем картины – является одной из самых скандальных сфер жизни в Империи: постоянно идет поток взаимных обвинений, тяжб, разбирательств. Иначе и не может быть – никаких хотя бы частично объективных критериев того, кому давать деньги, не существует и существовать не может. Соответствующая комиссия при имперском агентстве только подливает масла в огонь: не желая упреков в предвзятости, она старается дать деньги тем картинам, которые, скорее всего, будут иметь успешный прокат (например, известных режиссеров или с захватывающим сюжетом) – а их-то как раз поддерживать и незачем. Правда, эта система еще цветочки, как говорят русские, по сравнению с тем, что было раньше: тогда по закону государство вносило часть, например половину, бюджета, а другую половину вносил частный инвестор. В реальности бюджет по сговору с чиновником или без такового завышали вдвое, снимали фильм исключительно на деньги государства и получали половину прав на него непонятно за что.

Я совершенно уверен – и по анализу материалов российской прессы, и по результатам разговоров с разными людьми, – что система полной поддержки в кинематографе будет закрыта. Вопреки ей система ограниченной поддержки является весьма жизнеспособной. Эта система имеет чисто идеологические цели и заключается в том, что государство готово платить определенные деньги создателям любого фильма или книги за то, что там будет иметь место пропаганда (по-нашему, просто промоушн) определенных ценностей. Например, Имперское управление воспитания может объявить, что готово заплатить столько-то, если в фильме будет показана вызывающая сильные положительные эмоции многодетная семья – а о чем будет фильм, совершенно не важно, лишь бы тематика и жанр не были бы несовместимыми с этим. Или Имперская национально-демографическая служба может предложить деньги за положительных персонажей определенной национальности – если в стране или в какой-то ее части нарастает неприязнь к этой национальности, которую служба хочет погасить. В сущности, система ограниченной поддержки – то же самое, что у нас называется product placement (когда в сюжете фильма появляется рекламируемый продукт), то есть разновидность непрямой рекламы – только в данном случае не товаров или услуг, а идей. Такой подход широко используется русскими в идеологической работе (в наших терминах – в работе с общественным мнением).

Рассказ о российском искусстве будет неполным, если не упомянуть о существующей там цензуре, или, официально, об Имперской службе цензорского надзора. Несмотря на вызывающе прямолинейное название, это совсем не то, что понимается под цензурой обычно и что имело место в России и в Первой, и во Второй Империях. До публикации создателям любого произведения не надо получать никакого разрешения и не надо посылать его в цензорский надзор даже с чисто ознакомительными целями. Цензорский надзор ведет мониторинг только уже ставших публичными произведений на предмет наличия там нарушений закона. В этом он ничем не отличается от наших полицейских отделов по борьбе с пороком, которые отслеживают порнографию и тому подобное, или отделов по охране государственных тайн Министерства обороны и ФБР. Я уже отмечал ранее в ряде глав, что именно нельзя публиковать в России, помимо того, что запрещено и у нас: это материалы гомосексуального характера, даже и без элементов порнографии; психоделические и зомбирующие материалы; антирелигиозные материалы (по отношению к традиционным религиям), в том числе сатанизм; материалы, поносящие и оскорбляющие Россию в целом как державу; материалы, оскорбительные по отношению к русскому народу (у нас запрещены оскорбления только народов-меньшинств); материалы, искажающие историческую истину. Последнее не означает, что в художественном произведении на историческую тему не может быть вымысла: это ведь не документально-научное исследование. Но российский закон выделяет ситуации, когда вымысел таков, что он вызывает у читателя или зрителя представление о некоем историческом временном отрезке или событии, существенно отличающееся от реальности. В этом случае в начале книги, фильма или спектакля должно быть достаточно ярко и заметно анонсировано, что это произведение основано на вымысле в отношении того-то и того-то и что на самом деле все было не так. На практике это выглядит следующим образом: когда в начале 2014 года Россия отмечала 25-летие окончания афганской войны и шел ретроспективный показ фильмов на эту тему, показывался в том числе созданный в 2005 году фильм «Девятая рота», на мой взгляд весьма неплохой. Так вот, служба цензорского надзора обязала в заставке дать тридцатисекундную врезку, продублированную текстом и голосом диктора: «Центральный эпизод этого фильма основан на вымысле. Девятая рота существовала и действительно приняла бой с многократно превосходящим противником, но никто про нее не забыл и не оставил без подкреплений – помощь пришла, как только это стало возможно, и потому многие бойцы из этой роты спаслись» (в фильме про ведущую бой роту забыли в горячке вывода войск из страны, и она вся погибла). Я спросил у Карла Вайгеля, заместителя начальника службы цензорского надзора: «Зачем это нужно – ведь это всего лишь художественный фильм?» – «А как вы отнесетесь, господин душ Сантуш, – ответил мне Вайгель, – если во «всего лишь художественном фильме» у вас на родине будет показана очевидная и несправедливая ложь про вашего великого деда, явно ущемляющая его память и честь?» – «Я подам иск в суд на создателей картины, – ответил я, – и мне не надо для этого вмешательства никаких государственных органов». – «Все верно, господин душ Сантуш, – сказал Вайгель. – Но если оскорблен не человек, а страна – кто вступится за ее честь?» При этом следует отметить, что служба цензорского надзора обычно не перегибает палку в такого рода деятельности: другой фильм 2005 года, только о войне 1941—1945 годов, «Штрафбат», который показывался на ретроспективе 2045 года в честь 100-летия Победы, также содержал весьма большие искажения истории. Но владельцы прав убедили службу в том, что они не носят принципиального характера и создающееся в результате просмотра впечатление является ложным лишь в частных и непринципиальных моментах.

Премии. Нельзя не коснуться здесь такого вопроса, как порядок присуждения разного рода премий (литературных, кинематографических, музыкальных и пр.) в России, поскольку он весьма своеобразен. Частным лицам и организациям там не разрешено свободно учреждать никаких творческих премий. Это связано с тем, что во времена Второй Империи, в Смутное время и в Период Восстановления – до самых реформ Гавриила Великого, закрывших страну, – всевозможные западные премии, присуждаемые тем или иным российским творческим работникам, по факту являлись мощнейшим идеологическим инструментом. Проявлялось это не столько в том, что они давались за произведения, прямо критикующие российские власти (хотя это тоже бывало сплошь и рядом), а в гораздо более тонких моментах. Обычное произведение, написанное в более-менее традиционной манере, русским по национальности и, главное, по мироощущению автором, а уж тем более православным, не имело никаких шансов ни на одну из многочисленных западных премий. Их можно было получить только за что-то такое, что либо формой, либо содержанием (лучше и тем и другим) размывало все традиционные русские ценности, а желательно – оплевывало их и издевалось над ними. Весьма приветствовалось восхваление ценностей западных (или так называемых общечеловеческих, что одно и то же), а еще лучше – создание ощущения их абсолютной безальтернативности. Также весьма повышал шансы факт принадлежности автора к любым меньшинствам – национальным, религиозным, сексуальным. Превознесение меньшинств было тогда (да и сейчас осталось) совершенно открытым лозунгом западной культуры, так что обвинения в двойных стандартах отметались, хотя они явно имели место. Притом значительная часть этих премий, как впоследствии было документально подтверждено, распределялась под патронажем западных спецслужб, в первую очередь американских и английских, а многие ими и оплачивались. Казалось бы, ну и пусть западные премии дают кому хотят, а российские граждане и корпорации учредят свои и будут выдавать их совсем за другое – но нельзя забывать, что это было время, когда материальные возможности России и Запада были несоизмеримы. Да и учрежденные россиянами премии мало отличались от западных – с пятой колонной Запада в России в те времена все было нормально. Русские хорошо запомнили ту ситуацию, а по их поговорке «Обжегшись на молоке, дуют на воду» это и предопределило нынешний порядок.

Но ныне учреждать и присуждать в России творческие премии не имеют права не только зарубежные лица, но и частные российские. Запрет для зарубежных лиц абсолютный, исключений в нем не предусмотрено. Более того, учреждать и выдавать любые премии россиянам у себя в стране может, разумеется, кто угодно, но россияне по закону не имеют права их получать. Если российский гражданин не откажется официально от присужденной ему за границей премии, то в тюрьму его никто, конечно, не посадит, но его объявят вне закона, то есть лишат гражданских прав (см. раздел «Наказания» главы «Правоохранительная система»). Если же он совершит это, находясь за границей, и откажется возвращаться при получении повестки, его лишат гражданства. Что же касается второго запрета, то он не абсолютен: премию вы учредить и выдавать, строго говоря, можете без всяких препятствий, но вы будете нести ответственность за ее объективность. Это не значит, что вы должны будете заранее с кем-то ее согласовывать – превентивный подход вообще чужд российскому законодательству, – но если потом против вас будет подан иск о заведомо необъективном характере вашей премии, он вполне может быть выигран, и тогда у вас возникнут большие проблемы.

Заведомую необъективность российский закон понимает так: вы можете быть, например, хоть атеистом – это идет вразрез с российскими ценностями, но не запрещено законом, – и потому вы можете учредить и присуждать литературную премию воинствующе-атеистическим произведениям: если там не будет оскорбления религии, то пожалуйста. Но будьте добры честно и прямо назвать свою премию премией за лучшие атеистические произведения, а не за произведения вообще, чтобы ни у кого не создалось ложного впечатления, что признанное лучшим якобы по сугубо художественным достоинствам произведение совершенно случайно оказалось атеистическим. Вы можете присуждать свою премию представителям любых новомодных течений – но будьте любезны обозначить, что ваша премия для них и только для них. А если ваша премия обозначена как премия за лучший роман вообще, то извольте не иметь априорных предвзятых позиций – под таковыми в России понимается ориентация не на господствующие представления, а на те или иные меньшинства. В этом смысле русский закон, который разрешает ориентироваться не обязательно на большинство и его представления, но в этом случае требует недвусмысленно это указывать, соответствует духу прецедентного определения американского Верховного суда: «Не может считаться обманом то, о чем недвусмысленно было объявлено заранее».

Как же так, удивитесь вы, как можно мне диктовать, кому мне присуждать премию: это же мои деньги, и я делаю с ними что хочу! Все верно, но здесь опять вступает в действие русская концепция публичности: непублично вы можете делать что угодно. Если вы позвоните автору и скажете ему, что вам, дескать, понравилось его произведение и вы хотите дать ему такую-то сумму, то это никак законом не возбраняется и вообще не регламентируется. Но если вы делаете из этого публичное шоу, то вы не вполне вольны делать что вам угодно, хотя деньги и ваши, – так же, как мужчина не имеет права на людях размахивать своим детородным органом, хотя тот, безусловно, принадлежит ему. Кстати, точно такие же ограничения касаются и премий научных: учредитель таковой либо принимает ответственность объективного рассмотрения и присуждения, либо должен указывать нишевый характер своей премии. Под нишевым характером подразумевается следующее: премия присуждается только определенному контингенту (например, ученым только определенной национальности) либо только адептам определенного научного течения или школы.

Невзирая на эти ограничения, учрежденных частными лицами и корпорациями творческих премий достаточно много: наиболее крупные из них – Ивановская по науке вообще, Вайнберговская по физике, Алиевская по технике, Дитриховская по литературе и Юсуповская по всем искусствам. У большинства народов есть также свои национальные премии.

Государственных премий две: первая – Имперская, она выдается каждый год по одной премии в двенадцати номинациях: в четырех номинациях фундаментальных наук (науки о материи, науки о веществах и материалах, науки о жизни, науки о планетах), в четырех номинациях прикладных наук (новые устройства, новые технологии, новые живые организмы и медицина, градостроение) и в четырех номинациях искусств (литература, изобразительное искусство и архитектура, музыка, кино и театр). Вторая, самая престижная в Империи, – Гавриловская, она выдается раз в три года по две премии за науки и по две за искусства, без предварительной рубрикации – то есть обе премии по науке могут быть присуждены, например, физикам, а обе по искусству – художникам. Имперская составляет один миллион рублей, а Гавриловская – пять миллионов. К Нобелевской премии, являвшейся самой престижной в мире до 2020 года, русские имели большие претензии за необъективность, и потому она была ими закрыта: как вы знаете, она была передана нашей Федерации (и денежные активы Нобелевского фонда, и бренд) и ныне присуждается и вручается в Нью-Йорке.

Спорт. Первое, что бросается в глаза в российском спорте, – большинство наиболее зрелищных видов являются специфичными для России: больше их нигде нет. Это не случайность – после провозглашения Конституцией 2013 года принципа автономности и взятия курса на изоляцию страны от внешних влияний служба социальной инженерии специально разрабатывала новые зрелищные виды спорта, в первую очередь игровые, а потом занималась их пропагандой. Описывать их я не буду, поскольку это долго, но отмечу, что сама по себе эта ситуация не уникальна. До создания нашей Федерации в наших северных штатах, тогдашних США, из четырех наиболее популярных спортивных игр в две (американский футбол и бейсбол) играли практически только там, а в еще две (баскетбол и хоккей) хотя и играли в других странах, но вторично – родились они именно в Северной Америке.

С теми видами спорта, которые были в России настолько популярны, что надежды вытеснить их новыми не было, служба социальной инженерии поступила иначе: их правила были изменены так, что игра вроде бы осталась прежней, а картина ее сильно изменилась. Например, в футболе это выглядело следующим образом: были увеличены почти на треть длина и ширина поля; увеличено до двенадцати число игроков; изменены правила офсайда; угловой при уходе мяча за линию ворот в пределах штрафной стал подаваться с угла штрафной; и т. п. В результате, когда я смотрел российский футбол, я одновременно узнавал и не узнавал свою любимую игру. Как следствие, международные соревнования и чемпионаты с участием России практически невозможны, даже без прямого их запрета, – в этом изначально и состоял замысел. «А в чем смысл этого?» – спросил я у Владимира Симонова, ответственного сотрудника службы социального обустройства (так теперь называется служба социальной инженерии). «В том, что спорт, особенно популярные спортивные игры, к началу двадцать первого века превратился в ритуальную сублимацию для населения, – ответил он. – Возьмите для примера массовый психоз, который совершенно сознательно нагнетался перед каждым чемпионатом мира по футболу. Это был один из элементов зомбирования масс, использовавшийся вместе со многим другим для того, чтобы лишить людей пассионарности и вообще жизненного «драйва», во избежание всяческого рода бунтов, революций и войн. Особенно нужно это было в отношении жителей не самых больших стран – у них появлялась иллюзия того, что они стоят с большими странами вроде как на одной доске. А нам все это не надо: мы не хотим, чтобы наш народ переживал, если мы проиграем вам по футболу – какая нам разница, если мы выиграли у вас войну? И также мы не хотим особо радоваться выигрышу, точно по той же причине».

Так что в России проводятся только внутренние соревнования и чемпионаты между клубами, и в клубах нет зарубежных игроков – им не выдают разрешения на работу. Россия не участвует даже в Олимпийских играх – правда, там есть свои Олимпийские игры, и они считаются в Империи настоящими, потому что проводятся в Олимпии, как в древности, и только по существовавшим еще в античной Греции видам спорта. Кстати, есть еще одна причина, по которой спортсмены из России вряд ли могли бы выступать на международных соревнованиях: там не запрещен допинг. Это вполне естественно, ведь там даже большинство наркотиков разрешены; впрочем, в ряде видов спорта, особенно в легкой и тяжелой атлетике, есть отдельные федерации для тех, кто хочет выступать без допинга (добровольные, естественно). Вообще в России весьма распространена ситуация, когда по одному виду спорта есть несколько федераций – это приветствуется как антимонопольное действие. Если же федерация одна, то она считается монополией со всеми вытекающими последствиями – Антимонопольная служба жестко контролирует ее, имеет своего представителя в ее высшем органе и не допускает никакого самодурства, как и ущемления интересов не входящих в федерацию спортсменов и клубов.

Очень необычны в России единоборства. Надо сказать, что любые единоборства здесь очень популярны – это касается и восточных единоборств типа карате или дзюдо, и европейских типа бокса или вольной борьбы, и национальных российских вроде самбо или других, разработанных уже службой социальной инженерии. Те из них, которые имеют в своем арсенале удары, проводятся по полностью контактной схеме, притом даже в боксе нет перчаток, а кулаки лишь обмотаны эластичным ремнем (есть и федерации, проводящие эти соревнования по бесконтактной или сильно защищенной схеме, но популярностью у населения такие соревнования не пользуется). Поэтому спортивные бои в Империи – весьма кровавое зрелище. Смертные исходы поединков относительно редки в силу развитой медицины (хотя бывают), но тяжелые травмы достаточно часты.

Бои без правил, столь распространенные у нас, правда в качестве шоу, а не формализованного спорта, в России не прижились – видимо, отсутствие правил и регламентации не близко национальному характеру русских.

Еще более кровавыми являются сверхпопулярные гладиаторские бои: это поединки на боевом холодном оружии, как правило (но не всегда), в броне – более или менее так, как это происходило в Древнем Риме или средневековой рыцарской Европе. Естественно, в отличие от Римской империи в Российской все участники делают это совершенно добровольно, по своему свободному выбору – мысль о том, что публику будут веселить смертельным поединком осужденные преступники, была бы омерзительной для православных русских. Гладиаторские поединки бывают очень многих типов, с разным оружием и броней, пешие и конные, а также одиночные, парные и групповые – но в отличие от боев без правил это именно спорт.

Хочу сказать вам, дорогие соотечественники, что, когда сталкиваются два конных поединщика в полных доспехах и одного из них, проткнутого копьем, уносят с дыркой в теле диаметром с молодое дерево, – это сильное зрелище. Не все русские его любят, но все относятся достаточно спокойно – и это говорит об их обществе больше, чем многое другое.

Гладиаторы зарабатывают много и часто относятся к довольно богатым людям, потому что фильмы с записями боев весьма востребованы – как и тотализатор, от которого они обычно имеют отчисления. В меньшей степени сказанное относится к единоборствам без оружия и к спортивным играм. В целом спортсмены в России зарабатывают гораздо меньше наших, как, впрочем, и актеры, музыканты и т. д., – это связано с фактическим отсутствием рекламы, о котором речь шла выше. Как именно это связано? Во-первых, спортсмены не могут сниматься в рекламе товаров и услуг, а во-вторых, в России невозможно с помощью зомбирующей рекламы создавать из спорта несуразный ажиотаж, как это имеет место у нас.

Заключение

Помните, дорогие соотечественники, то место из Евангелия, где Иисус спрашивает Своих учеников об Иоанне Крестителе: «Итак, чту же смотреть ходили вы в пустыню? Трость ли, ветром колеблемую? Человека ли, одетого в мягкие одежды? Пророка ли?» Так же и я подумал, прочтя все мной написанное: чту же я увидел в России? Я описал для вас все более или менее значимые аспекты российской государственной и общественной жизни, их сходство с нашей американской жизнью и отличия от нее и даже постарался, где смог, отыскать истоки нынешней России в ее прошлом; но вопрос, а что же такое современная Россия в целом, тем не менее остается. Каков интегральный, обобщающий смысл всего их уклада, скрывающийся за частными его проявлениями? Каков смысл существования их цивилизации и какова цель ее развития? От ответов на эти вопросы зависит наше отношение к России – считать ли нам ее потенциальным врагом, пока не проявляющим активности, но выжидающим удобный момент для нападения; или потенциальным другом, не лезущим в объятия, но готовым помочь в трудную минуту; или же соседом, чья хата с краю и который ни поможет, ни нападет, потому что ему нет до нас никакого дела. Ниже я попробую показать, уже не вдаваясь в частности, каково в России истинное содержание основных категорий современной жизни.

Демократия. Сами русские слово «демократия» не любят, и это неудивительно, если вспомнить, что во имя этого слова творили наши предки времен мировой гегемонии США. Поэтому русские демонстративно подчеркивают, что их страна демократией не является. Но давайте задумаемся, а насколько это так на самом деле: не в смысле историко-философского анализа строя – это я уже делал в главе «Государственное устройство», – а в том смысле, который вкладывает в понятие «демократия» обычная публика.

С академической точки зрения демократия – это комплекс политических и правовых институтов, обеспечивающих личные и политические права и свободы граждан, учет интересов любых групп населения, включая меньшинства, и возможность граждан участвовать в политическом процессе в том или ином виде. Но социологические опросы однозначно показывают, что, когда американцев просят из признаков демократии выбрать несколько самых значимых в порядке важности, на первом месте никогда не оказывается ни всеобщее избирательное право, ни разделение властей (это то, что обеспечивает вышесказанное и чем наше государственное устройство отличается от российского). На первые места наши соотечественники стабильно ставят защищенность гражданина от произвола, равенство всех перед законом и открытость государственных решений перед обществом. Собственно, и наши школьные учебники прямо говорят, что главное – гражданские права и свободы, а политические права есть не более чем гарантия их существования. Единственный политический атрибут демократии, высоко ставящийся в опросах, – это разделение властей. Давайте же попробуем проанализировать российскую действительность с этих позиций.

Разве россияне не равны перед законом? Вы скажете, что там есть сословия, причем сословная принадлежность является абсолютно формализованной и официальной, как и национальная и религиозная. Ну и что? Разве в судебной тяжбе опричник имеет какие-то преимущества перед земцем или православный русский – перед католиком-итальянцем; или, может быть, их свидетельство считается более весомым? Что, опричник имеет право безнаказанно нанести ущерб или оскорбление земцу, как средневековый лорд простолюдину? Ну а сексуальные меньшинства, скажете вы, – они-то уж точно дискриминированы и, значит, не равны перед законом с традиционно ориентированным большинством? Нет, отвечу я, они поражены в ряде прав – а это совсем иное; у нас тоже есть категории, априори пораженные в некоторых правах, – несовершеннолетние, например, или лица с неснятой судимостью. Ну, это совсем другое, скажете вы: но давайте подумаем, а собственно, почему другое? Не потому ли, что у судимого есть вариант – отказаться от прежней криминальной жизни и спокойно дождаться снятия судимости и, таким образом, полноправия? Ну а гомосексуалист в России, отказавшись от своей ориентации, разве не получит полноправия столь же автоматически? Притом если публика у нас к судимым относится все же плохо, то вот к умственно отсталым, как к герою недавнего римейка старинного фильма «Человек дождя», относятся явно с симпатией – но при этом в ряде прав их все равно ограничивают, для безопасности окружающих и их же собственной. Так вот, русские также считают сексуальные меньшинства просто неполноценными – ну а для неполноценных какое равноправие? Аналогия с физическим истреблением увечных в Германии времен Гитлера, которую мои коллеги пытались провести на семинаре в нашем университете, здесь совершенно неуместна – калеки и инвалиды как раз считаются в Империи вполне полноценными, как и недалекие умом (среди православных святых полно юродивых): неполноценность для русских в первую очередь характеристика души, а не тела или ума. Да и вообще понятие равноправия, когда о нем задумываешься, оказывается далеко не столь однозначным, как на первый взгляд: если вас не возьмут в армию, потому что у вас нет нужных физических данных, или в университет, потому что нет нужных интеллектуальных данных, или в модели, потому что нет нужных внешних данных, – это нарушение равноправия или нет? Нет, ответит, скорее всего, большинство людей, просто вы не сможете делать эту работу без соответствующих данных так, как это приемлемо для общества, а не для вас самого. Так чем от этого отличается положение, в котором сексуальные меньшинства в Российской Империи не могут работать учителями и вообще с детьми – ведь работать так, как это считает приемлемым российское общество, они просто не в состоянии? То, что апология запрета именно такова, видно из следующего нашумевшего эпизода: мужчина-гомосексуалист работал учителем почти двадцать лет, и о его ориентации никто не подозревал; и даже задним числом следствие не смогло найти никаких проявлений этого. Так вот, суд и постановил, что если его ориентация на работе никак не проявляется, то закон о запрете на профессии к нему и не относится. А по защищенности перед законом и процессуально сексуальные меньшинства равны всем остальным: полиция не может отказаться вступиться за них или делать это неохотно, а суд не может не принять от них иск или быть предвзятым – ведь независимо ни от чего это люди, и к тому же граждане Империи. Так что сказать, что в России отсутствует равенство граждан перед законом или что оно меньше, чем у нас, никак нельзя. А вот то обстоятельство, что совершивший преступление богатый человек там не может выйти сухим из воды или отделаться легким испугом за счет найма лучших адвокатов (потому что есть технодопросы), заставляет признать, что на самом деле равенство граждан перед законом осуществляется там с большей полнотой.

Ну а если обратиться к вопросу произвола: разве россияне в Империи защищены от произвола меньше, чем американцы в Федерации? Процессуальные законы там примерно такие же, как у нас, и так же жестко исполняются; а от ошибок и злоупотреблений защищают технодопросы, особенно во время публичного судебного процесса, – я бы сказал, что это гарантия покруче всех наших. Уход виновного от ответственности в России затруднен, но возможен (если его просто не найдут) – но вот представить наказание невинного при системе технодопросов я никак не могу. Гражданин или организация так же могут подать в суд на правительство страны или на конкретный орган государственного либо земского управления, как у нас, – тем более что земские суды, где рассматриваются гражданские дела, никоим образом не входят в имперскую властную вертикаль и вообще не имеют никакого отношения к имперской (по-нашему, федеральной) власти. И нет ни малейших оснований утверждать, что шансы выиграть там подобный процесс меньше, – например, еще в 2007 году несколько ассоциаций виноторговцев подали иск на правительство о компенсации убытков за то, что оно не напечатало вовремя акцизные марки нового образца; и казна по решению суда выплатила два миллиарда рублей компенсаций (210 миллиардов в тогдашних рублях).

Дата добавления: 2015-09-03