Глава 2 Сословная структура 4 страница

Но говоря о том, что все земцы разные, нельзя не заметить некоторую закономерность: российский народ (если называть этим словом только земцев, которые, впрочем, составляют около 95% населения) – это вне всякого сомнения не один народ, но и не множество – это в реальности два народа, достаточно отличных друг от друга и относящихся друг к другу едва ли не хуже, чем к народам иноземным. Один, который можно условно назвать «европейцами» (не путать с европейцами по крови, например французами, испанцами, англичанами и т. д.), – это люди, глубоко проникнутые либеральными ценностями, и в этом смысле они очень похожи на нас. Я в их компаниях чувствовал себя полностью как среди своих, тем более что и наши три языка они, как правило, знают, и говорят на них с большим удовольствием, чем на русском или немецком. Когда я говорю про либеральные ценности, я имею в виду не формальные личные и имущественные права человека: за исключением прав политических, они защищены в России, мне кажется, в общем и целом не хуже, чем у нас, – в чем-то меньше, а в чем-то больше (хотя русские «европейцы» с этим категорически не согласны). Я подразумеваю здесь либерализм в более глубоком, мировоззренческом смысле: а) восприятие личного счастья как цели человеческой жизни и соответственно государства – как инструмента обеспечения максимального счастья своим гражданам; б) полное неприятие государства сильного, как и вообще любой сильной власти; в) полное отсутствие внутренних, абсолютных запретов (в отличие от относительных запретов, налагаемых человеческим законом) и неприятие самой идеи, что они могут существовать как часть общественной жизни; г) неприятие религии как элемента общественной жизни, а сильной религиозности – даже и как элемента жизни частной; д) абсолютный индивидуализм, полное неприятие примата общего, коллективного, над частным; е) полное неприятие национального как существенного элемента, самоидентификация себя как «граждан мира»; и наконец, ж) вера в абсолютный примат всего плотского (включая, разумеется, и интеллектуальное, и творческое, но в первую очередь материальное), основанная на абсолютизации ценности земной жизни (даже если абстрактно веришь и в загробную). В противоположность им «евразийцы» (эти названия условны – можно вместо этого называть их «либералы» и «традиционалисты») воспринимают в качестве цели жизни не счастье, а долг – в их понимании не государство априори должно гражданину, а гражданин государству: а) они рассматривают индивидуализм как изъян человека и считают самоценностью коллектив любого рода, а равно сильную державу, особенно такую, которую боятся соседи; б) национальное и коллективное имеет у них примат над космополитическим и личным; в) государственная религия и, как следствие, наличие не рационализируемых априорных запретов имеет примат над запретами юридическими; а главное, г) спасение и вечная жизнь имеет примат над земным. Конечно, это не более чем устремление – подавляющая часть «евразийцев» в реальной жизни стремится к материальным благам и плотским удовольствиям нисколько не меньше, чем «европейцы». Но очень глубоко в их мозгу (или душе) сидит представление о том, что это не главное, и оно может неожиданно проявляться в самых разных жизненных ситуациях.

Разница между этими мироощущениями поистине космическая: «европейцы» воспринимают себя как атомы в плазме, которые летают как хотят, не будучи связаны с другими, этакие элементарные частицы, а «евразийцы» – как атомы в молекуле или, скорее, даже в кристалле, как часть целого, связанную с другими частями в строгом ансамбле. Поэтому мне очень смешно, когда в художественной публицистике русских и немцев, являющихся в основном «евразийцами», называют людьми огня. Наоборот, несмотря на свою склонность к коллективным иррациональным безумствам, эти нации явно есть люди льда, чья эстетика тяготеет к незыблемой гармонии кристалла, а не к вечной изменчивости огня. И если сравнивать не разные нации друг с другом, а «европейцев» и «евразийцев» внутри российского народа, мы увидим такую же разницу в эстетике и, как следствие, – в отношении ко всем сторонам жизни. «Европейцы» не любят Российскую Империю, презрительно называют ее Раисой Ивановной (по заглавным буквам) и «самой большой тюрьмой на Земле», а лучшей страной в мире, образцом для подражания считают нас. (Правда, степень либерализма нашей Федерации в их представлении, по сравнению с реальностью, сильно преувеличена.) «Евразийцы» же считают образцом именно свою Российскую Империю, несмотря на ее отдельные недостатки, а к нам относятся достаточно безразлично, считая нас, впрочем, местом, где всей жизнью правят деньги. «Евразийцы» хорошо относятся к духовенству и опричникам, и, даже если сами никогда не предполагали ими стать или увидеть среди них своих детей, они расценивают это просто как «не хватило духу»: не всем же, мол, быть героями, кто-то должен и за прилавком стоять. «Европейцы» же опричников ненавидят, а к духовенству относятся в лучшем случае полностью отчужденно. Кстати, это проявляется и в общей стилистике: «евразийцы», хотя и не служат сами в армии, как правило, любят все, связанное с силой, – телепередачи про полицейские операции и боевые действия, триумфальные парады, фильмы и вирту о войне, вообще мужественность. «Европейцы» же презирают все это, называют игрой в солдатики, их общий стиль включает пацифизм, и представить себе кого-то из «европейцев», имеющих по доброй воле любовника или любовницу из опричников, совершенно невозможно. И так во всем.

Это мое наблюдение по поводу двух народов не ново – об этом писали многие мыслители – и русские, и иностранные, еще в XVIII, XIX и начале XX века. И в начале нашего века известный российский государственный и общественный деятель того времени Альфред Кох справедливо писал, что это разделение никуда не делось и в демократической Российской Федерации и вовсе не коррелирует с принадлежностью человека к высшим или низшим классам – что по имущественному, что по социальному положению. Но удивительно, что и сейчас, после триумфа России и полного поражения от нее западной цивилизации (а следовательно, и либерализма), это все равно сохранилось. Причем дело здесь совсем не в разбавлении российского народа западноевропейцами – их среди тех, кого я здесь называю «европейцами», особенно среди активной их части, не так уж и много, в силу полной исторической деморализации, а немцы так и вовсе еще большие «евразийцы», чем русские. И так же, как во времена Коха, нет однозначных социальных корреляций – и тех и других хватает во всех слоях общества, разве что «европейцев» больше среди так называемой творческой интеллигенции, то есть, по-нашему, богемы. Общее же их количество я бы обозначил как процентов восемь—двенадцать от населения, не меньше, при том что и отчетливых «евразийцев» не более тридцати—сорока процентов, а остальные не имеют четких взглядов или имеют промежуточные. То есть «европейцы», конечно, составляют меньшинство, но их вовсе не ничтожно мало, и их противостояние с большинством достаточно острое, хотя и не носит пока насильственных форм; я не представляю, когда и как это противостояние кончится. Хотя по ходу изучения русской истории меня не покидает мысль, что это противостояние есть проявление неразрывной диалектической связи между ними и они не могут существовать друг без друга, как инь и ян, мне тем не менее кажется, что это весьма чревато социальными катаклизмами, вплоть до революции. Такая поляризация по взглядам вполне может сыграть в революционной ситуации роль, которую обычно играет поляризация по доходам (она-то как раз в России не так и велика). Власть понимает это не хуже меня – когда я удостоился аудиенции с начальником Имперского управления безопасности, знаменитой Алевтиной (урожденной Альфией) Ицхаковой – по мнению очень многих, кстати, следующим императором, – она спокойно подтвердила: «Да, это враги. Не такие, как вы, китайцы или исламисты – те просто противники, – а именно последовательные, многовековые враги, с которыми тесно на одной планете, тем более в одной державе. Они – слуги Сатаны, вольные и невольные, имя которым легион. И не надо недооценивать их опасность – их предшественники подготовили все, чтобы свалить в 1917 году Российскую Империю, а в 1991 году – СССР. Да, они слабы, но их темный хозяин помогает им». – «И что же вы собираетесь делать?» – спросил я. «Третий раз разрушить Империю мы им не дадим, как не дали в тридцать седьмом году, – ответила Ицхакова, имея в виду подавленный Михаилом Усмирителем мятеж 2037 года. – Но с другой стороны – что с ними делать? Начни их масштабно давить, и они тут же приобретут ореол борцов и мучеников, а у остальных возникнет ощущение общей угнетенности, что стране вовсе ни к чему. Нет, уж лучше так, как делают с нарывом – ждут, пока созреет, а потом уж безжалостно прижигают каленым железом». – «То есть вы дождетесь их выступлений, или даже спровоцируете их, и тогда будете их убивать? – опешил я. – Но ведь это ваши граждане, и их очень много». – «Когда выходишь на бой с врагами, – усмехнулась Ицхакова, и я понял в этот момент, почему эту женщину, притом редкой красоты, боятся даже ее товарищи, – их не пересчитываешь. Их убиваешь, пока не убьют тебя или пока они не побегут». Пусть этот разговор послужит неким отрезвлением для тех из вас, дорогие соотечественники, у кого из предыдущих глав сложилась уж слишком благообразно-безоблачная картина российской жизни.

Сословия в сравнении друг с другом. Три российских сословия – это три совершенно разных образа веры, мыслей и действий, которые в своем синтезе и представляют российскую нацию в целом. Причем то, что их именно три, – совершенно закономерно, их не могло быть два или пять, и не случайно, что во всех сословных обществах прошлого, от Древней Индии до средневековой Европы, существовали те же три сословия. (Наличие четвертых, соответственно шудр и сервов, было связано с существованием рабства или полурабства – без него они ничем бы не отличались от третьего сословия.) Это связано с тем, что на основные онтологические вопросы человеческого бытия имеется три варианта ответа – они и отличают сословия друг от друга. Начнем с представления о главном смысле индивидуальной жизни и главном средстве достижения этого смысла – то есть с вопроса о том, для чего человек живет. Для первого сословия это спасение, для второго – власть (но помните, что для опричников власть – это служение), а для третьего – успех. Главным же средством, главным индивидуальным качеством, необходимым для этого, у первого сословия является вера, у второго – сила, а у третьего, как это ни жестко звучит, – себялюбие (во всех трех случаях не считая, разумеется, личных способностей).

Можно поставить вопрос по-другому: не для чего, а для кого человек живет? Духовенство живет для Бога, опричники – для державы, а земцы – для себя (или своих близких – в таком контексте это все равно для себя). Возможно, это звучит слишком однозначно – ведь люди многих профессий, скажем врачи, учителя, социальные работники, имеют полное право заявить, что они живут для других людей, – но русские понимают это именно так, как я написал. Твоя работа может приносить пользу другим людям, так и должно быть, но это работа, за которую тебе платят, и – главное! – в случае твоего профессионального успеха и вознаграждение, и слава будут твоими; это не называется жить ради других. В подобном ключе становится совершенно ясно, почему первым, вторым и третьим называются духовное, служилое и податное сословия, а не наоборот: это вытекает из русской иерархии ценностей: Бог– держава – человек. И естественность этой иерархии прекрасно иллюстрируется тем, как идут процессы перехода из сословия в сословие: из третьего сословия люди уходят и во второе, и в первое, становясь опричниками или духовенством; из второго опричники нередко уходят в первое, чаще в монахи, и почти никогда в третье; члены же духовенства практически никогда не уходят из своего сословия.

Из разных жизненных приоритетов проистекает и разное отношение к деньгам, к богатству: для всех земцев деньги – объект желания (с разной силой, но для всех), для опричников – объект презрения (в силу противоположности идей богатства и власти), а для духовенства – объект безразличия (как поется в любимой в первом сословии песне, сочиненной иеромонахом Романом, «я ничего с собою не возьму, / и потому мне ничего не нужно»). И к коллегам по сословию отношение разное: для церковных людей все остальные церковные люди – единоверцы, так же как для опричника все остальные опричники – единомышленники, и в этом их богатство. У земцев же есть только друзья и партнеры, которых по определению не может быть очень много, а просто другие земцы для них никто. Интересно, что даже обращения друг к другу в разных сословиях разные: в третьем сословии это «господин» или в более уличном варианте «гражданин», во втором сословии – «товарищ», а в первом – «брат». Поэтому в разговорном русском языке сословия называют не по номерам или названиям, а «братья», «товарищи» и «господа». Сословия по-разному не только обращаются друг к другу, но и здороваются и прощаются: церковные люди говорят при этом «помогай Бог» и троекратно целуются, опричники говорят «будь сильным» и обхватывают друг другу предплечья, а земцы говорят «здравствуй» или «будь здоров» и пожимают руки, как у нас. Все это является частью русского отношения к жизни, и как в российском обществе представлены эти три образа в виде трех сословий, так они представлены – в каких-то пропорциях – в каждом человеке.

Здесь необходимо сказать несколько слов об элитах. У нас, дорогие соотечественники, к ним, естественно, относятся наиболее яркие представители всех страт общества, которые в России относились бы ко всем трем сословиям: и высшее духовенство, и политические лидеры, и военная и полицейская верхушка, и капитаны бизнеса, и лидеры науки, и звезды культуры и т. п. Не так в России: официальная идеология (впрочем, явно разделяемая в этой части большинством населения) считает национальными элитами только первые два сословия, а писатели и предприниматели, телеведущие и ученые и все другие известные и влиятельные люди, относящиеся к податному сословию, могут быть сколь угодно уважаемыми и ценными для страны, они явно являются и соответственно считаются «сливками общества», но не элитами. Под элитами понимаются не столько особо преуспевшие люди, обладающие в результате богатством и славой, сколько вожди; а как учил Спаситель, не могут слепые быть вождями слепых. Что же, по русским представлениям, дает возможность первым двум сословиям быть вождями и чего нет у даже самых лучших людей из третьего, так что они суть слепы? Ответ на это прост и четок – самопожертвование. Величие человека не в том, чего он добился, а в том, чем он для этого пожертвовал. Это очень глубокий пласт мироощущения русских – у них даже в частной жизни благодарность к другому человеку испытывают не в зависимости от того, сколько он сделал для тебя, а в зависимости от того, сколько он от себя для этого оторвал. В культовом российском фильме 30-х годов «Дорога на Кавказ» главный герой, живущий недалеко от мультимиллионера, который установил у себя климатическую установку, восклицает: «Да, у меня теперь тоже постоянно хорошая погода, но за что мне быть ему благодарным – он же не для меня это делал!» Поэтому, хотя в Империи есть магнаты-миллионеры и даже миллиардеры и, естественно, многие им завидуют и хотят жить так же, нет общепринятого к ним уважения и вообще хорошего отношения (хотя нет и ненависти): ну да, он создал новую отрасль экономики, молодец, и это полезно всем, но он же для себя старался. То есть если кто-то сделал что-то общеполезное, но ради себя, а не ради других (а критерием здесь служит исключительно самопожертвование), то русские готовы признать его молодцом, но не считают себя перед ним в долгу. Иначе, с их точки зрения, надо было бы благодарить врагов России, от Запада до исламистов, потому что те, заставляя российскую нацию сплотиться перед лицом опасности, объективно всегда приносили ей гораздо больше пользы, чем союзники.

Такое отношение к самопожертвованию и предопределяет, кого в России относят к элитам: служилое сословие отказывается от нормальной жизни, семьи и вообще от всего материального ради власти и славы в служении стране, духовное сословие ради спасения себя и всех отказывается даже и от власти и славы, вплоть до ухода от мира (священноначалие не в счет, это не мирская власть), а податное сословие не отказывается ни от чего. Такой отказ (только обязательно ради каких-то идеалов, а не как отказ от сладкого ради стройных бедер) есть синоним устремления к горнему. А только устремленный к высшему, освободившийся от животных инстинктов может быть вождем, считают русские, – устремленный к земному может быть только кумиром. Поэтому лишь первые два сословия и являются вождями; то, что духовное сословие не обладает избирательным правом в светских делах, и в частности не участвует в выборах императора, есть позиция самой Церкви – «несть бо власти, аще не от Бога». Но то, что высшие сословия сознательно делают испытания и лишения постоянной частью своей жизни, имеет еще и чисто инструментальное значение для построения многовековой Империи, поскольку из истории известно, что любые движения – и политические, и религиозные, – которые когда-либо приходили к власти, становились непобедимыми именно в результате испытаний и лишений. Но обретя власть, они погружались в роскошь и тем самым быстро теряли свою силу. Русским элитам это не грозит.

Те же весьма многочисленные люди, кто принадлежит к третьему сословию, но имеет смешанные жизненные мотивации (то есть и личное преуспевание, и общественное благо, причем второе часто на первом месте) и кто не мыслит себя вне служения другим людям или державе, есть ближний тыл элит. К ним относятся многие из врачей, ученых, учителей, освоителей новых земель и т. п.; поэтому истинные элиты, то есть первые два сословия, не висят в безвоздушном пространстве. Это относится даже и к властным структурам: если из прочтенного у вас сложилось впечатление, дорогие соотечественники, что в имперской власти или даже в ее самой руководящей верхушке служат только опричники, то это не так – там есть и земцы. Их меньшинство, и атмосфера в «коридорах власти» определяется опричниками – но ровно это и предопределяет отсутствие запретов на вход туда для земцев: почему нет, коль они эту атмосферу все равно не разрушат. Правда, я не очень понимаю, зачем земцу идти во власть: богатств на службе Империи не снискать ни праведных, ни неправедных, славы среди земцев – тоже (а слава среди опричников вряд ли нужна неопричнику). А если тебя все это не интересует, то почему бы не вступить в опричники? Тем не менее такие земцы находятся – главным образом это те, кто разделяет идеи служения и бедности, но является по натуре не воинами, а интеллектуалами. Не следует путать их с интеллектуально развитыми людьми – таковые могут быть и среди воинов. К пацифизму это тоже не имеет никакого отношения – те, о ком я говорю, могут быть сторонниками самых жестких решений. То есть описанные выше качества служилых земцев относятся не к интеллекту и не к убеждениям, а скорее к гормональным особенностям: многим просто претит культ силы, хотя абстрактно ничего против нее они не имеют. Имперской власти никогда не придет в голову отталкивать их – она относится к людям по завету Спасителя: «Кто не против вас, тот за вас». Но в регулярно возникающих публичных дискуссиях о расширении служилого сословия путем включения туда принесших три обета, но не служивших в армии она пока что неизменно выступает противником этих предложений. При этом обратное: чтобы опричник подвизался в земской профессии, в том числе интеллектуальной, например в науке, – допускается, и хотя не очень часто, но встречается в реальности. Но править должны только воины, потому что правитель и воин – одна и та же профессия, считает Российская Империя; так было всегда и так должно быть. А иные могут быть помощниками и резервом, и даже частью властной элиты, но не самой властью – иначе ее жесткий и суровый дух начнет размываться.

Сословия, однако, являются носителями не только совершенно разных образов веры, мыслей и действий, но и трех разных образов восприятия существования своей страны во времени – так сказать, образов связи времен. Для первого сословия абсолютной реальностью является прошлое, с Вселенскими соборами, святыми отцами, православной византийской, а затем российской державой, – в нем они видят и источник благого, и образцы для подражания. Будущее для них не несет ничего, кроме мрака, – там царство Антихриста, с наступлением которого человек обязан бороться, но которое не может победить, потому что проречено иное. А настоящее – хотя они весьма одобряют то конкретное настоящее, что существует в Российской Империи, – есть для них лишь постоянно отодвигающаяся граница, отделяющая мир от будущего. Для второго сословия единственная реальность – это настоящее, так же как для любого воина самый важный и главный бой – это тот, который надо вести сейчас. Прошлое для них не более чем воспоминания, а будущее – в лучшем случае цель (они иначе представляют себе последние времена, см. далее). Для третьего сословия реальность – это будущее, поскольку в российском обществе еще с XIX века, и особенно со времен Второй Империи, доминируют прогрессистские представления об истории, и будущее представляется лучше настоящего и тем более прошлого во всех смыслах – и материальном, и социальном, и духовном. Имевшие место в истории, в том числе недавней, явные отклонения от этого направленного вверх вектора рассматриваются лишь как изгибы по преимуществу прямой дороги, несущественные при взгляде с высоты птичьего полета. Поэтому, считают они, мы не просто творим будущее – мы перед ним в ответе, поскольку оно как бы уже есть.

Это не просто разница онтологических взглядов – это три разных образа будущего, а следовательно, три разные русские идеи, поскольку национальная идея как раз и воплощается в образе будущего. Первое сословие есть носитель эсхатологической русской идеи: впереди пришествие Антихриста и конец света, и главное – подготовиться к этому, очиститься и укрепиться духом. Россия и русские должны быть на острие этой борьбы потому, что они единственные исповедуют истинную апостольскую веру, и потому что они готовы пострадать за других. Главное достижение Периода Восстановления и Третьей Империи не в окончании национального унижения, а в том, что с телеэкранов исчезли эзотерические проповедники, с рекламных щитов – полуголые девушки, а руководители государства и даже многие руководители корпораций теперь молятся перед принятием ответственного решения, причем не для показухи.

Второе сословие – носитель русской имперской идеи: главное – Империя, она есть бастион сил света в борьбе с силами тьмы, и потому она – превыше всего. Империя есть единственный остров стабильности в постоянно меняющемся мире. С Империей мы победим и Антихриста, а если нет, то такое поражение нам Господь зачтет за победу. Русские должны быть лидерами в том, чтобы именно в их Империи жизнь была устроена более достойно, справедливо и осмысленно, чем где-либо еще: тем самым они свидетельствуют перед Богом, что все человечество (а не только русские) не безнадежно. Главное достижение XXI века – не сила и величие державы сами по себе, а то, что наконец удалось построить тысячелетнюю Империю Добра, неуязвимую для внутреннего и внешнего врага и живущую по Христовым заповедям справедливости.

Третье сословие – носитель русской идеи прогресса: общество, во всяком случае российское, неуклонно движется вперед и вверх, и, если мы обеспечим это движение (а в этом и есть главный смысл нашего существования), оно решит все проблемы; если какие-то проблемы не решены – значит, прогресс еще недостаточен. Выражаясь строчками из русских песен, «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», а «завтра будет лучше чем вчера»; причем это не только технократия, но и социократия – прогресс понимается и как материально-технический, и как социальный. Прогресс человечества угоден Богу, он есть проявление Его воли, которой надо не противиться, а исполнять ее не за страх, а за совесть; и русские должны быть во главе его потому, что только они одновременно обладают и коллективизмом, и жертвенностью, и духовной независимостью, чтобы быть в этом первыми. Главное достижение прошедшего с начала реформ Владимира II полувека – возвращение российского технологического и социального лидерства.

Все эти три русские идеи органично сплавляются в одной концепции Третьего Рима, только «Рим» означает разное (по крайней мере, в первую очередь) для разных сословий. Для первого сословия это Первый и Второй Рим апостолов, вселенских учителей и отцов Церкви, центр православного христианства. Для второго сословия это Первый и Второй Рим полководцев, императоров и базилевсов, самая могущественная на Земле незыблемая Империя, противостоящая варварству и хаосу внешнего мира. А для третьего сословия – Первый и Второй Рим строителей акведуков и дорог, творцов римского права и изобретателей греческого огня, мировой цивилизационный центр. Эти три идеи, будучи причудливо сплетены друг с другом, и составляют русскую идею в целом, которую я затрудняюсь четко сформулировать, – так же как сами три сословия в своем синтезе образуют единое российское общество.

Дата добавления: 2015-09-03