Слой 3. Общедоступная современная западная философия

Хочу сразу внести ясность. Поскольку я движусь по слоям сознания, от поверхностных вглубь, то в этой части Моря Сознания речь пойдет не о всей западной философии и не о той, что называется философией сознания. Здесь я намерен рассказать все о том же ее слое, что может быть назван общедоступной философией. Она ведь тоже иногда говорит о сознании.

Слой этот особенно важен, потому что его составляют именно те западные работы, которые переводились на русский и оказывались общедоступными. Тут уместен вопрос: а что заставляло русских философов выбирать для перевода именно эти работы? Ведь этот выбор создавал определенное представление о том, что такое современная западная философия?

Конечно, можно посчитать, что главной причиной того или иного выбора была значимость работ. Значимость для чего? Если речь идет о науке как поиске истины, то для познания действительности? А если речь идет о сообществе? То для того, наверное, чтобы установить дружбу с кем-то из зарубежных ученых? С кем? Не с тем же, кто ничего не значит в их научном сообществе? Значит, мы, читая предложенные нам переводчиками книги, вполне можем оказаться изучающими не философию, а пути, которыми правильный философ должен пробираться в соседние научные сообщества. А как с помощью такой науки делать самопознание?

На это могут возразить: конечно, в Науке принято публиковать работы нужных людей, нужных в политическом смысле, но при этом перевод-то остается переводом. Используй его, для чего хочешь! Обман. Перевод — это понимание. Если ты не ставил себе целью перевести работу, поняв, что хотел в действительности сказать автор, к примеру, о сознании, то за тебя эту часть понимания совершит твоя культура. Она сама, без твоего участия, распознает в словах другого человека то, что принято в них распознавать, потому что для культуры все это само собой разумеется. Но разве можно считать то, что разумелось без тебя, пониманием?

Вот такие беды поджидают нас в коварном море философии, когда она говорит о сознании. Поэтому я намерен в этой части книги идти последовательно от простого и поверхностного ко все более сложному и глубокому. Без общего представления о западной философии и о том, чем она живет, не понять и отдельных мыслителей.

Итак, переходя к этой части исследования, я решил начать как обычно — с самого общего представления о том, что же такое западная философия. И чтобы облегчить этот труд — просто воспользовался знаниями других лю-

Основное — Море сознания— Слои философии— Слой 3

дей, философов, конечно. Ведь как, казалось бы, просто — берешь с полки словарь и читаешь: ко времени выхода нашего словаря западная философия в целом представляла собой то-то и то-то. При этом ее можно разделить на такие-то школы и направления. Подробнее читайте о каждом из них в особых статьях...

Куда там! В словарях теперь так просто не пишут. Прочитай-ка, дружок, весь словарь, состоящий порой из кучи невнятицы, отбрось все, что узнается тобой как не западное, а что останется, сложится у тебя в нужный образ. Никакой обобщающей статьи «Западная философия» в современных философских словарях найти нельзя.

Я понимаю, для проевшего зубы на философских тонкостях зубра, вероятно, выражение «западная философия» даже не имеет смысла. Но почему оно имеет смысл для меня, и имело смысл еще век назад? Да и это не важно; важно, а для кого вы, ребята, пишете свои справочники? Для себя или для тех, кто имеет потребность справляться, поскольку чего-то не знает? Почему современный философ не хочет знать своего читателя? Может, он прячется, чтобы его не разглядели?

Как бы то ни было, философы бывают разные. Некоторые из них пишут о сознании так, что их невозможно читать, но есть и такие, которые пишут красиво и ясно. У них, кстати, нет никаких сложностей с выражением «современная западная философия». Так вот, один из таких философов, кто мне нравится, В. Целищев, не мудрствуя лукаво, пишет в 1997 году:

«Известно, что по большому счету современная западная философия разделена на два направления — "аналитическую философию" и "континентальную философию ".

Методы, стиль, предмет исследования и многое другое, что составляет суть философских исследований, понимаются представителями этих двух направлений столь различно, что в некотором смысле между ними разверзлась пропасть, усугубляемая их "географической отдаленностью", — аналитическая философия исповедуется в Великобритании и США, а "континентальная" — в Германии, Франции и Италии» (Целищев. Предисловие переводчика // Рорти, с. XI).

Соответственно, можно было бы даже разделить всю западную философию не на два, а на два и три направления в соответствии с перечисленными странами. И это уже возможный способ разговора. Но Целищев дает это разделение в «Предисловии переводчика» к книге американского философа Рорти «Философия и зеркало природы». Сам же Рорти, в чьем знании того, что сегодня представляет из себя западная философия, усомниться невозможно, дает другое деление в своем предисловии, написанном именно для русских читателей:

«Во времена коммунистического режима русские философы пропустили массу восхитительных, новых, ярких переходных философских проблем. Одни из них зарождались в рамках феноменологической традиции (например, об ощущении внутреннего времени). Другие возникли в рамках Хайдеггеровской традиции (например, о соотношении между первым и вторым разделениями Sein и Zeit). Много проблем поднималось в рамках традиции XX века, которой следовало наиболь-

Слой 3. Общедоступная современная западная философия

шее число философов, наиболее динамичной и восторгавшейся по собственному поводу, — англофильской аналитической традиции» (Рорти, с. XVIII).

Иными словами, Рорти однозначно говорит о трех философиях, царивших на Западе в прошлом веке, — аналитической, феноменологии и экзистенциализме. Сейчас, правда, поговаривают о новом направлении, отменившем все прочие — о послефилософской философии. Но поскольку она вряд ли въелась в ваше сознание, а моего не коснулась совсем, то я ее рассматривать не буду. А остальным посвящу по рассказу, выявляя, как они видели и понимали сознание.

Правда, доверия к мнению американца у меня нет. Американец видит только то, что ему нужно для выживания в американском мире. Поэтому я допускаю, что в Европе могли быть и другие направления философии.

Ну и последнее предварительное замечание. Рубежом рождения этой новой Западноевропейской философии я считаю 17—20 годы двадцатого века, то есть время победы научной революции. Думаю, по ходу это станет очевиднее.

Прежде чем перейти к рассказу об отдельных школах, надо сказать еще о некоторых общих чертах западной философии.

Деление ее на аналитическую и континентальную, которое можно разворачивать во множество отдельных школ и подшкол, на самом деле вовсе не случайно. На самом деле даже два этих направления, при всем кажущемся различии, являются одной и той же «современной западной философией».

И это не повтор названия главы, где главное — это указания на время и место. Иными словами, когда я задаюсь вопросом: что там сегодня на Западе? — я отвечаю: современная западная философия. За этим нет содержания. Я всего лишь обозначил предмет разговора. Ну, чтобы, к примеру, не спутать ее с восточной.

Когда же я пытаюсь посмотреть на нее с точки зрения содержания, то я вижу, что на рубеже двадцатого века по всему Западному миру, от России до Америки, назревает недовольство прежней философией, которую сами же философы начинают дружно именовать Метафизикой и осуждать. Первые ростки новой, как им кажется, философии появляются как раз в начале века, а примерно с двадцатых годов эта новая философия побеждает окончательно. Вот именно ее-то я и назвал единой современной западной философией. Уже в двадцатых годах она принимается делиться на направления и школы, у каждого из которых теперь свое звучное и модное имя.

При этом с тридцатых годов, когда европейские еврейские ученые бегут от нацизма в США, между американской и европейской философиями воздвигается «атлантическая стена». То бишь препятствие. Америка «комплексует» оттого, что она полностью зависима от европейских мозгов, что не соответствует ее имперскому самоощущению, и старается это компенсировать показной самостоятельностью. В итоге даже говорить о единстве западной философии становится неприлично. И современная западная философия как единое явление умирает.

Основное — Море сознания— Слои философии — Слой 3

Между тем у современной западной философии, как некоего ядра всех современных школ философии, действительно есть общие черты, хотя и нет общей истории. В действительности, аналитическая и континентальная философии рождаются одновременно, но никогда не объединяются, существуют параллельно и не понимают друг друга. К тому же тогда, когда они существуют в чистом виде, их еще не признают в качестве единственных и полноценных философий, а когда это признание приходит, сами их создатели уже меняются и уходят на другую ступень развития, как бы отрицая то, с чего начинали. Речь идет о Бертране Расселе и Эдмунде Гуссерле. Именно они и создали тот философский мир, в котором живет запад сегодня.

Феноменология и аналитическая философия — это разные школы философии, но у них был общий корень. Он, конечно, тоже философский, но я бы говорил о нем как о мировоззренческом. Мировоззрение и философию подчас трудно разделить. Но если говорить о профессиональной философской деятельности и о том, что двигало философами, что заставляло их заниматься этим, о позыве, то разница становится понятной. Что-то заставляло крупнейших мыслителей Европы рубежа двадцатого века начать поиск новых путей. И как ни странно, эти пути оказались поразительно сходны. Показателем является хотя бы то, что американцы, несмотря ни на что, признают феноменологию и вырастающие из нее экзистенциализм и герменевтику.

Я говорю сейчас об американцах как психолог. Их мировоззрение патологично, потому что исходит из установки насаждать свое по всему миру, чтобы превратить его в единый рынок и чувствовать себя там хозяевами. В итоге они просто не видят ничего, чего нет в их собственном мировоззрении. Им такие вещи нечем видеть, нет узнавания!

А феноменологию они видят и уважают. Значит, узнают. А как может ее узнавать аналитический философ, если в аналитической философии нет сходных образов? Ведь не будет же он действительно изучать что-то такое, что незнакомо рынку основных покупателей, а значит, нельзя продать. Это противоречило бы всему, начиная с прагматизма, который так и остался единственной настоящей философией Америки. И это тоже не к слову пришлось. В основании прагматизма, созданного Пирсом и развитого Джеймсом и Дьюи, было то же самое, что позволило узнать феноменологию, а до нее саму аналитическую философию. Узнать и принять.

Так что же было общего в исходном подходе западных философов-революционеров? Несколько вещей, о которых надо рассказывать в некой последовательности. Я бы начал ее с общего недовольства метафизикой. Это еще очень неточное и приблизительное объяснение. Но его стоит понять.

Вообще-то слово «метафизика» только затемняет понимание, если следовать за философами. Они и сами-то с ним запутались, вкладывая в него множество особых, профессионально-философских значений. Скорее всего, именно эти сложности и породили недовольство метафизикой. А что она такое?

Слой 3. Общедоступная современная западная философия

Вся философия рождается в Греции, примерно в VII веке до нашей эры, как особое отношение к знаниям. Предположительно, Пифагор первым заговорил о ней, как о любви к мудрости, то есть дал имя философия.

Та начальная философия по преимуществу занималась знаниями об устройстве мира, то есть о природе, фюзисе, по-гречески. В итоге начальная философия получила имя физики.

Но если выйти из самого понятия философии и поглядеть на него же снаружи, то станет ясно, что любое знание о природе двойственно, потому что оно невозможно без человека. Без него природа будет, а знание — нет. Следовательно, должно или может быть две философии. Одна направленная на природу, а другая на человека или на сами знания. Вопрос-то важный — если мы не знаем, как мы знаем, что такое знание и как познавать, то как мы можем быть уверены, что говорим о природе, а не придумываем сказки?!

Как только такая мысль появляется, люди мгновенно делятся на два лагеря: одним по-прежнему есть дело до внешнего мира, до природы или физики, а вторые начинают познавать себя. И уже в первый или ранний период греческой философии это деление очевидно. Гераклит, который вроде бы изучал физику, при этом отчетливо заявляет: я познал себя. Вероятно, это можно понимать как утверждение того, что его понимание природы истинно, ведь познав себя, ты обретаешь возможность убрать помехи из познающего инструмента — своей познавательной способности.

Однако тот первый период оставил нам слишком мало свидетельств. Зато определенно известно, что физика сохраняется как важнейшая струя всей философии постоянно. А вот интерес к познанию познания, то есть гносеологии или эпистемологии, как это предпочитают говорить на Западе, проявляется волнами.

Первой действительной волной познания познавательной способности оказались софисты. Отношение к ним плохое, но это только потому, что Сократ и Платон постарались показать их в плохом свете. На деле же софисты были профессионалами второй философии. Профессионалами в том смысле, что зарабатывали на жизнь, обучая людей думать. На деле это обучение сводилось к тому, чтобы ловко использовать сложности мышления и договоры со слушателями. Но из софистики родился Сократ, философию которого можно считать вершиной и завершением этой школы.

Сократ довел изучение понятий и устройства сознания, содержащего понятия, до совершенства, превратив в самопознание. Платон сумел это показать, но сам вряд ли понял. Видно это из того, что Сократ уходит из жизни философски, а Платон мечется, пытается вмешиваться в политику, строить государства. Его жизнь показывает, что он был Платоном, то есть платоником, а не сократиком. И в этом смысле шел своим путем. Но это сейчас не важно.

Важнее то, что ученик Платона Аристотель попытался объединить все ветви философии в своих сочинениях. В итоге он сначала описал ту философию, что называлась физикой. А потом приписал еще несколько глав или книг, которые стояли в его сочинениях после первых. Их и назвали «После физики», по гречески — Мета-физика.

Основное — Море сознания— Слои философии — Слой 3

Совершенно не имеет значения, что в действительности там было у Аристотеля. Сработало само деление на Физику и Метафизику. Оно как бы требовало теперь относить все науки либо туда, либо сюда, либо к физике, знаниям о природе, либо к тому, что к природе не относится.

Далее начался развал философии, точнее, из нее начали уходить самостоятельные науки. И это были, в первую очередь, науки о природе. Уходя и заявляя себя самостоятельными науками, они вместе с тем отбирали у философии право считать их своими предметами. И родился анекдот: теперь философией стало считаться все остальное. Все, что не является науками о природе, остается философии и может быть названо Метафизикой.

Война Богов. Началась путаница, метания и страдания: предмет утрачен, новый постоянно уменьшается, как стареющая луна, а вместе с тем и меняется, так что никак не удается его определить раз и навсегда. Ведь Науки-то все продолжают уходить и выделяться! В средневековье это еще как-то было терпимо, но с нового времени, когда Наука обрела силу и затеяла битву за власть в мире, положение дел стало катастрофическим. Надо было как-то выживать, а старая философия, отдавшая власть и силу собственным детям, оказалась в положении короля Лира.

Она мешала, как соринка в глазу. Убить ее совсем не получалось, потому что в ней была действительная потребность, но и допустить ее существование как некой силы Наука не могла. Философия как Мета-физика всегда была наукой о сознании, а значит, наукой о Духе. Том самом Духе, который был второй и равноправной половиной понятия Бытие вместе с Природой. Наука избрала править от лица Природы, значит, все опоры Духа в мире должны были быть вышиблены, а ими оказались Религия и Метафизика. Борьба против Метафизики была вовсе не борьбой за истину, как и борьба против Религии, она всегда была политикой, борьбой за власть. Причем, простую, конкретную, как говорится, власть, вроде той власти над нефтью, ради которой Америка благодетельствует мир своей «демократией». Именно поэтому вопрос о Материализме и Идеализме и борьба с Религией разгорались всегда в умах революционеров, а не философов. Философов тут просто использовали.

Революция 1917-20 годов была не просто политической, то есть ради власти. Это была Научная революция, где власть захватывала Наука. И она ее захватила во всем мире. Философия, если хотела выжить в новом мире, должна была присягнуть на верность новой госпоже, и присягнуть на крови. Меньшего революционеры не принимали. И она пожертвовала Метафизикой, отрекшись от нее. Метафизика — это не только имя. За ней стоит Божество. И людям вовсе не так просто убить Бога. Отречься — это да. Но кто при этом был убит? И если Бог не хочет уйти из мира, он найдет способы проявиться в нем, даже в том учении, которое от него отреклось. Пути божьи неисповедимы и парадоксальны для нашего ума. Но мы точно можем знать себя и что творим. А что и как творили, рождая современную западную Философию?

Внешне все начиналось с простого и понятного вопроса. Возможно, он был философским, а может, научным. В любом случае, о нем кричали давно, но к концу XIX века возмущение из-за него стало общим местом всех тогдашних философов. Я приведу его в постановке Владимира Соловьева. Он задал этот вопрос в одной из своих последних работ — в «Теоретической философии» 1897 года. Иначе говоря, как раз как бы завершая весь предыдущий период философии. Буквально в ближайшие годы после него появляются первые работы Гуссерля и Рассела.

Слой 3. Общедоступная современная западная философия

«Итак, существенная особенность философского умозрения состоит в стремлении к безусловной достоверности, испытанной свободным и последовательным (до конца идущим) мышлением. Частные науки, как издавна замечено философами, довольствуются достоверностью относительного, принимая без проверки те или другие предположения. Никакой физик не побуждается своими занятиями ставить и решать вопрос о подлинной сущности вещества и о достоверности пространства, движения, внешнего мира вообще, в смысле бытия реального: он предполагает эту достоверность в силу общего мнения, которого частные ошибки он поправляет, не подвергая однако генеральной ревизии. <...>

Поэтому достоверность, достигаемая частными науками, непременно есть лишь условная, относительная и ограниченная. Философия, как дело свободной мысли, по существу своему не может связать себя такими пределами и стремится изначала к достоверности безусловной или абсолютной.

В этом она сходится с религией, которая также дорожит безусловною достоверностью утверждаемой ею истины; но религия полагает эту безусловность не в форму мышления, а в содержание веры» (Соловьев, Собрание сочинений, т. 9, с. 94).

Война Богов. Можно считать, что Владимир Соловьев оказался идеологом философской революции, вложившей достоверность в «форму мышления». Хотя я сомневаюсь, что Гуссерль или Рассел его читали. Это было общим веянием эпохи. И я вовсе не оговорился, называя требование достоверности то ли философским, то ли научным. Хоть Соловьев и прав, утверждая, что Науки довольствуются приблизительной достоверностью своих построений, при этом выглядят их построения абсолютно точными и в силу этого неопровержимыми, а значит, истинными. Почему? Да потому что они ограничили себя только тем, что описывается математически. И в рамках математики все точно. Вот если пространства, движения или вещества нет в том смысле, как это понимается, то все рушится, потому что это исходные утверждения или основания расчетов. В основаниях Науки могут быть слабости. Но в дальнейших расчетах все точно. Кстати, Наука и уперлась сейчас в то, что Ньютоновские основания поплыли. Возможно, что все, что Наука создала — всего лишь частный случай в рамках какого-то кусочка мира. Выход за его рамки — крах не научного мировоззрения, а научной цивилизации. Но это сейчас неважно.

Важно то, что Философия оказалась постоянно посягающей на те основания, которые наука утвердила на глазок. Просто, как в Диамате, — Материализм единственно правильное учение, а кто не с нами, тот враг, а не философ. А значит, враг и тот, кто позволяет это философам — сама Философия. Нужно было срочно что-то сделать, чтобы выжить в новом мире. Выжить, конечно, не телесно, а в качестве уважаемого человека, мыслителя, философа, в конце концов.

И вот из вопроса о достоверности знания рождается мысль, которая уже звучит у Соловьева — о том, что философское, а вовсе не научное, знание не достоверно, а значит, и не точно. Перечитайте еще раз слова Соловьева о «стремлении философского умозрения к безусловной достоверности». Стремящийся не имеет! Философия на рубеже веков вдруг осознала, что не вправе ничего предписывать Науке, поскольку сама не владеет точным языком.

А он и не может быть точным, пока речь идет о сущностях. Сущность — это жизнь, она текуча. И тут свидетельство может быть только на уровне переживания и доверия к нему и к слову другого. Либо ты видишь это в себе

Основное— Море сознания— Слои философии — Слой 3

и не нуждаешься ни в какой достоверности, либо ты знаешь другого как мистика и доверяешь ему. Но люди не любят доверять. Не доверяли ни Сократу, ни Христу.

Более того, в недоверии Богу есть великий соблазн, позволяющий заявить: вот видишь, я не доверяю тебе, значит, никакой точной науки на доверии создать нельзя! Я тебя уничтожил всего лишь таким малым усилием, как созданием примера недоверия лично из себя. Вообще-то цена научного недоверия — отречение, но что это в сравнении с научной славой и властью над миром!

И вот достоверность из доверия превращается в точность. А символ точности — математика. Философия должна либо умереть, либо овладеть математикой, точнее, вернуть себе математику. Ведь были времена — от Пифагора до Платона — когда математика была орудием исключительно философским. Сейчас математика не очень подходит для философии, но попытка стоит того. И Аналитическая школа пошла именно этим путем.

Соловьев, правда, был мощнее Рассела как философ. Поэтому он говорил философичнее, то есть точнее: достоверность нужно вложить в «форму мышления». А что это за форма, уже не так важно. Главное, что формы, в отличие от сущностей, могут быть превращены в знаки, знаки же становятся словами и предложениями. Так рождается точный язык описания мира. Не способ жить в мире, а способ его описывать, что означает, познавать. Познавать опять же не мир, а познавательную способность. Мир познается проживанием.

Жизнь и показала, что Соловьев был прав. Аналитическая философия сначала бурно развивала математику, потом скатилась от математики к математической логике, потом к предложениям обычного языка, а сейчас и вовсе погрустнела и пытается успокоиться в родном и безотказном прагматизме.

Гуссерль, кстати, тоже начал с математики, а потом перешел к логике. Феноменология именно из нее и рождается. Потом Хайдеггер, лучший и любимый ученик Гуссерля, уйдет из феноменологии в экзистенциализм, точнее, в науку о бытии, потому что нельзя жить в одних лишь формах, когда-то надо просто жить. Но тем не менее, логика оказалась тем третьим общим местом — после отрицания метафизики и вопроса о достоверности знания, — что объединило западную философию в начале XX века.

Вот из тех видов логики, которые развивали Гуссерль и Рассел, и развилось все современное западное мировоззрение и его различия. Соответственно, вся современная западная философия исходно оказалась посвященной вопросу о достоверности знания, а значит, вопросу о том, что такое сознание человека. Но это до сих пор далеко не очевидно для самих философов, потому что «сознание» принадлежало как понятие метафизике и ее разделу, называвшемуся психологией. Их надо было заменить на что-то приемлемое в глазах Науки. На «ум», что ли, или «внутренний мир человека».

Нет точного имени, нет и точного понимания. Впрочем, давайте посмотрим.

Глава 1. Вернуть царице престол

ЧАСТЬ 1. АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Дата добавления: 2015-09-03