Песнь. 457-465 Г. Г. От возвращения Нолдор в белерианд 2 страница

Он подкрался тихо, словно лесной зверь, страшась спугнуть ту, что пела. Странная тоска и истома мягко сжимали его сердце. Она сидела на небольшом холме, поросшем золотыми звездочками незнакомых ему цветов, в голубом как небо платье, и волосы ее казались тенью леса. Она сама была вся из бликов и теней, и ему временами казалось, что она - лишь его прекрасный бред, обман зрения. Но она была - она пела. Что выдало его? Он ведь не шевелился. Может она почувствовала его мысли, услышала как стучит его сердце - ему казалось, этот стук заполняет мир от самых его глубин до невероятных его высот; его дыхание становилось все чаще и тяжелее. Может, оно и выдало его. Песня оборвалась. На миг он увидел дивной красоты лицо - живое, мгновенно возродившее в его памяти ту мелодию, что вошла в его сердце там, в долине черного хрусталя. Она испуганно вскрикнула и исчезла - словно распалась на тени и блики, рассыпалась веселым хаосом звуков... Берен застыл. Мир вокруг стал тусклым и бесцветным. Он осознал - она испугалась его. Почему? он же не сделал ничего дурного, не хотел ничего - только чтобы все это оставалось, не уходило... Он забыл все - месть, отца, Орков... Их просто не было. Была - песня по имени... Имени не было. Песня. Просто песня.

Он тяжело опустился на землю на берегу ручья. Казалось, все

кончено... Долго вглядывался в свое отражение. Странно - впервые

задумался, красив ли он. Берен был из дома Беора - темноволосый, светлоглазый, рослый. Ему минуло три десятка лет, и был он уже не зеленым юнцом - мужчиной в расцвете молодости и сил. Тяжелая жизнь сделала его тело сильным, стройным и гибким... Но достаточно ли этого, чтобы она снизошла до беседы с ним... Он боялся. Но не мог забыть Песню.

Он искал ее. Он видел ее много раз - издали, но ни разу не мог подойти ближе чем на сотню шагов - она убегала и уносила Песню. Только следы оставались - золотые звездочки цветов, да в ночных соловьиных песнях слышалось то же колдовство, что и в ее голосе. И в сердце своем он дал Песне имя - Тинувиэль.

Так случилось - он опять увидел ее. Весной, после мучительной серой зимы. Почему-то подумал - если сейчас он не удержит Песню - не увидит ее уже никогда. А она пела, и под ее ногами расцветали цветы-звездочки. Песня наполнила его, Песня вела его, и, как слово Песни, он крикнул:

· Тинувиэль!

Она замолчала, но Песня продолжала звучать - и когда он смотрел в ее звездные глаза и видел ее прекрасное растерянное лицо, когда ее тонкие белые руки лежали в его загрубевших ладонях... А потом снова она исчезла - будто опять стала тенью и бликами...

· Тинувиэль... - произнес он в безнадежной тоске. Черное беспамятство обрушилось на него - Берен замертво упал на землю...

Дочь Тингола, могучего короля Дориата, Лютиэнь сидела рядом с бесчувственным Береном, пристально вглядываясь в его лицо.

«Что в этом человеке? Почему меня так влечет к нему? Простой смертный... Какое лицо... Он красив, но разве не прекраснее эльфийские властители? Прекрасны - но как холодны в своем совершенстве... Словно песня, которую пели столько раз, что она стала уже обыденной, слишком привычной... А здесь - словно смутное предчувствие музыки, что еще не родилась, Песни, что всякий раз будет звучать по-иному. Неужели она - для меня? Смогу ли я понять ее слова - слова смертных?»

И тихо наклонилась Лютиэнь над неподвижным лицом, и первое слово Песни было горьким на вкус. И Берен открыл глаза и сказал:

· Тинувиэль... Не уходи, прошу тебя, Соловей мой, Песня моя - не уходи...

· Кто ты? Я не знаю твоего имени, а ты почему-то знаешь мое...

· Я Берен, сын Бараира из рода Беора.

· Я не слышала о тебе, но о Беоре я знаю. Ты не уйдешь?

· Нет, нет, никогда? Зачем? Куда я уйду?

· Не уходи...

Они бродили в лесах вместе. Лютиэнь приходила каждый день, и Берен уже ждал ее - то с цветами, то с ягодами в ладонях, и они уходили в тень леса и вместе пили воду ручьев - как новобрачные на людской свадьбе пьют вино...

Так слагали они великую Песнь Детей Арды. За эти краткие недели Берен узнал столько, сколько не знали и самые мудрые из людей. А Лютиэнь, слушая человека, все больше восхищалась людьми, такими недолговечными, но с летящей крылатой душой. И впервые ей стало страшно: ведь он умрет, а она - она будет жить. Почему-то он и казался ей таким беззащитным, таким уязвимым, что хотелось обнять его, защитить собой от всего этого мира... От отца. Она предчувствовала гнев Тингола, но более не боялась этого.

...Когда ее как преступницу привели к отцу, Тингол изумился перемене, произошедшей с его дочерью. Она была сильнее его.

· Дочь, но подумай сама - ты встречаешься тайно с жалким смертным! Ты позоришь свое и мое имя. Подумай, что скажут о тебе?

· Разве может опозорить беседа с достойным? И мне все равно, что скажут о нас, отец. Видишь - и перед всеми не стыжусь я говорить о нем. И не стыдно мне сказать тебе перед всеми, что я люблю его.

Тингол стиснул кулаки. Его красивое лицо полыхнуло гневом - подданные опускали головы, чтобы не встретиться с непереносимо-пронзительным взглядом короля. Она всегда страшилась гнева отца, но теперь первым отвел глаза - он.

· Я убью его, - выдохнул король. - Тварь смертная, грязный человечишко! И его грубые руки касались тебя! Великие Валар, какой позор! Какое унижение! Уж лучше бы Враг встречался с тобой, чем он! Да он и есть отродье Врага! Найти его! С собаками ищите и приволоките мне сюда эту дрянь!

· Отец! - крикнула Лютиэнь. - Клянусь - тронь его, и перед троном

Короля Мира я отрекусь от родства с тобой!

· Что?.. - задохнулся Тингол, но рука Мелиан легла на его руку.

· Ты не прав, - спокойно сказала она. - К чему позорить себя недостойной благородного повелителя охотой на человека - не простого человека, из славного рода! Дай слово государя, что не погубишь его, и призови его на свой суд. Ты - король в своей земле, так будь же справедлив. И помни - он прошел беспрепятственно через Венец Заклятий. Та судьба, что ведет его, не в моей руке.

Тингол опустил голову. Долго молчал; наконец, сказал глухо:

· Да будет так. Я не трону его. Приведите его сюда - хоть силой!

Лютиэнь сама привела его - как почетного гостя, как эльфийского короля или принца. Но блеск двора Тингола сразил Берена, и он стоял - побледневший, ошеломленный, - под презрительными взглядами эльфийской знати. «И этот - посмел коснуться руки дочери моей? - с горькой насмешкой думал Тингол. - Неужели же он не будет наказан за это?»

· Кто ты таков, Смертный, что смел непрошенным прийти сюда? Как смел ты пробраться сюда, словно вор?

Лютиэнь заговорила, пытаясь защитить Берена:

· Это Берен, сын Бараира, и его род...

· Пусть говорит Берен! Пусть ответит он, что нужно здесь злосчастному

Смертному, что заставило его покинуть свою землю и прийти сюда. Не заказан ли путь в Дориат таким, как он? Или думает он, что я не покараю его за безумную дерзость? Пусть ответит он, зачем явился!

· Я явился, - подчеркнул Берен, - потому, что меня привела моя судьба; немногие даже и среди Элдар смогли бы перенести то, что выпало на мою долю. И здесь нашел я то, на что не смел и надеяться, но что ныне не уступлю я никому, то, что драгоценнее злата и алмазов. И ни камень, ни сталь, ни пламя Моргота, ни вся мощь Эльфийских королевств не остановят меня, не заставят отказаться от этого сокровища. Ибо нет среди Детей Арды никого прекраснее Лютиэнь.

Мелиан едва успела взять супруга за руку: он готов был зарубить Берена на месте, но заговорил медленно и спокойно, хотя жуть наводил этот спокойный голос:

· Трижды заслужил ты смерть этими словами; и смерть настигла бы тебя, не дай я клятвы. И ныне я сожалею о ней, жалкий Смертный, проползший в Дориат, как змея, подобно прислужникам Моргота!

Гнев ожег Берена; он заговорил - сначала тихо, со сдержанной яростью, затем все громче, и показалось - он вдруг стал выше ростом, а гневное сияние его глаз не мог выносить даже Тингол.

· Смертью грозишь мне? Я слишком часто видел ее ближе, чем тебя, король. Казни меня, если это позволит твоя честь! Но не смей оскорблять меня! Видишь это кольцо? Король Финрод на поле боя вручил его моему отцу - жалкому Смертному! - который бился за вас, бессмертных. И оно дает мне право не только говорить так с тобой, благоденствующим здесь, в кольце чар, но и требовать у тебя ответа за оскорбление! Мы, люди, слишком часто льем кровь в боях с Врагом, не только защищая себя, но и оплачивая своими жизнями ваше бессмертное спокойствие. И никому, будь это даже Эльфийский король, не позволю я называть меня прислужником Врага!

Мелиан склонилась к супругу и что-то прошептала. Тингол перевел взгляд на Лютиэнь, потом снова обратился к Берену:

· Я вижу это кольцо, сын Бараира. Вижу я также и то, что ты горд, и что почитаешь себя могучим воином. Но деяния отца не оплатят просьбы сына, и, служи он даже мне самому, это не дало бы тебе права требовать руки дочери моей, как сделал ты это ныне. Слушай же! я тоже желаю иметь драгоценность - ту драгоценность, путь к которой преграждают камень, сталь и пламя Моргота; я желаю обладать этим камнем, пусть даже вся мощь Эльфийских королевств обратится против меня. Ныне слышал я, что такие препятствия не страшат тебя. Так иди же! Добудь своей рукой Сильмарилл из венца Моргота, и лишь тогда Лютиэнь вложит свою руку в твою, если пожелает этого. Лишь тогда ты получишь мое сокровище; и, пусть даже судьба Арды заключена в Сильмариллах, цена будет невелика!

Берен рассмеялся - зло и горько:

· Дешево же эльфийские короли продают своих дочерей - за драгоценные безделушки! Что же, да будет так. Я вернусь, король, и в руке моей будет Сильмарилл из Железного Венца. И знай: не в последний раз видишь ты Берена, сына Бараира!

...Он уже почти жалел о данном в запальчивости обещании. Тогда, перед троном Тингола, он был уверен в том, что сможет исполнить все. Теперь мысль о походе в Ангбанд почти пугала его. Оставалась только одна надежда. Финрод. Берен убеждал себя, что государь Нарготронда не откажет ему. Не позволял себе усомниться в этом ни на минуту - но не мог забыть слова Тингола... И все же - шел.

С каждым шагом все явственнее становилось ощущение чужих настороженных взглядов; он чувствовал почти звериным чутьем, что за ним следят. И тогда, остановившись, он поднял руку с ярко сверкавшим в солнечных лучах кольцом и крикнул:

· Я Берен, сын Бараира и друг государя Финрода Фелагунда! Я хочу видеть короля!..

·...Государь, выслушай меня...

Берен говорил долго. Он рассказал обо всем: и о гибели отца, и о своих бесконечных скитаниях, и о Дориате... Финрод молчал; казалось, он вовсе не слушает Человека, мысли его были где-то далеко. И Берен понял: надежды больше нет.

· Государь мой Финрод Фелагунд, - тяжело и горько вымолвил Берен, - деяния отца не оплатят просьбы сына. В этом Тингол был прав. Ты клялся моему отцу, не мне. Вот твое кольцо, государь; я возвращаю знак клятвы. Верю, слово твое тверже стали и адаманта...

· И я сдержу его, Берен, сын Бараира, - неожиданно решительно сказал

Финрод.

· Нет, государь! Тингол послал на смерть меня.

Финрод улыбнулся печально:

· Мне тоже ведома любовь, Берен. И потому - я иду с тобой.

...И говорил Финрод перед народом своим о клятве своей, о деяниях Бараира и о Берене. Тогда поднялся Келегорм, что с братом своим Куруфином жил в то время среди Элдар Нарготронда, и обнажил меч; и так говорил он:

· Ни закон, ни приязнь, ни чары, ни силы Тьмы - ничто не защитит от ненависти сынов Феанаро того, кто добудет Сильмарилл и пожелает сохранить его, будь то друг или враг, демон Моргота, Элда или сын Человеческий. Ибо лишь род Феанаро вправе обладать Сильмариллами во веки веков!

И когда умолк он, заговорил Куруфин. И предрекал он великую войну, и падение Нарготронда, буде найдется среди Элдар тот, кто поможет Смертному. И те, кто помнил пламенную речь Феанаро пред народом Нолдор, видели в нем истинного сына Огненной Души; и многих склонил он на свою сторону.

Тогда снял Финрод серебряный венец свой и швырнул его наземь.

· Ныне вы нарушили клятву верности своему королю, - тихо и гневно сказал он, - но свою клятву я сдержу. И если есть среди вас хоть один, чью душу не омрачила тень проклятья Нолдор, я призываю его следовать за мною, дабы не пришлось королю уходить из владений своих, как нищему попрошайке, выброшенному за ворота!..

Десять было их, откликнувшихся на призыв Финрода, и предводителем их был Эдрахил. И серебряный венец Короля Нарготронда принял Ородрет, младший брат Финрода, и клялся хранить его, покуда не возвратится король.

· Финарато...

· Да? - король обернулся - быть может, чуть более резко, чем следовало: так его почти никто не называл. Имя - последнее, что осталось от той, прежней жизни. И если уж Эдрахил обратился к нему так - значит, разговор предстоит серьезный.

· Финарато, я многим обязан тебе. Когда я вернулся... - махнул рукой куда-то на север, - ты принял меня. Ты не спросил, что со мной было. Не спросил, как я выбрался оттуда.

· Я слишком давно знаю тебя, Эдрахил. Я думал - тебе тяжело вспоминать. И потом - я верю тебе.

· Веришь... веришь?! Финарато... - странный у него был взгляд, беспокойный. - Финарато, я ведь - не бежал оттуда!

· Тише, - напряженным голосом проговорил Финрод. - Нас услышат.

· Нас?.. - Эдрахил горько улыбнулся. - Благодарю, мой король. Я должен тебе сказать... Я... там все было по-другому. Совсем по-другому. Я... король, я принес ему клятву.

· Кому - ему?..

Эдрахил снова указал на север.

· Клятву? - раздельно повторил Финрод.

· Финарато, король мой, это совсем не то, что ты думаешь! Я не нарушил верности тебе!..

Он нервно сцеплял и расцеплял пальцы.

«Как тебе рассказать, Финарато, король мой... как рассказать, какие у

него глаза... как объяснить - там все по-иному, по-иному...»

...Он с трудом разлепил веки - перед глазами все плыло, и лицо склонившегося над ним в зыбком мерцании менялось каждое мгновение, окружено было легким радужным ореолом - наверно, именно такими и были лица Айнур... Только глаза он видел очень отчетливо. Ясные глаза - как две горьких звезды. Он плохо понимал, что происходит. Не сознавал ни где он, ни что с ним. Не осознавал даже, что ему больно. Может, потому, что боль была везде. И были эти невероятные глаза. Такие, наверно, только привидеться могут.

Словно издалека до него донесся голос, что-то говоривший на чужом языке. Глубокий красивый голос. Как река. Или в самом деле это река течет - медленная, темная, как черный хрусталь... река...

· Очнулся?

Теперь голос обращался к нему, и язык был - Квэниа, чистый и правильный настолько, что...

Или это Валинор, он - в чертогах Мандоса, и тот, кто склоняется над ним - сам Владыка Судеб... кто знает, каким он видится бесприютной душе... но разве может быть больно... или это - только память о боли, которой уже нет... да, должно быть, она уходит не сразу...

· Намо...

Губы не слушаются. Голоса - нет.

· Лежи. Лежи спокойно.

· Я... умер?..

· Ты не умрешь.

Да, конечно... душа ведь не может умереть... смертно только тело... он уже не умрет... вот и боль уходит...

Он из последних сил удерживался на зыбкой грани сознания, не отводя взгляда от этих глаз, словно пытаясь разглядеть в них свою судьбу, а тьма окутывала его, и эти глаза стали двумя скорбными звездами во тьме - он поднимался к этим звездам - вверх, вверх, словно на крыльях - вверх...

Открыть глаза... как же тяжело открыть глаза...

· Ты очнулся, Элда?

Нет, не тот голос, не тот... И резковатый гортанный выговор - незнакомый.

Человек.

· Что со мной? Где я?

· Ты был тяжело ранен, - участливо пояснил человек. - А где ты... может, сейчас тебе лучше и не знать.

Черноволосый, кареглазый, смуглый. Широкоскулое лицо. Не из Эдайн, это ясно. И одежды - черные.

· Я помню. Был бой, - Эльф нахмурился, пытаясь вспомнить. - Орки.

Потом - какие-то люди. В черном. Потом - вспышка, как молния. Потом... не помню.

· Ты был ранен, - повторил человек. - Тебя подобрали, привезли сюда.

Лечили.

· Значит, я не... умирал?

· Умер бы, - скупо усмехнулся человек. - Во-время успели.

· Кто лечил? Почему? И где я? - допытывался Эльф.

· У вас что, с ранеными по-другому поступают? Хорошо, ну, Аст Ахэ называется место, где ты находишься. И - что?

· Не понимаю. Никогда не слышал.

· Ну да, - на этот раз усмешка вышла горькой, - вы называете иначе.

· И как же?

Человек задумался, потом спросил:

· Хочешь увидеть того, кто тебя лечил?

· Конечно!

«Ну, наконец хоть что-то прояснится!..»

· Идем, - пожал плечами человек. - Думаю, встать ты уже сможешь.

· Скажи хоть, давно я здесь?

· Дней десять... - человек в раздумье потер подбородок. - Может, и не стоит так сразу... ну, да ладно. Пошли.

За одно он готов был поручиться - за то, что никогда здесь не бывал. Люди, попадавшиеся по дороге - все в черном, некоторые - при оружии, - почтительно кланялись его сопровождающему. Высокий ранг, должно быть, или высокий род. По внешности, однако, незаметно. Но где же такое может быть?..

Мысль в голову приходила только одна, но он гнал ее прочь - вздор, даже детям известно, что там - совсем другое... Так что же тогда?..

...Сначала он увидел - глаза, и только потом рассмотрел - лицо. И пришел в ужас. Он не позволял себе верить - но только один мог выглядеть так. Но ведь не может же этого быть!

· Эдрахил?

Тот же голос... Великие Валар, но как же...

Он пошатнулся.

· Сядь.

Он не заметил, кто пододвинул ему резное невысокое кресло; ноги подкосились. Близко-близко - невероятные светлые глаза.

· Узнал? Не надо бы тебе... Так и считал бы меня Владыкой Судеб и думал бы, что все это тебе померещилось.

· Ангамандо... - сдавлено.

· Так вы и называете. Тяжело? Хотел бы уйти отсюда?

Эльф кивнул, потянув ворот рубахи.

· Финарато примет тебя, - задумчиво сказал ясноглазый. - Что ж... взамен я попрошу только об одном.

· Что?.. - Эдрахил не узнавал собственного голоса.

· Ты должен дать клятву не поднимать оружия против Людей Севера.

Против Твердыни.

Эльф замотал головой:

· Я... клянусь, что убью любого Орка...

· Я разве говорил об Орках? - с мягкой настойчивостью перебил ясноглазый. - Я говорил о Людях. О тех, кто тебя спас, кто выходил тебя.

· А... ты? - Эльф и сам точно не знал, о чем спрашивает.

· Я только раны залечил. Я не тороплю; конечно, ты должен обдумать все. Захочешь - останешься. Дашь клятву - иди с миром.

· Остаться... рабом твоим?

Ясноглазый пожал плечами:

· Глупости. Одним из нас.

· Воевать... против... своего народа? Ты понимаешь, что предлагаешь мне?!

· Здесь не только воины. Книжники, целители, менестрели, мастера камня и металла, звездочеты...

«Какая-то ловушка, что ли? Не понимаю...»

· Подумай. Что бы ты ни ответил, за жизнь свою можешь не тревожиться.

И пыток, - усмехнулся криво, - здесь нет.

· Я... подумаю, - трудно выговорил Эльф.

·...Я не нарушил верности тебе! Я клялся не поднимать меча против

Людей и против... Прости. Против - него. Я не смог бы. Даже если бы не было клятвы. Он ведь лечил меня, понимаешь, король... Впрочем, я и сам почти ничего не понимаю. А Орки... я дрался с ними, ты видел сам. Может, я и отступник. А может, мы просто слишком мало знаем. Я думал - он лжет. Не понимал только, зачем; ведь мог убить меня сразу. Или - знаешь ведь, что говорят: чары, воля, подчиненная его воле... А потом как-то вдруг понял - он не лгал, и воля моя свободна. Я не нарушу той клятвы не потому, что околдован: потому, что это было бы подлостью.

· Зачем ты мне это рассказал? - Финрод был в задумчивости. - Ведь мог бы и дальше молчать.

· Ты - мой король. Мы, быть может, идем на смерть, и ты должен знать, кто встанет рядом с тобой в бою.

· Странно... - тихо сказал Финрод; и повторил: - Странно...

· Только... если все же чародейство... Я прошу тебя, Финарато: если ты увидишь, что чужое проснулось во мне - убей меня. Я прошу тебя об этом, пока я - все еще я.

· Обещаю, Эдрахил.

Он так до конца и не понял, что творится. Было только непривычное пугающее ощущение собственной беззащитности, словно он стоял нагой среди ледяного ветра на бескрайней равнине, глядя в лицо безжалостно-красивому в морозной дымке солнцу - бесконечно чужому и страшному. Так было, когда он смотрел в лицо Гортхауэра. Оно было ужасающим не потому, что было отвратительно-уродливо; оно было ужасающе прекрасным - в нем было что-то настолько чужое и непонятное, что Берен не мог отвести от него завороженных глаз - оно притягивало неотвратимо, как огонь манит ночных бабочек. И перед его внутренним взором стояло это розоватое, словно плохо отмытое от крови морозное дымное солнце над метельной равниной, где не было жизни, и почему-то он называл в сердце отстраненный свет этого бледного светила улыбкой бога. Равнодушной улыбкой бога. А глаза его видели - король Финрод, выпрямившись в гордости отчаяния, застыв мертвым изваянием, смотрит прямо в глаза Жестокого. Казалось не было тише тишины в мире, не было молчания пронзительнее. Что-то происходило, что-то незримо клубилось в воздухе, и никто не мог пошевелиться - ни Орки, ни Эльфы... Видения были немыми и беззвучными, хотя он ощущал их вкус и запах, тепло и лед...

...Кровь хлынула на белый, извечно белый снег, и улыбка бога исказилась непереносимой болью и гневом. И далеко-далеко запели глухие низкие голоса - скорбно и протяжно, и стон как тень взвился над хаосом, и вставала страшная, жестокая красота, выше Черного и Белого. Черными крылами Ночь скорбно обняла мир, и солнце стало алым углем, окровавленным сердцем неба. И дивной красоты Песнь слила воедино Алое, Белое и Черное, и была она полна такой пронзительной тоски и скорби, что Берен потерял всякое представление о том, где он. В ночи исчезло все, и Песнь забилась ясной звездой... Как во сне он увидел среди клочьев расползающегося бреда - медленно-медленно падает Финрод, и бессильно опускает голову и так же медленно, бесконечно роняет руки Жестокий. И крылья Ночи обняли Берена.

...Холодный промозглый мрак подземелья, едва рассеиваемый светом чадящего светильника. Они все были здесь - и Финрод, и Эльфы, и он сам - Берен сын Бараира. Беспомощные, прикованные длинными цепями к стене, в кандалах. Тяжелый воздух давил на грудь. Мир кончался здесь. Не было больше ничего и никого. И все это бред - и Сильмарилл, и отчаянная клятва... И ее - нет, потому что нет Песни. Есть только ожидание смерти. Обреченность без надежды.

Иногда откуда-то, вслед за мерзким скрипом ржавой двери, появлялся Орк и приносил какую-то еду - Берен не помнил, что именно. Помнил только, что Финрод отказывался от доброй половины своей доли. Говорил, Эльфы лучше переносят голод, чем люди. Но Берен уже не понимал, зачем жить...

Временами приходил другой Орк - Берен сначала принял его за оборотня, тот был в шлеме наподобие волчьей оскаленной головы со зловещими карбункулами в глазницах. Он уводил одного из пленников. Назад не возвращался никто. И глухо тогда стонал король Финрод, и кусал губы Берен.

· Эдрахил. Выслушай меня. Мне нужно, чтобы ты рассказал о цели вашего пути.

· Ты ошибся, Жестокий: я не предатель.

· Подумай: я обещаю тебе свободу, если ты...

· Мне - поверить твоим обещаниям?! После того, как ты убил моих братьев?

Гортхауэр невесело усмехнулся:

· Все они живы. Этот закон и я не могу преступить. Ты их увидишь.

· Да - в чертогах Мандоса!

· Тебя я отпустил бы и так - в память о том, что...

Эдрахил горько рассмеялся.

· Послушай, но ведь ты же поверил ему - почему же не хочешь поверить мне?

Эльф умолк, а потом, глядя в глаза Майя, раздельно проговорил:

· Потому, что он - такой же, как мы. А ты - ты оборотень.

Их осталось двое. И Берен знал, что следующий - он. И тогда он, наконец, нарушил молчание:

· Прости меня, король. Из-за меня все это случилось, и кровь твоих воинов на мне. Я был заносчивым мальчишкой. Как капризный ребенок, потребовал от тебя исполнения моего желания. Исполнения клятвы, которую дал не ты. Не кори меня - я и так казню себя все время. Прости меня.

Голос короля после долгого молчания был глухим и каким-то чужим:

· Не терзай себя, друг. Это я виноват. Ведь ты же не знаешь, почему я согласился идти с тобой. Из-за моей самонадеянности мы попали в ловушку. Всех погубил...

А потом снова пришел Орк. Что-то оборвалось внутри у Берена. Пока Орк возился с его ошейником, Берен словно ощутил кожей угольно-раскаленный взгляд короля.

Он не понял, что произошло. Орк и Финрод катались по грязному полу, рыча как звери, и обрывок цепи волочился за королем. Орк истошно орал и бил короля ножом, бил уже конвульсивно - тот захлестнул его шею цепью своих кандалов, и вдруг, словно волк, чувствуя, что теряет силы, вцепился зубами в горло Орка. Тот тонко взвизгнул и, немного подергавшись, затих. Берен, оцепенев, смотрел на перемазанное кровью лицо короля, в его глаза, горящие, как у дикого зверя, и ужас заполнял его сердце - Финрод сам сейчас был похож на Орка. Но это длилось лишь мгновение. Финрод подполз к Берену и упал головой ему на колени. Он дышал тяжело, давясь кровью.

· Ухожу... не хочу, но... я должен... обречен... Я бессмертен... ты... прости... Постарайся... жить...

Бессвязны были его слова, но Берен понял.

Он был слаб. Он мог только одно - почти шепотом петь ту Песнь, что

пела в его видении окровавленная Ночь, и он пел, не понимая, откуда идут слова, держа на коленях голову умирающего короля. Так умер король Финрод, благороднейший из королей Нолдор. Умер в вонючей грязной темнице, на скользких холодных плитах, в цепях, словно раб. И не народ его оплакал своего владыку, а безвестный еще смертный, обреченный сдохнуть в гнилой дыре темницы. И плакал он, и пел, уходя в Песнь, чтобы не вернуться.

И тогда другая песнь снизошла во Тьму из Света. И, погружаясь в беспамятство, Берен понял, что - возвращается.

С недавних пор остров Тол-ин-Гаурхот стал мрачной темницей даже для его жуткого хозяина. Людей здесь больше не оставалось - вернувшись последний раз из Аст Ахэ, Гортхауэр под разными предлогами разослал отряды. Теперь здесь были только Орки и волки. Первые старались не попадаться на глаза без необходимости. А с волками Майя издревле водил дружбу, еще с той поры, когда именно эти звери привели к нему Мелькора. Когда Майя уже совсем отчаялся и был готов вернуться в Валинор... Гортхауэр стиснул зубы и глухо застонал. И все-таки Учитель был прав. Нет ему места в Арде - не творец, разрушитель. Один раз его простили. Теперь... Нет. Нельзя же постоянно считать себя виноватым, нельзя... Люди хоть убить себя могут... Нет, хватит. Пусть будет что будет. Да, был неправ, сказав правду. Но просить прощения - нет. Просто нет смысла. Он простит, но легче-то разве будет? Так пусть все идет само собой. Майя Гортхауэр больше не существует. Есть Жестокий, ненавистный всем. И себе тоже. Что же, остается одно - выполнять свой долг и получить свое воздаяние ото всех... Теперь - настоящее одиночество. «Что же мы делаем с тобой, Учитель? Почему всегда между нами разлад? Почему я всегда делаю что-то не так...» Да нет, не все. Долг воина выполнял, и воистину, не было военачальника лучше его. «И это все... Я способен лишь на дела крови и разрушения... Пусть. Даже если прикажет - я не стану другим. Я это я, и меняться не стану даже в угоду ему. О, что же я делаю, я уговариваю себя... Знал бы кто - на брюхе приползти хотел бы, умолять о прощении... Но ведь я не буду каяться. Нет. Пусть это гордыня, да только все остальное уже перегорело...»

Он вздрогнул от внезапного шума и инстинктивно схватился за меч. Но это был волк Драуглуин со страшной рваной раной на горле. Желтые, налитые кровью глаза встретились с глазами Майя, и тот прочел предсмертные мысли волка. Красивая девушка на мосту... Огромный волкодав в золотом ошейнике... Так. Он узнал - это дочь Тингола. Майя осторожно погладил по голове волка. Пусть уснет - так легче умирать.

Мысли быстро проносились в его голове, пока он почти бегом шел к выходу. Пустые коридоры полнились эхом его шагов. Казалось, он здесь совсем один. Мысли были четкими и холодными, как и его спокойный гнев. Он был Жестоким, но жестокость его была тоже холодной и спокойной.

«Дочь Тингола. Если верны сведения, она пришла сюда за этим человеком, что сопровождал Финрода. Ну вот и случай. Если она будет у меня, они мне все расскажут. Странно. Раньше я взглядом мог заставить любого говорить... Неужели я стал столь слабым? Или жестокость моя выжгла все? Довольно! Нет! Пусть все трое предстанут перед Учителем. Она слишком ценная добыча. Если он сам возвратит дочь Тинголу, и с почетом, то Нолдор придется распроститься с надеждами на общий союз Эльфов. Да. Пусть судит всех троих он. Довольно с них. Но пес сдохнет...»

Солнечный свет почти ослепил его, и он инстинктивно закрыл глаза ладонью. А затем он увидел Лютиэнь. «И как мне с ней заговорить? Лучше бы кто другой... кто, здесь только Орки и волки...» Еще несколько шагов... Глаза в глаза. «Этого не может быть... Бред. Не-смотри-ей-в-глаза. Ты Жестокий. Не-смей-отпускать-себя-не-смей...»

Дата добавления: 2015-09-03