Интеллигенция и повседневность

Постоянное "грехопадение" интеллигенции, несоблюдение ею же созданных условий игры в иную реальность, погруженность в быт оказываются социально значимыми в период кризиса. Если в "нормальные", относительно стабильные периоды за интеллигенцией закрепляются область небытия, окраины социума, то в экстраординарный период предметом обсуждения оказываются "слишком человеческие", земные подробности ее бытия. Интеллигенции вменяется в вину неспособность к идейному лидерству, склонность к соглашательству, неспособность оторваться от житейских реалий. Так вытеснение области бытия интеллигенции за пределы реальности дополняется еще одним механизмом социальной изоляции, средством нейтрализовать ее опасное влияние ее же руками, критикой ее эмпирического бытия с точки зрения ею же сконструированного идеала. Как правило, отдельные представители интеллигенции не являются его живым воплощением.

Критика "мещанства", буржуазности интеллигенции, ее подверженности человеческим слабостям, несовместимым с "всечеловечностью", - излюбленный способ самоосмеяния от "веховцев" до современных авторов. Интеллигенция постоянно стремится подменить революцию нравственную революцией сексуальной, - писали С.Франк, А.Изгоев и другие авторы "Вех"; борьбу за демократические права - борьбой против социального порядка, планомерную работу - неоправданным риском. Интеллигент, считают его недоброжелатели, не может забыть себя ради цели всеобщего благоденствия, скорее, он свои личные драмы превращает в драмы мировой истории, не под-

чиняет свое маленькое "я" высшим ценностям, а стремится увековечить свои слабости, утверждая их "родовой", общечеловеческий характер. Так, индивидуальные особенности характера Ж.-Ж.Руссо, его постоянные колебания между эмоциями и дискурсом, между разумом и безумием стали источником реального революционного безумия: социальный безумец Робеспьер - порождение любования своим "личным" безумием Руссо.

В своей ранней работе "Мещанство и индивидуализм" А.В.Луначарский считает "мещанство", буржуазность родовой характеристикой интеллигенции. Хотя индивидуалистические пристрастия интеллигенции внешне разительно отличаются от "эталонного" мещанства, дело лишь в многоликости этого феномена. Мещанство, говоря современным языком, это ценностная ориентация не на "быть", а на "иметь", индивидуалистически-гедонистическая ориентация, на одном полюсе которой - условно-договорные отношения с окружающим, дух соглашательства, на другом - ультраиндивидуализм, непомерное расширение сферы собственного "я", агрессивный дух.

Подобного рода аргументы звучат и в наши дни. По мнению В.Ф.Кормера, за прошедшее время интеллигенция не только не изжила, но и сгустила, сконцентрировала, любовно культивировала в себе качества двойственности, буржуазности, эклектизма, гедонизма, эстетизма, доведя их до "типа бытия" [1]. Тяга к благополучию сопровождается оппозицией по отношению к власти, гедонистические ориентации - электрическим спиритуализмом, "ставкой на Бога". Интеллигенцией попеременно овладевает то дух химеры, то дух рутины, что лишает ее деятельного импульса, делает ее бытие болезненным и призрачным, "клиническим". Настроение это выражено в стихотворной строке: "Мы - дети полдорог, нам имя - полдорожье" (А.Вознесенский. "Предсмертная песнь Розанова"). Другими словами, тип бытия интеллигенции, определяемый содержанием ее деятельности, отделяет ее от ею же провозглашаемых идеалов, такое широко распространенное заведомое принижение образа интеллигенции не случайно. Вполне естественное расхождение "должного" и "сущего" становится объектом пристального внимания и широкого обсуждения, интеллигенция существует в

атмосфере подозрения. Это отношение к ней можно назвать "техникой социальной безопасности", не допускающей безоговорочного овладения массовым сознанием теми разноречивыми и соблазнительными идеями, которые постоянно генерируют "люди духа". Косвенная критика идей, рожденных в сознании интеллигенции, путем прямой критики их носителей - прием крайне эффективный в сфере повседневности.

1 Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура. // Вопросы философии. 1989. №9. С. 10.

Созидателю воображаемых миров представляется естественным стать конструктором этого, реального мира. И в самом деле, множество "одержимых духом" устремились в политическую борьбу, стали разрушителями старого и строителями нового. Но сохранили ли они при этом свою принадлежность к невидимому ордену интеллигенции? Известно, что ничто великое не рождается без страсти. Но страсть, пристрастность - всегда односторонность и ограниченность. Сущность величия социальных лидеров в том, писал известный культуролог первой половины XX столетия Т.Лессинг, что "шоры заставляют взгляд идти только в одном направлении, по которому двигают незначительную массу апперцепции с величайшей душевной энергией и интенсивностью". Величие интеллигенции в ином - "в множестве и многообразии точек зрения, в многосторонности и одинаковой оправданности интереса и в бесконечной широте способности адаптации и понимания" [1].

1 Лессинг Т. Ницше. Шопенгауэр, Вагнер. // Культурология XX век: Антология. М., 1995. С. 402.

В эпоху катаклизмов, когда разрушаются устойчивые смысловые структуры жизненного мира, интеллигенция из творца иной, запредельной действительности превращается в охранителя жизненных устоев, конструктора смысложизнен-ной сферы. Эту свою функцию интеллигенция осуществляет различными способами: поэтизируя повседневность (М.Метерлинк, Р.-М.Рильке, Ю.Олеша), обнажая ее трагический смысл в экзистенциальной интуиции играя с ней в "митьковской" культуре. Повседневность - отнюдь не альтернатива бытию интеллигенции, это область, где она находится "у себя". Повседневность оказывается и одной из основных форм бытий-ности интеллигенции, и одним из ее величайших соблазнов. Творческое сознание интеллигента и обыденное сознание человека повседневности обнаруживают удивительное сходство. С одной стороны - универсальная надбытийственность с ее

двойственностью, с другой - ситуативность и раздробленность, несобранность повседневности, в которой возможно все, она спокойно "впускает в себя" чудо. С одной стороны - обращение к символу как к окну в вечность, как к пути к абсолюту, с другой - символ есть составная часть повседневности, средство безболезненно приписать себя к абсолюту. Творческая свобода как форма осуществления "космоса духа" обнаруживает определенное сходство с кажущейся легкостью, вневременностью жизни и повседневности. Интеллигенция может быть всем, и повседневность также допускает любое.

Повседневность - это то, что происходит каждодневно, это жизнь, лишенная векторности, смыслового единства, распадающаяся на отдельные ситуации. Человек повседневности - это человек витальный, у него отсутствует интерес к окружающему вне соотнесенности с его интересами, его собственное "я" представляется ему непроницаемым для анализа, его рефлексия не выходит за пределы фиксации стандартных житейских ситуаций. Объективный мир не обладает для "я" какой-то определенной структурой, он может быть текуч, изменчив, может быть стабилен, если эта стабильность оказывается условием удовлетворения витальных потребностей. Однако доминирующее витальное начало камуфлируется, подделывается под иные, социально признанные типы потребностей. Легкость таких переодеваний обусловлена тем, что человеку повседневности безразличны одежды, в которые переодевается его "я". Тяга к постоянству удовлетворения потребностей может осознаваться как идеализация прошлого, как тяготение к традиционному укладу жизни, как политический консерватизм. Но это лишь символы стремления к постоянству реализации своего основного жизненного отношения. В равной степени такой мир может быть дан сознанию в эстетической оболочке (апология хаоса как цветущего беспорядка жизни), в форме квазинравственной мудрости (" все принять и все простить"). Мир как бы "втягивается" вчеловека, который не дает ему предстать в независимом обличье. В силу аморфности субъект-объектного отношения открывается возможность переноса этого "витально-заинтересованного" отношения на предметы, никак с ним не связанные; человек как бы приписывает себя к миру вещей с помощью знака. Современная магия, опирающаяся на изначальную нерасчлененность повседневности, делает человека причастным миру искусства,

философии, религии, политики. Она закрепляет мое бытие в мире, умножает меня в мире, помогает бороться с небытием. Она позволяет прикоснуться к миру универсальных ценностей, позволяет "быть всем", не рискуя ничем. Вещи восполняют нехватку реальности, "бесконечно-систематический процесс потребления проистекает из несбывшегося императива целостности, лежащего в глубине жизненного проекта" [1].

1 Водрийяр Ж. Система вещей. М., 1995. С. 168.

Одновременно повседневность - сфера крушения желаний и надежд, сфера индивидуальных решений и выборов. Повседневность - пространство, где слово претворяется в дело, сфера смысловой интеграции личности. "Новая" повседневность, повседневность кризисного состояния общества - это разрушение привычных способов "приписывания" себя к вечности, это состояние знакового хаоса, в условиях которого совершается покушение на многослойность повседневности, ее полисемантизм, в котором находит убежище и аутсайдер, и уставший быть "наедине со всеми" политический лидер. По существу, покушение на повседневность - это покушение на зону личностного бытия. Ситуативность, мозаичность повседневности открывает возможность жизнетворчества и одновременно позволяет следовать по накатанной жизненной колее. Лишить повседневность полисемантизма, свести ее смысловую основу к единому знаменателю - значит разрушить область индивидуальных решений и выборов, область рождения личности. Но именно в переходные периоды осуществляется экспансия официальной идеологии в зону бытия личности. Примером тому могут служить идеи экономического универсализма, столь широко пропагандируемые ныне, и возникшая на их основе модель "экономического человека".

Стабильность предпочтений наряду с принципом максимизации выгод в рамках экономической модели человека становится основополагающим принципом. Идея предпринимательства как идея изобретательства, риска исключительно в сфере "средств" завладевает всей жизнью человека. Экономический риск оказывается единственным жизненным риском. Творческая сторона бытия личности локализируется лишь в сфере средств. Нормативность личностного бытия сконцентрирована в смысложизненной области, которая утрачивает свою хаотичность и целиком укладывается в модель успеха. "Экономический" человек покушается на повседневность как сферу первоначального хаоса, предбытия, сферу рождения личности, впуская в мир витального человека целевое отношение.

Миссия интеллигенции по отношению к "новой повседневности", как ни парадоксально это звучит, - "охрана" повседневности как зоны культурного творчества. Только сохранив за собой право быть мелочным, тщеславным, легковерным и забывчивым, человек может осмыслить эти качества и научиться их преодолевать. Дверь в мир фантазии, творчества открывается тому, кто ищет выход из привычного мира обыденности. Интеллигент делает свою жизнь "опытной площадкой " культуры - он ставит эксперимент на самой себе, пытаясь осмыслить повседневность, преодолеть ее и одновременно - жить в ней. Принципиальную двойственность повседневности нельзя преодолеть, ее можно осмыслить, ее можно "обыграть", в ней можно погибнуть, но ее нельзя отменить. Поэтому обвинение интеллигенции в половинчатости, в духовном двойничестве, строго говоря, не по адресу. Двойственность интеллигентского сознания - это героическая попытка освоения антиномичности жизни, это попытка рефлексии, далекая от рассудочности, осуществляемая в форме иронии, эстетико-игрового отношения, в символических формах. Другое дело, что повседневность - особый предмет, прикоснувшись к которому сознание приобретает его черты. Сознание интеллигенции - это отстраненность от повседневности и вовлеченность в нее, это попытка прожить, "проиграть" повседневность в системе социального целого, освоить все социальное пространство, испытать способность ее сопротивляемости декларируемым социальным задачам, выявить ее социальную ценность сферы рождения личностных смыслов. Интеллигенция оказывается полномочным представителем личности в социуме и носителем социальных норм, культурных образцов в мире повседневности.

Дата добавления: 2015-09-03