Страстная неделя перед Пасхой

Москва (гл. 29, ч. 2) Ершалаим (гл. 25, ч. 2)

Явление Воланда на Патриарших прудах	Явление Воланда в Ершалаиме у Понтия Пилата
Спор Воланда с Берлиозом	Спор Понтия Пилата с Иешуа
Великий бал у Сатаны	Веселье в честь древнееврейской Пасхи
Воскрешение романа Мастера	Левий Матвей берет пергамент у Пилата для будущего Евангелия
Евангелист Мастер	Евангелист Левий Матвей
Наказание Алоизия Могарыча	Возмездие Иуде

Всего 4 дня прожил Воланд в Москве. Появился он на Патриарших прудах не случайно. Своё имя пруды получили от Патриаршей слободы, которая находилась здесь в средние века. В послереволюционной Москве к 20-м годам само название- Патриаршьи -звучало горькой насмешкой, ибо рядом не было ни одной действующей церкви. Т.е. Сатана появился там, где были уничтожены господние храмы, и появился он на голос богохульства.

Булгаков стремится доказать подлинность московского визита Сатаны. Сатаниана чётко вписывается в быт 20-х годов и личный опыт автора. Эти 4 дня наполнены бытовыми реалиями, список которых можно довести до сотни. У Б. всякие бухгалтеры, писатели и пр. в деле изобретения различных версий, объяснений чудес (взятки, обмен квартир и т.п.) могут потягаться с нечистой силой. В романе ненавязчиво проступают приметы 1937 года. (Исчезновение людей из нехорошей квартиры № 50. При встрече с врачами Иван Бездомный произносит: «Здорово, вредитель». Деньги подбрасываются «врагами». Милиция разыскивает Воланда, и в Армавире к ней принесли кота со связанными зелёным галстуком лапками (зелёный галстук носил Ежов в парадные дни).

Роман перенасыщен превратностями литературной жизни Москвы 20-х годов: в поэте Иване Николаевиче Поныреве легко угадывается Демьян Бедный, автор «Евангелия от Демьяна», и в то же время в его образе просматриваются черты А.Безыменского… В романе нет традиционных прототипов, а есть «свободные ассоциации». (поэт Рюхин перерастает породившего его Маяковского, а И.Бездомный оказывается то в роли Чацкого, попадая с «корабля на бал», а с бала в сумасшедший дом, то в роли сказочного Ивана (дурачка, царевича?), а то напоминает своей рваной «толстовкой» и обезображенным лицом самого Иешуа. Иудины «тридцать тетрадрахм» то и дело всплывают в реальной московской жизни (именно такую сумму пытается заплатить за визит к профессору смертельно больной Андрей Фокич), два пятисвечия одинаково ярко высвечивают и казнь в Ершалаиме, и бал в «Грибоедове». В сложной системе кривых зеркал реальное и нереальное, подлинное и отражение меняются местами, и в подобном вывернутом мире дьявольские силы действуют заодно с силами Света, чётко очерчивают сферу своей деятельности, и не идут ни в какое сравнение с бесовскими выходками «земных пилатов».

Воланд – главное действующее лицо в образной системе романа, пришёл как бы из средневековой немецкой легенды. Сатана без устали сеет соблазны, разрушения, зло. Но булгаковский Воланд – нечто привлекательное, обладает мрачным обаянием. Кот Бегемот, Азазелло, Коровьев – вся нечисть показана в человеческом ключе, но самый привлекательный – Воланд, не то, что Мефистофель у Гёте. Он гораздо ближе Фаусту (познать всю низость и всё величие). В Воланде Булгакова угадывается мотив деяния, протеста против застоя, рутины.

Традиционный Сатана призван выполнять 2 задачи: побуждать человека на злые деяния и наказывать человека за содеянное. Булгаковский Воланд - иное. Ему не надо было возбуждать злые деяния, они (люди) и так уже нагрешили, жутко свинячат. Но Воланд не является злым началом. Он возвращает рукопись Мастеру и всего лишь смеётся над вожделениями людей (устраивает им денежный дождь и убеждается, что всё в мире остаётся прежним).

Но зло существует, и по мысли Б., имеет земное начало, а не демоническое, и воплощено в человеке (Понтий Пилат). Понтий Пилат не лишён тонкого ума, проведя день с философом Иешуа, полюбил его, захотел спасти, но взамен потребовал отказаться от учения, от истины.

Истина – это надличностное, надчеловеческое проявление духа, это сам Бог, а правда – земное проявление истины, по мысли Иешуа.

По мнению же Пилата, царство истины никогда не наступит на земле, и он советует Иешуа хотя бы на словах отказаться от учения, от истины, но Иешуа непреклонен. И Пилат вынужден произнести приговор. Правда, Пилат пытается облегчить участь казнимого (прислужник добивает копьём), наказывает Иуду. Но страшное зло свершилось, и наказание Пилату – постоянно болит голова (больная совесть)

В наши дни главный герой – Мастер. Мастер – это Иешуа наших дней. Мастер – это и сам Булгаков, его судьба. (У Б. отрицательных рецензий было 298). Мастер в 30-е годы болеет традиционной болезнью – тоской, ностальгией по справедливым, чистым, гармоническим отношениям между людьми. Он не в состоянии вылечиться от ностальгии и уходит из жизни. Смерть его дана в двух ключах: реально-бытовом (скончался от сердечного приступа в клинике Стравинского) и условно-фантастическом – принимает из рук Азазелло зелье вместе с Маргаритой и уходят из жизни в мир потусторонний.

Но Мастер это и не автор. Сам Б. жил по иным этическим меркам: писатель должен быть стойким, как бы ни было ему трудно, без этого литературы не существует. За Мастером нет никакой вины, и поэтому его тема – не тема искупления. Но тем не менее Мастеру уготован покой, но не свет. Эта неполнота награды особенно остро выражена в последней редакции: «Он не заслужил света, он заслужил покой, - говорит Левий Матвей. Почему же Мастер не заслужил света? Потому ли, что не совершил подвига служения добру, как Иешуа Га-Ноцри? Или потому, что помощи и защиты искал у дьявола? Может быть потому, что любил женщину, принадлежавшую другому? («Не желай жены ближнего твоего»). Он был мастер, а не герой. Но был ли нужен свет мастеру? Что делать мастеру в «голом свете»?

В самом последнем слое правки, на той же продиктованной под конец жизни странице, где Левий Матвей говорит о том, что Мастер не заслужил света, грозно звучит монолог Воланда: «…Что бы делало твоё добро, если бы не существовало зло, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени?.. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?»

Мастер получает именно то, чего так жаждет, - недостижимую в жизни гармонию. Ту, которой желали и Пушкин («Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…) и Лермонтов («Я б хотел свободы и покоя..»). «Покой» Мастера – на грани света и тьмы, на стыке дня и ночи, там, где горит рассвет и свеча зажигается в сумерках, в нём соединены свет и тьма.

Дата добавления: 2015-08-21