Часть первая 4 страница. - Блядь Чего приперся то, я тебя спрашиваю?

- Язовских.

- Блядь… Чего приперся то, я тебя спрашиваю?

- Да Снежок меня отправил. Завтра я на ИРД первый раз иду. Расскажите, чем вы там занимаетесь, и как все происходит.

Прапор полежал еще с минуту, потом начал неуклюже ворочаться, пока не перевернулся на спину. Икнул, прислушался к ощущениям в организме и заговорил так же тихо и неспешно, как прежде.

- Мероприятия по инженерной разведке дорог общего пользования, а так же железнодорожных линий, являются важнейшей составляющей обеспечения и поддержания мира и стабильности в этой злоебучей республике. Поскольку каждый долбоеб, возомнивший себя воином Аллаха, и получающий за это сдельную плату, спит и видит как бы расхерачить десяток-другой военнослужащих Российской армии с помощью нехитрого безоболочного взрывного устройства, кто-то, а в данном случае - мы с тобой, должны всячески противодействовать этим подлым, преступным поползновениям.

- Весьма вдохновляющее. Как именно бороться станем?

- Ну, на местности завтра оно и так понятно станет, но в общих словах – действуем следующим образом:

Саперы располагаются подковой, подкова движется вдоль дороги рогами вперед. Ведущие в этих рогах идут метрах в 15 – 30 от дороги, насколько позволяет местность, и ищут провода. Следующие пиздуют с отставанием 25 метров, но уже ближе к дороге, практически по канаве ползут и пытаются найти фугас или МОНку[17]. Дальше, опять же с отставанием, идут непосредственно по обочине, смотрят свежие повреждения асфальта. Частенько в последнее время стали в асфальт закладывать. Выдолбят дырочку маленькую, через нее щебенку повытаскают и на ее место килограмм 10 взрывчатого вещества насуют. Но этим всем мои ребята занимаются, это понятно. Ваша задача, в то время как саперы под ноги смотрят, шагать след в след в 10 метрах позади каждого сапера и вертеть ебалом на 367 с половиной градусов, находясь в готовности отразить любое нападение на отряд.

Ну а ты, товарищ сержант, как охуительный Рембо, будешь шагать в 100 метрах впереди отряда и одним своим видом вселять ужас в сердца сидящих в засаде террористов. И заодно – останавливать и бегло осматривать следующие навстречу автомобили.

- Нихуясибе!

- Да не сцы, меняться будем время от времени. Завтра, так уж и быть – замыкающим пойдешь, а то, чего доброго, - обдрищешь от избытка воинской доблести всю дорогу, а нам потом по говну твоему скользить…

Погода с каждым днем становилась все более мерзкой.

Уж не знаю, чем я мог приглянуться Легкоступову, однако в ИРД я стал ходить едва ли не через день. Обстоятельство данное не радовало особо ни меня, ни бойцов моего отделения. Рад был только Петрович, механик водитель нашего броневика. Отчасти потому, что реже пересекался со 103им - главным батальонным механизатором, но в основном оттого, что частые выезды позволяли ему списывать и реализовывать большое количество дизельного топлива.

Понаблюдав с неделю за работой саперов, я лишился большей части романтического представления об этой военной специальности. Хотя, вполне возможно – виновата здесь была специфика работы на данной местности.

Да, они имели с собой миноискатели, но эти приборы ехали в машине. Саперы несли с собой только шесты с металлическими щупами на концах, и иногда, по ведомым только им причинам лениво ковырялись ими в земле. В движении смотрели они не себе под ноги, а далеко вперед, и, замечая на пути что-либо мало-мальски подозрительное, просто расстреливали объект из автомата. Или из подствольников (вот почему Снегов интересовался моими навыками в обращении с ГПшкой). Иногда, в тех случаях, когда на дороге обнаруживался уж слишком страшная штуковина, вроде мешка строительного мусора или брошенного автомобиля, - останавливались метрах в ста пятидесяти, разворачивали идущую в хвосте отряда на ЗиЛе ЗУшку[18], и одним пинком по педали спуска разваливали подозрительный объект на атомы.

Работа у них была тяжелая и нервная. Тяжелая – потому что проходили они как минимум 12 километров в день, в любую погоду. Кроме бронежилета и оружия таскали на себе еще и увесистый шлем. Ну а то, что нервная – так это я по себе мерил. Саперы же, все как на подбор, вид имели вполне флегматичный, резких и наобдуманных движений не совершали никогда, и в беседе были спокойны и рассудительны.

- Товарищ прапорщик, удовлетворите мое любопытство – зачем вы такие панамки лютые носите? – завел я беседу с Легкоступовым на привале, - в этом шлеме килограмма три веса, не меньше? А снайпера вражеские, насколько я знаю – не имеют обыкновения в голову стрелять.

- Тут, Яга, расчет на другое. Если снайперская пуля в эту, как ты говоришь – панамку, прилетит, - то головушка непременно от остального организма отвалится. А вот если под взрывную волну попадешь – то вероятность того, что мозг твой в кисель превратится, несколько снижается.

- Ну а остальной организм как же?

- Что-то, я смотрю – настроения у вас какие-то панические, товарищ сержант. Хуй бы с ним, с остальным организмом. Полевая медицина творит чудеса! Хотя и здесь хитрости свои есть. Вот ты думаешь, мы в кедах ходим - это мода у одноразовых такая? Нет, не мода. Ебал бы я в рот - по местным грязным буеракам в кедах шнырять.

- А в чем же смысл тогда?

- А смысл, Яга, в том, что еще в первой половине неумолимо заканчивающегося века, в период начала масштабного применения легких безоболочных противопехотных мин, была замечена одна любопытная деталь: а именно – характер взрывной травмы от однотипного боеприпаса сильно зависит от обуви. Если тебя в сапогах солдатских угораздило на мину наступить – то нога у тебя по колено под списание идет. Понятно – если выживешь. Если в ботинках, вроде твоих берцев – то по щиколотку. Ну а если босиком – то вполне может быть, что только пальцы отвалятся, а остальное сошьют в кучу. Дело тут в особенностях распространения ударной волны в газовой среде и жидкой среде организма. Сложно, на пальцах рассказать… Гы-гы-гы, каламбур получился! Взрыв, даже очень маленький, это, братуха, – не просто когда резко и внезапно взъебало. Взрыв – это целый процесс с определенными законами своего возникновения и течения.

- Понятно…. Ну а часто…, это…, находите то?...

- Бывает. На этом берегу речки[19] если и ставят чего, - так это пионеры местные развлекаются. Видно такую постанову хорошо, наметанным если взглядом. Да в любом случае - ты же не первый день уже с нами гуляешь – мог заметить, что перестраховываемся мы зачастую. Бывает, конечно – заметил грунт поврежденный на обочине, или заплатку на асфальте, которой намедни не было еще – кидаешь туда выстрел с подствольника, а там взъебывает килограммов на пять[20].

Ты же порядок Понедельничных Цифр знаешь? Ну так вот – половина, или больше даже, - это потери от фугасов. На том берегу, в горах особенно, среди аборигенов очень популярная забава – фугасы расставлять. Популярная и доходная. И проявляют они в данном случае завидную изобретательность. Хотя какая там у них изобретательность, - подсказывают им более опытные заграничные коллеги по бизнесу. Вот, не так давно новую приколюху придумали:

Они же смотрят, как мы работаем, наблюдают, анализируют, выводы для себя делают. Да, прошла ИРД по дороге, но сделала это в необычное время, не по графику. Стало быть – колонна пойдет по этой дороге. И пойдет очень скоро – значит дырку в асфальте ковырять времени уже нет. Да и радиопривод не прислали, а провода на земле – заметно очень. И пришла какому-то мудаку в голову гениальная в своей простоте идея. Колонна же когда идет – она внутри себя связь поддерживает. А антенна, вот хоть на твой броневик посмотреть – метров на пять торчит. Соответственно выбирается место такое, чтобы деревья к дороге поближе стояли, и тянется между деревьями леска или проволока тонкая на самый, блядь, простой УЗРГМ[21]. Ну а под него уже навешивают все, чем богаты.

Вот такие, сука, фантазеры. Массу способов разные беспокойные головы придумали, как нас с тобой с этого свету сжить.

Ну да ты это, - сильно-то не напрягайся. Смысла в этом нету - нихуяшеньки. Повезло на этом берегу служить – вот и радуйся. Не лезь только носом, куда собака хуй не совала, жди дембеля своего. А дембель, как известно, - неизбежен. Радуйся и не парься о том, что страшно. Все здесь боятся, от того и бухают. Все под Богом ходят. А свою железяку – так и не услышишь ты ее. А Бог даст – так и не попадешь ты ни в какую жопу ни разу. Хуй бы с тем, что пацанам на гражданке рассказать нечего будет. Там уж придумаешь – чего спиздеть. Поверь слову моему – весьма неприятно это, стреляют когда в тебя. И взрывают когда – тоже.

Я не мог понять - как относятся к нам местные.

Когда проезжали мы через селения – видели точно такие же дома, как и на родине. Возле домов кое-где бродили такие же точно куры. Только ворота возле домов почти всегда стояли железные, высокие и глухие. И очень часто ворота были как в оспинах – в пулевых пробоинах.

Редкие местные мужчины, стоя возле своих домов, смотрели на нас молча. Так смотрят на приближающуюся непогоду, на падающий курс доллара, на капризного соседского ребенка, на бесноватого начальника, дорвавшегося до власти, на бомжа на остановке общественного транспорта. Словом – как на что-то неприятное, но с чем приходится мириться и жить. Когда мы проезжали мимо, мужчины уходили во двор, а вслед нам выбегали мальчишки и кричали что-то, размахивая руками в клубах дизельной гари. Жесты их были характерны и не обещали, что из пацанов вырастет что-то достойное.

На базарах ситуация менялась. Ассортимент товаров, заманчиво разложенных на грубо сколоченных или сваренных из металлолома лотках, так или иначе адресован был военным: обувь и форма, снаряжение на любой вкус – как в добром военторге. Сувенирные ножи, зажигалки, сборники сканвордов и анекдотов, журналы с женщинами в развратных позах, игральные карты, магнитофоны, кассеты с афганскими и чеченскими песнями, водка, лапша быстрого приготовления, гирлянды туалетной бумаги – все, чего только может пожелать обремененный деньгами военнослужащий. Торгаши радовались нашему приезду как возвращению пророка, здоровались с офицерами по имени и отчеству, как о самой первой своей заботе говорили о заказах и гоняли вездесущих пацанов, норовивших отстегнуть рожок с автомата зазевавшегося покупателя. Однако стоило только колонне отъехать от торгового места – зло и брезгливо плевались в грязь под ногами, бормоча что-то под нос.

Понятно, что испытывать какие-то нежные чувства к военным поводов находилось мало. Скорее даже наоборот. То какому-нибудь офицеру, сидящему в кузове замыкающей колонну машины, виделись в идущей на обгон легковушке шахиды. Со страху ли, или от скуки всаживал он в радиатор пару-тройку выстрелов. То механик-водитель БМД не вписывался в поворот и переезжал остановившуюся на обочине волгу. То солдатня, стрелявшая в округе зайцев, совершенно случайно добывала заблудшего барана. Бывали и более неприятные случаи.

Однажды поутру, готовясь к очередной проверке паспортного режима в каком-то небольшом селении, стояли мы у крайних домов. Пока командование решало - как бы ловчее охватить населенный пункт в кольцо и с какого боку в него входить, мы курили, разглядывали окрестности и чувствовали, как после часового грохота гусениц возвращается слух.

Где-то за спиной чавкнул подствольник. Граната с характерным противным звуком прошелестела над головой и бахнула в одном из дворов.

- Э-э-э! Совсем ебанутые? Какой дебил это исполнил? – понеслись негодующие выкрики. Сознаваться, однако, никто не спешил.

Пошли смотреть - куда пала и чего натворила граната.

Граната попала в хребет коровы, привязанной во дворе к сараю. Корова билась в агонии, размазывая под собой парившие в утренней прохладе разводы крови и молока. Бабка, доившая корову, не пострадала, если не считать легкой контузии, совершенно необязательной в ее преклонном возрасте.

Мы с пацанами рассуждали позже, что случайный выстрел (если только он действительно был случайным) допустил кто-то из офицеров, поскольку боекомплект у нас никто не проверял. Да и обязательной в таких случаях показательной раздачи пиздюлей по поводу инцидента - не состоялось.

И еще решили мы, что местные нас наверняка не любят.

Ибо не за что.

Незадолго до Нового 2001 Года на разводах командование стало стращать какими-то полевыми командирами с труднопроизносимыми именами. Дескать – прокрались они в Шелковской район и задумали диверсию против пьяных Винни-Пухов. Какого-то изменения в настроениях солдат эти новости не произвели. Разве что больше ворчали по тому поводу, что снова приходилось ночевать в окопах на периметре – было объявлено усиление.

И выезжать стали тоже усиленными группами. Саперов на ИРД теперь сопровождало как минимум два отделения, и старшим на сопровождении был обязательно офицер выше взводника. В нашем случае чаще всего это был Снегов.

Поэт наверняка имел ввиду именно таких людей, когда говорил что из них можно делать гвозди. Капитан Снегов, несмотря на свой зрелый уже возраст и прогрессирующий алкоголизм, был в отличной физической форме, являлся отличным стрелком и неплохим тактиком. Что касалось постоянно раздаваемых им пиздюлей и матерков – так это вполне можно было списать на манеру общения, выработанную в ходе долгих лет напряженной службы. Его узкое обветренное лицо, изрезанное морщинами и шрамами, всегда имело выражение живейшего интереса к происходящему. Улыбка, более похожая на оскал, резкие и уверенные движения, презрение к авторитету высоких чинов и погон – все в нем недвусмысленно говорило о том, что вот он: пёс войны. Именно такие люди решают исход великих сражений. Личным примером и вовремя прописанной пиздюлиной - ведут к победе своих солдат. И я мог бы любить и уважать его, если бы не был он таким мудаком.

И снова шли мы по шоссе Кизляр – Моздок. Снова за спиной у нас поднималось солнце. Снова миновали мы знакомые ориентиры и не сговариваясь обстреливали из профилактических соображений те придорожные заросли, из которых с большими вероятностью и удобством можно было бы расстрелять нас. Запланированный на день маршрут уже подходил к концу, когда ведущий остановился в нерешительности, тормознул весь отряд, пару минут потоптался, разглядывая что-то. Потом развернулся и стал возвращаться.

- Чего там, товарищ капитан? – спросил я у восседавшего на броневике Снегова.

- Да ебу я что-ли?.. капитан отхлебнул из фляги и закурил, - Яга, какого хуя ты стоишь и ебальником своим клацаешь?

- Отделение, оборону занимаем! Аксен, ко мне!

Воины, без особого вдохновения изображая расторопность, рассосались и завалились по канавам.

- Аксен, - попросил я подтянувшегося снайпера, - погляди через прицел, на чем там ведущий залип?

Офицеры тем временем тоже скрылись в канаве и тоже разглядывали что-то впереди, по очереди передавая друг - другу бинокль.

- Ну чего там?

Снайпер опустил винтовку на приклад, поморгал, размазал по щекам копоть и грязь.

- Сам погляди!

Он передал мне винтовку, и закурил.

Я приладил непривычное для себя оружие к плечу, заглянул в прицел и долго искал в искаженном линзами пространстве то, что лучше было бы и не видеть.

Ровно в том месте, где и обычно, стоял поклонный крест. Поставили его еще после Первой Войны какие-то спецназовцы, чей отряд подвергся нападению на этом самом месте. Известно было, что уже ехали они кто на дембель, кто в отпуск, но злая солдатская судьба отпустила не всех. Народу здесь полегло много, понятно это было хотя бы потому, что деревья в округе были сильно покорежены, хотя и отросли уже. С тех пор неоднократно беспокойные аборигены безобразничали, оскверняя, а то и заваливая крест на землю. Но снова и снова чтившие память падших товарищей спецназовцы восстанавливали памятник.

К кресту была привязана проволокой дохлая собака. На проволоке, как издевка, висела граната Ф-1. В подножии креста стоял огромный базарный баул с оборванными ручками, с драными боками, перевязанный множеством веревок.

- Тяжелый похоже баул то.

- Тротила десяточку, и болтов кило двадцать пять – больше не надо. Остальное – так, требуха.

- Ладно если так.

Начальники долго и яростно принимали решение. Ветер разносил слова по кустам, но кое-что можно было расслышать:

- Да я говорю тебе – на неснимаемость стоит, это того пидара почерк…

- Дак разнесет же кхуям…

- Новый поставят, первый раз что ли…

- Какая в пизду кошка, сам ее кидать пойдешь? Метров с пятидесяти?

Минут через десять оперативное совещание закончилось. Снегов вышел на дорогу в полный рост, неспешно подошел к нашей машине, оперся локтями на носовую броню и сквозь зубы прорычал Петровичу:

- Слышь, ебанько, флягу мою дай сюда.

Отхлебнул, закурил и отдал приказ:

- Броневик – в канаву! ЗУшку – жопой сюда разворачивай. Личному составу – в укрытие!

Подогнали зенитку. Зенитчики было полезли по местам, но капитан согнал их пинками.

- Съебались в ужасе, я сказал!

Бойцы рассредоточились по округе, выискивая укрытия поглубже и понадежней. Мы же с Аксеном лежали возле самого ЗиЛа, забившись в промоину и тщательно подобрав конечности.

Снегов выцеливал долго, пыхая табачным дымом и матерясь. Откинулся наконец от прицела, неспешно поворочал головой из стороны в сторону, разминая шею, поглядел в низкое пасмурное небо. Вдавливая свое тело в грязное дно канавы, я смотрел на него, возвышающегося в кузове ЗиЛа на своем маленьком троне, и возможно, был единственным человеком на земле, который видел, как капитан Снегов плачет. Когда слеза скатилась с его острого подбородка, он пнул педаль спуска.

ЗУшка выплюнула залп смертельно-разрушительной ярости. Через мгновение навстречу метнулась визжащая и кромсающая сучья над головами стая осколков, а сразу за ней грохот, и горячая даже в 150ти метрах взрывная волна.

Звон в ушах отходил медленно, и первое, что я разобрал – это ворчание Аксена:

-…, Заговоренный, сука!...

Снегов так и сидел на своем неудобном стульчике. В метре за его спиной в кабине ЗиЛа не осталось ни одного целого стекла.

Старшина в КХО матерился.

- По ночам никто никуда не ездит. Связь в каждой машине работает. У любого щегла, кому на погон хоть птица насрала – «эрика» на пузе болтается. Гандоны, куда вы сигнальные ракеты деваете? Да хуй с ними, с ракетами! Приказ по батальону был – трассера заряжать один через четыре! Почему трассеров больше чем простых патронов проеблось? Вы что, бляди, маркировку на цинках разобрать не можете? Как я их списывать буду?

С приближением Нового Года вообще многое менялось: пить стали как-то меньше, озаботились стрижкой, постирушками, практически в каждой взводной палатке кто из чего горазд - наколотили столов и лавок. Кое-где появились трофейные телевизоры, некоторые из них даже показывали со страшными помехами российские каналы.

Однажды, уже после ужина, по батальону словно вихрь пронесся слух: приехал грузовик с почтой.

Все, кто был свободен, поперли к штабу. Мгновенно собралась толпа. Народ требовал выдать корреспонденцию немедленно.

Сто четвертый - батальонный замполит, объявил, что почта выдаваться будет завтра, что до отбоя рассортировать письма по ротам не успеют, что надо просмотреть содержимое посылок на предмет алкоголя и прочего запрещенного. Солдатня сомкнула ряды и шагнула к грузовику. Как черт из табакерки откуда-то выскочил Имамгуссейнов. Солдаты умолкли.

- Слушаем сюда внимательно. Будет так: все расходятся по ротам. Через пять минут от каждой роты сюда приходит писарь и дневальный свободной смены. Писари сортируют почту, дневальные стоят в одну шеренгу, наблюдают собственными глазами, что никто ни у кого ничего не пиздит. Понятно, да? Вопросы есть?

Никогда еще на этот простой вопрос не давался ответ более чем из трехсот глоток с такой удивительной синхронностью, как – будьто единый организм выдохнул:

- Никак нет!

- На строевом смотре бы так отвечали, да? Разойдись.

……………………………………………………

Бухла мама не прислала. Мама прислала растворимый кофе и магнитофонные кассеты. Мама знала, - что мне нужно для счастья. Было там и еще много чего; шерстяные носки, зубная щетка и паста, конверты с обратным адресом, конфеты. Но это было в каждой посылке, кофе же был только у меня.

- Ну что, пацаны! Мечи все на стол! Истопник, жару в печи добавь! Дневальный, мути кипяток!

Сидели, уплетали конфеты, перечитывали друг другу письма, хвастались гостинцами. Тут Заяц объявил:

- А Яге-то, металлюге нашему, мамка кассеты прислала!

Взводу было интересно: что это за музыка такая, ради которой стоит загонять тушь под молодую кожу, оставляя на ней кривые картинки? Решено было отослать гонца к контрактникам за магнитофоном. А я не секунды не думал, что именно поставить. «ONE»

Наверное это странно, или даже неправильно – слушать песни на незнакомом языке, и совершенно не понимать, о чем же именно поется. Но ведь именно в этом и заключается волшебство настоящей музыки. Не примитива, такого же как тексты, романтика и лирика которых сводится к простым формулам: «украл, выпил, - в тюрьму» или «я ее любил, а она плохая, потому что не моя». Настоящей музыки, где голос – еще один инструмент. Где каждая нервная клетка в теле рвется вслед за каждой нотой. Где чувствуется искренность и рождается вера, что все – правда, все так и есть.

Когда оборвался последний аккорд, я нажал на стоп и вытащил кассету.

Парни сидели молча, большинство подпирало подбородки кулаками. Заяц спросил:

- Похоже, - совсем херово ему?

- Кому?

- Ну, этому, про кого в песне поется.

- Да, похоже что херово. Совсем.

Офицерская баня топилась неделю не затухая. Весь батальон поотделенно мылся, стригся, получал свежее белье. На крайний в тысячелетии ужин военные пришли похожими на белых людей.

- Так я не понял – новое тысячелетие только сейчас начинается что-ли? А я думал с двухтысячного!

- Вот смотри, Заяц! – Еруслан умел объяснять на доходчивых примерах, - Вот приедешь ты после дембеля ко мне в гости, в Омск. И возьмем мы с тобой два ящика пива. У нас хорошее пиво там. И станем его пить. В ящике – двадцать бутылок. Второй ящик начинается не с двадцатой бутылки, а с двадцать первой. Дошло теперь?

- И то верно!

Ужин был просто королевский – добрая порция толченой картохи с тушняком, печенюхи с сыром, по два яйца, и даже конфета.

- Всегда бы так кормили, суки!

- А чего мы собственно усатого за мошонку тягаем? У кого фляга?

Выплеснули остатки чая на пол.

- Вот еще момент интересный – кто дежурным по части заступил?

- Догадайся с двух раз!

- Да не может быть! Устинов, пидор? Да ну нахуй!

- Да хоть на нос!

- Ну пиздец! Нынче ему точно кто-то ебальник сломает и пистолетик отберет!

Все мечтательно задумались. Ночь обещала стать незабываемой. Второй взвод затарился коньяком больше чем по бутылке на рыло. Наверняка так же дело обстояло в каждом взводе батальона.

- Ну, мужики, выпьем за неотвратимо приближающийся дембель!

………………………………………………………………………….

Шулятьев зашел около одиннадцати. Несерьезно ворчал, заглядывал – чего есть на столе и под столом, попробовал и там и там. Пьяный Диденыч лез к нему обниматься, в сотый раз хвастался, что они с Шулятьевым совсем земляки, из соседних деревень родом.

- Дядя Валя, да мы же с тобой еще столько водки выпьем! Нахуй нам этот ебучий коньяк? Ведь уже в наступающем году, Дядя Валя, понимаешь? Дембель – близко!

- Самый охуевший дембель в батальоне – это я и есть! – разошелся страшный лейтенант, - мой приказ со дня на день прийти должен! Уеду я от вас, распиздяев!

- Хуево нам без тебя станет! Полюбому какой-нибудь мудак на твое место придет!

Шулятьев еще поболтал со взводом, да и покатил к товарищам офицерам. А может и спать уже пошел, кто ж его знает? Наказал в дверях, чтобы сильно не безобразничали.

А телевизор показывал плохо. Новогодняя программа, музыка в которой уже была новой и нам не знакомой, то и дело прерывалась помехами, звук пропадал.

Когда же на экране появился Новый Президент и начал тусклым голосом зачитывать первое свое новогоднее обращение, бойцы ударились в традиционную русскую забаву – разговор с телевизором. Когда голос из далекого кремля прерывался помехами, каждый норовил успеть вставить остроумную фразу, отчего суть президентских слов становилась совершенно неуловима.

… сверяем наши ожидания с тем, что имеем в действительности …

- Действительность нас имеет, чего тут сверять.

… год трудных решений …

- Да, мы вот в Чичу решили съездить! Чуть голову не сломали, пока додумались до такой хуйни.

… совсем недавно казалось почти невозможным …

- Мы тоже охуеваем здесь! Серьезно.

… мы поняли, как дорого дается …

- Чего - дорого?! Шлюха местная – шесть банок тушняка! Еби – нехочу. Пацаны, пробовал уже кто?

… в эту праздничную ночь далеко не у всех богатый стол …

- А вот у нас-то заебись все как раз! Да, Пацаны?

… придет время, когда мы будем спокойны …

- Сплюнь, дурачок. Несешь хрень всякую.

… такое бывает нечасто, и повторится … с нашими потомками …

- Нахуй бы такое счастье.

… жизнь…трудно представить …

- Ты уж попытайся как то! Жизнь – простая совсем штука. Мы вообще-то надеемся на тебя.

… и наши ошибки …

- Бывает, ага, - косячите.

… удачи, счастья вам …

- Дак и ты не хворай!

…………………………………………………………………..

И все, о чем причитал старшина, полетело в морозное небо. Сигнальные ракеты всех цветов шипели над палатками, рассыпая искры. Ручейки трассеров бодро взбирались к звездам и затухали на пути к мечте. Минометчики подвесили над батальоном пару осветительных. Но всех перещеголял разведвзвод: их БТР, завывая и бибикая, мчался по дороге вокруг батальона. Грохочущий КПВТ[22] был задран почти вертикально, а башня вращалась, отправляя в небо спиральную воронку трасс.

Устинов метался между палатками, орал уже почти срываясь на визг, требовал прекратить огонь. И это было веселее всего.

Любуясь творившимся вокруг, я уже почти висел на Еруслане.

- Ярослав, хорошо-то как, правда? Красиво же?

- Андрюха, меня ж по имени уже полгода как не зовут. Я и сам то забывать стал… Кстати, у меня для тебя подарок есть!

- Да ну нахуй? Вот прямо для меня?

- Да хоть на нос, товарищ сержант!

Вернулись в палатку и плюхнулись на кровать. Ярослав Ерусланов полез в тумбочку:

- Я же как и ты, Яга, к правильной музыке неравнодушен. А тут мать календарь прислала, чтобы мне дни до дембеля ловчее считать было. А я как глянул – сразу понял: надо Яге подарить, ему по кайфу будет.

С этими словами он развернулся и вручил мне маленький прямоугольник карманного календаря. С него смотрели четыре серьезных лица – группа Metallica в полном составе.

- Ярослав. А ведь Омск – это от Свердловска по факту совсем недалеко. Ведь мы ж и вправду сможем друг к другу ездить иногда.

- Правда, Андрюха.

Дата добавления: 2015-09-03