Часть третья. - Долго вы рыбачить-то собрались?

- Долго вы рыбачить-то собрались?

- Да нет, часа два - три, думаю, не больше, - Легкоступов кряхтя забросил на плечи рюкзак с лодкой: Вы когда обратно поедете – мы полюбому уже здесь будем.

- Договорились.

Когда машина скрылась за поворотом, стало тихо. А потом из тишины проявились природные звуки: шумел тростник на берегу, какие-то мелкие птицы оживленно сновали в нем, яростно вереща, плескалась вода… И пахло так – приятно, родным чем-то. Прошлогодней травой пахло, речной водой, свежестью…

- Ты чего завис-то, Яга? – Легкоступов уже готов был идти.

- Да так… Хорошо, тихо, не воняет…

- Довольно балдеть, снасти бери и пошли. Нам еще место подходящее найти надо.

Я по привычке шел позади. И до того легко было, что даже пританцовывать на ходу хотелось. Дышать полной грудью, голову назад запрокинуть. А в небе то – глянь! Огромные косяки каких-то птиц на север в бесконечной голубой дали крадутся. И орут чего-то, по хозяйски так…

- А какое место нам надо?

- Заводь какую-то, чтобы течения не было. Ну, и не мелко…

- А есть оно такое?

- Обязательно.

И точно, есть! Озеро и зимой не пересыхало особо, а теперь разлилось, даже за камышовые границы вылезло. Странно – снега то за зиму совсем мало выпадало, да и тот не лежал почти. Видно воду через систему каналов на поля пустили.

Когда вышли к одному разливу – спугнули стаю уток. Утки шумно поднялись, крякали коротко и недовольно, мол: «летели, летели, устали – а вы и здесь покоя не даете!» Обижались, в общем, пернатые друзья.

- Здесь?

- Давай. Тут лодку спускать удобно будет.

Пока я распаковывал и накачивал видавшую виды лодку, Легкоступов занялся снастями. Два выстрела от РПГ, что с осени разукомплектованными валялись в оружейке, связал он скотчем. В проем между ними уложил гранату РГН. Привязал к кольцу веревочку и разогнул усы. Третий выстрел сверху положил, домотал остатки скотча. Позаглядывал в середку – есть ли кольцу и рычагу свобода, куда выскакивать?

- Не перебор будет? – поинтересовался я у сапера.

- Нет, нормально. Мы как-то на МОН-200[27] рыбачили, вот там перебор был.

Болтал главный одноразовый так, будто заправским браконьером являлся. Только видно было по тому, как неуклюже лез он в лодку, шатаясь на мягком резиновом дне, что не спец он в этом деле.

- Давай!

Взял снасть, подошел к лодке как мог близко, передал ношу рыбаку. Ноги промочил…

- Я как-то все же надеюсь, что знаешь ты – чего делаешь?

- Ой, не умничай ты, Яга! Под руку, особенно.

Легкоступов возился пару минут, пока не устроился в лодке. Достал весла и тупо нахмурил на них брови. Но освоился все же. Стал выгребать к середине, важно вертя головой.

- Слышь чего, рыбак?

- Чего?

- Шнурок-то на колечке, - длинный он у тебя?

- Нормальный, до берега хватит!

- А глубину-то есть чем померить?

После паузы:

- Да нормальная здесь глубина.

- Ну – ну…

Снасть тяжело ухнула в воду. Легкоступов проводил ее взглядом и дождался момента, когда вслед за пузырями всплыла веревочка, клубком намотанная на кусок пенопласта. Улыбнулся, будто - бы и не верил до конца в успех. Тогда я догадался, что рыбачит он таким способом первый раз. И про МОН-200 наврал полюбому. Кто же будет рыбачить на мину, в которой одного тротила что-то около десяти килограмм?

С горем пополам выбрался старший одноразовый на берег. Без происшествий почти, только наплескал в лодку воды, неумело махая веслами, и жопу промочил. Выволок судно на берег, сел на борт, закурил. Разговор у нас зашел чисто рыбацкий:

- А что, дяденька прапорщик, на гранаты клюет?

- Не-е, не клюет.

- Чего так?

- На новые, что с УДЗ запалом, - потому - что срабатывают они, когда об воду бьются. А на старые с УЗРГМ - можно было бы пробовать, - да только где их брать? Их сейчас мало стало, а все что есть – на учебные цели расходуются.

- А какая разница, чего в первый раз кидать? РГН – так та даже половчее будет.

- А разница, Яга, в том, что новый УДЗ запал опасен становится уже через полторы секунды после сброса рычага. А УЗРГМ, пока свои четыре секунды не выгорит, – гранатой хоть в футбол играть можно. Потому что четыре секунды – это целая пропасть времени. Тут даже самый заторможенный руководитель учебного места успеет среагировать, если очередной криворукий солдатик гранату под ноги себе метнет.

- Успеет среагировать, в смысле – телом своим накрыть?

Легкоступов поперхнулся дымом и посмотрел на меня, вытаращив глаза:

- Ты совсем дурак что ли? Я же тебе толкую – целых четыре секунды есть после накола капсюля! За это время можно уже выбежать из радиуса поражения! Ты книжку видел такую: «Наставления по огневой подготовке»?

- Ну…

- Баранки гну, Яга. То, что там каждое слово кровью написано – сущая правда, а не пафос. Если ты не лентяй, не идиот, и грамоте обучен – учебное место правильно организовать должен. И не придется тебе тогда оброненную гранату тушкой своей прикрывать. В мирное время вообще места подвигу быть не должно.

- Понятно… Ну так чего – рыбачить то будем?

- Будем, конечно.

- А чего ждешь тогда?

- Ничего я не жду… Курю. Может, ты дернуть хочешь?

- Не-е-е, я не хочу.

-Чего так?

- Так если не сработает – ты же мне всю плешь проешь, что я не правильно дернул. Давай-ка ты сам лучше.

- Ну как хочешь, - с показным удивлением отозвался Легкоступов, поднялся, потянулся. Выбрал из воды свободную длину веревки, потоптался для верности, намотал шнурок на кулак, да и дернул со всей мочи…

…………………………………………………………….

Стало жарко. Сумки от бронежилетов тонкими ручками своими впивались в пальцы.

- Может - перекурим? Полпути осилили как есть…

- Давай…

Бросили ношу, расправили плечи.

- Рыбу то куда девать думаешь?

- Есть одна мысль… Надо в деревню к старосте заехать, может купит.

- Знакомы вы со старостой разве?

- А то… Они же вокруг Червленой то и дело находят чего-нибудь. Эхо войны, будь она неладна… Нас зовут тогда…

- Понятно…

……………………………………………..

Возле дома старосты было людно. Мужики, старики седые, даже пацаны мелкие – стояли серьезные, озабоченные. Странно было местный народ наблюдать в таком настроении, обычно-то – крики, жесты, танцы даже… А сегодня как пришибленные. Повернулись все как один и уставились на остановившийся БТР.

Легкоступов спрыгнул с брони, демонстративно положил на борт свой автомат и пошел разговаривать. Говорили минут пять. Прапор все больше кивал головой и копошил сапогом в грязи.

- Ну чего – не продал улов? – спросили его, когда вернулся.

- Нет, - сухо ответил он, сам тоже озадаченный уже.

- А чего так?

- Не до рыбы им нынче. Сейчас за стол садиться пойдут.

- Праздник какой разве?

- Да нет, не праздник. Повод. Завтра поля брошенные пахать начинают. Трактористов на работу провожают.

- А чего грустные такие?

- Яга, ты сегодня совсем тупишь чего-то. Сам-то как думаешь – где больше шансов железяку опасную найти: шилом саперным на обочине, или плугом в поле непаханом?...

Молодые лейтенанты выглядели бледными. Может на контрасте это так казалось, в сравнении с нашими закопчеными рожами, успевшими уже снова пригореть на южном солнышке. Стояли они возле КПП, бодрились. Ссыкотно, наверное, сразу после выпускных экзаменов в Чечню ехать, хоть и войну отменили уже почти. Но готовились, видно: камуфляж не общевойсковой, натовский; ботиночки мягкие, красивые; разгрузки уже прикупили. Нелепо пустая разгрузка смотрится на безоружном человеке, хоть и погоны у него имеются. Новенькие погоны, с мелкими, нетертыми еще, звездочками.

- Откуда родом, господа офицеры?

Три пары глаз уставились на меня. Разные очень взгляды, но только ошарашенные одинаково. Оно и понятно: со своими-то на первом курсе еще перезнакомились.

- «Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?» - так, если не ошибаюсь, должен младший по званию с офицером общение начинать? – ожил вдруг один. Мелкий такой, низкожопый. Румянец на лицо из-под бледной кожи хлынул, грудь расправилась…

- Ладно, проехали…

- Ничего никуда не проехали! Что-то вы расслабленный сильно, для дежурного по КПП. Лицо части, тоже мне!..

- Вы, господин офицер, на должность заступите сначала, а потом уже лицо с задницей сравнивать будете.

- Чего ты, щенок, сказал? – прошипел низкожопый лейтенант и, расправив плечи, зашагал на сближение. Я же, выдохнув печально, отвернул от него голову, и корпус следом, отчего покоившийся на локте автомат посмотрел ему аккуратно промеж погон.

- Вы, дяденька незнакомый, не собираетесь сейчас на дежурного по КПП напасть, случайно?

Набычились оба, глядели друг на друга, пока не послышались у меня за спиной тяжелые шаги. Отвернулся я от летехи.

- Товарищ полковник. За время дежурства происшествий не случилось. Дежурный по КПП младший сержант Язовских.

Комбат щеки надул, но голоса не повысил. Правильный мужик все таки, супротив прежнего, особенно.

- Вы, товарищ младший сержант, как умудрились в таком виде в наряд заступить?

Какой такой вид? Китель ментовской выцветший, штаны от зимнего камуфляжного комплекта без подстеги, кепка зеленая… Самошитые берцы, с подошвами от кроссовок… Бронежилет на себе, бляха дежурного на видном месте… Чего еще надо?

- Нету у нашего старшины формы летней, товарищ полковник.

- Нету, говоришь. Какая рота, напомни?

- Вторая.

- Ну, привет тогда передай старшине своему. Мы с ним покалякаем в недалеком будущем.

На этом интерес комбата ко мне закончился. Уставился он на молодых лейтенантов. Странно было думать, что и сам комбат когда-то вот так же примерно, после института, прибывал в часть на службу. Осмотрел Батя офицерское пополнение с головы до ног, и особенно долго на обувь модную любовался.

- Удобные ботиночки-то?

Из трех лейтенантов ответить никто не решился.

- Ладно, пошли тогда…

Комбат развернулся, потопал тяжко в сторону штаба. Летехи потрусили бодро следом, по привычке выстроившись в колонну по одному. Низкожопый обернулся на ходу, смерив меня на прощанье недобрым взглядом, да и вляпался красивым своим ботиночком в лужу вылезшего из земли посреди дороги вездесущего подземного кипятку.

- Совсем ты одичал что-то, Яга! - Аксен, выбравшись из дежурки, провожал взглядом офицерское пополнение: Нехорошо господам офицерам при знакомстве ружьем в рожу тыкать. Ихняя тонкая душевная организация пострадать могет. А ведь один из них нашим взводником станет. Это к гадалке не ходить. Как думаешь – который?

- Глубина моего безразличия в этом вопросе…, ну ты понял.

Ответил так небрежно вроде бы, равнодушно, да только внутри что-то затрепыхало у меня противненько так. Как - будто снова перешагнул я только-что какую то важную очень грань.

- Яга, там к тебе земляк пришел…

Женька. Обнялись крепко, похлопали друг друга по спине, позаглядывали в глаза. Пошли в курилку.

- У тебя чего?

- «Петр».

- Кучеряво живешь, Андрюха! Угощай.

- С каких это пор водитель ЗИЛа на жизнь жалуется, зема? Неушто бензик покупать перестали?

- Покупать не перестали, заправляют строже… Яблоновский порядок наводит в вверенном подразделении.

- Так вам, алкашам, и надо.

- Здравствуйте вам! Ты сам то закодировался что-ли? Или на «манагу[28]» подсел?

- Никчему такое счастье. А что – варят уже? Не сезон вроде пока?

- Ва-а-арят, находятся таланты… Давеча котелка своего хватился – нету!.. А нашел потом, так запарился от этой гадости отмывать. Проклятые наркоманы, ненавижу... А у кореша у моего флягу сперли под это дело. Так и выкинул он ее, не смог отмыть.

- Да уж, беда…

Поболтали о том, о сем, покурили еще по одной.

- Ты чего звал-то, Андрюха? Мне говорили, что ты с глазами навыкате приходил, чего-то срочное у тебя было?

- Да как тоже – срочное? Чего у нас с тобой тут срочного может быть, Женька? Пойдем под взвод ко мне, покажу чего-то.

- Может, сюда принесешь?

Женьке под взвод было неохота. Не принято было в батальоне в чужую палатку заходить без особого повода или приглашения – огрестись можно легонько.

- Пойдем, не ссы.

Пока шли до палатки, думалось мне, что в глазах земляка не так уж и плохо я живу у себя в роте. Сигареты вот с фильтром курю, гостей водить не боюсь. И тут же осознание какое-то пришло, что давно уже никто в роте не пытается меня доставать, притеснять. Неужто уважать стали? С чего это вдруг? Кровать правда моя стоит в ближнем ко входу углу – не самое блатное место. Все равно как в вагоне возле сортира. Вонять не воняет, конечно, но беспокойства достаточно.

Сели на кровать. Женька принялся оглядываться украдкой, пока я доставал из тумбочки крайнее письмо из дома.

- На вот, погляди…

Женька машинально схватил фотографию, но когда углядел, что на ней – чуть не выронил из рук. Несколько раз ошарашено переводил взгляд то на меня, то на жениха с невестой на фотографии.

- Андрюха, ты же говорил, что тебя не ждет никакая телка на гражданке?..

- Ну, не ждет…

- А это чего тогда?..

- Да ты не понял, Женька. Это брат мой женился.

- А-а-а… - Женька нервно хохотнул и поерзал на кровати: - Не похожи вы с ним… Давно?

- Да вот, в прошлом месяце.

- Понятно тогда. Не дождались, стало быть… Обидно…

- Да при чем здесь это!... Ты же не маленький, понимаешь, что бывают в жизни случаи, когда нельзя со свадьбой тянуть.

- Ну а чего ты кипешишь тогда?

- Да как тебе сказать… Противное какое-то ощущение на душе… Понимаешь, вот я сейчас далеко от семьи. А семья у нас дружная, нормальная… И вот я сейчас здесь, а там, в семье новый… ну, - не член…, ну ты понял, короче. А в феврале, это когда я уже дома буду, у них еще и ребенок родится.

- И в чем проблема?

В чем проблема?

- Понимаешь, Женька, я ведь ее не видел ни разу. Вообще ничего о ней не знаю. Вот и подумал: поселок у нас небольшой – может ты ее знаешь?

Женька снова поерзал на кровати, еще раз посмотрел на фотографию.

- Нет, Андрюха, не знаю я ее.

………………………………………………………..

Вышли на улицу, закурили по новой.

- Твоя то как, пишет?

- Пишет… - ответил Женька и принялся пинать сапогом песок под ногами.

- А чего не весело так?

- Да я черт его знает… Пишет, что любит и ждет. Осталось то уже… А как только начинает о жизни своей писать – я вообще понять не могу, чего там у нее происходит.

Сто десять на сто семьдесят километров. Осточертевшая, надоевшая до зубовного скрежета дыра. Батальон колесил по Чечне самыми непредсказуемыми маршрутами, логику которых знали только Ханкалинские генералы. И все искали кого-то, и слушали цифры по понедельникам.

Бывало, в горы ездили. Крались по серпантинам, заглядывая в ущелья. Ночевать вставали, как только обрушивалась на склон ночная тьма, стучали зубами, шагая утром на перессык в заиндевевшие кусты. Из ближнего аула утром приходили старики, очень жалели нас и страшно удивлялись – какой шайтан принес батальон в их безмятежный край?

В Грозном с приходом тепла прибывало с каждым днем народу. Не только военных – местных тоже. Люди ползали по руинам и трущобам, копошились чего-то, разгребали… И прибирались. Местами даже улицы мели. На самых метеных улицах красовались портреты Нового Президента. Только не в одиночестве уже пребывал Президент. Рядом с ним в иконостасе красовался небритый мужик в папахе.

- Это что за хмырь такой?

- Да пес его разберет. Авторитета видно назначили. Нуждается народ в отце, чтобы приглядывал он, с плакатов хотя бы.

- Как-то, черт их дери, совсем по средневековому это все…

Легкоступов посмотрел на меня надменно.

- Ты с какого года-то, Яга?

- С восьмидесятого.

- Ну и что, забыл вдохновенный трепет в груди, когда октябрятский значок на пиджачок тебе пионеры прикалывали?

- Причем здесь это?

- Да при том!.. Веселее и интересней на свете живется, когда веришь ты беззаветно, что есть где то великий человек, который ночей не спит – а все о народе думает. И о тебе тоже. И вот идешь ты по улице своей родной до пивнушки, видишь такой портрет – и нападает на тебя благословенная радость. И ты громко так, отчетливо, чтобы шагающие мимо сограждане слышали, заявляешь: «Хорошо-то как жить, когда такой положительный со всех сторон мужик у руля!» И все вокруг подпрыгивают аж: «Правда, счастье-то какое!» И вот оно тебе налицо – народное единство. Тут уж гуртом горы своротить можно. И все внешние угрозы, включая НАТО, кажутся мелкими и комичными.

Понеслись тут у меня перед глазами картинки из детства: как собирались мы школой всей на демонстрации возле дома пионеров, обустроившимся уютно в бывшей церкви. И голубей картонных на палках несли, и с трепетом на идола взирали, отмытого по случаю праздника… И новости по телевизору о загнивающем западе, и что все дела наши – правые, как ни крути…

- Чего ж тогда на плацу карикатур на ваххабитов не повесили до сих пор, как в Отечественную про фашистов?

- Интересная мысль… Сложно, видимо, это… Фашистов-то изображать совсем просто было – свастику нарисовал - и все очевидно стало: проклятый гитлеровец. А ваххабита как рисовать? С бородой? Со звездой и месяцем? С этим делом опасно шутить в многонациональном государстве.

……………………………………………

Когда работали в Грозном, ночевать останавливались на окраине со стороны Старопромысловского района. Был там котлован какой-то здоровенный, осушенный – очистные сооружения наверняка. И пара огромных бочек еще на краю стояла, как лопнувшие сита. Дозорных с телефоном на них сажали сразу, чтобы бдили. А пока саперы по дну котлована шарились – стругали рогатины из полок. Шибко много змей в этой яме водилось. Желтопузы в основном с ужами, но и гадюки попадали. Ужинать сосисками из гадюк считалось особым шиком. Надо было только подвязки с кем-то из поварешек иметь, чтобы масло для жарехи добыть.

Вот и в тот раз, сказавшись куда пойду, отправился я маленько в сторону от общего табора белковую добавку к ужину промышлять. Дело-то, в принципе, нехитрое, только по уму с утра этим заниматься надо, когда сонные гады на солнышко вылазят еще греться. К вечеру же слишком шустро они по кустам шныряют.

Пацаны потому и отпускали меня на змеиную охоту, что был я на ней удачливее других. Мне же это, естественно, льстило. Только ни при чем здесь удача была: другие змееловы шарахались по кустам, вороша в траве палкой, распинывая сапогами попадавшийся мусор, и шумели тем самым. А я же становился просто в том месте, где солнце у воды жарче грело, и вертел башней во все стороны. Змей и правда было очень много, нет-нет, да и выползала которая на тебя. Тут уж шустрота и ловкость нужна непременно, чтобы рогатиной голову змеиную к земле прижать. Ножик наготове уже, естественно. Чирк им по шее-то, и готово дело, прости Господи.

Добыл ужиков до десятка – пора возвращаться, а то хватятся еще отцы-командиры. Разделывать уже на внутренний склон котлована пошел, чтобы на виду быть.

В разделке тоже сноровка нужна. Кожуру со змеи можно разом сдернуть, да только нет если под рукой «разделочного стола» – будешь тогда за ужином песком на зубах скрипеть. Я же по другому приспособился: сантиметров по пятнадцать кожу задирал, кишки в сторону отгребал тут же, и тогда только кусок отрезал, чтобы по размеру он в крышку от котелка помещался.

За этим нехитрым делом и застал меня новый взводник, три дня как на должность заступивший.

- Вы зачем это делаете-то, товарищ сержант? Неужто жрать станете?

Я обернулся. Летеха стоял надо мной, щурясь от вечернего солнца, и, похоже, сдерживал рвотные позывы.

- Еще как стану, товарищ лейтенант. Только за ушами пищать будет.

- Вы не наедаетесь что-ли?

Последний раз вопрос этот я на КМБ еще слышал. Как и тогда, ничего кроме злобы вызвать во мне он не мог.

- Вы меня потеряли?

- Нет, не потерял. Вы же сказали своему отделению, куда и на сколько направляетесь. И тем не менее – я категорически против подобных отлучек. Вы сами должны это прекрасно понимать: можно на сто метров отойти, и на неприятности, мягко говоря, нарваться.

- Понятно. Ну а если мне посрать приспичит?

- Так есть же утвержденное штабом определенное направление, для оправления надобностей.

- Вы, товарищ лейтенант, ходили уже в том направлении? Вы сходите, полюбуйтесь… Мы ведь не первый раз здесь ночуем. Так что надобности справлять все куда Бог на душу положит ходят. С самым проверенным боевым товарищем на брудершафт, естественно, чтобы враг со спущенными штанами не застал.

Я продолжал копошиться с ужином, летеха наблюдал. Прикидывал, наверняка: издеваюсь я над ним, или житейской мудростью делюсь? Возрастом-то мы с ним не так чтобы сильно различались. Помнил он меня, полюбому, со встречи на КПП, и думал, может, что я тот еще засранец.

- Вы поговорить о чем-то хотели?

- Хотел, да…

- О чем же?

- Ну, вы же понимаете. Вы – тоже командир… А командир обязан знать свой личный состав…

- Стало быть – знакомиться пришли?

- Типа того, да…

Повисла неловкая пауза. Где-то справа затарахтел короткими пулемет. Пара срикошетивших пуль прожужжали над котлованом. Молодой взводник оглянулся в сторону реденько попердывающего пулемета и костяшки его пальцев на ложе автомата побелели.

- Ну и что же вас интересует?

Летеха сел на жопу рядом со мной лицом к батальону.

- Да так, ничего особенного, - заволновался похоже, с непривычки-то, - Общие данные.

- А зачем они вам, общие-то?

- Ну, вдруг командир роты спросит.

- Ага. Поставил, стало быть, задачу вам уже командир роты.

Летеха резко обернулся на меня, посмотрел в глаза секунду и опять стал разглядывать батальон, безмятежно устанавливающий палатки, готовясь к ночевке. Пулемет вдали продолжал тарахтеть.

- Тренирует вас ротный, товарищ лейтенант, издевается.

- Это почему это? – аж взвился, на попе-то сидя.

- Общие данные по личному составу взвода можно у писаря ротного взять, сесть в свободное время и переписать убористым почерком себе в планшетку командирскую.

- Ну да, как вариант…

Не складывался у нас разговор как-то. Летехе все пулемет покою не давал. Ерзал он на жопе, рацию проверил – включена ли? А тут еще минометчики в соседнем углу закопошились. Поорали с минуту заклинания свои колдовские и пальнули пару раз с малой навеской.

- Чего происходит-то, черт возьми?

- Да кто ж его знает, товарищ лейтенант. Война похоже…

- А почему мы сидим тогда?

- Так у вас же рация есть. Позовут – побежим воевать. Чего кипешить-то?..

Молодой взводник наверняка наговорил бы мне каких-нибудь глупостей, если бы не подошли вразвалочку Снегов с Легкоступовым.

- Что, Яга, кухаришь?

- Так тошно, товарищ капитан.

- Гадюки есть?

- Нету, желтопузы одни с ужами.

- Ну, сам их жри тогда! – на этом Снегов интерес ко мне потерял.

Залезли командиры по склону к самому перекату котлованного склона, улеглись, стали заглядывать через край: чего там в округе происходит? Летеха тоже полез, кепку козырьком набок перевернув.

- Ну что, лейтенант, ссыкотно? – Снегов ласково ткнул взводника локтем под ребра.

- Да нет, пока…

- Зря! Самое время обоссаться. Развалины кирпичные видишь, одиннадцать часов направление?

- Вижу!

- А что за туловище там на них виднеется?

- Так не оттуда же стреляют!

- Ясен пень, что не оттуда! А кто это может быть, ядрена кочерыжка, если не корректировщик огня? По науке засел, проказник, против солнышка!

- И чего делать теперь?

- Снимать конечно... Или ты его в плен взять намерен? Короче, по моей команде стреляем, не больше трех выстрелов со ствола только. А то весь батальон закипешует. Готовы? Огонь.

Три ствола плюнули разом выстрела по три, как сговорились.

- Ай, больно, - взводник задергался на песке, засовывая руку себе за воротник.

- Что случилось, лейтенант?

- Гильза залетела! Горячая!..

- Придурок, блин. Напугал. Ну что, кто его уронил? – Снегов полез за сигаретами, перевернувшись на спину и скатываясь по склону чуть ниже.

- Не уверен, но мне показалось, что я попал, - улыбался летеха очень глупо, и ручонки у него тряслись заметно, - У меня всегда по стрельбе «отлично» было.

- Креститься надо, когда кажется! – Снегов глубоко затянулся и выдохнул дым в небо, уронив голову затылком на землю, - Ну что, пойдем, поглядим на поверженного вражину? Яга, пойдешь с нами?

- Не-е-е, не пойду… Продукт пропадет. Да и пацаны ждут…

- Ссыкло.

…………………………………………

Глаза лейтенанта открыты широко, отблески ночного костра в них играют. Сидит лейтенант, спиной к БТРДшке прислонившись, и ремень автоматный беспокойно теребит.

- Совсем это не корректировщик огня был. Дед какой-то старый, развалины на кирпичи разбирал. Там и тележка внизу у него была. В шею попало. А стреляли – это по соседству какой-то батальон встал, вроде нашего. Это они пулемет так пристреливали. А мы по ним из миномета! Это что - же получается?.. Ведь это похоже я человека невинного убил?

- Ну прям… Я же видел, как у тебя ручонки-то тряслись! Ты бы с десяти шагов слону в жопу не попал, отличник.

День за днем тащатся нескончаемой вереницей. Смотришь в календарик Еруслановский после ужина, ищешь ручку, чтобы очередной день зачеркнуть, только кажется все, что застыл рядок закрашенных дат на середине лета, и не двигается совсем.

Сегодня повезло: отделению первая смена выпала в ночном охранении сидеть с 22.00 до 02.00. Опять разведка донесла, что бандиты какие-то перестрелять нас мечтают. Снится иногда, как приходят чужие люди, и начинают палатку за палаткой щедро прошивать очередями. Так и идут по батальону с краю к середине. Кто-то из наших стреляет по ним в ответ, а им все равно. Редко который упадет беззвучно в песок, а остальные вперед идут, словно черная стена. А в палатках пацаны так и лежат на шконках, как ни в чем не бывало, только кровь с матрасов капает…

На посту солдату совсем не обязательно спать. Не дай Бог – заступит дежурным по части какой-нибудь непоседа, пойдет в ночи по периметру. Набредет если на спящего – будить не станет. Посмотрит сначала: нельзя ли у бойца автомат стянуть? Просыпается после боец и плачет с досады. Ясно ему, куда оружие пропало, да только что толку-то? Потом командир роты, не меньше, идет к ночному дежурному и клянчит автомат обратно. Понятно, что выкуп немалый готовит… А уж боец накосячивший знает, что дембель его откладывается до самого дальнего предела.

Я то давно придумал, как с напастью этой бороться: сажусь, спиной к стеночке, каску кладу на землю между сапогами, и автомат одной рукой придерживаю под наклоном. Если усну – оружие из рук выскользнет и не по ноге, так по каске сбрякает – тут уж точно проснешься. Вот такой я хитрый военный.

Дневальные отбой по ротам давно уже проорали, только не успокаивается батальон. Возле свежепостроенного душа народ в очереди балагурит. Верещат бойцы, когда тугая ледяная струя в тела, за день на солнышке пропеченные, ударяет. Фыркают от удовольствия. Наряд в столовой бачками громыхает. Вот тень в сторону дальнего сортира метнулась – сожрал чего-то неправильного боец. Ветерок подул со стороны пекарни, аж голова от аромата хлебного закружилась. Пойти, что-ли, попросить буханку горячую? Да ну их к черту. Хлеборезы, все как один – толстяки заносчивые. Без всякого стеснения в куда подальше посылают, редко когда швырнут булку, будто шубу с барского плеча. Ладно, схожу попозже чуток, спрошу. От меня не убудет, а пацанов порадую, если повезет.

Первое время я совсем не сидел, когда в ночное охранение с отделением заступал. Бродил всю смену от одного бойца к другому, беседы какие-то заводил не о чем, анекдоты травил – все лишь бы не спали парни. А теперь забылись анекдоты и байки все, и переговорили уже обо всем, что можно. Вот и сижу как дурак на песке, думы какие-то думаю.

Три месяца осталось. Девяносто дней. И все, финиш…

У брата день рождения через неделю. Сядет семья вечерком в материном цветнике за столик, станут помидоры с луком кромсать в блюдо, мясо жарить, пивные бутылки из холодной бочки доставать. И про меня вспомнят, может быть… А я в это время опять в каком-нибудь треклятом наряде буду, или по Грозному гулять, судьбу свою пытая.

Ветер усилился, потащил пыль над землей. Скорей бы роса уже пала, а то опять спать с прилипшим на потное тело песком придется. Узнать бы - какая скотина душ на ночь на замок закрывает. И зачем? После дня на жаре и ветру липко и противно телу под формой, на кителе белые соляные разводы вдоль спины просвечивают. Обязательно бы сходил в душ, даже ночью, с охранения сменившись – ан нет, заперто. Опять придется как есть в койку бухнуться. Только песок из простыни вытряхнуть надо сначала – у палатки днем стены подвязывают, иначе невозможно в ней на жаре.

Не идет ко мне сон в последнее время. Вроде бы набегаешься за день то, доберешься до койки дай бог за полночь, и один черт ворочаешься чего-то, на всякий новый шорох ухом ведешь. Ежик под полом завелся: ходит, падла, шабуршится и фыркает. Пацаны рядом похрапывают и вздыхают. Бабаи какие-то за стеной по дорожке ходят. Дежурный наверняка…

БАБАХ! Выпал автомат из ослабевших рук, сбрякал звонко по каске, да еще и в лодыжку отскочил неприятно.

Ну что, пойду схожу все же до пекарни…

……………………………………………..

- Ты с какой роты? – лицо у хлебореза было как у пупсика игрушечного, только пот еще с него градом катится. Молодой похоже, младше моего призыва.

- Со второй.

- В охранении?

- Нет конечно!.. Не спится просто – вот и гуляю.

- Слушай, это у вас же пацанов на заставе завалили?

И лицо кривится так, то ли пот ему в глаза лезет, то ли улыбу сдерживает.

- Ну, у нас.

- Знал ты их?

- Ясен красен – знал. В одной роте если – как не знать…

- Ну да… А я то – видишь: второй месяц с хлеборезки не вылезаю. Ночевать в роту прихожу – все спят уже. Как чувака на соседней шконке звать не знаю. Тоже мне – служба в Чечне. Так бы тоже лучше в ночи в окопе сидеть с пацанами, чем тут. Пострелял бы хоть…

- Ты больной?

Хлеборез вылупил зенки. Как на картинке в какой-то детской книжке: поварской подмастерье, только колпака высокого не хватает. Закрыл дверь, пошел обратно на периметр.

Поваренок выскочил следом через секунду:

- Так ты чего приходил-то? За хлебом ведь приходил! Держи!

Вернулся к нему, взял горячую булку грязными руками. Ожегся даже. Каску снял, туда хлеб бросил.

- Тебя как звать то, зема?

- Степаном.

Постоял еще, хотел что-то умное сказать, что на душе скреблось, да только не сумел.

- Спасибо тебе, Степа.

…………………………………………………………………………..

С краю Елеин службу тащит. Хотел бесшумно к его будке подойти, бдительность проверить. Нет, не спит – высунул свою сплюснутую со всех сторон башку посмотреть – кто крадется.

- Яга, ты?

- Насрано. Тебе зачем пароль на разводе доводили?

- Так я же вижу, что это ты…

- Чего спрашиваешь тогда? Голлум, блин. Жрать хочешь?

- Ага, хочу.

- Кто бы сомневался.

Что же – корку ему отломить что ли? Самое вкусное, сука… Лучше бы сам по дороге сгрыз.

- Держи.

Урод. Даже «Спасибо» не сказал, сразу в рот хлеб пихать принялся…

Всех обошел, каждому ломоть в руки. Поделил – ровнее, чем хлеборез ножом. Тоже никто слова не сказал. Странно – выбесил только Елеин. Между пацанами-то понятно почему разговоров меньше стало. Все на одной волне, все без слов знают, о чем ближний думу думает. Все о том же – о дембеле.

Обошел всех, встал на дальнем нашем посту, что возле угловой караульной вышки. Здесь местечко сержант Беккер облюбовал. Этот не наговорился пока. Тот еще персонаж. Пацан вроде не глупый, но только если приглядеться – псих тихий. А послушаешь: волосы под каской шевелится начинают.

Когда Беккер в Чечню приехал, было у него три мечты: пострелять из гранатомета, пострелять по автомобилям, и пострелять по людям. Такие вот типичные пацанские мечтания.

В первый день в Чечне у него спросили:

- На какой должности служить желаете, товарищ сержант?

Командирами отделений тогда контрактников ставили, так что не светило в тот момент Беккеру КомОдом стать. Это потом уже контрактники разбежались, когда война отменилась, и боевые выплаты прекратились.

- Желаю гранотометчиком стать! – заявил доблестный сержант, чем немало удивил командира. Надо очень специфическим складом ума обладать, чтобы добровольно подписаться таскать на себе «шайтан-трубу» с выстрелами, это помимо автомата еще. Вот так и сложилось все у Беккера.

К тому времени из гранатомета настреляться он уже успел. И по машинам тоже. И даже один мотоцикл у него на счету был записан. А вот с третьей мечтой – пока никак. Командиры-то успели уже в Беккере разглядеть редкостного дебила, и на выезда старались его не брать. По роте дежурить оставляли, с чуханами вроде Елеина.

Нынче Беккер доставал болтовней часового на вышке. Часовой молчал, что совершенно не мешало Беккеру вести беседу. Заткнул его остатками хлеба.

- Здорово! – прожевавшись вымолвил он, прислушавшись к ощущениям в желудке, - Только теперь совсем спать захочется. Давай, Яга, постреляем что ли маленько? А то скучно совсем.

- Не надо. Через двадцать минут смена придет. Стрелять начнешь – ДЧ прибежит с караульными. Пока вопросы задавать станут – час пройдет. А я спать хочу. Так что жди, а я смену встречать пойду.

Побрел опять, в обратную сторону. Хоть и темно на дорожке – только знаешь ее уже наизусть, с закрытыми глазами шагай, не потеряешься. А можно и вздремнуть на ходу. Умеют так некоторые…

Снова крадучись подошел к Елеинскому окопу. Не высунулся. Спит все же что ли? Нет, шубуршится чего-то, пыхтит. Рукоблудит поди? Точно!

Елеин постанывал натужно, колыхался всем телом, суча ручонкой. Головку назад запрокидывал то и дело, потом заглядывал вниз и бубнил чего-то под нос. Я понаблюдал за ним с минуту. Где еще подрочить от души можно, как не на посту? Не в палатке же?.. Надоело ждать. Видно не в первый раз за ночь Голлум развлекался.

Вытянул последнюю сигарету из пачки в нагрудном кармане, чиркнул зажигалкой…

Елеин замер… Медленно развернулся ко мне, все еще сжимая член в правой руке. Левую за спиной прячет.

- Не хорошо на сержанта взведенное оружие направлять, - кивнул я на опадающий Елеинский писюн, - Как и дрочить на посту.

Беззлобно пока еще, но от всей души, засадил ему с ноги в грудную пластину бронежилета. Сбрякал Голлум об окопную дощатую стенку, так что песок с крыши посыпался. Тут и выронил он из левой руки бумажный прямоугольник. Затертый, мятый. Знакомый, из той еще, прошлой жизни. Как будто светлый образ лежал теперь на дне окопа, замылившийся уже в памяти, и чуть потускневший. Но оттого не менее родной и желанный. И вновь явившийся мне. Моя любовь.

……………………………………………………

Избивать кого-то – дело нехитрое. Только практики мне в нем не хватало, сноровки.

Взялся рукой за отворот Елеинского бронежилата, принялся всаживать сапогами в его тощие коленки, лодыжки. Запыхался быстро, устал. Выволок и уронил на тропинку, сдернул, отбросил каску с головы. Глаза смотрели на меня змеиные, ненавидящие. Выцарапить бы их совсем... Сжатым до скрипа кулаком глубже в череп заколотить их, чтоб не видеть никогда. И зубы – крепкие, крупные. Хоть парочку высадить надо. И кровь уже мажется и брызжет, и моя, и урода этого. И хрипит, и извивается, сука… А где же каска-то? А вот она… Схватил руку правую его, прижал коленом к груди и давай наяривать по клешне, которой дрочил он на Неё… И разъезжалась кожа на пальцах под ударами каски, и хрустело уже чего то, когда схватили меня и поволокли в сторону…

- Яга, екарный бабай! - Диденыч стоял надо мной и скалил прокуренные зубы, - Ну что, родной – и у тебя шифер затрещал?

Тот сон я помню лучше и ярче, чем все два года службы. И если бы хотел я что-то забыть – то именно его…

Я вышел и полетел. Поднимался и плыл над палаткой, где тело мое осталось лежать на тесном штабеле двухярусных военных кроватей. Тело медленно извивалось, выворачивалось в агонии, готовясь поскорей разложиться. Тело кипело и растекалось по матрасу, скользя в поту, крови и блевотине. А я поднимался все выше над землей, над небом, над звездами и искал в бескрайней пустоте места, где даже радиоволны не будут досаждать мне напоминанием о жизни людей.

И не было ничего, даже самой пустоты. Потому как чтобы была она, пустота, надо кому то открыть глаза. А мне не хотелось. А может, - боялся просто, что вот появятся где то, пусть даже на самых дальних границах сознания, две точки, и станут надвигаться на меня с двух сторон. И через пару миллионов лет превратятся в одинаковые, как близнецы, планеты из рыхлого песка, да и раздавят меня меж собой. И буду я тонуть в острых крупинках стерильного кварца, вяло сопротивляясь новым своим невинным телом, пока не решусь, не уступлю. И отдам невинное тело, и удобрю им песок, чтобы началось все сначала…

- Я поссать пошел, не дотерпел до подъема. Пива маленько вчера выпили. Ну и смотрю – лежишь ты заблеванный весь, и зеленый аж… И горячий, как капот у БТРа. А я же знаю, что ты в охранение уходил, стало быть не с бухла это. Наркоту ты не жрешь… Вот и настоял, чтобы медицину вызвали. Не мог я тебя разбудить, и доктор тоже не мог. Да ты и сейчас какой-то вареный до сих пор.

Ванька Грязев доел притащенный мне пломбир. Вытер руки об штаны. Сидели мы в одном из немногих относительно тихих мест в батальоне – за палаткой санчасти. Смотрели, как воробьи купаются в пыли. Дело было после ужина уже, жара понемногу спадала.

- Чего медицина то говорит, что за беда с тобой приключилась? Не заразно?

Где-то в расположении первой роты грянули пара автоматных выстрелов. Заорали… Воробьи улетели.

- Не знаю, Ваня.

- А диагноз сказали тебе?

- Сказали. Психо… какая-то... фиговина.

Грязев хохотнул.

- Так ты тронулся мозгами все таки, Яга?

- Похоже на то.

- Точно не заразно? А Елеина ты за что кумарил? Я руку видел у него: караул там – варежка драная. Ну и мордой тоже хорош.

За забором проехал БТР, поднял пыль, которую ветром притащило на нас. В санчасти затарахтел телефон.

- Чего ты раскис-то, Яга?

Медики закипешили за брезентовой стенкой, затопали. Выскочили из палатки с носилками и убежали.

- Я устал, Ваня. Я… устал. Это не я уже, это кто-то другой теперь. Я же первый в жизни раз хотел человека изувечить. Не убить даже… Именно так – инвалидам до конца жизни оставить, чтобы ему еще хуже чем мне было. А я не такой совсем. Я же всю жизнь маменькиным сынком был, паинькой. Материться даже не умел… Это чего, – школа жизни, да? Не-ет. Это чистилище. Маленький такой локальный ад. Но почти как настоящий. И войны то говорят нету, а я немножко так умер уже, и попал… Одного не пойму: когда нагрешить то успел?

- Ты, это… Не кисни давай. Не время теперь раскисать. Духам можно киснуть, когда дедушки напрягают. И то не обязательно, а то до дембеля два года совсем долгими покажутся. А нам-то с тобой, заслуженным дедам – совсем грешно! Ты альбом дембельский готовишь уже? А форму? Ну и зря. Этот славный армейский обычай имеет вполне конкретный смысл: чтоб голова не думала фигню всякую – надо по возможности руки занять. Так что не выкаблучивайся давай. Дня три хотя бы в санчасти потусуешься сейчас, потом выпнут тебя с этого курорта – как новенький будешь. Чего там – нормальные пацаны лежат с тобой?

- Да откуда?… Один наркоман какой-то, привязанный к кровати, а другой – дебил. Прикинь чего исполнил: выточил из зубной щетки шарик и в залупу его себе под кожу имплантировал. Думал, что на гражданке его с таким прибором девки сильно любить станут. Идиот. Загнил, естественно… Хирург угорает, отрезать предлагает под самый корешок. А тот лежит на шконаре и стонет постоянно. Я поражаюсь: откуда столько уродов больных кругом?

- Да уж… Слушай, Яга! Мороженого ты не хочешь…

- Да не лезет ничего, блевать сразу тянет.

- Я понял. Так это… У меня заначка есть, коньяка бутылка. Притащить? В роте сейчас палевно бухать, комбат объявил утром, что за пьянку по две недели накидывать будут. А здесь – кто тебя поймает?

- Заманчиво... Давай тогда знаешь как?…

Не договорил.

Мимо, возглавляя маленькую процессию, прошел всегда улыбчивый батальонный хирург. Сейчас лицо его было – сама задумчивость. Следом несли носилки, на которых лежал, тягуче матерясь булькающим из груди голосом, низкожопый лейтенант.

………………………………………………

Лейтенант этот, как рассказывали потом, в первую роту попал. И заколебал всех сразу до такой степени, что пацаны планировали ему темную устроить. Не сложилось…

В тот вечер после ужина решил он взвод свой затренировать сбором по тревоге. Раза три они оружие получали, сдавали, а потом начал он одного пацана перед строем поносить. А тот впечатлительным оказался. Пальнул молодому, но дурному лейтенанту пару раз в грудь.

Плохо лейтенант умирал, долго. Минут сорок, наверное. Орал все, чтобы ему кроссовки с ног сняли. Чудилось ему, что они огнем горят. Это видимо от того, что пуля позвоночник повредила. И затих потом, резко так.

Хирург вышел из палатки, сел рядом, сигарету спросил. Смотрели с ним, как вернувшиеся воробьи купаются в песке.

Я-то думал что идиот, который себе шар в член загнал – уникален. Ошибался я сурово. В ларьке, который какой-то хитрый местный барыга организовал прямо на территории батальона, недовольные полученным от природы бойцы покупали зубные щетки из твердого прозрачного пластика и маникюрные пилочки. От щетки отрезался кусок, которому придавалась округлая форма. Потом еще пастой ГОИ это дело шлифовалось. Количество дебилов перед глазами, жулькающих в суконных мешочках заготовки для продвинутой модернизации собственного тела, не укладывалось в голове.

Как-то раз видал я, как операция проходит. Сидели мы в каптерке, выпивали маленько. Старшина тогда в очередном запое пребывал, и пустил нас к себе за кружку коньяка, после чего мгновенно забылся тревожным сном. Мы же разложили на столе пару офицерских сухпаев, наплескали помалу в кружки и сосредоточились. Бухать было страшно: слишком велика цена, назначенная за непродолжительное удовольствие, в случае палева.

- Ну, Яга, будь здоров! – решительно выпалил Дед.

В следующее мгновение дверь каптерки шумно отворилась и зашли два товарища. Окинули беспокойным взглядом присутствующих, и переглянулись.

- Да пофиг! – решительно заявил один и принялся сбрасывать с себя портки, отчего выпивающие замерли, не донеся кружек до рта. Второй тем временем схватил два табурета. На один усадил голозадого товарища, на другой стал выкладывать из карманов принесенное: поставил стакан, предварительно со всей дури дунув в него, вылил туда пузырек спирта, окунул в спирт блестящую отвертку. Голозадый вынул из кармана кителя мешочек, сшитый из шинельного сукна, долго пытался разодрать его, пока не перегрыз нитки зубами. Достал, наконец, пластиковый шарик, стер с него пасту и бросил в спирт.

«Хирург» тем временем вскрыл пару ИПП[29] и надорвал упаковку бинта. Безштанный тщательно протер свою залупу и руки смоченным в спирту обрывком перевязочного материала. Накрыл угол табурета упаковкой от ИПП и положил член на нее.

Дальше все происходило очень быстро. Могло даже показаться, что много раз «хирург» подобные операции проделывал. Как только пациент оттянул кожу под головкой, отвертка уже встала на свое место и с глухим ударом руки по рукояти проделала в теле еще одну, не обязательную совершенно, дырку. Через десять секунд шарик занял свое место, а модернизированный орган скрылся под перевязкой.

- Больные уроды!

После этого уже никакие проявления человеческой глупости не могли удивить меня.

………………………………………………………………

- Ванька! Проснись!

- Чего? – Грязев медленно моргал спросону и махал на меня рукой.

- У тебя есть чего бухнуть?

- Заколебали вы, хорош. Спалитесь – весь взвод перенюхают. Отбивайтесь.

- Все уже отбились, Ваня. У меня одного недогон.

Иван проморгался наконец, поглядел на меня, вглядываясь в темноте в глаза, чего-то решил для себя.

- В вещьмешке посмотри.

- Спасибо, Ваня. Должен буду.

- Естественно, -пробормотал он и отвернулся.

Встал на корячки, полез под кровать. Алкогольно – тушняковый бульон попросился из желудка наружу. Чтобы не напачкать возле чужой тумбочки лег на пол боком. Долго возился с завязками мешка, пока не выудил бутылку.

…………………………………………………………………

Вспомнилось как прошлым летом, в день рождения мой, подошел ко мне дневальный. Это же в Новокузнецке еще было. И говорит: «На КПП тебя, Андрюха, вызывают!» Ну я и пошел. А точнее – побежал. И мечталось мне на ходу, что это родители ко мне приехали. Ну правда же – кому я еще на КПП нужен? А то, что не предупредили заранее о приезде, - так это сюрприз! Или боялись не успеть, или еще чего… А это телеграмма была всего лишь кратенькая. Кто ж поедет за две тысячи километров?

Теперь-то я в чудеса совсем не верю. Не знаю я теперь во что верить. В дембель? Так это обман такое. Вот даже календарь если достать и посмотреть. Ведь это когда еще я первое августа зачеркнул? Ну не меньше недели назад никак! А календарь говорит что сегодня второе… И часы на руке то же самое утверждают. Еще целых семь минут до третьего числа. Это сговорились они так против меня.

Хлебнул коньяку из горла.

А вот интересно – я алкоголик уже? Мама не обрадуется. Сижу вот в темноте между палатками, и бухаю в одну каску. Точно – алкоголик. А виноват я разве, что только с коньяку в голове потише да почище становится, и ремни какие то с груди падают. Вот только слезы в глазах стоят, но это с «Примы» вонючей, плесневелой.

Так-то если честно, - мне вообще на все по барабану. Могу вот даже если не удобно мне сидеть на приступочке – завалиться прямо так на песок и валяться в свое удовольствие. Только не блевануть бы раньше времени. Могу песню затянуть. Орать-то не буду, ясен пень, и вовсе не от того что боюсь. Просто если песню орать громче как можешь – то душевнее от этого она не становится совсем. Я так – потихонечку…

Ну и пусть, что алкоголик. Другие вон – вообще, кто манагой, кто семенами закидываются. С манаги ржут как умалишенные, палятся. Поймают офицеры такого веселого, и давай его пинать. Правильно – о чем разговаривать-то с таким обжабаным. А у того на лице все известные эмоции будто миксером взбалтывают.

Семена в «Шайтан-Траве» поспели уже, ага… Зилибоба давеча отведал – два дня в санчасти лежал к кровати привязанный. С Зилибобой-то совсем хохма вышла:

Закинулся он этой гадостью после ужина, чтобы приход в ночи приключился. Захавал семян аж ложку, без горки правда – не рисковать решил в первый раз. На вечерней поверке еще прямо в строю стоял, только рожей по сторонам вертел с несвойственным ему любопытством, да на фамилию свою с четвертого раза откликнулся.

И вот лег Зилибоба спокойно в кровать, и начал прихода ждать… А его не прет. Скучно стало Зилибобе, да и ссать захотелось. Решил он сбегать по-быстрому до сортира, пока не поперло.

А в ту пору спали уже все, кроме Степы-АГСника. Возвращался Степа из РМТО от самого востребованного в батальоне тату-мастера, где группу крови на груди накалывал. Устал Степа, набегался за день-то. Но настроение было – что надо: наколка красиво получилась.

Тут и расстроил его Зилибоба. Не дошел он до сортира, до Степиной кровати только добрался. Куда и ссал стоял.

Кумарил Степа Зилибобу знатно, так что аж Имамгуссейнов на шум из своей палатки прибежал. Не далеко она, палатка-то Имамгуссейновская. Да не один, комбат у него гостил… Зилибоба опознал комбата остатками сознания, и задал вопрос, который в течении следующего дня стал легендарным:

- Товарищ полковник! А почему я увольняюсь сорок шестого фебруля?

Где-то глубоко в душе я даже понимать их стал, наркоманов-то. Хорошо, наверное, хотя бы сутки не видеть ничего, сбежать от реальности. Пусть в это время и лежишь облеваный, привязанный к кровати. Пусть закрывают на кичу после, пусть дембель задержат – один черт до нового года домой отпустят. Если до сих пор никого на дисциплинарный батальон не отправили – значит и не будет этого. А косяков за пацанами много уже разных бывало. Одному Устинову сколько раз моську разбивали.

Еруслана опять вспомнил, как он в Устинова котелками в ночи кидался. Улыбнулся, из бутылки глотнул. Сейчас вслух Славика никто и не вспоминает почти. Только когда духи свежеприбывшие удивляться начинают – зачем это в КХО пулемет ручной стоит со сломанным прикладом. Его это пулемет, Ерусланчика. Об него и сломали…

Как-то он там теперь, в землице Омской? Мамка с сестрами как? Каждую неделю поди на кладбище-то ездят. Легкоступов рассказывал, что маленькая совсем мамка Ерусланова, хрупкая. Это он же Славика на родину увез. Заведено так у военных теперь: погибает когда боец – ищут в подразделении земляка из числа офицеров и прапорщиков и снаряжают попутно в отпуск на две недели. Только чтоб тело сыновье родителям в руки передал. Ну и сказал пару слов, каких сумеет.

Компании той, которой в первую мою в роте ночь пили коньяк на втором ярусе кровати – нету уже. Распалась, раскололась. Сидим молча по шконкам, письма с родины перечитываем, альбомы дембельские рисуем. Даже покурить поодиночке ходим, а коньяк если появится – сядем молча, разопьем и в койку. Не как раньше – до полночи яростным шепотом истории забавные травили и ржали в подушку. И не вспоминает уже никто, что в гости друг к другу собирались.

Только с Ванькой Грязевым мы теперь и разговариваем по душам. Поди ж ты – десять месяцев будто и не замечали один другого, здоровались только при случае. Я про себя думал, что рисую неплохо, а как на Ванькин блокнот взглянул – завидно аж стало. Так что мы теперь с Грязевым мастера по высокохудожественной росписи дембельских альбомов. Только вот себе я не хочу альбом рисовать. Не повезу я домой ничего, что напоминать об армии станет. Только песен парочку запомню, и буду иногда напевать себе под нос, так же в одну каску напиваясь.

Бутылку опустела. Сигарета последняя… А я валяюсь между палатками, ручками-ножками по песку еложу, крылья ангельские рисуя. И песенку под нос мурлыкаю. Чайфовскую «С Войны». И открывается мне в каждом куплете какой-то новый смысл, которого не было, когда на школьном стадионе по вечерам мы ее орали.

- Душевно поете, товарищ сержант.

Запрокинул голову, проморгался, прищурил правый глаз и тогда только разглядел размытый силуэт с бляхой на груди. Затянулся от души крайний раз, аж пальцы ожег, выбросил окурок куда попало.

- Иди-ка ты тоже в жопу, три пятерки.

Противно на киче, ссаньем и блевотиной воняет. Жара начинается только, но от двери железной уже пышет как от печки. Шевелиться не охота совсем, чтобы в голове кутерьму похмельную не раскачивать, только затекло все на поддонах от кирпичей лежать. И сушняк давит нещадно. Надо бы сесть все таки, слюну вязкую из пасти повыхаркать.

- Ну что, проснулся, товарищ сержант?

Стал вытирать рот рукавом, - только размазал все по морде. Посмотрел в темный угол, проморгался и узнал мужика, товарища по залету. Его все знают: самый огромный организм во всем батальоне, а может и во всех Внутренних Войсках. И позывной смешной такой: Капелька. Контрактник с разведвзвода, старшина по званию.

- Проснулся, ага…

- День ВДВ отмечал что-ли?

- Нет. День рождения у меня был вчера.

- Понятно. Юбилей?

- Двадцать один.

- А гости твои где?

- Службу тащат. В одну каску я нажрался.

- Ну, это нормально. Я тоже.

- Тоже день рождения?

- Нет, день ВДВ.

- Так ты десантник что-ли?

- Так точно. Курить будешь? А то я не курил, пока ты спал.

- Нет, не буду пока. Блевану еще… Так это… Во Внутренних-то чего делаешь, если ты Дяди Васин?

Капелька блеснул из угла ровными зубами. Прикурил от бензиновой зажигалки.

- А почему бы и нет? В первую и вторую еще в тельняшке воевал, а потом на гражданке годик погулял – толстый стал. Боюсь, что самолет не взлетит со мной теперь, если что.

- Если – что?

Сигареты блатные у Капельки какие-то, больно уж ароматные.

- Если Родина позовет.

- А куда ж она тебя позвать-то еще может, кроме Чичи?

- В том и дело. Сказывали мне знающие люди, что отменять войнушку будут вскоре. А если отменят – значит ВВшники покой Чеченского народа сторожить будут. Вот и подписал очередной контракт с МВД.

- Очередной. Чего тебе на гражданке не сиделось? Если есть у тебя люди, которые перемену обстановки предсказывают, - так должны они были сказать, что денег боевых не будет больше. Не отпускают тебя на тот берег разве? Если ты такой военный во всю голову…

Тщательно Капелька окурок о поддон тушит, едва только доску не проломил. Выбросил к двери, вздохнул богатырской грудью, поглядел на меня. Глаза добрые такие, участливые, как у Деда Мороза. Или у лика с образа святого.

- Зря ты, земеля, барогозишь на меня. Меня разозлить – совсем мало у кого получалось. Я даже если бью кого когда – сам больше расстраиваюсь. Деньги, они как не крути – штука нужная, приятная даже. Только всех-то их не заработаешь…

- Понятно. Интересы Родины, стало быть.

- Может и интересы. Ты не поверишь, похоже, но только заинтересована Родина, чтобы поменьше щеглов неразумных домой отсюда в цинке уехало. Родина-то, это ж не только Кремль. Матери еще. Думал я об том, чтобы за речку перевестись, да только раздумал. Жалко мне вас, придурков, стало. Я как поглядел, каких военных в «Пьяные Винни-Пухи» понабролось – едва только не прослезился. Откуда только берется чего… А перед смертью-то – все одинаковые, все равные. Вот и решил для себя: может опытом своим, да авторитетом – сберегу кого от Костлявой. И зря ты улыбаешься так ехидно. Одного давеча пристрелили уже, молодого да ретивого… А меня слушают, уважают. За речкой – там хватает правильных военных, кто умеет воевать. Как и сброда, правда, всякого, до пальбы охочего. И удивляются потом: «Отчего это местные нас не любят так, не уважают?» А как уважать, если пришли на чужую землю, в который раз уже? Ваххабитов гоняем? Да, правильно – нехорошие они. Только каждый – хоть и непутевый, но чей-то сын, брат или сват, пусть и отказываются от таких публично, перед всем аулом. Религией заморочены просто. А у нас разве нет таких? Как же нет – дружными рядами в церкву двинулись. Духовные все стали. Только христианство говорит, что надо другую щеку подставлять, если по одной ударили, а в исламе – иначе маленько.

- Что-то я совсем на тебя удивляюсь. Так ты их защищаешь что-ли?

- Никого я кроме себя не защищаю. Я их уважаю! Война, братко, есть старинный обычай и один из немногих действенных способов сохранения национальной идентичности. Это когда не учит тебя забугорный дядька, как правильно жить. Если умеешь ты читать-писать и пасьянсы на компьютере раскладывать – это не повод еще другого воспитывать, дикого и нецивилизованного на твой взгляд.

- Уважаешь, но воюешь?

- Воюю, а как иначе?

- А как же правда?

- Ну в рот мне ноги! Вот ты не дурак вроде. Только тепличный какой-то, интелегентный. От того, может, и тяжко тебе. От того и день рождения в одну каску празднуешь…

- Ты сам-то, я тоже смотрю – не так, чтобы колхозного происхождения?

- Не знаю я на счет происхождения своего, детдомовский я. Так что покидала меня судьбина по матушке России изрядно. И понял я давно, что правду искать – все равно, что бриллианты в лошадиной жопе: шансы на успех невелики, удовольствия никакого, да и копытом получить можно. А подожди немного, так она сама нуружу выйдет. Только один хрен - дерьмо ковырять придется. Кому она нужна, правда-то? Чего ты с ней делать будешь? Правда – она у каждого своя может получиться. И не будет тогда ничего хорошего. Проще так, когда есть одна на всех незамысловатая идея. Вот - враг. Значит надо пойти и победить. А начнешь сомневаться – какой тогда из тебя боец?

- Да ты, блин, издеваешься надо мной просто. Давай сигарету тогда.

- Держи. А в чем издевка-то?

- Уважаешь, оправдываешь, – но воюешь. Интересы Родины защищаешь, - но правда тебе не нужна. Это как вообще в одной голове помещается?

- Элементарно. Никаких душевных метаний.

Вкусные сигареты у Капельки, вишней пахнут. Хоть и противно с похмелья курить – но вонь перебивают чуть-чуть. Батальон за дверью кипешит – ехать куда-то собирается, ловить кого-то опять. Без меня на этот раз…

- Обязательно это разве, чтобы враг был?

-Нет, не обязательно. Полезно просто, чтобы не расслабляться. Да и своих бить начнут, если чужих рядом нет. Есть в мужской природе две тяги: бабой овладеть и подраться. Это чтобы себе и ближним доказать мужественность свою. Вот государство и заботится о нас, подсказывает. И ему проще – совсем уж безголовые повыведутся. А кто путевый – тому война шанс подкинет проявить себя.

- Чего ты несешь вообще?... Это же бред голимый!..

- Бред, сержант, - это когда романтика книжная в головах, и гуманизм на лозунгах. А жизнь – штука жесткая и циничная до самого крайнего пределу.

- Складно рассуждаешь, нечего сказать. Замполитом тебе надо служить…

-Плохой из меня замполит. Нормальный-то только на занятиях перед строем стоять должен. А в бою – позади. Не потому, что ссыкуны они все. Просто если завалят замполита – кто тогда причину временных неудач объяснит и на новые подвиги вдохновлять станет? А я…

Не договорил Капелька. Заскрипел засов в железной двери, отворилась она и ударил в глаза белый свет.

- Ну что, алкоголики, проспались? Шагайте по своим подразделениям, выезд через сорок пять минут.

Вышли мы с Капелькой с вонючей кичи на улицу, проморгались, побрели не сговариваясь до ближнего сортира. Долго журчали, стояли.

- Я только одного не пойму… Неужто ты на гражданке не нашел бы занятия для себя?

Вышли из сортира. Протянул Капелька мне свою вкусную сигарету. Закурили, пошли к столовке на водопой.

- Так я, сержант, не умею же ничего, кроме как воевать.

- Понятно. Так ведь кончится она когда-то же? Все к тому вроде… Тогда чего?

Сладостно Капелька под краном бултыхается, водой ледяной брыжжет.

- Ты, сержант, так и не понял мысль-то мою. Не бывает так, чтобы войн не было. Сами себя грызть станем тогда, или в неправильную сторону смотреть начнем. Родина у нас большая, потенциальных противников кругом полно. Выбирай – не хочу.

Бронежилет воняет. Надо бы постирать… И сетка камуфляжная на каске порвалась. Да и черт бы с ней. Автомат только ржаветь не успевает в сырой КХО.

Все. Крайний наряд. Завтра – домой. Не укладывается в голове никак…

Имамгуссейнов стоит на крылечке штаба, разглядывает нас, как будто не видел никогда раньше. Уставший, как всегда…

- …Напоминаю, господа военные, что обстановка в округе напряженная, вероятность нападения на батальон остается высокой. Понятно, да? Дежурным по части заступил сегодня я, так что увидимся еще, попроведаю я вас на периметре… А-а, ну да… Пароль на сегодня – семь. Все услышали, да? Вопросы есть?

- Никак нет, - вяло пробубнило полсотни глоток, по отделению с каждой роты.

- Хорошо если нет, правильно.

Вытянулся Имамгуссейнов на крыльце, китель одернул.

- Охранение, р-ровняйсь!..

Он один так делает, как в уставе прописано.

- Смир-р-рна!

Резко так руку к козырьку вскидывает…

- Приказываю приступить к обязанностям по охране расположения батальона в ночном охранении на периметре!

Другие офицеры в большинстве своем попроще команды отдают: «Валите с Богом», например.

- Напра!... Во! Шагом…Арш.

……………………………………………………………..

Сколко раз я вдоль этого забора шел? Тысячу? Да нет, поменьше видимо. Четыреста четвертый день сегодня. Первый-то раз шел когда – и забора этого не было в помине. И плиток бетонных под ногами, и фонарей. А вот здесь раньше наша рота стояла, до того еще, как мы с Солкушинской заставы вернулись. Вот здесь мы с Ерусланом в новый год обнимались. Теперь тут домики для старших офицеров строят. А сами строители дальше живут. Местные. Окна в палатке завешаны. Понятно – приглядываются косо к ним бойцы. «Зоопарком» палатку строителей зовут. И на КПП шманают с пристрастием. Мало ли что…

Столовая, душ, сортир, стоянка… Вот она – вышка караульная угловая. От нее наши позиции начинаются. Надо же: прошел двести метров, а вымотался – будто двадцаточку на ИРД протопал. Сел на песок, откинулся на насыпь, за сигаретами полез.

- Не пойдешь дальше, Яга?

Стоит отделение, смотрит на командира. А какой я им командир? Просто по случаю две сопли на плечо упали. Вот Чопик тот же… С особым усердием меня пинал, когда крутые на беседу вызывали. А теперь – покою в свободную минуту не дает. Только приляжешь вздремнуть после наряда – бежит от Чопика дневальный: «Яга, слово из семи букв: наука, позволяющая учиться на чужих ошибках…» Любит кроссворды Чопик.

- Заблудитесь вы что-ли?

………………………………………………………….

Свежее ночи становятся… А дома уже зима в права входит. И скотину в деревнях прибирать начинают. Смотрят тайком дети из окна, как кровь горячая снег топит, и не страшно им ничуть. Потому что нет у взрослых на лицах страха, напротив – деловитость одна. Только бабушка слезу тайком смахнет – каждый год жалко ей хрюшек. Смахнет, и дальше ножиком шкуру паленую скребет. Страсть как соскучился я по парной свининке.

- О чем задумался, Яга? – Беккер никак не может молча, все ему болтать надо, - Дома уже поди в мечтах? Чего делать-то будешь первым делом? На бабу полезешь или бухать станешь?

«Как же ты достал меня, родной».

- Стану… Я матери еще с КМБ написал: «Купи бутылку «Рябины на коньяке», поставь на холодильник и пыль не стирай. Приду – выпью».

- Да-а, хороший план. А я вот не знаю даже, не решил еще… Мне еще девятнадцать дней времени, чтобы придумать. А тебе – завтра. Одежду гражданскую будешь покупать?

- А что – в магазине этом сраном выбор богатый разве?

- Вчера спортивные костюмы завезли. И ботинки какие-то. В форме поедешь – менты в Мин.Водах докопаются.

- А если в спортивном костюме и ботинках – хрен догадаются…

- Да пофиг… Первой партии дембелей по девятнадцать тысяч рублей насчитали. Сволочи. Ты не считал – сколько дней за речкой тусовался?

- Нет. На традцать втором сбился. В июне еще… Да и что толку?

- Как это? Я обязательно в суд подам! Обещали, суки – день за два, и восемьсот рублей в сутки! Зря я что-ли тут в окопах гнил?

- Дедушке своему расскажешь, как тебя обманули.

- Чего вы орете тут?

Разводящий смену привел, часовых на вышках менять. Первая рота нынче в карауле, завзятый соперник во всех делах для нашей, второй.

- Иди-ка ты лесом, разводящий! Своим указывай, как службу тащить!

- Да ладно, пацаны, шучу я. – щегол какой-то, с младшего призыва, - Спокойно все у вас?

Чего выпендривался-то? Перед своими хотел порисоваться? Хобот тебе в рыло, - дембеля тут покой товарищей охраняют.

- Как в могиле.

Дата добавления: 2015-09-03