Стих 44. Первое весеннее

Стихотворение 52. ПОДРОСТКИ И СМЕРТЬ

Мёртвые стоят над нашими свиданьями.

Мёртвые едят помаду с моих губ.

Я знаю, что вечером буду плакать.

А на улице валится лёд из труб.

Мёртвые живут над нашими жизнями.

Я льду ладонь свою подаю.

Мёртвые эту погоду любили:

Город, приклёвывающийся к ручью.

Никто из нас, конечно, не вечен.

Мне снова надгробные песни петь.

Я тоже хочу умереть, как большая,

Чтобы в церкви мне ставили свечку впредь.

Весна наполняется чьей–то печалью,

И, влажная, костью пахнет земля.

И мёртвые давятся нашей одеждой,

Собственной нежности не утоля.

...Мёртвые нас благословили

На любовь на вечную до конца.

И мы целуемся их губами,

Два запрокинутых в небо юнца.

Стихотворение 42. СЦЕНА ПРОЩАНИЯ
«…в его лице я рыцарству верна…»
Цветаева.

Качнулся над одеждой крест.

Лицо – бесстрастно и прекрасно.

(Я знаю – перемена мест

Теперь становится опасной).

Ты прячешь в темноте шаги.

Твои часы – удел бессмертных.

(Я знаю, что твои враги

К тебе не будут милосердны).

И, может быть, не превозмочь

Густого, тёмного желанья…

Но тень твою съедает ночь.

Мне остаётся – ожиданье.

Перспективные строчки:

«ты прячешь в темноте шаги»

«но тень твою съедает ночь».

Стих 44. ПЕРВОЕ ВЕСЕННЕЕ

(Волчонку) (Демагогия)

Волчонок, а тьма ночная укрыла север.

Волчонок, весна сырая и липнет к лапам.

И позже настанет свинцовое лето, и клевер,

И теннисный мячик из мёртво-холодного шкапа.

Бог через месяц наденет свои сандалии

(Немецкое качество, тракторная подошва).

Ни одной зимней ночью так ещё не усложняли мы

Красивую жизнь (она тихо становится прошлым).

Волчонок, смотри, как лиловое в спешке и влаге

Налетает на стёкла и мажет слюнявым сиропом.

Эта смесь из отчаянья и – первосортной отваги –

Это чувство испытывал Ной перед самым потопом.

Я не верю в историю, где все полюбят друг друга,

Где у принца с принцессой родятся красивые дети.

Настоящая жизнь – это если приходится туго,

Это если не самый ты благополучный на свете.

И среди королевских детей будет пара уродов…

Слушай, слушай, волчонок, ты любишь правдивые сказки.

Будут эти уроды умнеть и черстветь год от года

И на мир восхитительный пялить сердитые глазки.

Эти двое – они завоюют потом королевство

И, наверное, вскоре поубивают друг друга.

Настоящая жизнь –это старость, початая в детстве.

Настоящая жизнь – королевствам опять-таки – туго.

Впрочем, я о весне. Мой волчонок, взгляни на снежинки, -

Они тают, ещё до земли не добравшись! Ну что же…

Будем жить в этой мякоти, так вот у марта с начинкой.

Это нас растрясёт, размурыжит, взлохматит, встревожит.

Мы как дети в потёмках – боимся случайного стула.

(В стульях – монстры! А дети же верят в чудовищ).

Вот уже пять утра. Я бы всё же немного вздремнула…

Ты не спишь и звериную бодрость расходуешь всё ещё.

О, волчонок!.. Мы тьмою ночною не спим и всё мыслим.

А глаза твои – лунные, пёсий твой нос – поцарапан.

(…Что за лик у земли, где мы так слабовольно обвисли!..)

Влажный ветер прижат твоей мокрой чумазою лапой.

Впрочем, я же о чувствах. Ну, знаешь ли, грудь распирают,

А особенно в пять, а особенно в первый день марта.

Не скули и не вой. даже если тебя и ломает.

(Ведь соседи в бессоннице нашей ну не виноваты!)

Что же, пусть этот мир остаёмся картиной в разводах

(Как кино для слепцов, как укол для смертельно больного).

…А принцесса заботится о своих чудных уродах,

Принц ворчлив, как ревматик, считает всю жизнь пустяковой.

В общем, ладно, волчонок, я слишком леплю всего много.

Лучше спать инее видеть зрачков твоих хищно-кровавых.

…А во сне я увижу, наверно, сандалии Бога

И свинцовое лето – как в книге, пожалуй, по главам.

И завязка из первой главы будет трепетом пальцев

На измятой подушке (а ты – не уснёшь до рассвета).

Настоящая жизнь никогда не даёт высыпаться.

Я проснусь через час от давления первого света.

……………………………в ночь на 02. 03. 14.
…..пять пятьдесят пять.

Микеланджело говорил в ответ на «Как вы делаете свои скульптуры?»:

Я беру камень и отсекаю всё лишнее.

Стих 39. БРОДСКОМУ НА «ТЫ»

Стать

«подлинной силой лиризма Бродского».

Быть закалённым в чужой эпохе, знать былую печаль,

Опустить занавески и веки, и утро города безфлотского

(Не Петербург) взять за основу – я лирик и враль.

…Как оплавленный стих тороплюсь перелить и изведать,

Как невинную радость порочу февральским ключом –

Ничего не просить, ни любви, ни огня, ни победы,

Это самая суть, ну а возраст мой тут ни при чём…

Стань сердцем, стань. Строка под ключицу рояля,

Новые камни в озябшей душе, материк, разделённый льдом -

«У каждого свой Бог, и каждому свой храм».

Знание «былой печали»

Сотрясает мне мысли,

Бьёт из оконных рам.

…Что ещё тебе нужно, призванье, признанье, примерка?

Быть таким же распахнутым, плакать и петь сквозь борьбу,

Приложу мою душу к гранитному строгому лбу,

(Где-то там была книжка, распятая на этажерке).

Принимаю твоё, расправляю, чуть-чуть – подновить,

Нет, постой-ка, не надо, пусть будет, как было всегда.

Я хочу также сильно, исступленно, ранено жить,

Осиянная песня как полуживая вода…

Стань сердцем, стань.

Как нью-йоркская смерть развивает твою биографию,

Как Мария Соццани (а имя какое – Мария!),

Я могу точно также, но только взгляни через силу,

Сквозь свою эпитафию,

Только взгляни через силу! –

Как слезится и снежится богова горе-Россия,

Ты взгляни сквозь могилу,

Скажи, что во мне полюбило,

Что во мне – на куски, а потом, а потом – возродило,

Вознесло, засвистело, заплакало, заголосило,

Ты взгляни и скажи, через силу, посмертную силу, -

Что во мне полюбило.

…Вот и полдень. Вот и двенадцать. Вполкомнаты – свет.

Камень полез из-под вены, но нет – мне не больно.

«Я сижу у окна» по прошествии множества лет –

Стой, с девяносто шестого – здесь «множества» нет.

Я «не выхожу из комнаты», приникшая к лампе настольной.

И твоё возвращенье мне заново

Строит хребет.

Стихи о стихах, стихи о поэтах – сложная весьма форма т.к. Такое масло масляное обычно приводит к тому, что ты (абстрактное ты) говоришь пустотами, пользуясь формулами-цитатами из других поэтов, в итоге получается не текст, а набор оценок, суждений а не твоё собственное стихотворение с твоей уникальной интогнацией. Всё-таки думаю, лучше такие «поклоны» отвешивать в форме эссе.

С другой стороны существуют тексты, в которых происходит преодоление поэтики кого-нить. Вот, например, в данном тексте поэт Евгений Туренко, постоянно отсылая к биографии и текстам, метафорам Осипа Мандельштама (в первую очередь, к тексту «Золотистого мёда струя из бутылки текла»), тем не менее, создаёт свой собственный текст с весьма оригинальным устройством:

АУТЕНТИЧЕСКАЯ ЭЛЕГИЯ

так научишься ткать или красть если ждать позабудешь

и захочешь войти

постучишь а никто не ответит

ни ограды вокруг а ворота гвоздями зашиты

и повешен замок чтобы было понятно и просто

если сравнивать то слепота с лепотою не схожа

как мельчайшая пыль позапрошлых растрат и припасов

или моль искусит непременные пропуски множа

на всецелую тонкость ахейских ночных прибамбасов

не теперь опостылеет чтить нестерпимую бедность

и прощений просить ни про что или жить надоело

а коль скоро преступишь вторую по имени речку

то и чёрной воде не ищи отдалённо пробела

тополиная ветка врастёт в зачерствелый суглинок

и всегдашняя радость легка опустелой ладони

только тень покосится во взгляде

и крохотный равви

долгополую скорбь донесёт до своей колыбели

поднебесная осень желтеет в полуденных листьях

осыпается эхо прозрачным от времени светом

покаянное слово слагает древесные буквы

и слепая земля согревает невнятную милость

всех примет ни единой

в пустом ощущенье прорехи

та же тяжесть в горсти упреждает продажный прибыток

суесловных узлов как бессмысленных взяток и ниток

но и ломанный нуль подними как последнюю подать

и не сложишь одно и одно как дразнилку дрянную

с одинокой взаимностью и несусветной тщетою

или память отмерит чистейшую блажь одесную

или неправотою ославит а не правотою

Дата добавления: 2015-08-13