Гарик гагарин 6 страница

То, что происходило раньше, он смотрел, хотя и с негодованием, однако без возражений. Но насилие лишило его разума.

Он кинулся к патер-ламе, свалил проектор и принялся топтать его, словно выплясывал первобытный танец.

Экран погас.

Новобранцы смотрели на танцующего командира роты и старались не встречаться взглядами, будто увидели нечто такое, в чем нельзя признаться.

Коршун замер.

Он словно возвращался из путешествия в безумие. И переходил в новый вид безумия, в разумный мир мести.

Коршун выхватил свой меч, короткий и зазубренный, и кинулся к выходу из ямы.

– Стой! – крикнул вслед граф Шейн.

Тот даже не оглянулся.

Разведчик, видно, был готов к такой реакции Коршуна. Он держал в руке небольшую трубку. Поднес ее к губам и как бы свистнул. Оттуда вылетела маленькая стрелка, которая настигла Коршуна, когда он уже бежал по траншее, разыскивая место, где выбраться наверх.

Пробежав еще два или три шага, Коршун с размаху упал лицом вниз.

– Вы убили его! – воскликнул я.

– Проснется, – отмахнулся Шейн.

Кто-то из новобранцев хотел было подбежать к командиру роты.

– Внимание! – начал Шейн. – Смотреть на меня. И слушать внимательно. Сейчас вы просмотрели короткий фильм, снятый нашими разведчиками после того, как ублюдки захватили наш госпиталь. Вы видели, что они делают с нашими пленными, с беспомощными ранеными. Видели?

В ответ – согласное гудение.

– Вы видели, что они делают с медсестрами, которые попали к ним в плен, только потому, что мы плохо сражаемся, мы слабо деремся! Позор нам!

– Позор, позор! – нестройно отвечали солдаты.

Мне захотелось спросить Шейна: зачем же разведчик наблюдал и никто не вмешался? Я был убежден: было бы желание – могли вмешаться и остановить изуверство.

– Если вы отступите сегодня еще на шаг, то эти несчастья падут на головы ваших близких и наш родной город... родной город... – Спазм перехватил горло разведчика, на несколько секунд он потерял дар речи. Мы подавленно молчали.

– Нашего родного города больше не будет, – неожиданно завершил речь Шейна патер-лама.

Заверещала сирена.

– Начало боевого времени! – крикнул патер-лама.

Маска, которую я надел впервые, была тяжелой и натирала подбородок. Долго ее не потаскаешь.

Патер-лама и Мордвин стали выгонять солдат наружу из канавы. Там что-то должно было произойти, и нам следовало это увидеть.

Ребята собирались молча, подвязывали поудобнее маски, проверяли луки и обувь – они были профессионалами. Они знали, что воевать надо так, чтобы было удобно.

Друг на друга они не смотрели – они были подавлены фильмом, который им показали. А я сомневался, действительно ли он снят или это очередная фальсификация, как сфальсифицирован город и река. Надо спросить у Коршуна, что его так взбесило?

Я подошел к командиру роты.

– Придет в себя, поверьте моему опыту, – сказал разведчик.

– Это было? – спросил я.

– Вы думаете, что мы это подстроили? Что головы отрезали у кур, а насиловали резиновую куклу?

В самом тоне был ответ на мой вопрос.

– Зачем они это делают?

– Они нас ненавидят.

– А мы?

– Мы должны тоже ненавидеть. Без этого победа невозможна. Моя работа – поддерживать ненависть. «Убей немца!» Знаете, кто так писал? Один известный гуманист. Убей любого немца!

– Мы тоже убиваем пленных?

– Обязательно, – ответил полковник.

Он вытащил из кармана на кителе тонкую серебристую маску, сделанную, видно, из шелка. Он надел ее на себя и издали стал похож на любого из нас. Только мы таскали на физиономии железяку, а он обходился легкой чадрой.

– Равноправия не бывает, – улыбнулся он, угадав мой взгляд.

Затем он пощупал пульс у Коршуна.

– Скоро придет в себя, и мы увидим нового мстителя.

– Трудно поверить, что это не инсценировка.

– Ваша воля. Нам пора.

Затрубили трубы. Откуда-то сверху.

– Разве вы не хотели со мной поговорить? – спросил я.

– По окончании боевого времени, – сказал Шейн, – мы с вами поговорим не спеша.

Он легко оттолкнулся от стенки траншеи и выскочил наверх – словно взлетел. Его плотное тело было слеплено из тугой резины.

Сотни ублюдков стояли полукругом в двухстах метрах от нас, на них были одинаковые золотые маски. С нашей стороны тоже стояли сотни бойцов. Только в серебряных масках. Отличались мы и куртками: у них они были кожаные, рыжие, на них были черные плащи, а под ними виднелась кольчуга. На нас вместо кольчуг были бронежилеты.

Шейн преобразился.

Он выбежал в первый ряд, повернулся спиной к врагам и закричал:

– Вы знаете, что это не люди! Это звери!

– Звери! – покатилось по цепи.

– Мучители, изверги, нелюди!

– Нам некуда отступать. За нами – город!

Цепь ревела. Люди рвались в бой.

– Поединок! – кричал генерал.

– Поединок!

Рыцарь с нашей стороны появился из низины. Он был, как и положено, в маске и каске с гребнем. Но он был обнажен до пояса. В одной руке у него был меч, в другой – факел.

За ним и по сторонам шагали секунданты, доктор, офицеры – свита!

Я понял, что здесь соблюдается средневековое правило: прежде чем начнется бой, два богатыря должны показать свою силу.

Вдали от меня раздвинулась цепь.

Сквозь нее прошел богатырь ублюдков.

Он сверкал. Он был в позолоченной кольчуге, на нем был позолоченный шлем и золотая маска. Он нес в правой руке короткое копье с широким лезвием, в левой – саблю.

Все это более напомнило бой гладиаторов, чем поединок рыцарей. Я понимал, что наш богатырь уступает врагу. Но нарочно ли это сделано? Или рыцари готовились к бою, не зная о вооружении противника?

Болельщики кричали, махали руками – они ненавидели друг друга.

Эта война была недурно организована. И теперь я уже верил в то, что увиденное в фильме – настоящее. Потому что настоящей была ненависть и настоящей была война, в которой не брали пленных.

Наш рыцарь, хоть был слабее вооружен, оказался куда подвижнее ублюдка, у него было поджарое тело – без капельки жира – лишь мышцы и жилы. Движения нашего рыцаря были неожиданны, быстры и законченны.

Краем глаза я увидел Коршуна. Он стоял справа от меня, положив ладонь на рукоять меча. Он смотрел на рыцаря так же внимательно и заинтересованно, как на ту несчастную девушку. Я мог бы поклясться, что он его знает. Или старается узнать.

Бешеный рев прокатился над полем – воины кинулись друг на друга.

Я обратил внимание, что, как назойливые слепни, к рыцарям кинулись сверху мутные шарики и зависли над ними. Некто наблюдал за ними. Вернее всего, люди разведчика. Что нужно было этому хитрецу от меня? Будь он честным офицером, он должен был бы меня убить. Но если он все же не союзник мне, а кот, который, поиграв с мышкой, придушив ее для порядка лапой, относит к ногам хозяина?

Зрелище самого боя меня не очень привлекало. В любом случае по воздействию оно далеко уступало кровожадной сцене фильма. Но, как я понимаю, все здесь было неплохо рассчитано: после шока, вызванного фильмом, – открытое поле, настоящий бой, локоть товарища рядом, враги по ту сторону поля.

Солдаты, ребята из Меховска, смертельно отравленные войной, как бы возвратились в лоно своей матери-бойни. Это был их мир, их наркотик, смысл их короткой жизни. Месть была одним из немногих доступных им чувств. Месть была страховкой от забвения. Мстя, ты знаешь, что за тебя тоже отомстят, – это эстафета странной надежды смертников.

Наш рыцарь вел себя, как бешеный пес. Он кидался на золотого врага, тыча ему в маску факелом, что имело бы смысл, если бы тот был обнажен. А ведь кто-то снаряжал рыцаря и давал ему советы. Вот и сейчас кучка его тренеров и ассистентов кричит, подсказывает что-то, но вряд ли он слышит подсказки за криком и воем толпы.

– Шундарай! – кричал Коршун. – Кинь факел! Руби его! Шундарай!

Меня удивило это слово – явно местное. А может быть, они знакомы с богатырем?

Шундарай послушался Коршуна, откинул в сторону факел, тот горел на земле, стелясь пламенем и дымом по пыли и постепенно угасая.

Теперь у него оставался только меч, и ему стало легче, хотя он все время был вынужден отступать, потому что ублюдок (господи, я уже употребляю это слово привычно, как обозначение национальности!) спокойно следовал за ним, как крокодил за собачонкой.

Его преимущество выражалось и в том, что копье – лучшее продолжение руки, чем меч, – ублюдок умудрялся сделать два шага, тогда как Шундарай был вынужден сделать десять.

Пока что его неожиданные попытки прорваться поближе к врагу и вонзить меч в незащищенное горло пресекались.

– Шундарай проиграет, – тихо сказал Шейн, который незаметно подошел ко мне. – И это жульничество.

– Почему жульничество?

– Значит, так выгодно... результат первого боя не должен быть предсказуем. Но может быть... – он впился мне в лицо черными острыми глазами, –...может быть, ему обещали жизнь? И теперь ее отнимут.

Я не понял, о чем говорит разведчик. Но надеялся узнать – Шейн начал охотно говорить со мной, возможно, он продолжит эти беседы.

Я поглядел на Коршуна. Мой комроты до половины вытащил из ножен меч. Он с трудом удерживался, чтобы не кинуться на выручку Шундараю, хотя, очевидно, этого делать было нельзя.

Неожиданно ублюдок метнул копье. И с такой силой, что оно вошло в грудь Шундарая чуть ниже правого плеча и удар пошатнул его, чуть не развернув.

Ублюдок тут же кинулся к Шундараю, но все же он двигался замедленно, и это спасло нашего рыцаря. Под собственной тяжестью копье выпало, и следом за ним полилась струйка крови. Шундарай выронил меч, но каким-то чудом умудрился перехватить его левой рукой.

Теперь ему ничего не оставалось, как идти ва-банк. Рана, по-моему, была достаточно глубокой и болезненной, и в его распоряжении оставались минуты, прежде чем он потеряет силы.

Вокруг творилось что-то невообразимое. Увидев, что Шундарай нашел в себе силы ринуться вперед, наши воины, было затихшие и онемевшие от ужаса, взревели, подбадривая рыцаря.

– А кто такой Шундарай? – спросил я разведчика, стараясь перекричать толпу.

– Смертник, – ответил тот.

– Давай! – кричал Ким, оказавшийся рядом. Раньше я его не видел, он был со своим взводом.

Ким забыл уже о том, что город оказался фальшивым и что он – чья-то игрушка.

Шундарай дотянулся-таки до противника, тот отступил, чтобы избежать укола, но Шундарай из последних отчаянных сил прыгнул вперед. Видно, рыцарь ублюдков не ожидал такого прыжка, в котором Шундарай дотянулся до его колен, и рванул рыцаря на себя.

Ублюдку бы рубануть его сверху саблей, благо она оставалась у него в руке, но он растерялся, не ударил и сам упал на колени, Шундарай пытался подмять его, но правая рука плохо слушалась, и пальцы скользили по кольчуге.

– Почему смертник? – пытался я перекричать толпу.

– Он был приговорен, но сбежал. Он не знал, что здесь убежать некуда. Вы-то уже понимаете?

Я кивнул.

Шундарай и ублюдок возились в пыли, стало трудно разглядеть, что там происходит.

– Когда его поймали, то обещали жизнь, если он победит в поединке.

– И его в самом деле оставят в живых?

– Не говорите глупостей, – ответил Шейн.

– А что будет?

– Плохо дело. Наши друзья прижаты спиной к родному городу. Но сегодня они должны обязательно устоять.

– Нам нужна его победа?

Схватка на земле прекратилась.

Медленно-медленно алая кровь – своя ли, чужая – стекает по золотой кольчуге. Поднимался победитель – ублюдок.

Шундарай лежал неподвижно.

Золотой рыцарь тяжело вскинул руки – какая буря восторга поднялась в его войске!

И тут я краем глаза уловил движение вблизи.

Я ничего не успел сделать.

Никто ничего не успел сделать.

Выхватив меч, Коршун бежал через поле к победителю. Он споткнулся, чуть не упал – он был мал и жидок по сравнению с рыцарем ублюдков и даже с Шундараем.

Но он был берсеркером – свихнувшимся на жажде боя викингом, которому не страшна смерть, поэтому он дерется без доспехов. И прежде чем уйти в поля вечной охоты, он унесет с собой души нескольких врагов.

Рыцарь ублюдков сообразил, может быть, предупрежденный отчаянными криками из своего лагеря, что к нему приближается непредвиденная опасность. Он потянулся, нагнулся за копьем, что лежало на земле, – черт знает что заставило его это сделать, – может, и в самом деле думал, что успеет.

Но не успел.

Более того, он подставил Коршуну незащищенный участок шеи, и Коршун – опытный боец – вонзил ему в шею меч.

К нему же – золотой рыцарь еще не успел коснуться земли – толпой, толкаясь, сшибая друг друга, кинулись ублюдки в золотых масках – то ли они спешили спасти своего рыцаря, то ли желали отомстить за него.

И над полем, через динамик или мегафон, прокатился командирский крик – видно, наш комполка быстрее соображал, чем его противник:

– Лучники, стрелы готовь!

Послушно – когда это успели в нас внедрить? – мы все, у кого были луки, потянулись к колчанам. Другая рука уже вытаскивала из футляра лук.

Кажется, что никто, кроме нас, не услышал приказа.

– По противнику, за кровь наших детей и матерей, прицельный огонь!

Толпа ублюдков – именно толпа – уже поглотила несчастного Коршуна и смешалась, лишенная стимула бежать дальше.

Стрелы вонзались в ублюдков, вряд ли многие из них погибли – большинство ублюдков облачены в кольчуги, маски и шлемы. И все же несколько человек упало, это внесло еще больший беспорядок в ряды противника.

– Вперед! – кричал наш командир полка.

И я увидел, что он выбежал вперед, на открытое пространство, отделявшее нас от ублюдков, и поднял меч.

Мы кинулись за ним. Нас трудно было остановить, потому что мы не только спасали город, мы спасали нашего отважного товарища, мы неслись мстить!

И я несся со всеми, понимая, что веду себя неразумно, но я не мог остановиться, не потому, что верил в город, – я хотел помочь Коршуну, я не мог бросить своих солдат – я же командир взвода! Что же мне, отсиживаться в траншее? Ведь разведчик – уж кому-кому, а ему не было нужды лезть в схватку – размахивал своим мечом рядом со мной.

Я тоже махал саблей. Я должен был победить. Главное – пробиться сквозь их толпу, чтобы отыскать Коршуна.

Я не могу точно сказать, как и когда наш противник не выдержал натиска и кинулся бежать; это не было отступлением – ублюдки тяжело бежали, утаскивая своих раненых и убитых.

Коршун и Шундарай остались лежать посреди поля, а солдаты убежали дальше, преследуя ублюдков.

Я склонился над Коршуном. Он был избит, окровавлен, одежда на нем разорвана – но он дышал. Ублюдки так спешили убить его, что помешали друг другу.

Я хотел было оттащить его назад, но возникший рядом Шейн – как он умеет это делать! – крикнул:

– Его подберут! Сзади идут санитары. Важнее захватить наши старые окопы. Понимаешь?

Я не понимал, зачем нам нужны старые окопы. Может быть, из принципа?

Мы трусили с полковником следом за солдатами, которые уже ворвались в траншеи и продолжали гнать врагов. Тут еще – я не сразу сообразил, как это случилось, – прилетел их воздушный шар и кинул несколько бомб на своих, почему-то решив, что мы уже заняли свои старые позиции. Как я понял тогда – он бросал глиняные горшки, наполненные порохом. Они шумно взрывались и поражали всех вокруг кусками своей оболочки.

– Не беги, – попросил разведчик. – Я в этом воздухе задыхаюсь. Здесь быстро изнашиваешься.

Мы спустились с ним в длинную неглубокую яму.

Яма была знакома. Койками – конечно же, двумя рядами коек, ноги к ногам. Это был лазарет. Койки были пусты. На какое-то мгновение я снова подумал о том, что фильм был инсценировкой. Но когда я подошел поближе, то увидел, что койки залиты кровью.

Как бы угадав мои мысли, Шейн сказал:

– Они их вон там закопали, присыпали хлоркой и закопали, чтобы заразы не было.

Он показал на невысокий пологий холм в конце ямы. И если у меня и могли еще оставаться сомнения, они исчезли, потому что, не очень стараясь скрыть следы, они засыпали трупы кое-как, и из перекопанной земли высовывались скрюченные пальцы, словно мертвецы просились наружу.

Шейн прошел дальше.

Мне было страшно оставаться в лазарете, и я поспешил за ним.

Он прошел в небольшой зал – в операционную.

Мы остановились возле операционного стола, на его пластиковой поверхности были видны плохо затертые пятна крови. Это от операций, подумал я.

– Вы много говорите, – сказал я. – Но я все равно не понимаю.

– Странно. Мне казалось, что я предельно ясен.

– Вы говорили о сроках жизни здесь – вас это касается?

– Я удивлен, что до сих пор жив. Я пережил всех. Даже Шундарая.

– Кто вас может убить?

– Те, кто руководит нами. Кукловоды.

– Вот теперь мы подошли к самому главному. Как устроен этот мир? Кто им правит? Почему мы воюем? Кто хочет вас убить?

– Вы можете задавать вопросы бесконечно. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз обсудить.

– Тогда пошли, – сказал я.

Это развеселило разведчика:

– Не слишком ли вы доверчивы, мой юный друг?

– Не заставляйте меня проливать слезы над сентиментальным романом из жизни лордов! – огрызнулся я.

Сзади послышались голоса. В операционную заглянул мужчина в зеленом халате.

– Мы переносим сюда лазарет, – сказал он.

– Хорошо. Только сначала пускай перенесут на общее кладбище трупы, которые закопаны в углу палаты.

– Тут нет опасности для раненых? – спросил доктор.

Я догадался, что в лазарете садистский фильм не показывали – врачам не нужно бросаться на врагов и рвать их глотки. Доктор не знает, что здесь произошло.

– До следующего боевого времени никакой опасности нет.

– А где похоронная команда? – спросил доктор.

К нам присоединился второй.

– Ты знаешь, что там, в углу? – спросил он. – Там людей закопали. Вот сволочи!

– Зови похоронную команду, – приказал старший доктор. – Пускай переносят трупы.

– А мы начнем работать? Рядом с трупами?

– Ничего, – сказал старший врач. – Не впервой.

– А я в первый раз, – сказал младший врач.

– А где Маргарита? – спросил я. – Медсестра Рита Савельева? Где она?

– Я ее в начале боя видел, – неуверенно сказал младший врач.

– Она могла пойти на поле глядеть на бой, – сказал старший врач.

– Нет, ее еще раньше не было, – сказал младший врач.

Над операционной появилась группа солдат. Двое вели третьего, раненого, который обнял их за шеи. Один из поводырей спрыгнул вниз и поднял руки. Второй помог спуститься раненому.

– Куда его? – спросил он.

– Клади сюда, на стол. – Старший врач показал на операционный стол. Потом повернулся к младшему и добавил: – Ты погоди с похоронной командой, поможешь мне.

Мы отошли от лазарета и остановились в траншее – в стороне от основного потока людей: солдаты перетаскивали свои пожитки, обустраивались на новом месте, которое для многих было старым, вчерашним местом.

– Давайте выясним одну важную штуку. Важную для нас обоих, – сказал разведчик. – Какова ваша цель?

– Уйти отсюда, – искренне сказал я.

Я не стал добавлять, что сначала мне надо узнать как можно больше об этом мире. Лишь потом я смогу уйти. Но уйти мне надо обязательно, так как иначе вся наша операция равняется нулю.

– Значит, цели совпадают, – согласился Шейн.

– И вы знаете, как отсюда уйти?

– Приблизительно. Но это не значит, что я могу это сделать.

– Почему?

– Все относительно просто, но нам не уйти.

– Меня сюда привезли и посадили в яму. А там, где есть вход, обязательно существует и выход.

– Умница! Только выход заперт снаружи.

– И что же делать?

– Те, кто управляет этим миром, те, кто контролирует эту войну, живут вон там. – Он ткнул пальцем точно над головой, показывая в зенит.

– И наблюдают за нами?

– И наблюдают за нами.

– С помощью шаров?

– Не только – у них есть несколько способов. Когда я был там, то понял – они могут контролировать многое.

– И нас сейчас?

– Я думаю, что у нас есть шанс рискнуть. После окончания боевого времени они обычно уходят отдохнуть.

– Кто они?

– Люди. А вы о ком подумали?

– Черт его знает. Может, я попал на другую планету. И где же они находятся?

– Я же говорил – там.

Он показал наверх.

– А вы там бывали?

– Конечно. Несколько раз. По служебным делам.

– Значит, выход открывается, когда вас зовут.

– В последнее время меня не вызывают. Скоро убьют. А так как у них есть остроумные режиссеры, мою смерть могут обставить драматично.

Я подумал, что все-таки Шейн – ненормальный. Хотя вряд ли можно встретить здесь нормального человека. Шейн глядел на меня яркими серыми глазами и разминал сильными пальцами кусочек земли.

– Я все просчитал, понял, что один я бессилен. Я почти смирился. И глазам не поверил, когда увидел вас. Сначала даже решил, что вы подосланы. Но кем? Кому нужно подсылать ко мне провокатора, если проще меня убить случайной молнией или стрелой? И тут я заметил – вы не поддаетесь гипнозу. Вы подозреваете неладное... Значит, хотите вы или нет, вам придется быть моим союзником.

Он неожиданно хлопнул меня по локтю – я был на голову выше его.

– Если мы вдвоем, то наши шансы удваиваются, – это принципиально. Мы – команда.

В его голосе не было всегдашней уверенности в себе.

– И что наша команда может сделать?

– Сначала наша команда может думать.

Два солдата притащили в палату Коршуна. Может, я ошибся? Нет, это Коршун.

– Коршун? – Разведчик весь подобрался. – Жаль, что ему не жить. – Шейн подошел к Коршуну, оттянул веко, потом попробовал его пульс. – Жаль. До встречи с вами я так рассчитывал на его помощь!

– Я займу его место?

– Вряд ли. Но у меня нет другого выхода. Пойдемте, пока перерыв. Я покажу вам вход. Он открывается снаружи.

– Этого мне достаточно. Но они не будут за нами наблюдать? Через купол?

– Ничего подобного! – воскликнул Шейн. – Нет никакого купола! Есть забор. Прозрачная упругая ограда, о которой догадываются лишь те, кого скоро ликвидируют. А наверху существует подобие широкого балкона, с которого за нами и наблюдают. Подняться на него можно лишь с внешней стороны. А отсюда мы вольны петь серенады.

– Это уже лучше, – сказал я.

– Что? Петь серенады?

– Нет, забраться на балкон.

Мне показалось, что снаружи, наверху, кто-то есть. Я сделал шаг к полуосыпавшейся стенке траншеи и, отыскав в ней выступ, резко подпрыгнул и перевалился через бруствер.

Там сидел, вытянув перед собой ноги, сержант Ким. Он вздрогнул, когда я оказался рядом с ним, резко вскочил, но не схватился за меч.

– Ты чего здесь делаешь? – спросил я.

Разведчик запрокинул голову – он увидел Кима, когда тот встал во весь рост.

– Отдыхаю, – ответил Ким.

– Тебе же сказали, чтобы ты во взвод шел.

– Был я во взводе, там меня не требуется.

Рожа у него была красная, под глазами мешки, волосы встрепаны, он криво улыбался.

– Ты наконец-то поверил? – спросил я.

– Я ни во что не верю, – ответил Ким и неожиданно пошел прочь. Он шел медленно, перепрыгивая через траншеи, исчезая в канавах и появляясь вновь.

– Странный парень, – сказал я.

– Его следует опасаться, – заметил разведчик.

– Вы можете показать мне, где находится дверь? – спросил я.

– Как и все тут – относительно недалеко. Только надо спешить, пока хозяева отдыхают.

Вот и новое слово – «хозяева». Хозяева, которые славно организовали целую войну с настоящими убитыми.

– Тогда пойдем, – сказал я.

Разведчик задержался. Коршун был весь в бинтах. Над ним трудились оба врача и пожилая медсестра.

– И как у него дела? – спросил я.

– Плохо, – сказал старший врач. – Рука и два ребра сломаны, гематомы, отбиты почки. Долго не протянет.

– Черта с два, – с трудом произнес Коршун. Лицо у него тоже было забинтовано – лоб, щека и один глаз. Вокруг второго было черное пятно. – Я встану. Ты без меня не уходи...

– Ты переменил ход битвы, – сказал Шейн. – Если бы не ты, мы бы проиграли всю войну.

Он добавил, авторитетно обращая внимание к врачам:

– Чтобы поставить его на ноги немедленно! К следующему бою герой должен быть готов. Наложите шины, перевяжите. Я скоро проверю!

Когда мы отошли от госпиталя, Шейн сказал мне:

– Вернее всего, он – мертвец. Я не удивлюсь, если это случится в ближайшие часы.

– Почему?

– Во-первых, он нарушил правила боя. Рыцари сражаются один на один. А он ввязался в бой.

– Но только после гибели Шундарая.

– Неважно. Он изменил ход боя.

– Победа ублюдка, – возразил я, – могла означать конец войны?

– Да, – согласился Шейн. И вдруг остановился. – Ты прав! – воскликнул он. – Прав, черт побери! Войну кончить нельзя! Война – вечна!

– Почему?

– Все узнаешь, обязательно узнаешь.

Нам встретились сразу трое лам, все незнакомые. Они тащили рулоны материи. Видно, переносили свой храм на новые позиции.

Шейн шел молча, он не хотел допускать меня в свои мысли.

Мы обошли довольно глубокую яму, в которой несколько солдат играли в карты, кажется, в подкидного дурака. Игра шла азартно – они нас даже не заметили.

Люди кучковались в траншеях и ямах – по нескольку человек, даже дремали вместе, но можно было пройти сотню метров и не увидеть ни единого человека. Если бы наши враги захотели совершить прорыв, никто бы им не помешал.

Но они не хотели совершать прорывов. Они зализывали раны.

– А кто они – ублюдки? – спросил я.

– У нас не берут пленных, – сказал разведчик.

– Некогда пленного убили, он все равно лежит у ваших ног, только мертвый, – заметил я.

– У нас не положено снимать маску.

– Кончайте вешать мне лапшу на уши, граф, – сказал я, – неужели вам никогда не приходилось снимать маски с убитых?

– Снимали, – сказал Шейн.

– И что же?

– Ублюдки и есть ублюдки.

Я вздохнул.

– Граф, вы мне врете, – настаивал я. – Что-то заставляет вас скрывать правду. Если вы не верите мне...

– Ублюдки – такие же люди, как мы с вами, – сказал Шейн.

– Так я и подозревал.

Мы поднимались по пологому склону холма, изрезанного древними траншеями, большей частью полузасыпанными.

– Здесь давно не воевали, – заметил я.

– Да, теперь война идет ближе к речке. Так им лучше видно.

Чем выше мы поднимались, тем больше вокруг было мусора, сухих палок и даже бревен, камней, старых тряпок, железных ржавых предметов от кастрюль до детской, некогда эмалированной ванны, встретилось даже колесо грузовика без шины и железный обод на железных спицах от какой-то высокой телеги – будто некогда он составлял часть велосипеда для слона.

И я налетел на стену. Просто забыл о том, что пора бы готовиться к встрече с ней.

Я отскочил от неожиданности.

– Спокойно, мой друг, – сказал Шейн. – Теперь нам надо найти нужное место.

Он пошел вдоль стены, легко перепрыгивая через сучья и обходя крупные камни.

Мне показалось, что за нами следят.

Я поднял голову – шариков не было видно.

Шейн водил в воздухе растопыренными пальцами.

– Смотрите, Седой, – сказал он, – здесь дверь.

Я подошел к нему и, проведя пальцами в том месте, почувствовал вертикальную полоску.

– Дверь открывается снаружи, с той стороны. А здесь есть ориентир. Видите сухое дерево, раздвоенное?

Сухая сосна поднималась за нашими спинами.

– Ее видно снаружи. Я как-то подходил к этой двери.

– А как она отпирается?

– Она не заперта. Она сейчас – одно целое со стеной.

Я толкнул стену за полоской разрыва. Ничего не произошло.

– Что же вы предлагаете делать? – спросил я.

– Я думал, что вы знаете. Вы же просили привести вас сюда.

У меня возникло подозрение, что Шейну известен мой секрет. Чего быть не могло, ведь в Меховске не осталось ни одного человека, который знал бы о моих московских занятиях.

– Я могу попытаться, – сказал я.

– Вы пройдете сквозь стену?

– Как высоко отсюда до балкона?

– Раньше воюющим сторонам разрешали иметь воздушные шары при условии, что они поднимаются только на сто локтей. Но кто-то поднимался выше. Такие шары сбивали. А это, я вам скажу, увлекательное зрелище. С шаров кидают вниз горшки, наполненные греческим огнем – горючей смесью. Горшки вдребезги, люди горят!

– Значит, минимальная высота, на которой живут боги, пятьдесят метров?

– Наверное, чуть больше. Но воздушного шара мне для вас не найти.

– Допустим, я окажусь снаружи. Я смогу открыть дверь?

– Снаружи – сможете.

– А как мне ее отыскать?

– Вам не добраться до балкона.

– Это мои проблемы, граф. Допустим, я оказался там...

– Снаружи... вам покажется, что вы попали на большой старый стадион. Балкон – правительственная ложа, вынесенная над футбольным полем. А сзади – коридоры, лестницы, туалеты, служебные помещения... Все как обычно.

– Дальше!

– Дверь, которая ведет сюда, расположена в платяном шкафу сорок шестой комнаты под северной трибуной.

– У вас хорошая память, граф.

Дата добавления: 2015-08-09