Р. И. ван Хельсдинген

К концу жизни Юнг мог свободнее говорить о своих личных взглядах и переживаниях, касающихся галлюцинаций. Согласно его автобиографии "Memories, Dreams, Reflections" ("Воспоминания, Мечты, Раздумья"), он заинтересовался этим, когда начал писать научные труды. Он пишет:

Моя первая книга, в 1905 году, быка о психологии dementia praecox (шизофрения). Моей целью было показать, что бредовые идеи и галлюцинации – это не только специфические симптомы психического заболевания, но что они имеют также социальный смысл.

Итак, что такое галлюцинация? Галлюцинация – это чувственное восприятие, которое никем другим не подтверждается. Однако для определения недостаточно одного этого: если я случайно вижу или слышу что-нибудь, чему нет больше свидетелей, это все же может быть точным наблюдением. Более трудная проблема – определение нормы. Человек, который утверждает, что слышит голоса, не обязательно ненормальный или имеет психическое расстройство: Жанна д'Арк, например, слышала голос Бога, призывающий спасти Францию, что ей и удалось сделать. С того времени сохранились обширные архивы, в которых имеются допросы комитета, который осудил ее. Они показывают, что все, что она говорила, было совершенно понятно и разумно, кроме ее настояния, что Бог говорил с ней лично. Интересно, что большинство французов сегодня склонны верить этой истории.

Когда мы воспринимаем что-либо, то верим, что наше восприятие относится к чему-то вне нас, хотя сами восприятия находятся внутри нас. Любое чувственное впечатление должно быть включено в банк памяти, прежде чем восприятие как таковое может иметь место: когда мы видим или слышим что-либо впервые, это может стать восприятием только после того, как оно будет помещено в банк. Например, я знаю наверное, что шариковая ручка в моей руке имеет определенную форму и вид, что она существует в пространстве и что я пользуюсь ею сейчас. Моя ручка присутствует во внешнем мире пространства и времени (в настоящем), но только благодаря моему собственному внутреннему миру, моему осознанию пространства и времени я способен сделать это наблюдение. Этот мир позволяет мне воспринимать себя; любое восприятие внешнего мира включает большую часть нашего внутреннего мира. Когда мы воспринимаем что-нибудь глазами или ушами, например, то полагаем, что оно совершенно отделено от нас, но наш внутренний мир непосредственно включен в процесс восприятия.

Всякий раз как уровень нашего сознания понижается, личный, субъективный взгляд становится более рельефным. Когда я грежу, мое сознание понижается пропорционально росту моего субъективного восприятия мира; я наблюдаю мир вокруг себя менее ясно, и начинают играть роль эмоциональные факторы и воспоминания. Для тех людей, для которых внутренний мир чувств и мыслей более значителен, чем что бы то ни было, происходящее во внешнем мире (крайних интравертов), внутренние образы и голоса часто яснее, чем параллельное внешнее влияние.

Юнг пишет:

Со времени моего опыта в баптистерии (купели) в Равенне я определенно знаю, что нечто внутреннее может казаться внешним. Здесь меня вначале поразил, мягкий голубой свет, наполнивший помещение; тем не менее я совсем не удивился этому. Я не пытался найти его источник и не изумлялся, что этот свет без видимого источника не беспокоил меня. Я был как бы поражен, потому что на месте окон, которые я запомнил во время моего первого посещения, были теперь четыре огромные мозаичные фрески неправдоподобной красоты, которые, казалось, я совершенно забыл. Я был раздосадован такой ненадежностью своей памяти. Мозаика на южной стороне представляла крещение в Иордане; вторая картина, на севере, была о переходе Детей Израиля через Красное море; третья, на востоке, вскоре изгладилась из моей памяти.

Когда я вернулся домой, я попросил одного знакомого, который собирался в Равенну, приобрести для меня эти картины. Он не смог их, найти, так как узнал, что описанных, мною мозаик не существует.

Юнг видел фрески только своим мысленным взором. Его религиозное настроение привело к тому, что он видел картины, которых там не было: другими словами, у него были зрительные галлюцинации.

У Юнга были также галлюцинации в виде голосов во многих случаях, особенно во время глубокой интраверсии. Время от времени он удалялся в уединенный (построенный им самим) сельский дом на Цюрихском озере, и там, в глубоком одиночестве, иногда ночью слышал голоса вокруг дома. Он, бывало, вставал с постели проверить, нет ли там кого-нибудь, не видел никого и возвращался спать. Это повторялось несколько раз. Позже Юнг почувствовал, что знает почти наверное, что это голоса умерших душ, которые были частью германской армии крестоносцев Вотана; вера в Вотана не исчезла окончательно в этих краях.

Юнг пережил очень трудный период, когда его психическое здоровье было плохим. В это время он иногда слышал женский голос, говоривший ему, что он художник и должен заниматься живописью. Некоторое время он следовал этому совету, пока не понял, что у этого голоса плохие намерения и он пытается направить его по ложному пути.

Юнг пишет:

Пациентка, голос которой звучал у меня внутри, фатальным образом влияла на людей. Ей удалось в разговоре с моим коллегой убедить его, что он непризнанный художник: он поверил и погиб. Причина его поражения? У него не было сильною чувства самоуважения, а было приобретенное уважение благодаря признанию других. Это опасно. Это сделало его неуверенным и открытым для порочащих измышлений; то, что она говорит, часто чрезвычайно соблазнительно и непостижимо коварно. В то время, когда я работал, погруженный в иллюзии, я особенно нуждался в точке опоры в этом мире, и должен сказать, что семья и профессиональная работа были для меня такой опорой. Для меня наиболее существенно иметь нормальную жизнь в реальном мире, в противовес этому странному внутреннему миру. Семья и профессия оставались той базой, куда я всегда мог вернуться и убедиться, что я действительно существующий, обыкновенный человек.

Высвободившись из этого состояния, Юнг соприкоснулся с голосом мудреца, в котором он опознал Филемона из греческой мифологии. Присутствие этого голоса было для него благотворным, голос дал ему хороший совет и ответил на его вопросы. Согласно мифологии, Филемон был бедняком, который вместе со своей женой Бавкидой оказал теплый прием верховному богу Зевсу, когда тот посетил их в образе простого бедняка. Все прочие люди в округе прогоняли Зевса в его человеческом обличье, и в наказание он уничтожил их наводнением, спася только Филемона и Бавкиду. Юнг видел в Филемоне мудрого старца, который многое разъяснил ему. Действительно, самое глубокое, гностическое произведение, которое написал Юнг, "Septem Sermones ad Mortuos" (Семь поучений мертвому) было продиктовано ему Филемоном.

Юнг пишет:

Филемон и другие образы моих фантазий заставили меня понять, что в психике имеются явления, которые сам я не создаю, а которые сами создаются и имеют собственную жизнь. Филемон представлял силу, которая не была мною. В моих фантазиях я вел с ним разговоры, в которых он говорил вещи, о которых я сознательно не думал. Я ясно видел, что это он говорит, а не я. Он сказал, что я относился к мыслям так, как если бы я сам генерировал их, а по его мнению, мысли – они как звери в лесу, или как люди в комнате, или как птицы в воздухе; и добавил:

"Если бы ты увидел людей в комнате, ты бы не подумал, что ты сделал этих людей или что ты ответственен за них". Это именно он научил меня психической объективности, реализму в психике. Благодаря ему выяснилось различие между мной и объектом моей мысли. Он противостоял мне каким-то объективным способом, и я понял, что во мне есть нечто, что может говорить то, чего я не знаю и не собираюсь узнавать, нечто, что может даже быть направлено против меня.

Тем не менее, мне было ясно с самого начала, что я смогу найти связь с окружающим миром, с людьми, только если я сделаю все возможное, чтобы показать, что содержание психической реальности истинно, и не только как мой личный опыт, а как коллективный опыт, с которым могут встретиться другие люди. Вот что я пытался доказать в своей дальнейшей научной работе.

Определенная направленность чувств, так называемый эмоциональный комплекс, может стать непреодолимым до такой степени, что он вырывается из психики и принимает форму личности. Вот почему, говорит Юнг, голоса, которые люди слышат, всегда являются персонификацией частей их душ; и это точно, потому что они являются такими персонификациями, что слышащие не осознают голоса как части самих себя – они полагают, что голоса приходят от других людей. Есть другая возможность, которую Юнг не исключает. По его мнению, каждый из нас связан с бессознательной духовной жизнью всех других людей на самом глубоком уровне нашей психики; это включает как тех, кто уже умер, так и тех, кто еще должен родиться. Юнг назвал эту духовную сферу коллективным бессознательным измерением, связывающим все человечество, делающим возможным контакт с другими людьми иными средствами, чем сенсорное восприятие. Эта теория допускает возможность слышания голосов людей, которых мы не можем видеть, или которые умерли давным- давно.

В свете этого вполне возможно, что эмоциональные комплексы представляют часть коллективного бессознательного, а это делает возможным для меня верить в реальность слышания голосов других людей, даже если никто другой не слышит их. Вероятность феномена значительно возрастает благодаря таким факторам как чрезвычайная интроверсия, пониженный уровень сознания и сильная привязанность к человеку, чей голос слышится. Например, вдова, очень любившая своего мужа, слышала его голос в моменты, когда сталкивалась с трудными решениями. В другом случае молодой человек, сильно привязанный к своему отцу, приходил время от времени к его могиле поговорить с ним и попросить совета. Нет необходимости определять что-либо из этого как психическое расстройство.

Те, кто склонен испытывать чувство вины, слышат иногда критикующие, обвиняющие или бранящие голоса. Они часто полагают, что голоса появляются извне, и пренебрегают той ролью, которую играет в их создании их внутренний мир.

Ссылки

Jung, С. G. (1969) Memories, Dreams, Reflections; Pantheon Books, Random House, New York.

Дата добавления: 2015-08-13