Глава 7. Нормальное, на первый взгляд, субботнее утро после плохого вечера пятницы

Нормальное, на первый взгляд, субботнее утро после плохого вечера пятницы. Я сижу на кровати с ноутбуком и смотрю короткий мультфильм о фотосинтезе для проекта по биологии. А потом, внезапно, ни с того ни с сего, ищу в Интернете моего папу.

До этого я несколько раз набирала его имя в строке поиска, но мне никогда не хватало мужества нажать на кнопку «Поиск». Я боялась того, что могла обнаружить. Будет ли это его фотография, которую я ни разу не видела, скрытая всплывающим окошком? А вдруг кто-то выложил видео того взрыва, снятое на телефон? А вдруг я увижу фото, где он мертв? В моей голове уже достаточно картинок — неужели мне нужно еще больше?

Однако сегодня, не успев даже все обдумать, я напечатала «Альфонсо Царелли» и нажала «Поиск».

Мультик о фотосинтезе исчез с экрана слишком быстро, и его сменила страница с результатами поиска. Google заявлял, что по запросу «Альфонсо Царелли» есть около восьми тысяч результатов, но большинство из находившихся на первых страницах не имели ничего общего с моим папой. Листая дальше, я увидела ссылки на новости о взрыве и сайт компании, в которой он раньше работал, где упоминалось его имя. Ничего странного или неожиданного — пока я не увидела мемориальные сайты.

Сначала я была в замешательстве — почему его имя указано на страницах, посвященным умершим людям, — не хочется принимать это, хоть оно и верно, и написано прямо передо мной. Но я не могла перестать смотреть и читать, и постепенно поняла, что речь идет о солдатах и контрактниках, погибших вместе с моим папой. Их друзья и родные создали сайты в память о них и потратили время, чтобы указать имена всех, кто погиб во время взрыва.

Как я зашла так далеко, даже не думая об этих людях? Я не знала никого из них. Я даже не представляю, знал ли их папа — ведь он мог просто ехать с ними, как с попутчиками в электричке или автобусе, которые, если встретятся на следующий день, понятия не будут иметь, что уже видели друг друга вчера. Так стоит ли мне переживать из-за того, что никогда не задумывалась о них до этого момента?

Я решила, что да. Стоит.

Я перешла на сайт, посвященный 21-летнему сержанту. На главной странице три его фотографии: фото с церемонии выпуска из военной академии в Калифорнии; изображение его в униформе, сидящего рядом с девушкой, которая, похоже, смеется над его словами; фото с похорон, устроенных его отрядом — винтовка, торчащая из песка, с надетой на приклад каской. Еще ссылки на письма от его отца, сестры, лучшего друга — некоторые написаны при его жизни, некоторые — после смерти, и письмо, которое он отправил по электронной почте сестре за ночь до взрыва. Затем идет страница с описанием того, что происходило с его отрядом в день, когда он погиб, и список людей, которые были убиты вместе с ним.

Мой отец был одним из них.

Я захлопнула ноутбук и бросила его на кровать. Посмотрела на часы. Пора звонить Питеру. Мы всегда созваниваемся по субботам около одиннадцати.

Обычно, когда мы говорим по телефону, я могу сказать, что он вытягивает информацию о том, как у меня дела. Он никогда не верит, если я говорю, что все хорошо. Но я все понимаю — я тоже не верю ему, когда он так говорит о себе.

Иногда он не просыпается, когда я звоню, поэтому я оставляю ему абсолютно неопределенное и непонятное сообщение самым странным голосом, какой могу изобразить, и он перезванивает позже. Сегодня он сразу же взял трубку, после первого гудка — это хорошо, потому что у меня сейчас нет желания придумывать странные голоса.

— Рози?

— Привет.

— Звучит не очень хорошо, — сказал он грубоватым голосом, слегка откашлявшись.

— Звучит так, как будто ты проснулся за пару секунд до звонка. Ты где-то тусовался ночью?

— Вечером по пятницам в колледже зажигают, Рози. По четвергам тоже. И по субботам. И в другие дни. Это офигенно, — ответил он. Похоже, он хочет, чтобы я поверила в его слова, но они звучат так, словно он рассказывает о стирке белья.

— Звучит офигенно, — сказала я, все равно подыгрывая ему. Я понимаю, что хоть мне и четырнадцать, и я должна поддерживать идею тусоваться каждую ночь, у меня нет желания это делать. Совсем. Ни капли. Ничуть. Подозреваю, что из-за этого в колледже я буду социальным лузером. Есть чего ожидать.

В то время, как Питер рассказывает мне про вечеринку, на которой он был прошлой ночью, я лежу на спине на кровати. Уголок старого учебника Питера по PSAT врезается мне в затылок, я вытаскиваю ее из-под себя и начинаю мулевать в ней синим маркером, который я нашла под кучей мусора на тумбочке. В моей комнате бардак, но моя мама больше ничего не говорит по этому поводу. Раньше она все время говорила мне, что грязная комната показывает отсутствие самоуважения. Не думаю, что она даже заходила сюда с начала лета. Мои стены чистые, но это потому, что на них ничего нет. После того, как Трейси вступила в группу поддержки, я содрала все постеры, которые она заставила меня купить, с группами и мальчиками, которые мне никогда не понравятся, и разорвала их на кусочки. Кусочки все еще лежат на полу. Мне нравятся, как они хрустят у меня под ногами, когда я встаю утром.

Я смотрю на свои голые стены, и внезапно мне хочется начать рисовать на них. Интересно, заметит ли мама. Не задумываясь, я беру синий маркер и рисую один лепесток маленькой ромашки — потому что это единственное, что я умею рисовать — на стене рядом с кроватью. Я жду. Ничего не происходит — стены не рушатся, сигнализация не срабатывает — поэтому я дорисовываю оставшуюся часть цветка и начинаю разукрашивать его, в то время, как Питер продолжает разговаривать. Странно, но рисовать на стене классно. А это означает, что моя жизнь довольно-таки грустная и скучная. Но я уже знала это.

Я смотрю на зеленый огонек, мерцающий на моем закрытом ноутбуке, и все еще думаю о сержанте на заставке. Искал ли когда-нибудь Питер папу? Я уже открываю рот, чтобы спросить его, когда он опережает меня:

— Что ты делала вчера вечером?

— Ничего.

— Ты сидела дома?

— Нет, — сказала я, замолкая. Я знаю, ему не понравится то, что я ушла с вечеринки Трейси. Он думает, что мне нужно больше гулять; я думаю, мне нужно это меньше всего. — Я была на вечеринке у Трейси по случаю Хэллоуна.

На другом конце тишина, затем я слышу что-то похожее на долгий выдох. Мой синий маркер замирает в середине лепестка, когда я понимаю, что означает этот звук.

— Ты... куришь? — спрашиваю я.

— Ты не осталась, не так ли, — парирует он.

— Ты куришь? — снова спрашиваю я.

— Ага. Это помогает мне проснуться.

— Отстой, — говорю я, пораженная видом Питера с сигаретой во рту. — Папа убил бы тебя за это.

— Да, ну, он никогда не узнает, не так ли?

Маркер выпадает у меня из рук и падает в промежуток между кроватью и стеной. Я жду, что он извинится, но он совсем не знает, что сказать, и тишина становится странной, как будто он ждет, чтобы я накричала на него за такие слова. Но я не могу. Во-первых, я не могу поверить, что он произнес их.

— Итак, почему ты ушла от Трейси? — спрашивает он, в конце концов.

— Потому что я ненавижу ее, — говорю я, не имя этого в виду.

— Что случилось в этот раз?

Я думала, что Питер спросит: — Что она сделала в этот раз? Его нейтральный ответ раздражает меня, и я сразу же хочу сгустить краски.

— Она стала одной из тех идиоток, которые отворачиваются от настоящих друзей, и которые помешаны на неправильных вещах.

— Например? — спрашивает он. Я практически слышу, как он закатывает глаза. Разговор проходит не так, как я представляла. Питер всегда на моей стороне, без всяких вопросов. Но сейчас он звучит раздраженно.

— Секс, водка и чирлидинг.

— Это называется веселье, Роуз. окунись в него. Старшая школа коротка. Полагаю, жизнь тоже.

Я не верю своим ушам. Мой брат — парень, который так усердно работал, чтобы я была в безопасности, заботилась о себе и не делала ничего глупого — ведет себя, как будто я неудачница, потому что не хожу по вечеринкам как Трейси, которая, возможно, забеременеет, или что-нибудь подцепит, или и то, и другое к концу года.

— Я думала... ты..., — я замолкаю, не знаю, как объяснить, почему он ведет себя как инопланетянин со мной. Он громко выдыхает. — Не могу поверить, что ты куришь, черт возьми.

Ругаться так хорошо, даже если я и не ругаюсь на него.

— Итак, почему ты ушла? Что-то случилось?

— Чирлидершы заставляли Трейси пить, заливая водку ей в рот — глупое посвящение. А когда я попыталась помочь ей, все разозлились на меня, особенно Регина Деладдо.

— О, Боже. Я забыл про нее. Она пугает.

— Ага. Можно и так сказать.

— Она все еще встречается с Джейми Форта?

— Прошлой ночью да, — сказала я, пытаясь не выдать себя голосом. Странно, что мой брат упомянул Джейми. Но не так странно, как его следующие слова.

— Ты часто видишь Джейми в этом году?

— Хм, мы вместе пользовались одной библиотекой. Ну, до тех пор, пока его не перевели на корректирующий курс английского.

— Вы друзья?

— Нет... не совсем. То есть, как-то, раз он подвез меня до дома, но я не сказала бы, что мы друзья. — Мое сердце бешено колотится, и я практически не слышу себя. — А что?

— Просто. Просто... я знал, что ты была без ума от него, когда я с ним играл в хоккей.

Я сразу же краснею.

— Я никогда не была от него без ума.

— Да, ладно тебе, Рози. Когда ты приходила на мои игры, папа всегда дразнил тебя, что ты смотришь на Джейми, а не на меня. Помнишь?

Я не помнила этого. Что же это значит?

Заблокировала ли я это воспоминание, потому что мне было стыдно, или все, что я делала с папой, стало исчезать у меня из памяти? Я попыталась пробежаться через свой каталог воспоминаний о папе, но мой мозг заклинило, и все что я смогла видеть, так это его, лежащего на земле в луже крови.

Я начала паниковать. Думай, приказала я себе, вспомни...

Я не могу позволить себе потерять даже одно воспоминание о папе — даже если это он, выносящий мусор — потому что новых уже никогда не будет.

— Он дразнил меня по поводу Джейми? — Кажется, мое горло сужается, а мой голос сдавленный.

— Эй, Рози, это не особо важно. Послушай, Форта на самом деле хороший парень. И он задира. Это одна из причин, по которым я попросил его присмотреть за тобой.

Я настолько шокирована от того, что сказал Питер, что открываю рот от изумления. Это идет мне на пользу, потому что воздух поступает мне в легкие.

— Ты, что? — спрашиваю я, надеясь, что неправильно расслышала его.

— Я встретил Джейми на вечеринке летом. Он подошел и принес свои соболезнования, а это многое значит для дразнил из школы Union High. Он спросил, как поживает моя семья. Я сказал ему, что ты начала учиться в Union и что мне жалко, что я не могу быть с тобой. Он сказал, что присмотрит за тобой, если я хочу.

Я идиотка. Полнейшая идиотка. Именно поэтому Джейми уделял мне внимание. Не потому, что я нравлюсь ему, а потому что Питер попросил его. Как я могла подумать, что Джейми понравится такая, как я? Он учится в 11 классе. У него есть девушка.

— Почему..почему ты не попросил Трейси или Роберта? — заикаюсь я.

— Джейми старше, он знает школу, люди боятся его.. — Он замолкает, его слова повисают в воздухе.

Он что-то не договаривает. Я делаю несколько глубоких вдохов и только собираюсь разузнать у него это, он меняет тему.

— Рози, я хочу тебе кое-что сказать.

По его тону я понимаю, что то, что он хочет сказать, не совсем приятное, и я не уверена, что хочу продолжать этот разговор. Моя паника переходит в леденящий душу страх, а голова кружится от избытка информации. Внезапно я понимаю, что то, что он собирается мне рассказать — причина, по которой он ответил на мой звонок после первого гудка, и, возможно, он провел весь разговор, пытаясь понять, что же сказать.

Может, если я не отвечу ему, он ничего не скажет.

— Ты там?

— Да…

— Я не приеду домой на День Благодарения.

Что?

Как он может бросить нас одних на День Благодарения? Что мы будем делать — смотреть друг на друга через индейку, не говоря об отце?

— Рози, ты слышишь меня?

— Не уверена. Могу поклясться, что ты сказал, что не приедешь домой на День Благодарения.

Молчание.

— Куда ты пойдешь, Питер?

— К моей девушке. Она пригласила меня к себе домой.

Отправиться домой к девушке в наш первый День Благодарения без отца? Мило. Очень мило. Кто эта «девушка», он о ней ни разу не упоминал. И что с ним не так?

Собрав волю в кулак, я не даю себе повесить трубку. Я не верю в рай и все такое, но я верю в жизнь после смерти, и надеюсь, папа может видеть все это оттуда. Надеюсь, он сможет найти способ, чтобы дать Питеру пинок под зад, потому что Питер заслуживает этого, еще как заслуживает.

— Ты злишься.

— Привези ее сюда.

— Я не могу. Она всегда проводит каникулы с семьей. Они очень близки и это важно для них. Ее зовут…

Я убираю трубку от уха, поэтому не слышу конец предложения и смотрю, как мой палец нажимает на кнопку отбоя. Я ставлю телефон обратно на базу и смотрю на него, ожидая, что он вновь зазвонит. Он не звонит.

Я все еще смотрю на него, когда раздается стук в мою дверь.

— Рози? — говорит мама.

Я встаю с кровати и открываю дверь. На пороге стоит мама в очках, что означает, что она собирается к «клиенту» — именно так она называет сбившихся с пути подростков, которым помогает в своем домашнем офисе на первом этаже.

Она смотрит мимо меня, не замечая мусора в моей комнате. Ее каштановые волосы собраны в пучок, и все в ней кажется серым — серые глаза, серая кожа, поведение. Где-то в глубине сознания я понимаю, что она устала. Если бы я была хорошей дочерью, я бы спросила, все ли с ней в порядке.

— Ты только что разговаривала с Питером по телефону? — спрашивает она сочувствующе.

Она уже знает. Он поговорил с ней первой.

Слезы застилают мне глаза. Я не успеваю укусить себя за щеку или ущипнуть себя, чтобы остановить их. Я смотрю на пол. Я ненавижу это — я никогда в жизни не плакала. Она кладет руку мне на плечо и внимательно смотрит мне в глаза. Я хочу отстраниться настолько сильно, что мне становиться больно.

— Дорогая, у тебя начинается приступ?

Как только она спрашивает меня, я понимаю, что часто и прерывисто дышу. Я качаю головой и пытаюсь замедлить дыхание. Я не хочу давать маме еще больше причин для того, чтобы она отправила меня к психологу.

— У меня не приступ, мам, — говорю я, пытаясь прохрипеть слова и вытирая дурацкие слезы. Слезы показывают слабость.

— Мы с тобой займемся чем-нибудь веселым на День Благодарения, хорошо? — говорит она, все еще скептически смотря на меня. — Подумай, чего бы ты хотела. Может быть, мы съездим в город и посмотрим «Король Лев» — ты же хочешь посмотреть его, не так ли?

У меня не хватает сил напомнить ей, что мы все смотрели «Король Лев» на мой день рожденье в апреле. Вместо этого я пожимаю плечами.

— Я знаю, это тяжело, Роуз, но Питер в колледже и все по-другому — он другой. Так бывает, когда уходишь из дома. Это естественно.

В этом нет ничего естественного — забыть рассказать мне о своей «девушке», выбрать ее, а не нас и рассказать маме о Дне Благодарения раньше меня. Я ненавижу, что мама узнала первой. Из-за этого мне хочется, никогда больше ничего не доверять Питеру.

— Почему он не хочет нас видеть? — требую я, вытирая сопли с нижней губы тыльной стороной ладони, вынуждая ее попросить меня использовать носовой платок. Но она не делает этого. Вместо этого она смотрит на часы.

— Не то, что бы он не хочет нас видеть. Все намного сложнее. Послушай, давай поговорим об этом позже, хорошо, дорогая? — говорит она.

Она ждет ответа, но, когда становится, очевидно, что я не намереваюсь говорить с ней, она поворачивается и спускается вниз по лестнице. Я слышу, как в боковую дверь стучится ее клиент, и моя мама приветствует гостя голосом психиатра.

Это тоже хорошо. Я не хочу сейчас говорить о Питере. Я не хочу говорить о нем позже.

Я забираюсь в кровать и, посмотрев несколько секунд на ноутбук, понимаю, что не хочу видеть сержанта прямо сейчас. Затем шарю рукой по полу возле кровати и поднимаю свой маркер. Он закатился недалеко — он упал на бежевое покрывало, которое впитало каждую каплю чернил, вытекшую из маркера. Я хватаю его и сажусь.

Я не Джейми Форта — у меня нет художественного таланта. Обычно я начинаю машинально рисовать ромашки снова и снова. Думаю, я могу сделать это с моей стеной, сделать обои из цветов, но мне не нравится символизм, да и цветы тоже. Вместо этого я просто сижу на кровати с маркером в руке, уставившись на пустые стены, чтобы не смотреть на ноутбук, ожидая вдохновения, которое подскажет, что же мне делать.

Завершать (глагол): закончить, довести до конца начатое

(смотреть также: без комментариев)

Дата добавления: 2015-08-13