Многообразие изображения петербургской действительности в «Петербургских повестях» Гоголя.

Лекция 8.

Петербургские повести». Комедия «Ревизор».

План:

Многообразие изображения петербургской действительности в «Петербургских повестях» Гоголя.

Идейно-художественное своеобразие комедии Гоголя «Ревизор».

Многообразие изображения петербургской действительности в «Петербургских повестях» Гоголя.

В «Портрете», «Невском проспекте» и «Записках сумасшедшего» Гоголь оставляет украинскую тема­тику и обращается к петербургской действитель­ности. Позже (также на основе петербургского материала) были написаны «Нос» и «Шинель», которые вместе с повестями «Ара­бесок» образовали петербургский цикл. «Петербургские повести» (с включением «Коляски» и отрывка «Рим») были объединены Гоголем в III томе Собрания его сочинений в 1842 г.

Три повести «Арабесок» рассредоточены по всему сборнику, чередуясь с историческими и эстетическими этюдами. Таким об­разом, в основе «Арабесок» лежит резкий контраст между картинами величественных исторических движении, восторженных пе­реживаний красоты искусства и выраженным в повестях траги­ческим восприятием жизни современного города с ее бессмыслен­ной суетой и страшными диссонансами.

В повестях «Арабесок» появляется мотив гибели прекрасного и безграничного одиночества человека в эпоху всеобщей «раз­дробленности». При этом он звучит все более скорбно. В «Ара­бесках» усиливается фантастический аспект изображения дей­ствительности.

«Портрет» является опытом создания романтической фантас­тической повести на современном материале. В отличие от «Вече­ров» и «Вия», фантастика здесь не имеет фольклорного характе­ра. И она творит не прекрасный мир мечты, но направляется на социальные явления. В «Портрете» Гоголь становится очень бли­зок к зарубежным романтикам, особенно Гофману. Фантастичес­ким, «сверхъестественным» Гоголю представляется власть денег, все более захватывающая мир. Эта зловещая сила посягает на вы­сочайшее проявление и создание человеческого духа — искусство, творчество.

В повести эта зловещая сила воплощается в образе ростовщика Петромихали, его денег, его страшного портрета. Фантастическое как бы проникает в обыденное, рождается из него. В лавочке на Щу­кином дворе, нарисованной Гоголем со всей «натуральностью», мо­лодой художник Чертков находит таинственный портрет, в котором удержана часть жизни самого дьявола, а образ этого дьявола-ростов­щика возникает на фоне реальной петербургской Коломны.

Сделавшись обладателем денег, оказавшихся в рамке портрета, Чертков поддается их злому обаянию и изменяет искусству. Он начинает угождать богатым заказчикам, утрачивает нравственную чистоту, становится прозаическим и практическим человеком. Его «страстью» и «идеалом» делается золото. Но творческий дар Черт­кова гибнет и потому, что объект его изображения (светский Пе­тербург) однообразен и не может вызвать вдохновения. «Казалось, кисть его сама приобрела наконец ту бесцветность и отсутствие энергии, которою означались его оригиналы».

Во второй части повести раскрывается происхождение страш­ного портрета, создается образ художника, его творца. Рисуя уми­рающего Петромихали, он смог «совершенно схватить» огонь его глаз и тем самым увековечить на полотне часть демонической сути. Поняв, что его оригиналом был «сам антихрист», и, удосто­верившись в губительном воздействии портрета на людей, живо­писец удаляется в монастырь и предается покаянию, весь устрем­ляется к религии. Создав картины идеального содержания, он искупает свой «грех». Идея 2-й части религиозно окрашена. Она выражает страстное стремление Гоголя найти пути борьбы со злом. Главная роль при этом отводится искусству. Религиозно-роман­тическая позиция приводила Гоголя к утверждению героической общественной миссии художника и сопровождалась огромной тре­бовательностью к его нравственному облику. Создать прекрасное и доброе искусство может лишь прекрасный, духовно чистый че­ловек — и отсюда та проповедь нравственного очищения и под­вижничества, обращенная к художникам, которая содержится в повести.

Речь в повести идет о сущности и специфике искусства, о его границах. Художник, автор портрета, давно мечтал о странном рос­товщике как модели «духа тьмы», в котором ему хотелось осу­ществить «все тяжелое, гнетущее человека». Имеет ли право ху­дожник на изображение подобных явлений? И Гоголь приходит к выводу: да, имеет. Для истинного художника «нет низкого пред­мета в природе». Гоголь утверждает правомерность, более того — необходимость обращения искусства к безобразной действитель­ности. Чтобы устремить общество к прекрасному, необходимо показать «всю глубину его настоящей мерзости». Но писателя вол­нует вопрос, как изображать отрицательное. Не приведет ли стрем­ление быть адекватно верным действительности к торжеству «злой» правды и утрате искусством его идеального, возвышающе­го человека значения? Поэтому для Гоголя продолжает быть цен­ным главнейший творческий принцип романтизма — проведение жизненного материала, в том числе и низкого, «презренного», сквозь «чистилище души» художника. Отсюда — на художника возлагается великая ответственность. Гоголь предъявляет максималистские требования к его личности: «Кто заключил в себе та­лант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится мно­гое, но ему не простится». Наряду с этим в «Портрете» 2-й редакции совершенство искусства все более связывается с его религиозным назначением, с устремленностью к высшим, святым ценностям, к Христу. Отсюда в некотором противоречии с мыслью о «ничтожном» как материале искусства появляется утверждение гармонической, примиряющей его миссии: истинное искусство «не может поселить ропота в душе, но звучащей молитвой стремится вечно к Богу». Во 2-й редакции, таким образом, намечается дви­жение к позднейшим взглядам Гоголя.

«Невский проспект». Повесть открывается описанием глав­ной улицы Петербурга. Его образ становится символом современ­ного мира. По Невскому проспекту движется вереница шляпок, сюртуков, бакенбард, усов, дамских рукавов, мелькают ножки в воздушных башмачках, но нет лиц. Из «выставки всех лучших произведений человека» исчез сам человек! На фоне лихорадоч­ной суеты бездуховного мира завязываются нити приключений двух героев — художника Пискарева и поручика Пирогова. По­весть оказывается «стяжением» двух историй, контрастных и в то же время объединенных общей идеей.

В рассказе о Пискареве с особой яркостью раскрывается ро­мантическое понимание Гоголем прекрасного. Писатель разделял столь свойственный романтикам культ женщины. В женской кра­соте, по Гоголю, выступает высшая одухотворенность мира, его «поэзия и мысль». Любовь к женщине должна быть рыцарствен­ным поклонением, чуждым «низких желаний». Выражая прекрас­ную духовность, женская красота несовместима с пошлостью. По­трясающая парадоксальность ситуации «Невского проспекта» в том, что в современном городе герой сталкивается с разрушенной красотой. Незнакомка с Невского проспекта не только изумитель­но прекрасна. В ней чудится неземное. Это красота Мадонны, «Перуджиновой Бианки». «Все, что остается от воспоминаний о детст­ве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампа­де, — все это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах». Возникает образ невинности, женственности, который становится особенно пленительным и тро­гательным в сновидениях героя. Но тем более страшен пронизы­вающий историю Пискарева диссонанс: «божественная» женщина оказывается проституткой. За фасадным великолепием столицы скрывается ее отвратительное дно — публичные дома, где «осно­вал свое жилище жалкий разврат, порожденный мишурною обра­зованностью и страшным многолюдством столицы... где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь». С позиций романтических ценнос­тей в повести страстно отрицается мир, в котором продается и растлевается воплощение прекрасного, — женщина. Жертвой это­го мира становится и художник Пискарев, один из редких у Гого­ля безусловно положительных героев.

В начале повести Пискарев обрисован скорее как «маленький человек», принадлежащий к типу «петербургских художников», застенчивых и робких. Затем в его образе все отчетливее выступа­ют черты романтического энтузиаста и мечтателя, вырисовывает­ся гуманистическое содержание его идеального мира. Это пред­ставление о любви и доверии как основе человеческих отноше­ний, обожание прекрасного и служение ему, рыцарская защита слабого и женственного. Трепетное, непорочное чувство Пискарева противопоставлено «наглой самоуверенности» петербургских пошляков. Рисуя Пискарева, Гоголь впервые в русской литерату­ре начинает тему сострадательной любви и страстного участия в чужой судьбе, которая впоследствии будет так важна для Досто­евского. Конфликт повести осложняется тем, что Пискарев пытает­ся своей жертвенной любовью победить пошлость и зло: «... Не­ужели равнодушно допустить ее гибель? Я должен на ней женить­ся...». В раздумьях Пискарева возникает мотив «бескорыст­ного» и «великого подвига» спасения Красоты. Подняв на поэти­ческую высоту своего героя, Гоголь приходит к трагическим вы­водам. Великая любовь оказалась бессильной «оживить» красави­цу, которая одухотворена лишь в снах героя. Ее красота — только оболочка, прикрывающая нравственное безобразие. «Невский проспект», пожалуй, самое безотрадное произведение Гоголя. Раз­рыв мечты и действительности достигает здесь кульминации. По­терпев крушение своих надежд, Пискарев не может больше жить и кончает самоубийством.

Трагический смысл повести усиливается второй историей, ре­шенной как будто бы в комедийном плане. Поручик Пирогов так­же следует за понравившейся ему блондинкой, будучи уверен в успехе, и также обманывается и терпит неудачу. Но его незнаком­ка оказывается не гризеткой, а добропорядочной и глупенькой женой ремесленника Шиллера. Пирогов же за свои бесцеремон­ные ухаживания подвергается «ужасному оскорблению» — «секуции» — со стороны разгневанного супруга и его друзей. Разъярен­ный поручик намеревается обратиться чуть ли не к «самому госу­дарю». Но, покушав слоеных пирожков и почитав «Северную пче­лу» в кондитерской, успокаивается и отправляется на вечер к прия­телю, где лихо отплясывает мазурку. В образе предприимчивого поручика воплощена сама пошлость, эгоистическая, самовлюблен­ная и вместе с тем легко примиряющаяся с теми «неприятностя­ми», которые выпадают на ее долю. Объединяющая обе истории авторская мысль обнажает вопиющую нелепость жизни и прихо­дит к трагическому итогу.

«Записки сумасшедшего». Мотив лжи и безумия современно­го мира развивается в последней повести «Арабесок» — «Запис­ках сумасшедшего». Ее главной темой становится изображение «изнутри» духовного мира «маленького человека». Титулярный советник Поприщин вначале не противопоставлен окружающей среде. Он типичный «существователь», духовно ничтожный и жал­кий. Его умственный кругозор воспитан и ограничен чиновничь­им миром с его подхалимством, пошлостью, сплетнями, взятка­ми. Сомнений в справедливости существующего социального мира у него нет. Он свято верит в закономерность иерархической сис­темы и охвачен подобострастным восторгом перед «его превосхо­дительством». Вместе с тем в маленьком чиновнике живет амби­циозное представление о том, что он «не хуже других» («Что ж, и я могу дослужиться... Погоди, приятель! Будем и мы полковни­ком, а может быть, если Бог даст, то чем-нибудь и побольше»).

Поприщин «мешается» на желании проникнуть в «высшие сферы», с которым сливается мечта о директорской дочке. По­казывая абсурдность этих надежд, Гоголь вводит в повесть фан­тастическую линию — переписку собачек, которую нельзя объяснить лишь начавшимся безумием героя. В письмах Меджи содержится неожиданная для Поприщина информация о Софи и ее папа, которую он ниоткуда не мог почерпнуть. В повести есть фантастическая двуплановость, восходящая к ро­мантической традиции. Гоголь блестяще продолжил манеру лу­кавых и в то же время беспощадно острых и злых намеков, характерных, например, для «кошачьей» линии романа Гофма­на «Житейские воззрения кота Мурра». В письмах Меджи остроумно пародируется изысканный тон великосветских кру­гов. С другой стороны, «собачье» восприятие жизни оказы­вается по-своему «естественным», заключает нечто «вольнодум­ное», благодаря чему и создается гротескная картина иерархии общественных ценностей (эпизод с орденской ленточкой на шее папа: «Я понюхала ее, но решительно не нашла никакого аро­мата; наконец потихоньку лизнула: соленое немного»).

В «Записках», хотя и в «снятом виде», ощутима связь с роман­тической темой «высокого безумия». По мере прогрессирования душевной болезни Поприщина происходит «выпрямление» его личности, освобождение от лакейства и пошлости, обретение человеческого достоинства. Герою открывается истинное положение
вещей, он приходит к выводу об абсурдности существующего об­щественного неравенства: «Все, что есть лучшего на свете, все до­стается или камер-юнкерам, или генералам... Что ж из того, что он камер-юнкер... Ведь у него же нос не из золота сделан, а так же, как и у меня, как и у всякого...». В наивысшей точ­ке своего безумия измученный Поприщин переживает какое-то громадное духовное и поэтическое озарение. Перед ним откры­вается красота народной Руси, разверзается бесконечная даль: «Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется
с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане...». Чувства героя словно вбирают в себя боль всего гонимого человечества, а в речи слышатсяэлементы народного плача, звучит лирическая интонация автора.
«Нос». В повести «Нос» нелепость и безумие петербургской действительности доводятся до абсурда, основой образной системы становится сатирический гротеск. «Необыкновенно странное происшествие», случившееся с Ковалевым, лишено всякого прав­доподобия, фантасмагорично, но фантастика подчеркнуто несерь­езна, пародийна. Тем самым в «Носе» оригинально продолжены и переосмыслены традиции романтической иронии. Нарушая «обыч­ную» логику, Гоголь обнажает «неразумное» существо жизни. Не­суразица художественного мира отражает соотношение вещей в мире реальном. Нос, таинственно исчезнувший с лица Ковалева, трансформируется в важного чиновника, носит шляпу с плюма­жем, разъезжает по Петербургу и молится в Казанском соборе. Конфликт между Ковалевым и его собственным носом завер­шается, по сути дела, победой последнего. Ибо Ковалев — кол­лежский асессор, Нос же в чине статского советника (т.е. тремя чинами выше). Он говорит с Ковалевым свысока, и «брови его несколько нахмурились». В мире нелепостей и фикций, где все содержательное, человеческое обесценивается и царствует чин, по­пытки Ковалева вернуть нос, воззвать к его «совести» безрезуль­татны. Но и Ковалев подвергается язвительной авторской насмеш­ке. При внешней респектабельности он так же пошл, как и Пиро­гов. Упоенный чином, он самоуверенно именует себя «майором». В Петербург он приехал искать «приличного места» и выгодной невесты. Исчезновение примечательной детали внешности разру­шает жизненные «приятности» и «ожидания» Ковалева. Он сразу лишается своей «престижности», впадает в отчаяние и мечется по Петербургу, тщетно пытаясь добиться «справедливости».

Гротесковая ситуация усиливается тем, что ее персонажи: ци­рюльник Иван Яковлевич, чиновник газетной экспедиции, частный пристав, у которого вся передняя «установлена сахарными головами», нанесенными «из дружбы» купцами, квартальный над­зиратель, ретиво «увещевающий по зубам» мужика, наехавшего на бульвар, — никак не могут осмыслить «чрезвычайности» про­исходящих событий. Чиновник из газеты советует Ковалеву опи­сать исчезновение носа «как редкое произведение натуры» и на­печатать в «Северной пчеле» «для пользы юношества». А квар­тальный надзиратель невозмутимо рассказывает, как им был «пе­рехвачен» нос, садившийся в дилижанс: «... Я сам принял его сна­чала за господина. Но, к счастию, были со мной очки, и я тотчас увидел, что это был нос». Воцаряется атмосфера всеобще­го тупого недоумения, в нее вовлекается и «почтенная и благона­меренная» публика, в том числе читатели повести, которые, по мысли автора, должны быть ею весьма недовольны. Гоголь созда­ет иронический образ «одного господина», который «говорил с негодованием, что он не понимает, как в нынешний просвещен­ный век могут распространяться нелепые выдумки, и что он удив­ляется, как не обратит на это внимание правительство». Ирония и смех в «Носе» становятся единственными положитель­ными «героями» (предварение «Ревизора»). Деформируя действи­тельность, превращая ее в «чепуху», Гоголь дерзко издевается над привычками и вкусами российских обывателей. Но повесть имела и более важную направленность, являлась вызовом самодержав­но-полицейскому государству с его регламентациями, чинами, ка­зенным патриотизмом. В «Носе» уже выступают черты реалисти­ческой социальной сатиры.

В прозе Гоголя при многогранных связях с романтизмом фор­мируется реалистический способ изображения. Творчество Гого­ля направляется на познание действительности, которая раскры­вается в своих типичных проявлениях. Углубляется интерес к об­стоятельствам, к проблеме общественного бытия. В «Петербургских записках 1836 года» Гоголь выдвигал идею социально насыщенного искус­ства, которое «замечает общие элементы нашего общества, двига­ющие его пружины». Он дает замечательно глубокое определение реалистического искусства, следующего за романтизмом и обни­мающего «своим мудрым двойственным взглядом ветхое и но­вое». В реализме Гоголь видит раскрытие многомерной сложнос­ти жизни, ее движения, рождения в ней нового. Реалистические начала все более заметны в творчестве Гоголя со 2-й половины 30-х годов.

«Шинель». Над этой повестью, последней по времени в петер­бургском цикле, Гоголь работал в 1839—1841 гг. (напечатана в Собрании сочинений в 1843 г.). Продолжая тему бедного чинов­ника, Гоголь наполняет ее огромным социальным и гуманисти­ческим содержанием. Давно волновавший Гоголя мотив изоляции и беззащитности человека в «Шинели» звучит на какой-то высо­чайше-щемящей ноте. История Акакия Акакиевича Башмачкина, «вечного титулярного советника», — история искажения и гибели человека под властью обстоятельств. Чиновничье-бюрократический Петербург доводит героя до полнейшего отупения. Весь смысл его существования заключился в переписывании нелепых казен­ных бумаг. Ничего иного ему не дано. Жизнь его ничем не про­светлена и не согрета. В результате Башмачкин превращается в своего рода пишущую машину, лишается всякой самостоятельно­сти и инициативы, Для него неразрешимой задачей оказывается перемена глаголов «из первого лица в третье». Духовное убоже­ство, смиренность и робость выражаются в его запинающейся, кос­ноязычной речи.

В то же время даже на дне этой исковерканной, затоптанной души Гоголь отыскивает человеческое содержание. Акакий Ака­киевич пытается найти эстетический смысл в том единственном жалком занятии, которое ему дано: «Там, в этом переписываньи, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир. На­слаждение выражалось на лице его; некоторые буквы у него были фавориты, до которых если он добирался, то был сам не свой». Герой Гоголя переживает своего рода «озарение» в ис­тории с шинелью. Шинель сделалась «идеальной целью», согрела, наполнила его существование. Голодая, чтобы скопить деньги на ее шитье, он «зато питался духовно, неся в мыслях своих вечную идею будущей шинели». Грустным юмором звучат слова автора о том, что его герой «сделался как-то живее, даже тверже характе­ром... Огонь порою показывался в глазах его, в голове даже мель­кали самые дерзкие и отважные мысли: не положить ли, точно, куницу на воротник?». В предельном «заземлении» мечтаний Акакия Акакиевича выражается глубочайшая степень его социальной ущемленности. Но сама способность к пережива­нию идеального в нем остается. Человеческое неистребимо при самом жестоком социальном унижении — в этом прежде всего зак­лючается величайший гуманизм «Шинели».

Характер Акакия Акакиевича получает неожиданное развитие в конце повести. «Бедная» история его жизни имеет «шумное», мятежное продолжение после смерти. Столкнувшись с вопиющим равнодушием «Закона» в лице «значительного лица», испытав страшное душевное потрясение, герой «Шинели» заболевает и умирает. Таким образом, тема человека — жертвы общественной системы доведена Гоголем до логического конца. «Исчезло и скры­лось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное». Однако в предсмертном бреду ге­рой переживает еще одно «озарение», произносит никогда не слы­ханные от него ранее «самые страшные слова» вслед за словами «ваше превосходительство». Умерший Башмачкин превращается в мстителя и срывает шинель с самого «значительного лица». Го­голь снова прибегает к фантастике, но она условна, она призвана раскрыть протестующее начало, таившееся в робком и запуганном герое, представителе «низшего класса» общества. «Мятежность» концовки «Шинели», однако, смягчается изображением нравствен­ного исправления «значительного лица» после столкновения с мертвецом.

«Петербургские повести», особенно «Шинель», имели огром­ное значение для всей последующей русской литературы, утверж­дения в ней социального гуманизма и «натурального» направле­ния. Герцен считал «Шинель» колоссальным произведением Гоголя. А Достоевскому приписывают знаменитые слова: «Все мы вышли из гоголевской "Шинели"».

Дата добавления: 2015-08-13