Андрей Александрович Ильин
Ревизор 007
Обет молчания –
Андрей Ильин
Ревизор 007
(Обет молчания — 6)
Предисловие
Возле самой обочины дороги в ярких снопах света, исходящих от автомобильных фар, стоял, широко расставив руки, человек.
— Чего это он? — удивился старшина передвижного милицейского патруля.
— Пьяный, наверное. С машинами бодается.
— А руки тогда чего растопырил?
— Ну, значит, ловит. Нажрался и ловит. Как бабочек.
— Не, пьяные не по нашей части. Пусть за ними вытрезвители ездят, — подвел итог старшина.
— А может, все-таки возьмем. Угодит башкой в бампер…
— Ну его. Он нам всю машину обрыгает. Проезжай мимо.
«Уазик» вильнул в сторону, но человек, отделившись от обочины, отбежал к середине дороги.
— Ну ты смотри, что творит! Кретин! — возмутился водитель, вдавливая ногой педаль тормоза. Машина остановилась. Человек опустил руки и подбежал к левой передней дверце.
— Тебе что, жить надоело? Психопат! — приоткрыв дверцу, спросил старшина. — Или в вытрезвителе хочется охолонуться?
— Нет. Я не пьян, — замотал головой незнакомец.
— А чего тогда под колеса бросаешься?
— Там, — показал пальцем человек, — там… Мужчина лежит.
— Приятель, что ли?
— Нет, не приятель. Просто мужчина.
— Тоже перебрал?
— Я же говорю — я трезв! — разволновался незнакомец. — И он тоже… То есть я хотел сказать, что он не может быть пьяным. Он мертвый лежит. Убитый.
— Отчего так сразу — убитый?
— Он в крови весь. И не шевелится.
— Час от часу не легче! — вздохнул старшина. — Давай, сворачивай на обочину. Пойдем, посмотрим, что там за убитый.
Милиционеры, позевывая и зябко поводя плечами, выбрались из машины. Пошли в указанном направлении.
— Ну и где он?
— Да вот же. Возле самой обочины. Лежит.
Старшина присел на корточки и внимательно посмотрел вниз. На откосе шоссе возвышалось что-то бесформенное, напоминающее скорее кучу песка, чем человека.
— Слышь, подсвети-ка сюда фарами! — крикнул старшина водителю. Тот развернул машину и врубил полный свет.
— Мать честная!
На земле лежал мертвый человек. Точно, мертвый. Потому что на нем живого места не было.
— Кто же его так?
— А может, машиной сбило?
— Тогда комбайном.
— Почему комбайном?
— Потому что с него полскальпа полосами содрано. Как будто он под ножи попал. И ухо — начисто!
Уха верно — не было. На месте уха бугрилась короста запекшейся крови. На лоб сверху свисала изнанка срезанной с черепа кожи с сосульками застывшей крови. На груди от соска до соска и до горла была вырезана какая-то геометрическая фигура.
— И правая рука тоже…
— А ну кончай базлать! — прикрикнул старшина. Один из милиционеров попытался спуститься вниз.
— Ты куда?
— Поближе посмотреть.
— Это тебе что, театр, чтобы ближе смотреть? Давай вылазь. А то натопчешь тут…
Милиционер поднялся на дорогу.
— Машина твоя? — спросил старшина незнакомца, указывая на стоящие невдалеке «Жигули» с распахнутыми дверцами.
— Моя.
— По нужде, что ли, остановился?
— Ну, да.
— И его увидел?
— Да.
— Когда увидел?
— С полчаса назад.
— Подходил к нему?
— Хотел. Когда подумал, что он просто упал. А потом, когда спустился, увидел…
— Лучше бы ты не увидел, — проворчал старшина.
— Что вы говорите? — переспросил незнакомец.
— Говорю, что молодец, что увидел! И что бдительность проявил. Как юный друг милиции.
Милиционеры тихо засмеялись.
— Ладно ржать-то! Вызывайте дежурного. Скажите, что труп у нас.
Один из милиционеров отбежал к машине.
— Дежурный слушает, — бодро ответил дежурный.
— Семнадцатый ПМГ говорит. У нас тут труп.
— Ну и что?
— Как «ну и что» — труп у нас!
— Вызывай труповозку.
— Как труповозку? Он же мокрый.
— Убит, что ли?
— Ну да. Убит.
— Так бы сразу и сказал, что криминал. А то труп… Направляю к вам бригаду. Где вы?
— Двенадцатый километр Северного шоссе. Сразу за поворотом на Журавлевку.
— Добро. Высылаю. А вы пока позаботьтесь, чтобы там никто не топтался…
— Ну что? — спросил старшина.
— Скоро приедут.
— Скоро приезжает только муж из командировки. А эти раньше чем через пару часов вряд ли раскачаются. Пока партию добьют. Пока кофе допьют…
— Они же должны…
— Ничего они не должны. Потому что ничего не занимали. Куда им спешить? Они же не группа быстрого реагирования, чтобы в чем есть на улицу выскакивать. Их клиент от них не убежит. Дождется.
— А нам что пока делать?
— Спать.
— А как же труп?
— Пусть себе валяется. Кому он здесь нужен? Кто не уснет, будет из машины присматривать. Пошли.
— А я? А мне как же? — спросил остановивший машину незнакомец.
— Тебе бригаду ждать.
— Но мне надо…
— Тебе надо было нас не останавливать. А теперь все. Теперь ты главный свидетель. Так что не обессудь. Слышь, Петров, изыми у него ключи от машины. И паспорт. И права тоже. Чтобы не сбежал.
— Вы не имеете права. Я буду жаловаться.
— Чего?!
— Я буду жаловаться на ваше самоуправство вашему вышестоящему начальству!
— Слышь, Петров? Не надо паспорт. Закрой его в будку. Пусть там посидит.
— У нас там уже есть один.
— Значит, будет двое.
— Как вы смеете? Я же не преступник, чтобы меня…
— Это ты считаешь, что не преступник. А мы сомневаемся. Может — да, а может — нет. Вот ты, вон труп. А вдруг это ты его пристукнул. А потом, чтобы от себя подозрения отвести, нас остановил. Так что давай, полезай. Хитрец…
— Я не…
— Помоги ему, Петров. Подсади.
Петров помог — кулаком под ребра…
Следственная бригада прибыла через полтора часа, подогнав свою машину вплотную, дверь в дверь, к «уазику».
— Ну что тут у вас?
— Труп. Вон там, на обочине, — показал старшина, не выбираясь из салона.
Оперативники вышли из машины и подошли к краю дороги, подсвечивая себе мощными фонарями.
— Вон он.
— Вижу. Разделали, как на бойне.
— Давно такого не было…
Натягивая на руки перчатки, оперативники спустились вниз.
— Посмотри у него в карманах, — приказал старший. Один из прибывших милиционеров наклонился над трупом и, стараясь не испачкаться, стал искать внутренний карман в лохмотьях разорванного в куски пиджака.
— Нет ничего. И даже кармана нет.
У ног трупа суетился фотограф.
— Слышь, поверни ему голову, а то он у меня из кадра вываливается.
Кто-то ухватил труп за волосы и бесцеремонно повернул голову лицом на объектив фотоаппарата.
— Нормально!
Ослепительно мигнула вспышка.
— Еще поверни…
Труп открыл залитые кровью глаза и вполне осмысленно посмотрел на фотографа.
— Е-о! — инстинктивно вскрикнул, отшатнулся фотограф. — Да он живой!
— Ты что?!
— Я точно говорю! Он глаза открыл!
Оперативники наклонились над телом.
— Действительно живой…
— А ну давай вызывай сюда «Скорую». Быстрей давай! Скажи — пусть поторопятся! Скажи — что он важный свидетель. И прихвати что-нибудь, чтобы его прикрыть.
На раненого набросили случайно бывшее в багажнике грязное, в мазутных пятнах одеяло.
— Может, его перевязать?
— Чем? На него вагон бинтов надо! Нет, лучше его не трогать. Авось не помрет, раз до сих пор не помер.
Следственная бригада разбрелась по сторонам искать возможные вещественные доказательства. Но на самом деле, чтобы не видеть грязное, принявшее форму человеческого тела одеяло.
«Скорая помощь» прибыла быстро.
— Где больной? — по привычке спросил врач.
— Вон, под одеялом.
— Вы бы на него еще дерьма сверху набросали!
— Так он же замерзнуть мог. А кроме одеяла, не было ничего.
Одеяло сняли. Врач присвистнул.
— Он точно живой?
— Пятнадцать минут назад был жив.
Врач нащупал на шее раненого пульс.
— Жив. Хотя и странно, что жив. Носилки.
— Погодите, нам надо одежду проверить.
— Некогда. В больнице проверите.
Тело на носилках затолкали в «рафик» «Скорой помощи» и захлопнули заднюю дверцу.
— Кто с нами поедет? — спросил доктор.
— Эй, практикант, кончай там возиться! Собирайся, с врачами поедешь, — распорядился начальник следственной бригады.
— А как же расследование?
— Без тебя как-нибудь справимся.
Милиционер-практикант полез в «рафик».
— Осмотри там все как следует! И сразу нам сообщи.
«Рафик» развернулся на узком шоссе и, включив сирену, помчался в сторону города.
В приемном покое с раненого срезали остатки одежды и лохмотья кожи и перевалили на каталку. Наблюдая за передаваемой в руки милиционера одеждой, раненый попытался что-то сказать.
Но не успел, потому что его выкатили в дверь.
— Кто его так? — поразился прибывший в операционную дежурный хирург.
— Неизвестно.
Хирург внимательно осмотрел тело:
— Удивительно!
— Что удивительно?
— При таких повреждениях он давно должен быть мертв. А если жив, должен кричать. Все время кричать! Или хотя бы стонать. А он молчит… Ладно, приступили.
На лицо оперируемого надвинули маску.
— Как пульс?
— Семьдесят пять.
— Сколько?
— Семьдесят пять!
Хирург очень внимательно взглянул на анестезиолога и на закрытое маской лицо пациента.
— Наверное, я что-то не понимаю, — пробормотал он. — Скальпель…
Прооперированного потерпевшего вывезли из операционной. Вперед ногами. Но с открытым лицом.
Ждавший исхода операции милиционер протиснулся в дверь.
— Ну что, будет он жить?
— Вы как посмели сюда войти?! — возмутился хирург. — В сапогах!
— Они у меня чистые! — объяснил милиционер. — Мне бы про потерпевшего узнать.
— Вон отсюда! У нас операция!..
— У меня тоже — операция! У вас своя, у меня своя! — повысил голос милиционер. — Майор велел узнать, будет он жить или нет!
— Выведите его, — распорядился хирург. Медсестры вытолкали милиционера за дверь.
— Ну хоть вы скажите, будет он жить или нет?
— Неизвестно. Операция была тяжелая…
— Ну как он там? Жить будет? — спросил майор.
Практикант пожал плечами:
— Наверное… После операции был жив. Я сам видел.
— Тогда и дальше за ним смотри! Ты им заниматься начал — тебе и карты в руки!
— Но как же так, товарищ майор? Он же живой… А мне обещали серьезное дело доверить…
— А это что, не серьезное? Мужику, понимаешь, ухо под корень оттяпали, а ты…
— Так это же только ухо. Одно… Это даже не тяжкие телесные. Мне бы расчлененку. Ну или хотя бы убийство с отягчающими…
— Ишь чего захотел! Ты вначале с этим делом разберись, а потом…
— Потом — обещаете?
— Потом обещаю подумать. А сейчас хочу дать один совет. В восемь утра начхоз собирает участковых, чтобы какие-то там тумбочки пересчитывать, — потолкуй с ними насчет твоего мужика. Может, они его узнают.
— А если не узнают?
— Тогда пойдешь обычным порядком.
— А они меня послушают?
— Это смотря как ты будешь их просить.
Участковые выслушали горячую речь практиканта с еле скрываемыми улыбками. Потому что пришли в надежде на внеоочередное списание чего-нибудь из подотчетного имущества, а тут…
Но они недооценили прыти практиканта, которому за раскрытие этого дела обещали расчлененку. Практикант вцепился в них мертвой хваткой, по три раза на дню обходя участки.
— Да нет его у меня!
— А вы работников жэков опрашивали?
— Опрашивал.
— А старших подъездов?
— И старших подъездов.
— А когда вы с ними со всеми успели встретиться?
— Как утром встал — так и успел.
— Но время всего десять часов!
— А я рано встал!
— Во сколько?
— Слушай, шел бы ты…
И практикант шел… Вначале в жэки. Потом в сберкассы, куда вносились коммунальные платежи. Потом по старушкам, сидящим во дворах…
— Посмотрите, пожалуйста, на эту фотографию. Вы не узнаете изображенного на ней человека?
В одном месте узнали:
— Вроде похож. А вроде не похож.
— Чем не похож?
— Тот с ухом был.
— Откуда вы его знаете?
— Да не знаю я его! Видел раз.
— И запомнили?
— И запомнил! Потому что позавчера видел. Утром. Когда мимо седьмого дома проходил…
— Я нашел его! — радостно сообщил практикант.
— Уже?! — поразился майор.
— Так точно!
— Ну и кто он?
— Еще не знаю. Но знаю его место жительства.
— Тогда съезди, проверь этот адрес.
— Но, товарищ майор!
— Езжай, езжай. А я пока тебе какое-нибудь серьезное дело присмотрю, — пообещал майор, прикидывая в уме, какой бы еще потенциальный «висяк» сбросить на не в меру шустрого, с шилом в форменных штанах практиканта…
Квартира была обычной двухкомнатной хрущевкой. Правда, с мощной железной дверью и решетками на окнах.
— Похоже, здесь что-то прячут! — уверенно заявил практикант.
— Почему «прячут»? — удивился привлеченный для производства обыска участковый.
— Потому что на окнах решетки! Зачем на окнах решетки?
— Затем что первый этаж…
Участковый махнул рукой на бесноватого следователя и пошел на кухню пить найденный в шкафчике чай с добытым там же сахаром.
Практикант вывернул из стенки всю одежду и все вещи. Обыкновенную одежду и ничем не примечательные вещи.
— Ну что, нашел что-нибудь? — поинтересовался из кухни участковый.
— Найду! — пообещал практикант и стал простукивать стены.
Понятые с интересом наблюдали за его действиями.
— У вас лома не будет? — спросил их следователь.
— Зачем?
— Пол вскрыть.
— Чего вскрыть? — ахнул на кухне участковый.
— Пол. Под полом часто устраивают тайники!..
Практикант выворотил несколько половиц, но ничего, кроме пыли, там не нашел.
— Скажите, у вас в доме батареи внешние или в стене?
— В стене! — хором ответили понятые.
— А почему здесь внешние? Причем такие длинные? Чуть не во всю стену?
— Для тепла, наверное.
— А что, у вас холодно?
— Да вроде нет.
— Тогда будем ломать батареи!
— Да ты что?! — ахнул участковый. — Ты же всю квартиру разнесешь!
— Будем ломать!
Батареи сломались легко. Потому что оказались не из чугуна. Оказались сделанными под чугун! Практикант ковырнул их ломом, и из батарей посыпались доллары.
— Е-мое! — сел на стул участковый. Долларов было много. Очень много!
— Это же сколько? — поразились понятые.
— До черта! Вернее, до его матери! — быстро подсчитал участковый.
— Пожалуй, что «лимон» баксов будет! В двухкомнатной хрущебе! — радостно сообщил практикант. — Я же говорил!
— А вон еще…
— Что?
— Документ какой-то. Вместе с деньгами.
— Ну-ка, ну-ка…
Практикант открыл корочки:
— Вот это да!
— Что такое?!
— Удостоверение. На Егорова Ивана Петровича. Полковника Федеральной Службы Безопасности. И фотография его. Того мужика с отрезанным ухом…
— Ни хрена себе…
Практикант поднял трубку телефона:
— Это я, товарищ майор.
— Да.
— Нашел. Доллары. Много долларов. И удостоверение. Похоже, он полковник ФСБ. Ну тот потерпевший.
— Что ты говоришь? Номер?
— 248762. Да. Еду.
— Ну, что он сказал?
— Приказывает немедленно доставить все к нему.
— Ну, блин, денек!
Через двадцать минут практикант был на месте.
— Привез?
— Вот!
Майор взял в руки удостоверение и долго вертел его в руках.
— Тут такая хреновина получается… Я с дежурным ФСБ связался. Нет у них шестизначных номеров на пропусках! И Егорова нет. Никакого Егорова нет и никогда не было!
— Как же так…
— Так! Вот что, надо поехать и перетряхнуть его квартиру вверх дном!
— Но я уже перетряхивал!
— То — ты! А теперь все мы! Чтобы ни одного квадратного сантиметра!..
Следователи, как по тревоге, повыскакивали из кабинетов.
— Чего спешка такая?
— Практикант миллион долларов нашел!
— Да ты что?!
— Точно!
— И куда едем?
— Еще искать!..
Оперативники распахнули дверцы машины.
— Поехали!
— Куда поехали?!
— На Красную!
— На какую Красную?! У меня рабочий день два часа назад кончился! — возмутился водитель.
— Ничего, перетопчешься. Ты и так за баранкой только и делаешь, что спишь. А мы как борзые!
— У вас работа такая…
Водитель включил мигалку и тронулся с места.
— А мигалка зачем?
— Чтобы домой быстрее.
Доехали действительно быстро.
— Вы давайте шустрее, а то мне ждать некогда, — предупредил водитель.
— А ты, чтобы быстрее, с нами пойди.
— Счас! Я деньги за баранку получаю, а не за перо в бок!
Оперативники, посмеиваясь, вошли в подъезд, поднялись на нужный этаж.
— Здесь.
— Стой!
— Что такое?
— Дверь-то открыта!
Дверь была действительно открыта.
— Может, это ты ее оставил? — спросили у практиканта,
— Да вы что! Слесарь ее при мне на два оборота закрыл.
— Закрыл, говоришь…
Оперативники потянули из карманов пистолеты.
— Готов?
— Готов.
— Тогда — с богом.
Разом ввалились в коридор. Увидели мотнувшуюся в комнаты фигуру.
— Тут кто-то есть!
— Стоять!
Прыгнули к двери, ведущей в комнаты.
— Стоять, гад!
Из комнаты сквозь дверь бухнул выстрел! И тут же второй! Пули ударили в стену и срикошетили в другую, выбивая штукатурку, обсыпавшую оперативников.
— Ни хрена себе!..
Милиционеры отпрянули в стороны, за косяки.
— Вызывай подмогу!..
Две фигуры, проскочив в комнату, запрыгнули на подоконник.
— Теперь они не уйдут! Там решетки! — горячо зашептал практикант. — Надо всем вместе, только быстро…
— Стой, дурак! У них пушка! Пристрелят к чертовой матери!
Вскочившие на подоконник фигуры разом ударили ногами, в решетку, вышибли ее, отбросили, прыгнули вниз.
Водитель милицейского «УАЗа» заметил два упавших на газон тела.
— Эй! Вы там чего?! А ну — стой! — крикнул он, приоткрыв дверцу. — Стой, стрелять буду!
Фигуры шарахнулись в сторону.
— Стой! Я сказал! — заорал водитель, высунувшись наружу.
Коротко хлопнул выстрел. Пуля, пробив стекло дверцы, Ударила водителя в плечо.
— Сто… — прошептал он и сполз вниз.
— Убили! — заголосила, высунувшись в окно, женщина. — Милиционера убили!..
— Что там? — прислушался один из оперативников.
— Черт его знает.
— …милиционера убили…
— Какого милиционера? Мы все здесь!
— Может, водилу?
Оперативники сбежали вниз. На земле, возле левой передней дверцы, корчился от боли раненый водитель.
— Куда тебя?
— В плечо.
— Все! Доигрались…
Во двор, распугивая прохожих мигалками и сиренами, ворвались несколько милицейских машин.
— Что у вас?
— Хреново у нас. Водилу ранили.
— Кто?
— Двое. Вон туда побежали.
— В квартире никого не осталось?
— Вроде никого.
Машины сорвались в указанном направлении.
— Я же говорил вам, что отработал… А вы — поехали, блин, поехали!.. — орал раненый водитель. — Вот и приехали, блин…
— Да ладно ты, не убили ведь…
— А вы хотели — чтобы убили?
Майор встретил оперативников во дворе.
— Какого черта вы сюда приехали?
— А куда надо было?
— В больницу! В больницу надо было!
— К водителю?
— На хрена мне ваш водитель?! К потерпевшему! Потрясите его, если он очухался. Отпечатки пальцев снимите. Ну и вообще… Скажите, пусть там за ним присматривают. И если кто-нибудь к нему придет или его спросит, тут же сообщают нам. Непростой он, видно, мужик, раз хранит в доме удостоверение и такие тыщи долларов. И раз его убивают. И заодно наших водителей.
— Ничего, разберемся. Не впервой…
Но быстро разобраться не удалось. И вообще не удалось… Доллары пересчитали. И оказалось их не миллион, а почти два с половиной.
Подумали, что это фальшивые доллары. Но экспертиза установила, что они настоящие.
Предположили что они были украдены. Но никто об утрате валюты не заявил.
Решили, что они были украдены «своими» у «своих» в процессе криминальных разборок, о которых сообщать милиции не принято. Но оперативники, пошуровавшие по своим каналам, это предположение опровергли. О таких, и даже гораздо более мелких, суммах сексотам ничего известно не было.
Удостоверение полковника ФСБ оказалось фальшивым. Но столь хорошо исполненным, что, пожалуй, лучше настоящего. Причем с полным набором всяческих секретных премудростей, о которых, подделывая их, надо знать!
В довершение всего выяснилось, что паспорт, выданный на имя Егорова Ивана Петровича, никогда никакому Егорову не выдавался.
Егоров Иван Петрович, согласно записи в паспорте, с рождения проживавший в городе, в этом городе никогда не рождался. В школах не учился. В профсоюзах не состоял. Нигде не работал, хотя на что-то жил и имел на черный день два миллиона баксов.
По свидетельству соседей, жены, детей, друзей, сослуживцев, любовниц и приятелей у него не было. Так что никто ничего о нем рассказать не мог.
Отпечатки пальцев, снятые с раненого в больнице, ни по одним картотекам не проходили. Что свидетельствовало о его безгрешности перед органами правопорядка.
В жэке ничего определенного о непонятно каким образом завладевшем квартирой и прописавшемся в ней жильце сказать не могли.
В бюро технической инвентаризации квартира числилась за совсем другим жильцом. Который умер пять лет назад. И не имел родственников с фамилией Егоров, либо созвучных с ней.
На чем круг и замкнулся.
В общем, не было Егорова Ивана Петровича. В природе не было! Хотя был на больничной койке. И был на фотографиях в паспорте и на удостоверении. Был и имел два миллиона с лишним долларов!..
— Вот что, ребятки, выставьте-ка вы в больнице пост. Обязательно выставьте! Рядом с палатой, где он будет лежать. А еще лучше в палате! И чтобы ни одна муха!..
— Есть, товарищ майор!
Из реабилитационной палаты, согласно распоряжению главврача больницы, вынесли все койки. Вместе с больными. Оставили только одну. На которую лег совершенно здоровый, розовомордый, в форме сержанта милиции, с пистолетной кобурой под мышкой пациент. Его через двадцать четыре часа должен был сменить другой, такой же, не жалующийся на здоровье пациент.
Час сержант лежал, напряженно наблюдая за уложенным на противоположную койку гипсовым свертком.
Второй час стал скашивать глаза в сторону выносящих из-под свертка «утки» медсестер и предлагать им свою помощь.
На третий стал слоняться по коридору, заигрывая с младшим медицинским персоналом и молодыми ходячими больными женского пола.
На исходе четвертого флиртующий личный состав застал пришедший с проверкой майор.
— В чем дело?
— А что такое?
— Почему вы покинули вверенный вам пост?
— Я?.. Я в туалет вышел.
— А как же объект?
— Куда он денется? Он же кулем лежит! У него половина костей в гипсе!
— Это не имеет значения! Вам было приказано постоянно находиться в палате и докладывать обстановку лично мне по телефону. А вы…
— Я в туалет…
— Прекратить пререкаться!
— Но туалет…
— Попросите у врачей «утку», и пусть ее выносит кто-нибудь из персонала! Ясно?
— Ясно.
— Что?!
— Так точно!
— Кругом! И шагом марш!
Оперативник неспешно развернулся и пошел в палату, проклиная про себя начальство, но более всего того кретина в гипсе. Тоже, понимаешь, устроили армию, как молодому…
Его молитвы были услышаны.
Час спустя дверь палаты открыл мужчина в штатском.
— Что, сержант, не нравится няньку изображать?
— А кому понравится…
— Тогда — встать! И шагом марш. Кончилась твоя служба.
Мужчина показал удостоверение подполковника ФСБ. Сержант на всякий случай перезвонил своему начальству.
— Как так сняли пост? — возмутился майор в телефонную. трубку, переданную мужчине в штатском.
— Так и сняли. Согласно приказу директора областного Управления ФСБ.
— Да вы что? Он же наш!
— Какой же он ваш, если у него в квартире найдено поддельное удостоверение полковника ФСБ? Между прочим, со всеми печатями. Так что остынь, майор. Не духарись. Если хочешь, можешь поставить свой пост в коридоре.
— Хочу! И поставлю!..
Последующие два дня прошли скучно. Эфэсбэшный охранник безвылазно находился в палате, тихо свирепея на свою судьбу. Медсестры заходили редко. Хотя должны были вдвое чаще, так как «уток» стало две.
Милицейский оперативник сидел на стуле, приставленном к стене возле двери палаты, и откровенно скучал.
На третий день в палату вошел все тот же сменивший посты подполковник в штатском. И главврач.
— Здравствуйте, — поздоровался врач. Подполковник показал глазами на дверь. Охранник тихо просочился в коридор.
— Он может говорить? — спросил человек в штатском.
— Пока еще нет. У него сломана челюсть.
— Когда мы сможем забрать его к себе?
— Не раньше чем через три недели.
— Три недели это очень долго.
— Раньше опасно. Он может не выдержать транспортировки.
— И все-таки нам придется рискнуть и забрать его раньше.
— Когда?
— Завтра!
— Завтра?! Но это опасно! Зачем такая спешка?
— Затем, что это не только ваш пациент. Но и наш тоже. Наш даже больше, чем ваш.
Врач осуждающе покачал головой:
— Вы зря сомневаетесь, доктор. У нас достаточно квалифицированных медицинских кадров, чтобы ваш пациент чувствовал себя не хуже, чем здесь. До свидания…
Охранник зашел в палату.
— Сколько мне здесь еще…
— Всего один день…
Ночью читавший газету охранник услышал какой-то неясный шорох. Из угла, где находился его подопечный. Оперативник опустил газету.
— Эй, ты чего?
Шорох повторился. Гипсовый куль пытался шевелиться.
— Ну ты чего?!
— М-м! — сказал куль.
Охранник встал и подошелк койке больного:
— Что ты?
— М-м-м-ы!
— Сказать что-то хочешь?
— М-м!
Охранник наклонился.
— Ну?
— Бли-же-е, — трудно произнесла забинтованная голова. Охранник приблизил лицо к бинтам. Дальше произошло непонятное. И страшное. Загипсованный больной, резко приподнявшись, ударил охранника головой в нос. Сильно ударил. До хруста ломаемых хрящей.
— А-а!..
Охранник упал, на несколько мгновений потеряв сознание.
Больной медленно, разрывая трубки капельницы, сел на койке. Потом спустил на пол здоровую ногу. И забинтованную тоже.
Он попытался встать, но упал. Еще раз привстал и опять упал на бок. И тогда медленно пополз в сторону приходящего в себя оперативника. Дополз и снова сверху, лбом, ударил его в разбитое лицо.
Оперативник охнул и затих. Теперь надолго.
Несколько минут больной лежал неподвижно, собираясь с силами. Потом пополз в угол, где возле кровати оперативника на столике стоял телефон.
Ему нужен был телефон.
Ему зачем-то нужен был телефон…
Снять его со столика было невозможно, и больной, ударив головой по ножкам, свалил телефонный аппарат на пол. Подполз. Перевернул в нормальное положение, попробовал набрать номер выступами гипса на руке. Не смог. Заметил невдалеке упавшую со столика авторучку. Подполз к ней. Захватил ртом. И, втыкая острие в нужные цифры, стал набирать номер.
Гудки.
Гудки…
— Слушаю вас.
— Мне… Двадцать восьмую… Пожалуйста, — глухо сказал раненый.
— Зачем?
— По личному делу.
— Соединяю.
— Двадцать восьмая слушает.
— Снимите бронь на 920 поезд.
— Фамилия?
— Шамаев.
— Снимаю!
Раненый отодвинул голову от лежащей на полу трубки и пополз в сторону окна. У подоконника он попробовал встать, но левая нога, закованная в гипс, не давала этого сделать. Тогда он изо всех сил ударил загипсованной ногой по чугунным ребрам батареи, стараясь сломать, раздробить мешающий ему гипс. Он колотил сломанной ногой по железу, расшвыривая в стороны куски крошащегося, красного от крови гипса.
После каждого удара он мучительно мычал, потому что вместе с гипсом дробились несросшиеся кости. Но он все равно продолжал бить, чтобы высвободить конечности из сковывающего их плена гипса.
Наконец, цепляясь пальцами сломанных рук за батарею и подоконник, он смог встать. И смог вползти на подоконник грудью.
Долго и мучительно он открывал непослушными пальцами шпингалет. Но не смог. И тогда ударил по стеклу кулаком…
Звон осыпающегося стекла услышала дежурная сестра.
— Где это? — спросила она болтающего с ней сержанта внешнего, милицейского поста.
— По-моему, у меня…
— Там лежачий. И охранник.
— Я тоже охранник!
Снова звякнули, захрустели стекла.
— Быстрее!
Сестра и флиртовавший с ней сержант пробежали по коридору, распахнули дверь седьмой палаты. И испуганно отпрянули.
На полу неподвижно, с разбитым, раздробленным лицом лежал мертвый на вид охранник. Весь пол, из угла в угол, был исчерчен жирными кровавыми полосами. Больного на месте не было. Больной лежал животом на подоконнике разбитого окна и пытался выползти наружу.
— Что вы делаете! — истерически закричала медсестра. — Там асфальт!
— Стоять! — гаркнул сержант, бросаясь вперед, пытаясь ухватить вползшего на подоконник больного. — Стрелять буду!
Поймал загипсованную ногу.
— Отпусти! — промычал человек с подоконника. Сильно толкнул сержанта здоровой ногой в лицо, сделал еще один отчаянный рывок и, перевалившись за срез окна, молча, не издав не единого звука, упал вниз. Рыбкой. С седьмого этажа. На асфальт.
— А-а-а! — отчаянно закричала, запричитала медсестра и закрыла руками лицо.
Ее крик разбудил все отделение.
— Что, что случилось? Что?
— Он. Из окна…
— Кто?
— Больной.
— Что вы говорите? Он не мог. Он в гипсе.
— Это он. Он! Я сама видела!
Уже через полчаса по палате бродили врачи, милиционеры и штатский подполковник.
— Как он мог это сделать? — спросил подполковник у главврача.
— Не мог.
— Но сделал!
— Все равно не мог.
— А кто тогда этого разделал? — показал подполковник на забинтованного по самый лоб охранника. — Тоже не он?
— Конечно, не он! Как бы он мог его ударить, когда был в гипсе!
— Он? — спросил подполковник.
— Так точно! — закивал тот белым, марлевым кочаном.
— Ну вот видите…
— Да не мог он! Смею вас уверить, не мог! У него серьезные переломы. Открытые раны. Он, извините, самостоятельно даже оправиться неспособен. Не то что кого-то…
Подполковник, не слушая врача, осматривал отпечатавшиеся на полу кровавые полосы. Одна из них вела к опрокинутому столику. И лежащему на полу телефону.
Он поднял его и увидел круговые, по всему циферблату синие полосы. И увидел закатившуюся под кровать ручку. С окровавленным концом.
Он поднял ручку, провел стержнем по внутренней стороне ладони.
Тот же синий цвет.
— Он пытался звонить, — сказал мужчина в штатском.
— Что?! Он? Звонить?! — истерически засмеялся доктор. — Вы все тут с ума посходили!..
— Запросите телефонную станцию, не было ли с этого номера сегодня ночью звонков, — распорядился подполковник.
— Были, — доложил через пять минут оперативник.
— Куда? — оживился подполковник.
— В Москву.
— Что?
— Ну да, в Москву. В четыре пятнадцать утра.
— А в Москве тогда куда?
— В справочную Курского вокзала.
— Куда, куда?!
— В справочную Курского вокзала.
— Зачем… в справочную вокзала?
— Не могу знать.
— А может, это ошибка? Может, он куда-нибудь в другое место звонил?
— Нет. Звонок был один. В Москву. На Курский вокзал.
Подполковник недоверчиво посмотрел на своего подчиненного.
— Зачем ему, собираясь покончить с собой, звонить на вокзал? — недоуменно пожал он плечами. — Зачем ломать гипс и пытаться убивать нашего работника, лишь для того, чтобы позвонить в справочную Курского вокзала?! Зачем?!
— Не знаю.
— И я не знаю. Ничего не знаю! И ничего не понимаю! Чудом избежать смерти, чтобы потом выпрыгнуть в окно. Позвонив предварительно в Москву, в справочную Курского вокзала. Не понимаю. Теперь уже — совершенно ничего не понимаю!
Глава 1
— Слушаю вас! — бодро ответила двадцать восьмая на очередной звонок. — Да. В четырнадцать часов, пятнадцать минут. Нет, платформу сказать не могу. Смотрите на электронном табло. Пожалуйста. Да! Говорите…
Время приближалось к обеду.
— Можно? — спросила она начальника смены.
— Можно.
Сбросила с головы наушники с микрофоном и, потягиваясь и разминая затекшие мышцы, встала со своего места.
— Я сегодня лучше в кафе пообедаю.
— Ладно, иди. Только не больше чем на полчаса.
Двадцать восьмая накинула плащ и выскочила на улицу. Но побежала не в кафе, побежала к ближайшему телефону-автомату. Бросила жетон, набрала номер.
— Вы меня слышите?
— Да.
— Меня просили снять бронь Шамаева с 920 поезда.
— Когда просили?
— Сегодня. Ночью.
— Благодарю вас.
Теперь можно было идти есть. И позволить себе взять вместо чая сок или еще что-нибудь такое, от чего обычно приходилось отказываться. Потому что через несколько дней на ее счет в сберкассе должны были прийти деньги, эквивалентные ста американским долларам. По крайней мере, всегда приходили. После таких, как сегодня, звонков.
К великому сожалению двадцать восьмой, звонили ей редко. Едва ли, раз в два месяца. Но в сумме это составляло в год больше полутысячи долларов. На которые она могла позволить себе съездить куда-нибудь за пределы опостылевшей ей Родины.
Двадцать восьмая не знала, кому и что она передает. И не знала, кто ей звонит. Просто выслушивала то, что ей говорили, передавала то, что услышала, дальше и получала причитающиеся ей сто баксов.
Соответственно человек, которому она звонила с уличного телефона-автомата, тоже был лишь случайным звеном в построенной кем-то информационной цепочке. Был диспетчером на телефоне, передающем сказанное ему дальше, сам не зная, кому и зачем.
— Вам просили сообщить, что бронь Шамаева с 920 поезда сняли, — сообщил диспетчер, когда ему позвонили.
— Жаль.
— Что жаль?
— Что бронь сняли. Теперь придется ехать в плацкартном вагоне…
— Поезд 920. Бронь Шамаева снята.
— Спасибо. Я все понял…
Ни девушка с Курского вокзала, ни диспетчер на телефоне не догадывались, что, отвечая на звонки и передавая их содержание дальше, они участвуют в очень серьезном, сложном и небезопасном деле. И что через десятки других неизвестных им абонентов они, в конечном счете, связаны с самым главным абонентом страны. С ее Президентом.
Дата добавления: 2015-08-13; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| С.В. Гришин. | | | Глава 2 |