Пятая книга 7 страница

Все это совершилось на третьем году сто сороковой олимпиады: сражение римлян в Тиррении и сражение Антиоха за Койлесирию, а равно примирение ахеян и Филиппа с этолянами.

В это время и на этом совещании впервые переплелись между собою судьбы Эллады, Италии и Ливии. Действительно, с этого времени Филипп и руководящие власти эллинов, начинали ли они войну друг с другом, или заключали мир, не только сообразовались с отношениями в Элладе, но с той поры все они обращали свои взоры к италийским соглядатаям ³⁰⁵. Вскоре подобное же положение дел наступило для жителей островов и Азии. Так, народы, недовольные Филиппом, или другие, ссорившиеся с Атталом, не обращались более ни к Антиоху, ни к Птолемею, ни на юг, ни на восток, но взирали на запад, причем одни отправляли посольства к карфагенянам, другие к римлянам. С другой стороны, и римляне обращались к эллинам из страха перед отвагою Филиппа и из опасения, как бы он своим участием не приумножил удручавших их бед ³⁰⁶.

Как кажется, согласно первоначальному обещанию, мы выяснили, когда, каким образом и по каким причинам дела Эллады переплелись с италийскими и ливийскими. Нам остается довести последовательный рассказ об эллинах до времени поражения римлян при Канне, на чем мы остановились в изложении италийских событий, и затем заключить настоящую книгу, доведя и ее до той же поры.

106. Итак, ахеяне, лишь только покончили с войною и выбрали себе в стратеги Тимоксена, возвратились к исконным учреждениям и занятиям. В одно время с ахеянами и прочие города Пелопоннеса восстановили у себя присущий каждому из них порядок жизни, обрабатывали поля, возобновили унаследованные от предков жертвы, всенародные празднества и прочие способы богопочитания, какие были в обычае в каждом городе. Дело в том, что по причине непрерывных войн прежнего времени все подобные предметы в большинстве городов были почти забыты. Не знаю, почему, случилось так, что пелопоннесцы ³⁰⁷, наиболее склонные к спокойному, человеческому ³⁰⁸ существованию, издавна наслаждаются им меньше всех: так было, по крайней мере, в более древние времена. Напротив, они, как выражается Еврипид, «всегда зажигали войны ³⁰⁹ и никогда не имели покоя от брани». Объясняется это, по-моему, легко. Все люди, властолюбивые и свободолюбивые по природе, пребывают в непрестанной взаимной вражде, ибо никто не желает уступать первенство другому. Афиняне избавились от страха перед македонянами и с того времени воображали, что независимость их прочно обеспечена. Руководимые Эвриклидом и Микионом ³¹⁰, они не принимали участия ни в каких движениях прочих эллинов. Разделяя настроение и желание своих руководителей, они простирались в прах ³¹¹ перед всеми царями, наипаче перед Птолемеем, допускали всякого рода постановления и общественные восхваления ³¹² и по легкомыслию своих вождей мало заботились о соблюдении достоинства.

107. Вслед за описанными выше событиями у Птолемея началась война с египтянами. Дело в том, что, вооружив египтян для войны с Антиохом, царь прекрасно распорядился относительно настоящего, но ошибся в будущем. Египтяне возгордились победою при Рафии и вовсе не желали повиноваться властям. Почитая себя достаточно сильными для борьбы, они искали только годного в вожди человека и немного времени спустя нашли такового. Между тем Антиох провел зиму в больших приготовлениях к войне, а затем с наступлением лета перевалил через Тавр и, заключив союз с царем Атталом, начал войну против Ахея.

Этоляне первое время радовались миру с ахеянами, ибо война приняла было оборот, противоположный их ожиданиям; поэтому и в стратеги они выбрали уроженца Навпакта Агелая, так как его почитали главным виновником замирения. Однако очень скоро радость их сменилась недовольством, и они стали укорять Агелая за то, что он отрезал им все пути к добыче на стороне и отнял у них всякую надежду на будущее, ибо мир заключен был не с некоторыми только эллинами, но со всеми. Агелай терпеливо переносил безумные укоры этолян и сдерживал их порывы, так что этоляне наперекор своей природе вынуждены были оставаться в покое.

108. Царь Филипп по заключении мира возвратился морем в Македонию и нашел, что Скердилаид под предлогом недополучения денег, — на этом же основании он предательски захватил и суда у Левкады, — разграбил теперь городок Пелагонии по имени Писсей ³¹³, обещаниями обратил на свою сторону города Дассаретиды, Фиботиды: Антипатрию, Хрисондион, Гертунт ³¹⁴, а равно опустошил набегами значительную часть смежной с ними Македонии. Поэтому Филипп тотчас с войском устремился против отложившихся городов с целью покорить их снова и вообще решился идти войною на Скердилаида. Как для прочих своих предприятий, так в особенности для переправы в Италию он находил настоятельно необходимым покончить с делами Иллирии. Деметрий непрерывно подогревал в царе эти желания и замыслы, так что Филипп мечтал о завоеваниях даже во сне, и всецело занят был этими планами. Деметрий действовал таким образом не столько ради Филиппа, — ему отводилось при этом едва третье место, — сколько из ненависти к римлянам, больше всего ради себя самого и собственных выгод: только таким способом рассчитывал он возвратить себе владычество на Фаре. Как бы то ни было, Филипп отвоевал поименованные выше города, кроме того, взял в Дассаретиде Креоний и Герунт ³¹⁵, а в окрестностях Лихнидского озера Энхеланы, Керак, Сатион, Бои, в земле калойкинов Бантию и в области так называемых писантинов Оргисс ³¹⁶. По завершении этих дел он распустил войска на зимние квартиры. Это была та самая зима, в которую Ганнибал по опустошении превосходнейших стран Италии собирался проводить зиму подле давлийского города Геруния. Римляне в то время выбрали в консулы Гайя Теренция и Луция Эмилия.

109. Во время зимовки Филипп соображал, что для осуществления его замыслов нужны суда и команда не столько, впрочем, для морской битвы, так как для этого он не чувствовал себя достаточно сильным, сколько для переправы войска, для скорейшего размещения его на выбранных пунктах и для устрашения врага неожиданным появлением. В том убеждении, что для этой цели всего пригоднее будут суда иллирийского устройства, он чуть не первый из царей Македонии принялся за сооружение сотни таких судов. Когда суда были оснащены, Филипп в начале лета стянул свои войска и после кратковременного упражнения македонян в гребле веслами вышел в море. В то время, как Антиох перевалил через Тавр, Филипп прошел через Эврип, обогнул Малею и прибыл в воды Кефаллении и Левкады, там бросил якорь и ждал вестей о римском флоте. Узнав, что он стоит на якоре подле Лилибея, Филипп смело пустился в море и направился к Аполлонии.

110. Царь подходил уже к устьям реки Аоя ³¹⁷, которая протекает мимо города аполлониатов, когда флотом его овладел панический страх ³¹⁸, как бывает с войсками на суше. Случилось так, что несколько задних лодок, бросивших якорь подле острова, именуемого Сасоном ³¹⁹ и лежащего у входа в Ионийский пролив ³²⁰, подошли поздним вечером к Филиппу и сообщили, что подле них стали какие-то лодки, идущие от пролива ³²¹, что плывущие на них люди уверяли, будто оставили за собою у Регия римские пятипалубники на пути к Аполлонии и к Скердилаиду. Филипп вообразил себе, что чуть не весь римский флот уже идет на него, испугался и приказал сниматься поскорее с якоря и плыть назад. Снятие со стоянки и отступление совершались в беспорядке; царь шел непрерывно день и ночь и на другой день пристал к Кефаллении. Там Филипп немного пришел в себя и остановился, объясняя, что завернул сюда ради устроения некоторых дел в Пелопоннесе. Страх его оказался совершенно напрасным. Дело происходило так: по получении зимою известия, что Филипп сооружает большое число лодок, Скердилаид в ожидании появления его на море через послов уведомил о том римлян и звал их на помощь. Римляне отрядили из того флота, что стоял у Лилибея, эскадру в десять кораблей; их-то и видели у Регия. Если бы Филипп в напрасной тревоге не бежал, то в это время скорее, чем когда-либо, он достиг бы своей цели в Иллирии, ибо все помыслы и вооружения римлян обращены были тогда на Ганнибала и битву при Канне, и суда их наверное попали бы в его руки. Напротив, теперь перепуганный известием, он возвратился в Македонию хотя и без потерь, но не без посрамления.

111. Около того же времени совершил кое-что достопримечательное и Прусий. Так, галаты, которых царь Аттал, побуждаемый молвою об их храбрости, вызвал было из Европы для войны с Ахеем и которые были отпущены этим царем вследствие недоверия, о коем уже ³²² сказано нами, разоряли города на Геллеспонте с чрезмерною наглостью и ожесточением, наконец задумали осадить Илион. Но при этом славное дело совершено было жителями Александрии, что в Троаде, именно: они отрядили четыре тысячи человек с Фемистом во главе и не только освободили город илионян от осады, но и выгнали галатов из целой Троады, потому что отрезали им доставку припасов и расстроили планы их. Тогда галаты заняли в области абидян город, называемый Арисбою ³²³, злоумышляли и ходили войною и на окрестные города. Против них-то и выступил в поход Прусий с войском, дал им правильное сражение, причем мужчины истреблены были в самой схватке, чуть не всех детей их и женщин он велел перебить в лагере, а имущество их отдал на расхищение своим воинам. Этим подвигом Прусий избавил геллеспонтские города от сильного страха и опасности и в то же время дал прекрасный урок потомству, дабы европейские варвары не переходили легкомысленно в Азию.

Таково было положение дел в Элладе и Азии. Что касается Италии, то после сражения при Канне большая часть ее перешла на сторону карфагенян, о чем говорено нами раньше. На этом месте, по изложении событий Азии и Эллады, обнимаемых сто сороковой олимпиадой, мы желаем приостановить наше повествование. В следующей засим книге, согласно первоначальному обещанию, мы в немногих словах напомним введение ³²⁴ и перейдем к изображению государственного устройства римлян.

Дата добавления: 2015-08-13