Великая стена: Секция 3947-В, Шэньси, Китай

Лю Хуафенг начала свою карьеру продавщицей в универмаге «Такашимая» в Тайюане, а сейчас владеет небольшим магазином неподалеку от места предыдущей работы. В эти выходные она исполняет свой долг офицера запаса. Ее экипировка — рация, ракетница, бинокль и дадао (современная версия древнего китайского меча). Лю Хуафенг патрулирует секцию, которая составляет пять километров Великой Стены, в компании лишь «ветра и воспоминаний».

«Эта секция, секция, которую я помогала строить, тянется от Юлиня до Шемну. Она была построена во времена правления династии Ся и состояла из слоев утрамбованного песка и земли, с обеих сторон укрепленного толстым слоем жженого глиняного кирпича. Эта секция никогда не мелькала на открытках для туристов. И не могла бы соперничать с участками времен империи Мин, каноническими каменными „хребтами дракона“. Она была простой и функциональной и к началу реконструкции почти полностью исчезла.

Тысячи лет эрозии, грозы и опустынивание стали ее погребальным звоном. Влияние человеческого „прогресса“ тоже внесло свою лепту. Многие века местное население использовало эту часть стены, „добывая“ здесь кирпич для своих строительных нужд. Современные дороги также сыграли свою роль — целые секции, мешавшие „жизненно важному“ наземному транспорту, просто сносили. И вот разрушения, начатые природой и „мирным развитием“, за несколько месяцев закончили кризис, заражение и последовавшая за ним гражданская война. В некоторых местах остались только бугорки и спрессованная насыпь. В других не осталось вообще ничего.

Я не знала о планах нового правительства восстановить Великую Стену в качестве объекта национальной безопасности. Поначалу мне даже было неизвестно, что я стала частью этой программы. В те дни тут было слишком много разных людей. Местные диалекты звучали для меня как птичий щебет и были столь же понятны.

Я прибыла сюда ночью и, кроме факелов и света фар разбитых автомобилей, ничего не увидела. Я девять дней добиралась на место, очень устала и была напугана. Поначалу я даже не поняла, где оказалась, и радовалась уже тому, что бродившие вокруг тени оказались людьми. Не знаю, сколько я там простояла, пока меня не заметил кто-то из рабочей команды. Он подбежал ко мне и что-то оживленно защебетал. Я попыталась объяснить ему, что не понимаю. Он разозлился, указал на то, что выглядело как стройка, тянувшаяся слева направо и уходящая далеко в темноту. Я снова покачала головой, показала на уши и пожала плечами, как дурочка. Он сердито вздохнул и протянул ко мне руку. Я увидела, что он держит кирпич, и подумала, что он хочет меня ударить. Я попятилась. Но он сунул кирпич мне в руки, жестами показал на стройку и подтолкнул меня в спину.

Я оказалась на расстоянии вытянутой руки от другого рабочего, который тут же вырвал кирпич из моих рук. Этот мужчина был родом из Тайюаня, и я его понимала.

— Какого хрена ты ждешь? — закричал он на меня. — Нам нужно еще! Давай! Давай!

Так меня „наняли“ на работу по восстановлению Великой Китайской стены.

[Лю Хуафенг показывает рукой на бетонный бортик.]

Поначалу все выглядело совсем не так. То, что вы видите сейчас, — это более поздние обновления по стандартам послевоенного времени. А тогда у нас не было таких материалов. Большая часть уцелевшей инфраструктуры оказалась по другую сторону стены.

— По южную сторону?

Да, раньше там было безопасно, по ту сторону Стены… Все стены, от династии Ся до династии Мин, были построены, чтобы защищать. Стена была границей между богатыми и бедными, между процветанием Юга и варварством Севера. Даже сейчас большая часть пахотных земель, фабрики, дороги, железнодорожные станции, взлетные полосы — почти все, что нам необходимо для выполнения грандиозной задачи, оказалось по ту сторону.

— Я слышал, что во время эвакуации часть производственного оборудования была переправлена на север.

Только то, что можно было унести с собой, и только то, что было в непосредственной близости от места стройки. Не дальше, скажем, двадцати километров от линии ведения боев. Мы не приближались к изолированным зонам на зараженной территории.

Самые ценные ресурсы мы добывали в ближайших городах, и это были строительные материалы, из которых города и состояли: дерево, металл, шлакобетон, кирпич. Довольно часто попадались кирпичи, когда-то извлеченные из старой стены и унесенные в город. Пиломатериалами нас снабжала Великая зеленая стена,[12]но мы использовали и мебель, и брошенные машины. Даже песок под ногами мы смешивали с гравием для засыпки или плавили для стеклянных блоков.

— Стеклянных?

Больших, таких вот… [Она рисует в воздухе квадрат двадцати сантиметров в длину, высоту и ширину.] Идея принадлежала инженеру из Шицзячжуана. До войны он владел стекольной фабрикой и подумал, что если самыми доступными ресурсами являются уголь и песок, то почему бы не воспользоваться ими? Огромную плавильню устроили едва ли не за сутки, и в результате у нас появились тысячи больших кирпичей. Они были толстыми и тяжелыми, непробиваемыми для мягких кулаков зомби. „Сильнее плоти“, — говорили мы тогда, и, к сожалению, острее плоти — иногда помощники плавильщика забывали стесать песком углы, прежде чем погрузить кирпичи для стройки.

[Лю Хуафенг снимает руку с рукояти меча. Пальцы остаются скрюченными, как когти. Глубокий белый шрам тянется через всю ладонь.]

Я не знала, что нужно оборачивать руки. Ладонь прорезало до кости, повредило нервы. Странно, что я не умерла от инфекции. Многие тогда умирали.

Это было жуткое, исступленное выживание. Мы знали, что с каждым днем южные орды подбираются все ближе и что каждая секунда промедления может обернуться катастрофой. Мы спали прямо там, где работали. Мы ели там же, мы испражнялись, не сходя с места. Дети — Ночные Песчаные Волчата — подбегали к нам с ведрами и ждали, когда мы закончим свое дело, или подбирали экскременты с земли. Мы работали, как звери, и жили, как звери. Во сне я видела тысячи лиц, рядом с которыми трудилась и которых не узнавала. У нас не было времени на знакомства и разговоры. Общались мы разве что с помощью жестов и хрюканья. Во сне я пыталась поговорить с теми, кто стоял рядом, узнать их имена и истории. Я слышала, что сны бывают только черно-белыми. Возможно, так оно и есть, возможно, другие цвета я увидела наяву, но я помню светлые кончики волос когда-то крашеной девушки и грязный розовый купальник на старике в порванной шелковой пижаме. Я вижу их лица каждую ночь — одни только лица погибших.

Погибли многие. Порой тот, кто работал рядом, опускался на землю, чтобы перевести дыхание, и больше уже не вставал. У нас было то, что можно с натяжкой назвать „скорой помощью“, санитары и носильщики. Но они мало что могли сделать, разве что отнести пострадавших в медпункт. Да и то далеко не всегда. Я помню их страдания, и вина терзает меня каждый день.

— Вина?

Они садились или ложились у ног… а мы знали, что не можем прекратить работу, — не можем позволить себе даже сострадания, нескольких теплых слов, чтобы подбодрить их до прибытия медиков. Мы знали, что они хотят лишь одного, того же, что и все мы — воды. Вода ценилась в этой части провинции на вес золота, и почти весь ее запас мы расходовали на строительные растворы. Людям выдавали полчашки в день. Свою воду я носила в пластиковой бутылке на шее. Всем был отдан четкий приказ не делиться рационом с больными и ранеными. Наша работоспособность была важнее. Я понимала, что это логично, но видеть чье-то изломанное тело между щебенкой и инструментами, знать, что этот кто-то молит небо о единственной милости — глотке воды…

Каждый раз, утоляя жажду, я вспоминаю о них и чувствую вину. Особенно за то, что, когда пришло мое время умирать, я совершенно случайно оказалась неподалеку от медпункта. В тот день я была частью живого конвейера, передававшего стекло. Я работала у стены меньше двух месяцев, была истощена, меня лихорадило, и весила я меньше кирпичей, которые мы передавали из рук в руки. Потянувшись за очередным кирпичом, я споткнулась и упала лицом вперед, выбила передние зубы и почувствовала во рту вкус крови. Тогда я закрыла глаза и подумала: „Настал мой час“. Я была готова. Я хотела, чтобы это закончилось. И не случись санитаров поблизости, мое желание могло бы исполниться.

Три дня я не находила себе места от стыда: я отдыхала, мылась, пила, сколько хотела, вто время как другие умирали у стены. Врачи сказали, что я должна остаться в медпункте на несколько дней — это был минимум, за который мое тело могло восстановить свои силы. И я бы подчинилась, если бы не услышала крик санитара у входа в пещеру.

— Красная вспышка! КРАСНАЯ ВСПЫШКА!

Зеленый сигнал означал активное нападение, красный — превосходящую численность. Раньше красные сигналы были редкостью. Я видела только один, и он был далеко, на северной границе с Шемну. Но в последнее время их подавали как минимум раз в неделю. Я выбежала из пещеры, помчалась назад к своей секции и добралась до нее как раз в тот миг, когда первые гнилые руки и головы показались над краем незаконченного участка.

[Мы останавливаемся. Лю Хуафенг смотрит вниз, на камни под нашими ногами.]

Это было здесь, именно здесь. Они поднимались по телам гниющих собратьев. Рабочие защищались всем, что попадало им под руку, хватали инструменты и кирпичи, порой били даже голыми руками и ногами. Я схватила трамбовку, которой мы спрессовывали грунт. Это был очень большой и неудобный инструмент, метровый прут с горизонтальными ручками на одном конце и большим цилиндрическим камнем на другой. Трамбовкой пользовались только самые сильные и крупные мужчины, остальные не могли с ней справиться. Не знаю, как мне удавалось поднимать ее снова и снова, целиться и опускать на головы и лица зомби, ползущих на стену…

Военные должны были защищать нас от набегов, но к тому времени солдат почти не осталось.

[Лю Хуафенг подводит меня к зубчатому краю и показывает на что-то примерно в километре от нас.]

Там.

[Вдалеке я вижу лишь каменный обелиск на земляном холме.]

Под этим холмом остался один из последних рабочих танков нашего гарнизона. У него закончилось топливо, экипаж оказался в ловушке. Поначалу они отстреливались, затем закончились патроны, и экипаж заварил люки изнутри. Они держались еще долго, после того как закончилась еда и запас воды. „Боритесь! — кричали они нам по рации, — заканчивайте стену! Защитите наш народ! Заканчивайте стену!!!“ Последний из них, семнадцатилетний водитель, прожил тридцать один день. К тому времени танк был не виден под горой зомби. Все они разбрелись, как только мальчик испустил последний вздох.

А мы уже почти закончили нашу секцию Великой Стены, но одиночные нападения тоже закончились, пошел непрерывный поток набегов неисчислимых орд. Если бы мы с самого начала столкнулись с такими ордами, если бы герои южных городов не выкупили кровью наше время…

Новое правительство знало, что нужно отстраниться от правительства свергнутого. Что уцелевшим необходима законность, и единственный способ добиться порядка — сказать нам правду. Изолированные зоны не превратили в „приманку“, как в большинстве других стран. Нас просили остаться позади, чтобы другие могли эвакуироваться. Это был вопрос личного выбора, и каждый гражданин решал сам за себя. А за меня решила моя мать.

Мы прятались тогда на втором этаже пятикомнатного особняка, в одном из самых дорогих когда-то пригородных поселков. Мой младший брат умирал — его укусили, когда отец отправил его на поиски еды. Отец сидел рядом с ним, раскачивался взад-вперед и каждые пять минут кричал нам: „Ему становится лучше! Вот, потрогайте его лоб. Он выздоравливает!“ Поезда с беженцами проходили у самого нашего дома. Делегаты Гражданской обороны стучали в каждую дверь и спрашивали, кто уходит, а кто остается. Мама уже собрала небольшой узелок с моими вещами: одежда, еда, пара добротных ботинок и отцовский пистолет с тремя оставшимися пулями. Она заплела мне волосы перед зеркалом, как часто делала в детстве. Велела перестать плакать, сказала, что вскоре они присоединяться ко мне на севере. На ее лице была застывшая, безжизненная улыбка, которую она позволяла увидеть лишь отцу и ближайшим друзьям. А теперь доверилась мне, и я послушно спустилась по разбитой лестнице.

[Лю замолкает, переводит дыхание и кладет искалеченную руку на камень.]

Три месяца — вот срок, который понадобился нам на восстановление всей Великой Стены — от Чжу Циюбя в западных горах до головы Великого Дракона у Шаньхайгуань. Ее ни разу не пробили, ни разу не преодолели. Она дала нам возможность вздохнуть, объединить население, построить экономику военного времени. Мы были последней страной, присоединившейся к плану Редекера. Это произошло на конференции в Гонолулу. Столько времени, столько жизней потрачено впустую! Если бы не рухнула ГЭС „Три ущелья“, если бы не обрушились остальные стены, пришлось бы нам восстанавливать эту? Кто знает. Это памятники нашей недальновидности, нашей заносчивости, нашего позора.

Говорят, при постройке изначальной стены погибло столько рабочих, что каждая ее миля отмечена человеческой смертью. Не знаю, так ли это было в прошлом…

[Лю Хуафенг гладит камень искалеченной рукой.]

Но сейчас это правда».

Дата добавления: 2015-08-10