Рождение полубога

Мы не ставим своей целью шаг за шагом прослеживать ход этой героизации, не будем также и разоблачать все стоявшие за ней политические и религиозные цели. Нам будет довольно лишь первых шагов. Пердикка собрал перед останками Александра совет, который председательствовал также при назначении на должности: на самом-то деле Александр не умер, он принадлежит к расе сверхъестественных существ, которые предоставили его людям для исполнения теперь уже выполненной миссии, и, подобно Гераклу, теперь он присоединился к подобным себе, к полубогам. Именно в таком качестве Александра почитали свидетелем договоров, заключавшихся ради продления существования империи.

Не учреждая, впрочем, культа в честь Александра, ему были сделаны загробные жертвоприношения, после чего совет уполномочил царя Арридея отправить останки своего брата в оазис Сива, в храм Амона (Юстин, XIII, 4). Началась работа по сооружению необычайной повозки, которая своей пышностью и символикой должна была потрясти души всех подданных и солдат покойного царя. Анонимный источник, который цитирует Диодор (XVIII, 26–27), оставил нам схематическое описание экипажа, своего рода дома на колесах, который должны были везти бесчисленные упряжки и который медленно, в течение двух лет преодолевал 1800 километров, пока не оказался у пелусийского устья Нила. Взору толп, которые выходили встречать караван, открывался, помимо геральдических львов и знаков государственного суверенитета Александра, целый ряд поучительных сцен: это были сцены охоты, завоеваний, морских побед, в которых были отражены мудрость и справедливость того, кто был изображен на декоративной панели сидящим на троне со скипетром в руке. Все здесь было нечеловечески огромным, пышным и уже мифическим.

Вполне уместно полагать, что некоторые из мотивов, изображенных по периметру катафалка, вдохновили авторов саркофага Абдалонима из Сидона, ныне хранящегося в музее Стамбула и называемого саркофагом Александра: героически обнаженные греки вступают здесь в схватку с хищниками и конными персами. В числе персонажей фигурирует Александр и, вероятно, Гефестион⁵⁶. Известно, что Птолемей, сатрап Египта, переправил тело Александра не в оазис бога Амона посреди голой пустыни, но в Мемфис (весна 321 г.), а затем в Александрию (ок. 300 г.), которые последовательно были его столицами, поскольку понимал, какой престиж среди египтян и македонян обеспечивает ему обладание этой мумией.

Поскольку диадохи не замедлили перессориться и начали рассматривать страны, «завоеванные копьем», как им было угодно, не соблазняясь восточными грезами, была предпринята публикация официальных документов. Часть из них были подлинными, вроде последних планов завоевания, «Царских ежедневников», сборника писем и распоряжений Александра, принадлежавшего Каллисфену повествования о походе, доведенного до 330 года. Иные — подложными, как, например, «Завещание» (321), тайная переписка, ответы посольствам и т. д. Есть и спорные, как, например, памфлет Эфиппа «О смерти Александра и Гефестиона». Бывший канцлер Эвмен Кардианский опубликовал выборки из архива, которые служили его честолюбивым целям. Кассандр в Македонии заказал художнику Филоксену Эритрейскому «Битву Александра и Дария».

С 321 по 300 год Птолемей чеканил в Александрии монеты уже не с изображением Геракла, а с изображением головы Александра, покрытой слоновьим скальпом, между тем как Эвмен между 318 и 316 годами, чтобы расплатиться с солдатами и погонщиками слонов из отряда Эвдама, чеканил в Вавилоне серебряные декадрахмы, на аверсе которых изображен кавалерист, атакующий слона с наездниками, а на реверсе — стоящий Александр в доспехах, держащий сариссу и молнию, между тем как Победа возлагает на него венок⁵⁷, что позволяет думать, будто десятью годами ранее Александр лично померился силой с обратившимся в бегство Пауравой (Пором) и ссадил его со слона. Это — настоящий вымысел или заблуждение, как о том злорадно пишет Лукиан из Самосаты в памфлете «Как писать историю» (12): Александр якобы вырвал из рук Аристобула его рукопись воспоминаний, упрекнув его за то, что он написал о «царе, одним ударом копья уложившем слона». Начиная с 297 года Лисимах, бывший тогда властителем Фракии и большей части Малой Азии, принял вид благочестивого преемника Александра и чеканил изумительные по красоте золотые и серебряные монеты, изображавшие уже не гераклоподобного, одетого в львиную шкуру Александра, но профиль царя с бараньими рогами вокруг ушей, что заставляет вспомнить тайну появления на свет Сына Амона. Так, мало-помалу, среди людей получил хождение образ героя с тремя символами: слона, льва и барана, которые сообщают ему ум, силу и удачу или же просто божественное могущество. С началом этой в полном смысле пропагандистской кампании стали допустимыми и дозволенными все уподобления и легенды.

Некоторые из свидетелей и даже наиболее видных участников великого похода⁵⁸, со своей стороны, приступили к публикации собственных воспоминаний — то ли с тем, чтобы оправдаться, то ли с тем, чтобы придать себе веса или польстить своему царственному покровителю. В их числе были Аристобул из Кассандрии, военачальник, не пренебрегавший ни нравоучительным анекдотом, ни рассказом о сверхъестественных вещах; Марсий из Пеллы, товарищ царя и историк монархии; Харет из Митилены, прежний канцлер Александра; Онесикрит из Астипалеи, первый кормчий флота Александра в Индийском океане; Неарх, сын Андротима, уроженец Крита и царский флотоводец с 326 по 323 год, а впоследствии начальник штаба Антигона и Деметрия по крайней мере до 313 года, и наконец, в первую очередь, Птолемей Сотер («Спаситель»), сын Лага, тот самый офицер, о котором говорили как о спасителе Александра и который опубликовал свои записки около 285–283 годов.

Но важнее всего то, что рассказывали ветераны, оставшиеся в живых участники, художники, люди науки, которые следовали за Завоевателем или как-то пересекались с ним в период между 336 и 323 годами. Для греков, которые, как говорит Платон, влюблены в «славную опасность», азиатская экспедиция оставалась самым прекрасным исследованием, о котором было занятнее всего рассказывать. Превознося великие деяния умершего бога и преувеличивая их, они лишь воздавали дань стойкости своих погибших спутников и собственной выдержке. Среди публики греческих театров они встретили самую внимательную к этой психодраме аудиторию, вне всякого сомнения заранее к ним расположенную. Комментируя действие и желая его понять, а также впадая в возбуждение от неслыханного и необъяснимого, эта публика поддерживала легенду. Как и в театре, она допускала вмешательство олимпийских богов, Немесиды, Удачи и Судьбы в жизнь героев и в финальную катастрофу. Александр, прежде чем стать новым Дионисом, в рассказах облагодетельствованных им товарищей по оружию и всех, кто был ему обязан, оказывался новым Ахиллом, новым Гераклом. Ведь в долг дают только богатым.

На долю одного талантливого писателя, Клитарха из Александрии⁵⁹, выпала задача собрать и использовать все эти письменные и устные свидетельства. Сын историка Динона Колофонского, ученик ритора Аристотеля из Кирены, который скорее всего преподавал ему в Афинах, и диалектика Стильпона Мегарского, Клитарх был слишком юн в момент прихода Александра к власти, чтобы сопровождать экспедиционный корпус в Азию. Однако, вращаясь в научно-литературных кругах Афин, среди учеников Платона, Аристотеля и Диогена, ему удалось приобрести достаточно любознательности, эрудиции и ораторского таланта, чтобы начиная с 320 года приступить к написанию первых книг «Истории славных деяний Александра». Около 308 года Птолемей вызвал Клитарха в Египет, устроил его здесь и обеспечил информаторами и источниками, а именно сочинениями Каллисфена и Анаксимена. Теперь Клитарх набросал такой портрет Завоевателя, который отвечал взглядам Птолемея, друга и спасителя Александра. В сочинении было 12 книг, по числу лет, посвященных военным кампаниям, и оно представляло собой ряд рассказов, речей, драматических сюжетов и философских размышлений о величии и власти. Широко распространенное начиная с конца IV века до н. э., в первую очередь, вероятно, попечениями библиотеки Александрийского музея, сочинение Клитарха стало таким знаменитым, что и через сто лет после Цицерона оно было включено в программу литературного образования. Диодор, Трог Помпей, Курций Руф, Плутарх, Полиэн, Псевдо-Каллисфен и неведомый автор «Эпитомы деяний Александра» широко пользовались им как источником. Оно доставляло немало радости читателям, влюбленным во все героическое, драматическое и чудесное.

Даже отвергая свойственные этому сочинению патетику, фантастичность и низкопоклонство, наши биографы усматривали в этом подлинном собрании свидетельств не историю царя, но полный живости образ героя, вступившего в противоборство с судьбой. И как ни парадоксально, сегодня выясняется, что именно это сочинение — наименее критическое, наименее научное и, за исключением нескольких скудных фрагментов, почти полностью утраченное, — оказывается наиболее верным в человеческом смысле. Уже по мнению эллинизированных греков и римлян и вплоть до начала христианской эры те эпизоды жизни Александра, в которых проявлялись величие его души, его гуманность, щедрость, доброта, милосердие оказывались не менее важными, чем его победы. Возможно, именно Птолемей, «более прославленный в делах мира, чем войны, который вел скромный образ жизни обычного гражданина, а главное, щедрый и легкодоступный» (Курций Руф, IX, 8, 23), побудил Клитарха создать этот новый облик героя, образца для эллинистических государей.

Диодор, Курций Руф, Плутарх помогают нам нарисовать более традиционный портрет Александра. Примерно в одно время с Клитархом в пригороде Александрии поселился Эвгемер Мессенский. Между 298 и 280 годами он опубликовал свою «Священную историю», или скорее «Историю священного, или Явления религии». В ней он выдвинул тезис о том, что греческие боги вначале были завоевателями и благодетелями человечества и что в далеком прошлом благодарные народы обоготворили их после смерти именно за добродетель. Эта революционная концепция религии возникла на основе приобретенного опыта и устных свидетельств приверженцев Александра, а чтобы смысл исторической и философской аллегории был хорошо усвоен, Эвгемер перенес сцену героизации в Панхайю, на остров за Аравией. Как и сочинение Клитарха, труд Эвгемера внес свой вклад в создание образа Александра-полубога, просуществовавший до конца Римской империи или по крайней мере до Лактанция, который подробно его цитировал.

Дата добавления: 2015-08-09