Внутренний голос» и магия имени

В бытность свою романтическим юношей Фрейд часто становился жертвой галлюцинаций. Вот что писал об этом он сам:

«Оказываясь в незнакомом городе, я часто слышал своё имя. Его произносил дорогой мне голос, который невозможно было спутать ни с каким другим. Я тут же указывал в дневнике точное время случившегося, надеясь узнать потом, что в эту минуту могло произойти дома. Обычно оказывалось – ничего особенного». (Анвин Фишер, «Психопатология в повседневной жизни», Лондон, 1920).

«Будучи очень одиноким в те годы, – писал по этому поводу биограф Фрейда Эрнст Джонс, – он к тому же с трудом воспринимал иностранную речь. Галлюцинации такого рода, увы, достаточно распространены и даже банальны. Многие туристы испытывают те же ощущения, оказываясь за рубежом. Ассимилируя незнакомые звукосочетания, мозг принимает желаемое за действительное: реорганизует звуки, наполняет их приятным для себя, знакомым смыслом. Но Фрейд при этом заносил в дневник точное время каждой галлюцинации и тут же писал домой письма с просьбой указать, что происходило в тот или иной момент с его возлюбленной; это свидетельствует по меньшей мере о вере в возможность передачи мысли на расстоянии, причём немалом».

Объяснение Джонса при всей его логичности вряд ли можно считать исчерпывающим. Человеческая мысль в поиске «собеседника» может устремиться и в далёкое будущее. Жажда любви, вынуждавшая Фрейда телепатическим методом искать общества своей невесты, есть нечто куда более фундаментальное; в основе её – тоска по материнской заботе и ласке. Любовь к девушке – всегда эхо более ранней привязанности, и суть этой связи в своё время превосходно выразил Байрон: «Я испытываю особую страсть к имени Мария: когда-то оно звучало для меня магически. И по сей день оно – напоминание о царстве фей, где я когда-то воочию видел то, чему не суждено было осуществиться. Все чувства мои с тех пор изменились, все – но только не это».*

* Перевод дословный. Та же строфа в поэтическом переводе Т.Гнедича выглядит так:

«Ах, я пристрастен к имени Мария.

Мне был когда-то дорог этот звук.

Я снова вижу дали золотые,

В тумане элегических разлук

Оно живит мои мечты былые,

Оно меня печалит, милый друг.

А я пишу рассказ весьма холодный

От всяческой патетики свободный». (Прим.перев.)

Каждый раз, когда мы слышим звуки своего имени, слуховая галлюцинация такого рода удовлетворяет таящуюся в глубине души жажду утешения: имя для каждого из нас – это самая прочная ассоциация с детством.

Для взрослого человека имя – точка соприкосновения с внешним миром; для ребёнка оно – символ обретения личности. Имя впервые выделяет маленького человека из безликой толпы. Оно становится вторым «я», краеугольным камнем существования. Совершенно очевидно, что звук имени заряжен особой магией, и образ матери – первое, что он вызывает в памяти.

Замечено, что человек, живущий в страхе перед реальностью, просыпается с большим трудом и в скверном состоянии духа. Подвержена этой «утренней меланхолии» была и одна моя пациентка, страдавшая эпилепсией. Я посоветовал ей попросить мужа, чтобы тот нежно будил её по утрам, называя по имени. Уловка сработала: голос, нежно произносящий ваше имя, – первая ниточка к ореолу любви, по которой личность может выкарабкаться из полного внутреннего хаоса.

Любой гипнотерапевт знает, что если пациент по какой-то причине отказывается выйти из транса, вернуть его к действительности легче всего, позвав по имени.

Маги и колдуны, вызывая «тёмные» силы, тоже всегда оперируют именами собственными. Даже «непроизносимое имя» Бога обрело себе замену: Тетраграмматон. Считалось, что знающий его, способен творить чудеса.

Тот факт, что звук имени всегда вызывает в нашем воображении образ кого-либо из родителей, удачно проиллюстрирован в очаровательном фильме «Призрак исчезает на западе». Стоило только романтическому герою картины с кем-нибудь пофлиртовать, как в ушах у него звучало строгое: «Дональд!» Он робко отвечал: «Да, папа...» – и тут же послушно отворачивался от понравившейся ему девушки.

Иногда с именем оказывается связан образ близкого человека, игравшего в детстве ребёнка важную роль. Более того, случается, «образ» этот обретает дар речи. Расскажу о странной слуховой галлюцинации, которую сам я испытал в возрасте семи лет во время похорон деда.

Неподалёку от могилы к кладбищенской стене была приставлена лестница: на ней-то я и принялся кувыркаться, надо сказать, беззаботно и почти радостно. Почему-то в тот день смерть дедушки никак не сказалась на моём расположении духа. Может быть, потому что из муслина, которым ему прикрыли голову, мне пообещали потом сделать сачок для бабочек? Внезапно, словно от выстрела в спину, я вздрогнул и почти подпрыгнул. Потом обернулся и уставился на группу людей, произносивших у гроба прощальные речи. Дело в том, что я очень явственно услышал голос деда: он что-то ответил присутствующим. Поскольку никто этому не удивился, я некоторое время спустя пришёл к выводу, что, может быть, ничего сверхъестественного и не случилось: в конце концов, наверное, даже мертвец имеет право на прощальное слово. Через год или два я понял, что ошибался, но рассказывать кому-нибудь о случившемся было поздно.

Может быть, голосом деда во мне заговорила совесть? Что именно сказал дед, я не понял, потому что слова его прозвучали на иврите. Случай этот меня потряс. Позже я стал замечать, что помимо воли вывожу на бумаге его инициалы: так тоже иногда проявляется комплекс вины.

Самое время теперь вспомнить о голосах пророков; за высказываниями этими обычно следуют какие-нибудь чудеса. Когда Илия, скрывшись в пещере от своих будущих убийц, обратился с мольбой к Богу, то услышал: «Выйди и стань на вершину горы пред ликом Господним. Сильный ветер разрушит горы и сокрушит скалы. Но не в ветре Бог. После ветра – землетрясение, но не в землетрясении Бог. После землетрясения – огонь, но не в огне Бог. После огня тихо повеет ветер...»

Внутренний голос не просто приказал Аввакуму нести похлёбку Даниилу: духом Господним он поднят был в воздух и перенесён к пещере льва.

Вспомним, что произошло, когда Иоанн крестил иудеев. Небеса разверзлись, святой дух спустился в виде голубки и голос с небес произнёс бессмертные слова: «Вот сын Мой возлюбленный, в коем души не чаю». Этот голос «внутренним», правда, не назовёшь: слишком уж громогласно он прозвучал.

Людям искусства также многое диктуется свыше: правда – тихо, чаще безмолвно. «Я не устаю поражаться некоторым высказываниям собственных персонажей, – признавался Теккерей в журнале «Cornhill Magazine» (август 1862 года). – Пером моим в те минуты явно управляли какие-то таинственные силы. Записывая речи очередного героя, я постоянно ловил себя на мысли: как мне могло такое прийти в голову?»

Ещё более удивительны признания Диккенса, который рассказывал своему другу Джеймсу Филду о том, что вскоре после «рождения» персонажи романов «Лавка древностей» и «Мартин Чеззлвит» стали преследовать его повсюду, буквально не давая прохода. Что-то есть в этом от магии, что-то от спиритизма. Уместно вспомнить слова Герберта Нойса, произнесённые перед лондонским Диалектическим обществом в связи с публичными слушаниями, посвящёнными известным декларациям спиритуалистов.

«Я знаю, что вызову своим признанием насмешки скептиков, – сказал Нойс, – но мне тоже приходилось общаться с духами, причём таким методом, который, возможно, сами духи используют для контакта друг с другом. Я слышал внутренний голос, который звучал так, словно в мою нервную систему был встроен невидимый телеграф. Каждое очередное слово от следующего отделял отчётливый щелчок; при этом сама речь не столько даже слышалась, сколько каким-то необъяснимым образом чувствовалась. Воспринимаемые слова были явно отделены от моего собственного хода мыслей».

Уместно вспомнить и о голосе Маггида, который в течение 52 лет диктовал Иосифу Каро, знаменитому теоретику иудаизма, тексты таких книг, как «Shulham Aruk», ставших религиозным кодексом иудеев. Каро называл Маггида «невидимым посланником», «родственным духом», «небесным ментором».

Цитируя аналитическое исследование Х.Л.Гордона «Каро и Магид» (Нью-Йорк, 1949), доктор Сильвано Ариети пишет: «Каро склонялся над священными книгами в поисках скрытого в них смысла, и душа его наполнялась глубочайшими страхами и одновременно высочайшими помыслами. В эти-то моменты в него и вселялся дух: он формулировал постулаты, предсказывал будущее, повествовал о том, что ждёт его в жизни. Так родилась книга «Maggid Mesharim». Вне зависимости от того, к какой категории может быть отнесён этот случай (судя по абзацу, в котором Каро называет Маггида «возлюбленной, чей голос вновь зазвучал в моих устах», элемент галлюцинации тут присутствует), ясно, что мы имеем дело с разновидностью психопатологии. Был ли Каро психически нездоров, и если да, то какой диагноз мы сегодня могли бы ему поставить?»

Тщательно проанализировав жизнеописания Каро, автор книги приходит к выводу о том, что Каро был во всех отношениях абсолютно нормален. Сверхъестественные вещи, происходившие с ним в течение 52 лет, являлись, очевидно, следствием религиозного экстаза (или самогипноза, что в данном случае одно и то же) и попадают в категорию, именуемую «временной утратой контакта с реальностью». Тот факт, что «утрата» эта носила более чем конструктивный характер, подтверждается результатом: «Shulham Aruk» и другие книги Каро по прошествии столетий не потеряли актуальности и пользуются заслуженным авторитетом.

«Голоса» Каро имеют много общего с феноменом так называемого «автоматического письма». Первая книга Марджери Ливингстон «The New Nuctameron» была надиктована ей загадочным голосом; по окончании работы «автор», не слишком, надо сказать, охотно, заявил о том, что он – не кто иной, как... Аполлоний Тианский, и цель его состояла в том, чтобы вернуть человечеству книгу, погибшую при пожаре в Александрийской библиотеке. Книга произвела впечатление на специалистов, но заявление «Аполлония» показалось всем очень уж фантастичным. Впрочем, история парапсихологии изобилует чудесами, которые подчас самым неожиданным образом «выпрыгивают» из ниоткуда.

Писательница Вайолет Твидэйл (известная, кстати, придворная дама викторианской эпохи) рассказала мне, как однажды после визита к подруге по перу Кэйтлин Бэйтс получила от неё письмо с благодарностями. Оказывается, Вайолет подсказала ей, на какую лошадь следует ставить и миссис Бэйтс выиграла. «Но я ничего Вам не подсказывала!» – удивилась писательница в ответном письме. «Позвольте, – отвечала подруга, – садясь в карету, Вы сообщили мне, что должна победить Добрая Удача!»

«Я и не подозревала о том, что в природе существует лошадь с таким именем, – удивлялась Вайолет в разговоре со мной. – От ставок на дерби мысли мои в ту минуту были далеки, как никогда». Разумеется: это мысли её подруги были в тот день слишком заняты лошадьми. Кэйтлин услышала пожелание доброй удачи, а подсознание тут же истолковало эти слова по-своему.

Наш разум вообще склонен принимать желаемое за действительное, и тут за ним нужен глаз да глаз. Помните «бородатый» анекдот из Лас-Вегаса? Игрок, спустивший все деньги, отходит от столика и слышит голос: «Вернись и поставь на 12». Он возвращается, ставит на «12», выигрывает и, забрав деньги, собирается уходить, но внутренний голос приказывает: «Поставь всё опять на 12». Он ставит и выигрывает снова. Всё повторяется в третий раз. Игрок ставит на «12» и проигрывает. «Чорт, так и знал!» – кряхтит внутренний голос.

Это, конечно, вымысел, но вымысел правдоподобный. «Внутренний голос» может спасти нам жизнь; он же способен пустить её под откос – всё зависит от состояния нашей психики. Дезориентированный разум нередко толкает человека на убийство во имя «спасения человечества», с удивительной безответственностью сваливая всё на «глас Божий».

Феномен «внутреннего голоса» вплотную подводит нас к другой тайне – я имею в виду необъяснимую власть, которой обладают некоторые люди над животным миром. Приведу отрывок из статьи специального корреспондента газеты «Нью-Йорк таймс» в Эфиопии Джея Волпа, опубликованной 1 января 1962 года: «Живёт в Хараре один странный старик. Днём он отсыпается в хибаре неподалёку от городских стен, а ночью упражняется в искусстве, прославившем его даже в Аддис-Абебе, расположенной в 220 милях к западу отсюда. С наступлением темноты «человек-гиена», как его здесь называют, садится у порога хижины и разражается визгливым хохотом, настолько ужасным, что от него кровь стынет в жилах. Спустя некоторое время с близлежащих холмов по одиночке или парами спускаются гиены, чтобы принять из рук кормильца пищу – старую кость или, если повезёт, мясной ломтик».

Что означает это странное родство человека и гиены – местный вариант ликантропии? Нечто подобное можно уловить и в отношениях некоторых индивидуумов с менее экзотическими существами. Посетив «непокойный» особняк Олдборо-Мэйнор, принадлежавший леди Лоусон-Танкред, я встретил очень странную девушку-служанку: именно она, как выяснилось впоследствии, и вызывала здесь «призрачный» перезвон. Мыши охотно впрыгивали ей на ладони, птицы спокойно усаживались на плечи, не улетая даже когда она входила в дом. Судя по всему, рядом с девушкой они чувствовали себя в полной безопасности!

Не знаю, вела ли она какие-нибудь беседы с братьями своими меньшими, но зато слышал легенду об ирландских наездниках, которым якобы достаточно шепнуть лошади на ухо волшебное слово, чтобы та стала вдруг очень послушной. «Слово» на самом деле тут ни при чём: наездник всего лишь вдыхает в ухо животного тёплый воздух, тем самым завоёвывая его расположение. Подобным образом и «сухая» корова реагирует на манипуляции знахарки с выменем. Секрет этот я узнал от друга, сына «ведьмы». Оказывается, главное тут – не заклинания, а шкурка ласки, которой нежно гладят вымя: корова преисполняется благодарностью и возвращается к исполнению своих обязанностей.

Несколько иначе действует «магическое слово», которым останавливают кровь. В Ирландии эта тайна передаётся от отца к сыну: действие заклинания несомненно связано каким-то образом с «родовым» или наследственным внушением. В сказках и преданиях, магической и религиозной литературе заклинания – дело обыденное. Обри («Miscellanies», 1921) утверждает, что фея, прежде чем унести с собой человека, произносит: «Horse and haddock!» («Конь и шляпа!»: последнее слово – шотландское). Позже ведьмы сумели развить эту не слишком понятную мысль следующим образом: «Horse and haddock, in the Devil’s Name», или, что еще лучше: «Horse and haddock, horse and go, Horse and Paellatis, ho ho». Французы же полагали, будто Дьявол непременно должен изъясняться на латыни. Главным магическим заклинанием там стало слово «Cito» («быстро»).

В религиозной литературе магия слова заиграла всем богатством красок: святой Пётр из Алькатрамы, например, обожал выражение «Verbum caro factum est», специально для него доносившееся с небес усилиями святого Иоанна: он тут же впадал в экстаз и начинал парить над землёй. На францисканского монаха Брагги из Кальтанизетты примерно то же воздействие оказывали имена «Иисус и Мария»: в восторге от неизъяснимой красоты этих божественных звуков он... непроизвольно подскакивал высоко в воздух!

Среди проблем, обсуждавшихся в научных кругах давно минувших дней, был и вопрос о так называемом «первородном» или «истинном» языке. Начало этой лингвистической теории положил, судя по всему, знаменитый астролог доктор Джон Ди (1527-1608). Предполагалось, что на этом языке говорили Адам и Ева до изгнания из рая, и что иврит – ухудшенная, «загрязнённая» его форма. Тайну «языка ангелов» открыл доктору Ди его верный помощник Эдвард Келли, известный мошенник своего времени, выполнявший, помимо всего прочего, роль «контактного медиума» при своём знаменитом патроне. Каждым своим звуком «первородный» язык каким-то образом выражал изначальные свойства объекта, о котором шла речь, так что достаточно было лишь произнести имя живого существа, чтобы установить над ним неограниченную власть. Идею эту приняли и мистики более поздних времён: одна из пациенток доктора Джулиуса Кермера (1786-1862), фрау Фредерика Хауффе (более известная как Ясновидящая из Префорста), не только говорила, но и писала на «первородном» языке.

К концу XIX века об этой странной идее стали понемногу забывать, но представление о том, что каждое животное обладает «истинным» именем и должно подчиниться «знающему» человеку, осталось.

Пол Брантон в книге «Поиск тайного Египта» утверждает, что заклинатель, вызывающий змею, произносит её «первородное» имя. Может быть, есть смысл поискать корни этого явления в «Книге Бытия», согласно которой Бог дал человеку власть «над рыбами морскими, птицами небесными и над всеми тварями, что двигаются по земле»?

История феномена мистического «языкознания» уходит корнями вглубь веков, и толковался он всегда субъективно: одни видели в этом проделки дьявола, другие – божественное озарение. К числу последних можно отнести и участников религиозных праздников «возрождения»: многие из них в пароксизме божественной страсти обнаруживали у себя способность говорить на незнакомых прежде языках, выпаливая фразы необычайно быстро и энергично, однако, ценность такого рода «посланий» вызывает серьёзные сомнения.

«Марсианский» язык, на котором говорила Хэлен Смит (её случай расследовал профессор Теодор Флурнуа) оказался в конечном итоге одним из диалектов французского. Повидимому, склонность медиумов к «межпланетной» лингвистике сводится к одним и тем же банальным, хоть и хитроумным подчас фокусам подсознания. Даже аутентичность посланий на арамейском, полученных Терезой Нойманн сомнительна: произнесённые ею фразы существуют в напечатанном виде, были переведены на иностранные языки, а следовательно, могли быть перехвачены ею телепатически. Пожалуй, самый загадочный случай такого рода – послания на древнекитайском, полученные востоковедом Невиллом Уайментом с помощью медиума Джорджа Вэлиантайна от... самого Конфуция. Более того, в книге «Психические приключения в Нью-Йорке» он утверждает, что великий китайский мыслитель снабдил его совершенно неожиданными толкованиями некоторых своих писаний, по поводу которых учёные столетиями вели ожесточённые споры.*

* Более подробно см. об этом статью «Феномен прямых голосов» в нашем «Приложении». (Й.Р.)

Впрочем, в ходе последующих экспериментов сенсационные заявления доктора Уаймента подтверждения не получили.

Свой личный опыт исследования «мистического языкознания» я бы оценил негативно. Записав с помощью нескольких английских медиумов речи их духов-посредников (каждый из которых утверждал, будто является краснокожим индейцем) я отправил плёнку на экспертизу специалистам Смитсонианского института в Вашингтоне. Вердикт их был однозначен: подобных наречий у индейцев не существует: всё это – звуковая абракадабра чисто европейского происхождения.

Однажды, – если быть точным, на самом первом спиритическом сеансе Уильяма Картейзера в 1928 году, – мне довелось услышать свой родной венгерский язык. Послания сами по себе были чудесны, вот только произношение показалось мне странным. Лишь через двадцать лет я узнал, что Картейзер когда-то учился в Венгрии, и все эти его лингвистические чудеса – не более, чем выплески детских воспоминаний. Может быть, и в прочих случаях дело обстоит так же?

Однажды во сне я заговорил на каком-то очень странном языке, более того – проснувшись, обнаружил, что могу продолжать в том же духе, причём невероятно бегло. Правда, я тут же заметил, что мой набор звукосочетаний постоянно повторяется. В том, что речь эта не имела никакого смысла, у меня не возникло ни малейших сомнений.

«Вы говорите, что слышите голоса. Попробуйте сами им что-нибудь ответить», – посоветовал как-то раз психиатр пациенту. Я последовал его совету и... в обоих случаях услышал всего лишь самого себя.

Дата добавления: 2015-08-10