Денежные революции» «зрелого» западного капитализма

На протяжении XVIII-XIX вв. банковский (он же денежный, или ро­стовщический) капитал сосуществовал «на равных» с торговым капиталом и промышленным (или производительным) капиталом. По крайней мере так утверждает Маркс. Между тремя видами капитала существовали самые тес­ные связи. Эти связи Маркс досконально проанализировал в своем «Капита­ле» (оборот и кругооборот каждого вида капитала, трансформации одного вида капитала в другой и т.п.). В первом томе своего «Капитала» классик обычно рассматривал все три вида капитала как равнозначные. Иногда на первое место он ставил промышленный (или производительный) капитал на том основании, что именно в сфере производства, где в массовом масштабе используется наемный труд, создается стоимость и прибавочная стоимость. Образно выражаясь, первым держателем стоимости и прибавочной стоимо­сти выступает производительный капиталист. А уж затем он вынужден «де­литься» находящейся у него прибавочной стоимостью с торговым и денеж­ным капиталистами. Как пишет Маркс, прибавочная стоимость, полученная в сфере производства, «распиливается», согласно законам «капиталистиче­ского братства», на три «куска»: промышленную прибыль, торговую при­быль, банковскую прибыль (ссудный процент). А закон «капиталистического братства», по Марксу, прост: каждый капиталист получает свой «кусок» про­порционально авансированному капиталу (закон «равной нормы прибыли»). В то время еще расстановка сил трех видов капитала (промышленного, тор­гового, денежного) окончательно не завершилась, они рассматривались как «равнозначные» и «равноправные». «Плоская картинка» взаимоотношений трех видов капитала еще годилась для описания молодого английского капи­тализма середины XIX века, который едва прошел через горнило «промыш­ленной революции». Но уже в конце XIX - начале XX вв. реальная жизнь не соответствовала этой картинке. Бурное развитие промышленного капитала, наблюдавшееся в течение по крайней мере целого столетия, стало затухать. Те бешеные прибыли, которые удавалось получать в эпоху промышленной революции фабрикантам и заводчикам, стали уходить в прошлое. В Англии - родине «промышленной революции» во второй половине XIX века стали на­блюдаться признаки утраты роли «мировой мастерской», обозначилась тен­денция деиндустриализации экономики.

Надо отдать должное Марксу: он это предвидел. В третьем томе «Капи­тала» им был сформулирован закон тенденции нормы прибыли к пониже­нию. Не будем сейчас углубляться в дебри изучения причин этого явления (исходим из того, что читатель не является профессиональным экономистом). Можно сказать просто: в XIX веке были «сняты сливки», а в XX веке «сливок» осталось очень мало и на всех капиталистов не хватало. Статистика нормы прибыли в обрабатывающей промышленности США за многие десятилетия XX века это хорошо подтверждает.

Также в третьем томе «Капитала» сделана попытка отойти от одномерной картинки трех видов капиталов и обозначить их иерархию. Было введено де­ление капитала на два вида: а) капитал-собственность; б) капитал-функцию. Фактически под капиталом-собственностью понимает ссудный капитал ростовщиков. Под капиталом-функцией понимается капитал производитель­ный (промышленный). Очень осторожно было описан характер взаимоотно­шений капитала-собственности и капитала-функции. Но даже из этого опи­сания ясно, что первый находится над вторым, использует второй, управляет вторым. Если так можно выразиться, между капиталом-собственностью и капиталом-функцией сложились вассальные отношения. Образовался своео­бразный «капиталистический феодализм», или «феодальный капитализм».

Предпринимательский капиталист, или капиталистический вассал, име­ет в своем распоряжении работников, которые создают для него прибавоч­ный продукт. Часть прибавочного продукта такой вассал оставляет у себя, а остальное передает денежному капиталисту, или принципалу. Создается видимость, что денежный капитал прирастает процентами сам собой. Дей­ствительно, он выглядит как «самовозрастающая стоимость» (определение Марксом капитала). «За кадром» остаются вассальные отношения между капиталом-собственностью и капиталом-функцией.

На крутом повороте экономической истории конца XIX - начала XX вв. «конкурентные преимущества» банковского капитала над промышленным капиталом проявились в полной мере. Конкурентоспособность любых двух компаний определяется крайне просто: у кого ниже издержки производ­ства, у того (при прочих равных условиях) выше рентабельность, а у кого выше рентабельность, тот и побеждает. Если сравнивать подобным обра­зом банковский и промышленный виды бизнеса, то очевидно: у банкира, который наладился делать новые деньги «из воздуха», рентабельность по определению выше, чем у промышленника, которому надо тратить милли­арды на сырье, машины, рабочую силу и т.п. (торговый капитал занимает промежуточное положение между промышленным и денежным; из нашего сравнения мы его исключаем для простоты рассуждений). Еще раз повторя­ем: эта конкурентная слабость промышленного капитала проявилась лишь при значительном падении нормы прибыли в сфере производства. Слово «конкуренция» мы здесь используем с оговорками: дело в том, что тот же банкир мог участвовать (и участвовал) в капитале многих промышленных компаний, т.е. конкурировать сам с собой он не мог. Речь идет лишь о том, что привлекательность промышленного бизнеса стала снижаться относи­тельно привлекательности банковского бизнеса.

И на протяжении значительной части XX века эта очевидная истина не была еще очевидна для всех. Были различные «всплески», которые «ожив­ляли» промышленную активность на Западе (например, в условиях подго­товки стран к войнам, когда резко увеличивались ассигнования государства на военные закупки). Также следует отметить, что относительное уменьше­ние привлекательности промышленности в странах Запада еще не означает, что промышленность была обречена на полную и окончательную «смерть». В определенной мере буржуазное государство поддерживало (и продолжает поддерживать) «на плаву» промышленность (шире - «реальный сектор эко­номики»). И не только по соображениям национальной безопасности, сохра­нения рабочих мест или еще каким-то «высшим» мотивам. Как в мире при­роды паразит не может существовать без организма-донора, так и банкам нужны хоть какие-то компании и бизнесы как «клиенты». При вниматель­ном рассмотрении обнаруживается, что эти «клиенты» (нередко «полужи­вые» компании, находящиеся на грани банкротства) действительно похожи на организмы-доноры, питающие банки-паразиты.

В начале XX века над вопросом: «Какой капитал (промышленный или банковский) главнее и важнее?» - задумался австрийский экономист Ру­дольф Гильфердинг. Свои мысли на этот счет он изложил в известном труде «Финансовый капитал»^[911]. В отличие от Маркса Гильфердинг не «замазывал» различия между промышленным и банковским капиталом, более того, он считал неизбежной непримиримую борьбу между этими двумя видами ка­питалов. Он вводит понятие «финансовый капитал», которое помимо чисто «банковского капитала» включает в себя любые формы капитала, подкон­трольные ростовщикам. Финансовый капитал, по Гильфердингу, - сплав банковского, торгового и промышленного капиталов, причем последние два вида подчинены банкам. Фактически ростовщики перестают доволь­ствоваться лишь частью прибавочной стоимости в виде ссудного процента, они попирают законы «капиталистического братства» и посягают на всю прибавочную стоимость. Борьбу нефинансового и финансового (банков­ского) капиталов Гильфердинг представлял как противостояние «анархич­ных» промышленных предпринимателей (как правило, местных, имеющих национальную привязку) и организованного финансового капитала, слабо связанного с национальными государствами, часто действующего одно­временно в нескольких или многих странах. Как прямолинейно выражался венский соратник Гильфердинга Отто Бауэр, при построении социально- экономических прогнозов исходить надо из «противоположности интере­сов между еврейским торгово-ростовщическим и христианским промыш­ленным капиталами»^[912].

Важным фактором победы финансового капитала над нефинансовым (промышленным) стало быстрое развитие во второй половине XIX века ак­ционерной формы предприятий, фондового рынка, биржи, учредительской деятельности (грюндерства), фиктивного капитала и т.п. Все эти новации можно назвать «денежной революцией» эпохи зрелого капитализма. Суть «денежной революции», этого периода истории западного капитализма, в том, что ростовщикам удалось в достаточно короткие сроки «подмять» под себя предприятия реального сектора экономики (промышленный капитал), превратить их в объекты рыночных (биржевых) спекуляций, получать не только ссудный процент, но также большую часть всей прибавочной стоимо­сти, создаваемой в сфере производства.

Гильфердинг очень подробно анализирует процесс создания акцио­нерных обществ, ведущая роль в которых принадлежит финансистам. Уже простой переход к акционерной форме подрывает позиции промышленного предпринимателя: поскольку тот теряет функцию непосредственного орга­низатора производства, а его капитал в форме акций, которые теперь свобод­но продаются на особом рынке - фондовой бирже, - приобретает характер капитала чисто денежного. Доход от ценных бумаг постепенно сводится к общему уровню процента, а предпринимательский доход ушедшего на покой промышленника превращается в учредительскую прибыль, которая теперь присваивается банкирами, поскольку учредительство акционерных обществ становится делом крупных банковских консорциумов. Место предпринима­телей эпохи делового риска, технологической инициативы и свободной кон­куренции занимает иерархия наемных управляющих, точно таких же, как служащие государственных отраслей. Результат: неуклонное уменьшение объема продукции относительно мелких самостоятельных предприятий, хотя именно в их рамках изобретаются и получают путевку в жизнь принци­пиально новые оригинальные технологии.

Прогноз Гильфердинга для всех индустриальных стран - неизбежность победы космополитического финансового капитала над «местноограни- ченным» промышленным. Именно этой победе, по мнению Гильфердинга, призваны способствовать социалисты и левые радикалы, провоцирующие «когда надо» кризисы, стачки и социальные потрясения, которые разоряют промышленников и резко повышают спрос на банковский кредит, усиливая финансистов. Например, в России в период революционного хаоса 1905-1906 годов прибыль коммерческих банков увеличилась более чем вдвое. Похожая ситуация складывалась и на Западе в период великой депрессии 1929 года. К чему это ведет? Гильфердинг пишет: «Финансовый капитал в его заверше­нии - это высшая ступень полноты экономической и политической власти, сосредоточенной в руках капиталистической олигархии»^[913].

Для Гильфердинга укрепление позиций ростовщического, или финан­сового, капитала - абсолютное благо, движение в сторону так называемо­го «организованного капитализма», в котором главными (а скорее всего, и единственными «организаторами») станут банкиры (финансисты). Более того, свою задачу он видел в разработке рецептов скорейшего наступления эры «организованного капитализма». Р. Гильфердинг «подробно исследует способы роста фиктивного капитала и технику манипулирования чужими средствами (в его классическом примере капитал в 5 млн фактически рас­поряжается 39 млн; современная практика шагнула дальше). Финансовая техника, которую рекомендует Гильфердинг, включает подробное описа­ние операций, стоящих на грани жульнических махинаций: "разводнение" капитала, деление акций на обыкновенные и привилегированные, система "участия" - создание цепи зависящих друг от друга обществ и, наконец, просто разного рода "Панамы".»^[914]

Гильфердинг поясняет отличие финансового капитала от ранее существо­вавших форм капитала: «Финансовый капитал хочет не свободы, а господ­ства. Он не видит смысла в самостоятельности индивидуального капиталиста (промышленного. - В. К.) и требует ограничения последнего. Он с отвращени­ем относится к анархии конкуренции и стремится к организации»^[915].

По сути, Гильфердинг призывал к такому капитализму, в котором про­изводство будет управляться финансовой олигархией из одного центра - на­подобие советского Госплана. Не будет и свободных рыночных цен на про­дукцию промышленности: «цена перестанет быть объективно определенной величиной. Она становится счетной величиной, устанавливаемой волей и со­знанием человека^[916]. Судя по всему, в эпоху финансового капитализма не оста­нется также никаких личных свобод. Оказывается, первый термин «тотали­тарное общество» ввели не нацисты или еще какие-то «недемократичные» люди, а именно Гильфердинг. Для него «организованный капитализм», «фи­нансовый капитализм» и «тоталитарное общество» - это слова-синонимы, отражающие высшую ступень человеческого «прогресса».

Со времени выхода в свет книги Гильфердинга прошло столетие. С тех пор в мире окончательно победил финансовый капитал, олицетворяющий власть ростовщиков. Таким образом, по Гильфердингу, современное челове­чество живет в «тоталитарном обществе». Его еще можно назвать финансо­вым капитализмом, или строем финансового тоталитаризма.

Дата добавления: 2015-08-09