Семинарское занятие № 6

Тема: «Значение Церкви в правовом устройстве христианских государств»

План

1. Правовые взаимоотношения между Православной Христианской Церковью и Византийской империей.

2. Церковно-государственные взаимоотношения на Западе.

3. Церковная организация.

4. Церковная власть и церковное законодательство.

Основные понятия: Церковь, симфония властей, Эпанагога, православие, цезарепапизм, Папацезаризм, лжеисидоровы декреталии, каталицизм, каноны, префектуры, Патриарх, Папа, Вселенский Собор, Поместный Собор, акривия, икономия, симония.

ЛИТЕРАТУРА

1. Библия.

2. Графский В.Г. Всеобщая история права и государства: Учебник для вузов. – М.: Изд-во НОРМА, 2001. – 744 с.

3. Цыпин В.А. Церковное право: 2-е изд. – М.: Изд-во МФТИ, 1996. – 442с.

4. Правила Православной Церкви с толкованиями епископа Никодима (Милаша). Т1, Т2. – М.: Издания Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1996. – 1295с.

5. Священник Алексей Николин. Церковь и государство (история правовых отношений). – М.: Издание Сретенского монастыря, 1997. – 430 с.

6. Основы религиоведения: Учеб. Под ред. И.Н. Яблокова. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Высш. шк., 1998.- 480 с.

7. М.Э. Поснов. История Христианской Церкви. – К.: Изд-е “Путь к истине”, 1991. – 614 с.

8. Православно-догматическое Богословие. Митрополит Макарий (Булгаков). Т1, Т2. – М.: Изд-во Паломник, 1999. – 1288 с.

9. Закон Божий. Протоиерей Серафим Слободской. - М.: Издание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1994.-723 с.

10. В.А. Никитин. Основы православной культуры. – М.: Изд-во «Просветитель», 2001. – 486 с.

11. Архиепископ Филарет (Гумилевский). Историческое учение об отцах Церкви. – М.: Изд-во Паломник, 1996. – 844 с.

1. Вопрос о взаимоотношениях Церкви и государства — вопрос чрезвычай­ной важности и сложности, вопрос, решение которого во многом определяло и определяет ход мировой истории. Человечество имеет богатый опыт церковно-государственных отношений. Эпоха гонений сменялась периодами терпимости, «симфония властей» уступала место стремлению государства подчинить себе Церковь, политика конкордата и политика притеснения нередко сопутствовали друг другу. Иногда сохранявшийся столетиями внешне неизменный характер этих отношений претерпевал радикальнейшие изменения в течение всего не­скольких лет, а порой и месяцев. Казавшийся незыблемым строй взаимодействия церковной и государственной властей вдруг переставал существовать, и на его месте постепенно возникал новый. Менялись формы взаимодействия этих влас­тей, принимались правовые акты, которые отменяли прежние и устанавливали новый порядок (а нередко и сам характер) церковно-государственных отноше­ний. При этом история христианства свидетельствует, что инициатива в измене­нии сложившейся и долгие годы действовавшей практики взаимоотношений Церкви и государства в большинстве случаев принадлежала последнему. Именно государственная власть являлась реальным и непосредственным виновником всех тех катастрофических изменений в данной области, которые приводили к серьезным ограничениям религиозной свободы человека, затрудняли деятель­ность церковных организаций и в итоге существенно осложняли жизнь общест­ва, подрывали его нравственные ориентиры.

В таких действиях государства (даже называемого «христианским») всегда присутствовала в целом языческая идея — о праве государства полновластно распоряжаться всей совокупностью жизни граждан. Все, что тесно не связывало себя с этой идеей, все, что хотело жить и развиваться, не служа прежде всего це­лям государственности, было чуждо духу государства. Эта идея предполагала (и предполагает), что государственным интересам, в том числе если они проявля­лись в заботах о «национальном самоопределении» или о «развитии рыночных от­ношений», должно быть подчинено все в человеке — его силы, мысли, устремления, верования. Как сказал в своей Политике Аристотель, человек есть существо полити­ческое и жизнь государственная есть все для него. Цицерон же говорил, что государ­ство взращивает и воспитывает своих граждан для того, чтобы лучшие и высшие силы их души, разума и рассудка употреблять в свою собственную (государствен­ную) пользу, а для личных потребностей предоставлять лишь столько, сколько будет оставаться «после удовлетворения его собственных нужд».

Из подобного взгляда на роль государства в жизни человека следовало стремление подчинить государственным интересам и религию. В результате ре­лигиозный строй начинал рассматриваться как часть государственного строя, религиозное право — как часть публичного права. Более того, происходило пре­вращение государства в кумира, его своеобразное обожествление, и все, что не поклонялось госу­дарству, отметалось как бесполезное и потому незаконное.

Что касается Христианской Церкви, то во все времена она действовала в соответствии с заповедью Христа: «Воздадите убо кесарева кесареви, и Божия Богови» (Мф. XXII, 21). Слова «Бога бойтесь, царя чтите» (1 Пет. II, 17) были сказаны апостолом Петром за три века до эпохи Константина Великого, до того времени, как в 313 году христианство стало равноправной, а затем и господствующей религией. Вспомним, кто был тот царь, во времена которо­го проповедовал св. Петр? — Ирод. Какие же услуги оказал Ирод Церкви? — «В то время царь Ирод поднял руки на некоторых из принадлежащих к церкви, чтобы сделать им зло, и убил Иакова, брата Иоаннова, мечем. Видя же, что это приятно Иудеям, вслед за тем взял и Петра... и, задержав его, посадил в темницу» (Деян. XII, 1—4). Но и после чудесного освобождения из темницы Ирода св. Петр проповедует: «царя чтите». Римская империя «наградила» апостола за проповедь — приговорила его к распятию на кресте. Говоря «Бога бойтесь», Церковь одновре­менно утверждала необходимость уважать того, кого Бог поставил властвовать на земле. Ибо, по словам другого апостола, «несть бо власть аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. XIII, 1). Добавим также, что по правилам Церкви «высшим властям должно повиноваться во всем, что не препятствует ис­полнению Божией заповеди» (свт. Василий Великий, правило 79).

Церковь не только признавала и признает государственную власть, но и ежедневно во время богослужения молится за нее во исполнение апостольской за­поведи «совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и без­мятежную во всяком благочестии и чистоте; ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу» (1 Тим. II, 1—3). Тертуллиан во II веке писал: «От сердца молимся с распростертыми руками о долгоденствии императоров, о благосостоянии импе­рии, о храбрости воинов, о верности сената». Мученическая первохристианская Церковь умела сочетать отрешенность от мира с молитвой за этот мир, молитву за императоров с молитвой о тех, кого эти императоры мучили.

Церковь и государство, два царства, одно «не от мира сего», другое, напро­тив, — от мира сего, два взгляда на взаимоотношения друг с другом. Но принци­пиальны ли различия этих взглядов? Так ли неизбежно агрессивное отношение государства к Церкви? Всегда ли государства пребывают в прикованности к нуж­дам «мира сего» и в неприятии духа христианства? Всегда ли они являются тем, что блаженный Августин назвал civitas diaboli — т. е. по существу орудиями диавола?

Чтобы правильнее представить должные отношения между Церковью и государством, надо ясно сознавать различия их при­род. Церковь основана непосредственно Самим Богом — Господом Нашим Иисусом Христом; богоустановленность же государственной власти опосредована историческим процессом, который свершается по воле Творца и Промыслителя Бога. Целью Церкви является веч­ное спасение людей, цель государства заключается в их земном благополучии. Церковь единственна и едина, она не ограничена пространственными границами; а государств много; каждое из них имеет свою территорию. В отношении территориальных масштабов с государством сопоставима не Вселенская, но поместная Церковь, которая также имеет свою территорию. Однако поместная Церковь в от­личие от государства, имеющего полный суверенитет и независи­мого от других государств, представляет собой в известном смысле лишь часть Вселенской Церкви.

Ввиду отличия природы Церкви от природы государства они прибегают к различным средствам в достижении своих целей. Го­сударство опирается на материальную силу, включая и прямое физическое насилие, Церковь же располагает лишь религиозно-нрав­ственными средствами для духовного руководства своих пасомых и для приобретения новых чад.

Во избежание смешения церковных и государственных дел и чтобы церковная власть не приобретала мирского, светского харак­тера, каноны возбраняют клирикам брать на себя участие в делах государственного управления, 81-е Апостольское правило гласит: «Не подобает епископу, или пресвитеру вдаватися в народныя управления, но неупустительно быти при делах церковных». О том же говорится и в 6-м Апостольском правиле, а также в 10-м пра­виле VII Вселенского Собора. Из истории и из современной поли­тической жизни известно, что Церковь не возбраняла духовным лицам принимать участие в представительных органах власти, безусловно воспрещая клирикам, в соответствии с канонами, ис­полнение административных властных полномочий.

Церковь и государство имеют свои отдельные сферы действия, свои особые средства и в принципе независимы друг от друга.

Православная Церковь обладает полнотой истинного ведения, поэтому лишь на почве православного вероучения могла быть сфор­мулирована идеальная норма взаимоотношений между Церковью и государством. С другой стороны, поскольку церковно-государственные взаимоотношения — явление двустороннее, то исторически эта норма могла быть выработана лишь в государстве, признающем Православную Церковь величайшей народной святыней, — иными словами, в государстве православном. И еще одно обстоятельство надо иметь в виду. Если в государстве, где Православная Цер­ковь имеет официальный статус, связанный с особыми привилеги­ями, существуют такие религиозные меньшинства, права которых вследствие этой привилегии ущемлены, то трудно говорить о том, что церковно-государственные отношения тут урегулированы иде­альным образом. Поэтому, очевидно, лишь монорелигиозное, моно­конфессиональное православное государство может без ущерба для справедливости и общего блага своих граждан строить отношения с Церковью, исходя из православных принципов.

Названным здесь условиям более или менее, хотя, конечно, да­леко не полностью, ибо на земле абсолютное совершенство невоз­можно, соответствовала Ромейская империя — Византия. В Визан­тии и были выработаны основные принципы церковно-государственных отношений, зафиксированные в канонах и государственных законах империи, отраженные в святоотеческих писаниях. В своей совокупности эти принципы получили название симфонии Церкви и государства. Суть симфонии составляет обоюдное сотрудничест­во, взаимная поддержка и взаимная ответственность, без вторже­ния одной стороны в сферу исключительной компетенции другой. «Епископ подчиняется государственной власти, как подданный го­сударству, а не потому, чтобы епископская власть его исходила от представителя государственной власти; точно так же и представи­тель государственной власти повинуется епископу, как член Цер­кви, как грешный человек, ищущий спасения от Церкви, а не по­тому, чтобы власть его происходила от власти епископа». Госу­дарство при симфонических отношениях с Церковью ищет у нее моральной, духовной поддержки, ищет молитвы за себя и благо­словения на деятельность, направленную на достижение целей, служащих благополучию граждан, а Церковь получает от государ­ства помощь в создании условий, благоприятных для благовествования и для духовного окормления своих чад, являющихся одно­временно гражданами государства.

Церкви не возбраняется обращаться с просьбой о защите про­тив чинящих насилие над ее членами, над ее храмами и ко всякой законной государственной власти, независимо от ее отношения к Церкви, тем более к власти, которая состоит в симфонических от­ношениях с Церковью. В критические моменты православные ви­зантийские императоры неизменно вступались в защиту Церкви. Императоры Феодосии II и Валентиниан III писали епископам Александрийской Церкви, когда во главе со святым Кириллом бо­ролись за чистоту Православия против несторианской ереси: «Со­стояние нашего государства зависит от благочестия, так как меж­ду ними много общего и родственного. Они поддерживают одно другое и преуспевают одно преуспеянием другого, так что истинная вера светит правдою, а государство процветает, когда соединяет в себе и то, и другое. И мы, как государи, поставленные Богом быть защитниками благочестия и счастья наших подданных, всегда ста­раемся сохранить связь между ними нераздельною, служа Промыс­лу Божию и людям, именно мы служим Промыслу, когда заботим­ся о преуспеянии государства и, предавшись всецело попечению о подданных, направляем их к благочестивой вере и жизни, достой­ной верующих, и прилагаем должное старание о том и другом. Ибо невозможно, чтобы тот, кто заботится об одном (государстве), не думал также и о другом (Церкви)».

В 6-й новелле святого Юстиниана сформулирован принцип, ле­жащий в основе симфонии Церкви и государства: «Величайшие бла­га, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое (священство, церковная власть) заботит­ся о божественных делах, а второе (царство, государственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь свя­щеннослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь не­престанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустро­ено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управ­лять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ни­ми во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие бла­га от Бога и крепко держать те, которые имеем». Руководствуясь этой нормой, император Юстиниан в своих новеллах признавал за канонами силу государственных законов.

Классическая византийская формула взаимоотношений между государственной и церковной властью заключена в «Эпанагоге» (вторая половина IX в.): «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства». Ту же мысль находим и в актах VII Вселенского Собора: «Священник есть освящение и укрепление императорской власти, а императорская власть посредством справедливых законов управляет земным».

При симфонических отношениях между Церковью и государст­вом высшие представители государственной и церковной власти получают двойную санкцию — и от Церкви, и от государства. От­сюда миропомазание византийских императоров и российских ца­рей; отсюда и участие государей в поставлении Патриархов.

Церковь, находящаяся в симфонических отношениях с государ­ством, допускала достаточно серьезное влияние православной госу­дарственной власти на церковные дела без ущерба для себя. 38-е правило Трулльского Собора, повторяя заключительное опреде­ление 17-го правила Халкидонского Собора, гласит: «Отцами наши­ми положенное сохраняем и мы правило, гласящее тако: аще цар­скою властию вновь устроен, или впредь устроен будет град, то гражданским и земским распределениям да следует и распределе­ние церковных дел». И ныне Церковь руководствуется этим кано­ном, когда устанавливает границы епархий в соответствии с ад­министративным делением государств.

В 9-м правиле Двукратного Собора осуждаются священники, «дерзающие бити верных согрешивших, или неверных, нанесших обиду». В заключении канона говорится: «Подобает бо священнику Божию вразумляти неблагонравнаго наставлениями и увещания­ми, иногда же и церковными епитимиями, а не устремлятися на тела человеческия с бичами и ударами. Аще же некие будут со­вершенно непокоривы, и вразумлению чрез епитимий не послушны, таковых никто не возбраняет вразумляти преданием суду местных гражданских начальников. Понеже пятым правилом Антиохийскаго собора постановлено, производящих в Церкви возмущение и кра­молы обращати к порядку внешнею властию».

Не только при существовании полной симфонии, но и при иных формах церковно-государственных отношений, в тех случаях, когда за Церковью признаётся публично-правовой статус, государство вправе принимать совещательное участие в решении таких дел, как учреждение новых епархий и приходов и установление границ между ними, открытие монастырей, духовных школ, устройство христианских кладбищ, а также замещение епископских и иных церковно-должностных мест.

Классическая византийская симфония, являясь идеальной нор­мой церковно-государственных отношений, не существовала в абсолютно чистой форме. На практике она, конечно, подвергалась нарушениям и искажениям. Со стороны государственной власти не один раз Церковь оказывалась объек­том цезарепапистских притязаний. Суть их заключалась в том, что глава государства, царь, претендовал на решающее слово в решении церковных дел. Помимо греховного человеческого властолюбия у таких посягательств, воспринимавшихся Церковью всегда как незаконная узурпация, была еще и историческая причина. Христи­анские императоры Византии были прямыми преемниками языче­ских Римских принцепсов, которые среди многих своих титулов имели и такой: роntifex maximus— верховный первосвященник. Эта отрицательная традиция, конечно, в ослабленной форме, но время от времени проявлялась и в действиях некоторых христиан­ских императоров; всего откровенней и опасней для Церкви цезарепапистская тенденция обнаруживалась в политике императоров-еретиков, в особенности в иконоборческую эпоху.

В едином служении делу Божию и Церковь, и государство как бы состав­ляют одно целое, один организм, хотя и «неслиянно», но и «нераздельно». Этим православная «симфония» принципиально отличается от латинского «папоцезаризма» и протестантского «цезаропапизма».

Доктрина императора Юстиниана о «симфонии властей» указывает на следующие необходимые предпосылки достижения «доброго согласия» Церкви и государства:

1. Союз Церкви с государством возможен лишь в случае существования в стране одной из трех «правильных» форм государственного правления: монар­хии, аристократии или республики. (Термин «правильный политический строй» введен Аристотелем в его Политике (III, 3,4,5), где одновременно указываются и их «извращения»: тирания (извращение монархии), олигархия (извращение ари­стократии) и демократия (извращение республики)".

2. Порядочность и компетентность государственной власти.

3. Честность, беспорочность и верность Богу священства.

4. Принципиальное признание того, что и царство, и священство — явля­ются «величайшими дарами Божиими», т. е. что государственная и церковная власти равнозначны и равнозвучны. Но при этом признается более высокий по­рядок идей церковных по сравнению с идеями государственными. Государство призывается усовершенствовать свой принцип справедливости (права) по руко­водству принципа надправового — принципа любви, которым живет Церковь. Го­сударство призывается свободно принять идеалы, которыми живет Церковь.

Из этих предпосылок видно, насколько трудно достижима добрая «симфо­ния» на практике. Возникает вопрос, а была ли когда-либо воплощена эта краси­вая идея в действительности? Вот как отвечает на этот вопрос А. В. Карташев: «И да и нет. В большей степени нет, чем да. Проделан великий опыт союза Церкви и государства, «духа и плоти». Как и в нравственном опыте отдельного человека, в историческом опыте уклонение от нормы сказалось в нарушении иерархичес­кого подчинения плоти — духу, государства — Церкви. Проявилась ярко обратная тенденция: власти плоти над духом, государства над Церковью».

Говоря о деспотизме императоров и сервилизме епископата, критики византизма и «симфонии властей» обычно указывают на такие нарушения «симфонии», как свержение Патриархов без канонических причин, игнорирование импера­торами церковных правил брака и некоторые другие подобные нарушения. В ос­нове этих обоснованных замечаний лежит то, что, хотя обязательность канонов для гражданского законодательства Византии была догмой действующего госу­дарственного права, в то же время принцип обязательности канона для самого императора не являлся бесспорным. Нередко и среди церковной иерархии рас­пространялось мнение, что если догматическое учение Церкви для царей столь же обязательно, как и для подданных, то в сфере церковных правил и порядков для них могут быть допустимы исключения. Представители так называемого «умеренного направления» не требовали строгого применения принципа обяза­тельности канонов для представителей высшей государственной власти и факти­чески во имя человекоугодия подчиняли интересы церковные интересам чуждым Церкви, интересам не столько государственным, сколько интересам слабости го­сударственных людей. Они стремились не возвышать государство до Церкви (в идеях), а принизить идеалы Церкви до государства. Они не находили ничего предосудительного в том, чтобы государственная власть смотрела на Церковь и на ее порядки сквозь призму государственных отношений, и вносили в церков­ную сферу приемы, к которым привыкли в сфере государственной. Они мири­лись, например, с тем, что императорская власть выдвигала в Патриархи лучшего человека не для Церкви, а для государства, или с тем, что она обходила при избра­нии и смещении Патриархов требования церковных канонов, назначала и уволь­няла Патриархов, как государственных чиновников, простым административным распоряжением. На уступчивость Патриархов и епископов императорам они смо­трели как на мудрую и полезную для Церкви предусмотрительность.

2. На европейском Западе в лоне Като­лической Церкви в Средневековье, не без влияния творения бла­женного Августина «О граде Божием», сложилась доктрина «двух мечей», согласно которой обе власти, церковная и государственная, одна непосредственно, а другая опосредованно, восходят к Римско­му епископу. Светские государи в средневековом Риме считались вассалами папы; папы усваивали себе тогда право не только ко­роновать императоров и королей, но и лишать их престолов. Раз­витию католической доктрины о светском принципате пап, об их абсолютной церковной и светской власти способствовало то обсто­ятельство, что первый средневековый император Запада Карл Ве­ликий, в отличие от византийских василевсов, не был прямым пре­емником Римских императоров и императорскую корону получил от папы, который в его лице одному из многих «варварских» коро­лей даровал титул императора Рима.

Притязания пап натолкнулись, естественно, на сопротивление светских государей-императоров, особенно упорное со стороны Ген­риха IV, вступившего в противоборство с папой Григорием VII, окончившееся его поражением, а также королей, мелких феодальных князей, вольных городов. Могучим средством пап в борьбе со свет­скими государями был интердикт, запрет совершать богослужения в той или иной стране до тех пор, пока подданные не свергнут сво­его отлученного папой монарха. Но в отстаивании своего приори­тета папы и католические епископы прибегали и прямо к матери­альным средствам, к применению вооруженной силы. В результате Католическая Церковь этатизировалась. Папы были полновласт­ными монархами над значительной частью Италии — Папской об­ластью, остатком которой является современный Ватикан; многие епископы, в особенности в феодально раздробленной Германии, бы­ли князьями, имевшими государственную юрисдикцию на своей территории, свои правительства, свои войска, которыми они пред­водительствовали в многочисленных войнах с другими епископами, с герцогами и маркграфами, с вольными городами и королями, с самими императорами.

Пока Римская Церковь входила в состав византийской империи, отношения её к государству были те же самые, в каких находилась и Восточная Церковь. Но с конца V-го века, со времени падения западной римской империи, начинается на Западе развитие папства в средневековом смысле этого слова. Германские народы, покорившие империю, принесли с собою новый могущественный элемент цивилизации — нацио­нальный принцип личных прав и автономии общин. Покорен­ные римляне оставлены жить по своему собственному, т.е. римскому праву. И Церковь, вследствие этого, получила полную самостоятельность. Такое положение Церкви дает себя знать в живой жизни уже чрез несколько лет после завоевания Италии остготами. Римский Собор 502-го года постановил: «не сле­дует, чтобы мирянин (чит. король Одоакр), помимо римского папы, распоряжался чем-либо в Церкви: ему остается здесь лишь повиноваться, а не властно повелевать». Это отношение не изменилось и после того, как Рим, при Юстиниане I, снова вошел в состав империи. Природный характер римских пап и беспорядочное положение дел в Италии вследствие слабости императорской власти здесь сделали то, что папы приняли широкое участие в делах гражданского управления уже с половины V-го века. Во время нашествия на Италию различных народов, папы выступали защитниками населения от варварского разграбления — как это сделал Лев I, при на­шествии Аттилы, и водворяли в нем порядок, так как государство часто оставалось без власти. Таким образом папы сделались ближайшими представителями общественной власти (populi romani) и получили не только высокий духовный авторитет, но и политический. Продолжительное же отсутствие в Италии царской и ко­ролевской власти неизбежно привело к тому, что папы явились носителями уже императорской власти (imperii romani). Религиозные задачи, духовные стремления переплелись с политическими интересами, имев­шими для себя твердое основание в действительной жизни. Вследствие этого очень рано, еще с V-го века, отношения пап к византийским императорам начали складываться совсем иначе чем отношения между Патриархами и императорами. Из­балованные покорностью своих Патриархов, византийские им­ператоры часто пылали злобою на пап, особенно во время монофелитских и иконоборческих споров. Папе Григорию II (715-731г.) приписывается письмо к императору Льву Исавру; пусть даже это письмо неподлинно, важно то, что оно верно рисует политические обстоятельства и церковные события того време­ни. Запрещение Львом поклонения иконам вызывало восстание в Италии. Народ хотел избрать другого императора и идти с ним против константинопольского царя, чтобы свергнуть его с престола как ересиарха. Только папе Григорию удалось успо­коить народ обещанием вразумить императора. На укоризны папы за отступление от Церкви Лев отвечал, что это дело должно быть решено высшим церковным судом — Вселенским Собором. «Мы не имеем православного императора, возражал Папа, который бы, по древнему обычаю, принял участие в этом Соборе. Ты угрожаешь мне смертью, продолжает Папа, но знай, что римские епископы поставлены как бы раздели­тельною стеною, как бы посредниками и судьями между Вос­током и Западом. Взоры всего Запада обращены на нас. Все западные государства почитают апостола Петра, как земного бога. Весь Запад готов убедить тебя в этом». Папа, не дождав­шись покаяния императора, отлучил его и всех иконоборцев от Церкви. Император послал флот — доставить папу скован­ным в Константинополь. Около Равенны флот был разбит бурей, а спасшиеся греки были перебиты жителями. Разорвав с византийскими императорами, папы увидели необходимость искать могущественных защитников веры и Церкви среди дру­гих владетельных лиц. Взоры их обратились на франкских королей. Еще Папа Григорий III (731-741 г.) приветствовал Карла Мартела, как победителя. Преемник Карла, Пипин, в благодарность за полученное от папы королевское миропо­мазание, отдал Римской Церкви все земли, отвоеванные у лан­гобардов, за что был награжден званием римского патриция. Византийские императоры протестовали против завоеваний и распоряжений франкских королей в Италии.

Вероятно, в это время в Италии был сочинен знаменитый документ «Donatio Constantini». Этот памятник имел в виду две цели — а) положить конец притязанию византийских импе­раторов на Италию и б) сделать невозможными попытки франкских королей возвратить подаренные земли. Еще Папа Адриан I (772-795 г.) объявил в 777-ом году все пожертвования римской Церкви сделанные Пипином и подтвержденные Кар­лом только восстановлением дарованного папе Сильвестру императором Константином Великим и потом незаконно отня­того лангобардами; он восхваляет Карла Великого, как но­вого Константина Великого, за то, что он вполне восстановил все патримонии апостольского престола. Его преемник, Папа Лев Ш (795-816 г.), с согласия всего римского народа, уже короновал Карла Великого в Рождество 800-го г. Это событие имело громадное историческое значение. Римский народ, за­падная империя как бы возвратила себе императора, оставив­шего их еще с конца Ш-го века, со времени Диоклетиана, переселившегося в Никомидию, а особенно — Константина Великого, основавшего новую столицу (330 г.), а затем, после случайных преемников Константина Великого, окончательно утраченного после завоевания Италии варварами в 476-ом г. Но этот император является уже помазанником папы. Здесь как бы явно выражается идея священной римской империи, а вместе с тем обозначена дальнейшая роль папства в судьбах западных империй. Личные свойства Карла Великого, его по­стоянная верность духу священной империи исключали вся­кую возможность раздора между высшею духовною и мирскою властью. Но уже при детях Карла нарушилось равновесие между той и другой. В это время появились знаменитые лжеисидоровы декреталии, имевшие своею целью, с одной стороны, полную эмансипацию церковного правительства от мирского, а с другой — совершенное подчинение последнего первому. Сам Карл не издавал определенного закона о престолонасле­дии. Однако, ясно, он считал престол наследственным и сам собственноручно короновал своего сына Людовика Благочести­вого. Но Папам такой порядок не нравился. Им хотелось им­ператорскую корону сделать зависимою от них. А это возможно было лишь при избрании королей, к чему был склонен и рим­ский народ, обладавший высоким политическим самосознанием. Слабость преемников Карла помогла папе провести в жизнь теорию лжеисидоровой декреталии о зависимости император­ской власти от пап.

3. Организация мировой Церкви происходила применительно к организации государства. Церковь и государство видимо все больше и больше совпадали в своих границах. Поэтому, предварительно скажем о внутреннем гражданском разделении царства по системе Диоклетиана; в связи с ним стоит и церковное управление.

Римское царство делилось на 4 префектуры с 12-ю диоцезами и с 100 (позднее более) провинциями, по следующей схеме (от 297-го г.):

I. Ориентская префектура с диоцезами: 1) восточный, главный город Антиохия, в него входили — Аравия, Сирия, Палестина, Финикия, Киликия, Исаврия, Кипр и Египет, 2) Понт, главный город — Кесария Каппадокийская, ему принадлежала северная, средняя, и восточная Малая Азия с Арменией; 3) Асия, глав­ный город Ефес, простиралась на западную Малую Азию и острова, 4) Фракия, восточная часть Балканского полуострова, главный город Гераклея.

II. Префектура Иллирии, главный город Сирмий, позднее Фессалоника — с диоцезом 5) Мисией, обнимавшим почти весь Балканский полуостров, позднее названным — Восточный Иллирик и разделенным на Фракию, Македонию и Ахаию.

III. Итальянская префектура, главный город Милан, с диоцезами —

6) Паннонией, позднее названной Западной Иллирией,

7) Италией с островами и Альпами до северных границ,

8) Африкою (без Мавритании).

IV. Префектура Галлии, главный город Трир, позднее Арль с диоцезами — 9) Галлией, точнее, северной и средней, — 10) Винненсисом (Viennensii), позднее из 7-и провинций, 11) Бри­танией и 12) Испанией с Мавританией. Диоцез Италия был раз­делен на два викариатства с главными городами в Милане и Равенне. Рим, а также Константинополь, были выделены из общего провинциального управления и подчинены Praefectus urbis.

Церковь, сначала Восточная, нашла удобным приспособить к этому новому делению государства и свое административное управление. Единицами внутреннего церковного управления были провинции, епархии, а носителями церковного объ­единения митрополии (диоцезы). Из них к началу Ш-го века выделились три — Римская, Александрийская и Антиохийская. В IV-ом веке к ним присоединяется Константино­польская кафедра. Митрополиты этих 4-х кафедр стали с по­ловины V-го века называться Патриархами или Папами. К ним нужно еще присоединить первоиерарха Иерусалимского, который сохранял права чести Святого града.

Начнем рассмотрение административного церковного ус­тройства с самых крупных единиц, т.е. с митрополитов, позднее ставших Патриархами или Папами.

IV-ый канон 1-го Вселенского Собора утверждал высокие права римского епископа наряду с другими тремя митрополитами — Александрийским, Антиохийским и Иеру­салимским.

В развитии своего влияния и власти на Западе Римская Церковь находилась в условиях более благоприятных, чем Восточная. Только северные города — Церкви Медиоланская с 17-ю подведомственными ей епископами, Аквилейская с 14-ю, и Равенская с 6-ю, получившие свое значение во время пересе­ления народов, — оказали некоторое сопротивление в наступа­тельном движении Римской Церкви на Западе. Кроме западных Италийских Церквей, Папа подчинил своему влиянию и Иллирик, главным городом которого, после угрожаемого вар­варами Сирмия, стала Фессалоника. Первые точно известные сношения Рима с Фессалоникой падают на 370 или 371 года, а последующие, на 10 лет спустя. Когда, в 381-ом г. епископу Фессалоникийскому Ахолию представилась возможность поехать на Собор в Константинополь или Рим, то он отправился в Рим и тем показал, что он принадлежит к системе Западных Церквей; правда, из Рима он поехал и в Константинополь, прибывши туда, впрочем, в самом конце заседаний. Эдикт Феодосия II (421 г.) о подчинении Восточного Иллирика в церковном отношении Константинополю остался без пос­ледствий, и только Лев III Исаврянин в 732 г. заставил Фессалоникийский экзархат присоединиться к восточной системе Церквей.

Укреплению власти римского папы на Западе и распрос­транению его влияния на Востоке сильно помогли 1) его по­ложение в древнем Риме, столице всемирной империи, 2) соз­нание, что Рим есть место кончины двух великих апостолов и погребения их и 3) придуманная теория о примате апостола Петра в Церкви и Римских епископов, как его наследниках.

Римские папы не только сохранили свое значение, дос­тигнутое ими с I-III в., но и увеличили его, возвысили свое достоинство, после падения в конце V-го века западной империи. Делавши свое дело на Западе, Папа не оставался безучастным и к восточным событиям во время Вселенских Соборов. Папы сами лично не присутствовали на Соборах, но делегатов посылали за исключением II-го Все­ленского или I-го Константинопольского Собора 381 г., куда их и не приглашали, и V-го Вселенского Собора 553 г., когда Папа Вигилий, хотя и присутствовал в Константинополе, но на Собор отказался придти. Имея определенные и ясные догмати­ческие формулы от Тертуллиана (и Новациана), папы, не чувствуя потребности и не видя нужды углубляться в них, с недоумением, а иногда и со страхом посматривали на греков, которые в течение пяти веков, с IV до VIII, были захвачены жаркими догматическими спорами. Но папы не упускали ни одного случая, чтобы сказать свое авторитетное, или даже властное слово, заступиться за обиженных, позвать к себе на суд обидчиков, или заочно произнести свой суд. На I-ом Все­ленском Соборе было всего 6-7 представителей Запада; тем не менее существенное влияние их на формулировку Никейского вероопределения не подлежит сомнению. Римский Папа Юлий принимает деятельное участие в судьбе гонимых на Востоке православных епископов, как-то Святого Афанасия, епископа Маркелла, Павла и других. Папа Дамас приходит на посильную помощь Востоку, откликаясь на горячую мольбу Святого Василия Кесарийского. Папа Иннокентий I принимает сторону Иоанна Златоуста, после осуждения его на Соборе «под дубом», в 402 г., и приглашает восточных к себе на Собор. Кирилл Александрийский не раньше выступает против Нестория, как доносит об его ереси папе Келестину. Послед­ний поручает ему как бы исполнение над Несторием пос­тановления Римского Собора 430 г. Послание папы Льва I к архиепископу Константинопольскому Флавиану и его фун­даментальное значение для определения Халкидонского Собо­ра общепризнаны. В тяжелые вре­мена монофелитских споров константинопольская кафедра дала четырех Патриархов-еретиков (Сергия, Пирра, Павла, Петра), а римская — папу-мученика, в лице Мартина I. Пос­лание папы Агафона на шестом Вселенском Соборе сыграло почти такую же роль, какую послание Льва I на Халкидонском Соборе. Были делегаты папы Адриана I и на седьмом Вселен­ском Соборе. Громадное значение в истории папства имел По­местный Собор в Сардике, в 343-344 гг. Он созван был по желанию обоих императоров — Констанса и Констанция, почти на границе их царств, и состоял как из западных, так и вос­точных епископов (всего было, по Афанасию Великому, 170 душ: 76 восточных евсевианских и 94 православных). Пред­седателем Собора был Осий Кордовский, второе место на нем занимал сардикский епископ Протоген. Из 20-ти канонов это­го Собора заслуживают особого внимания 3-й, 4-ый и 5-ый, в том отношении, что ими как бы устанавливается, что, в случае несогласия осужденного с решением местного Собора, предос­тавляется ему право обращаться к областному Собору, или к папе римскому... Однако, были на Вселенских Соборах пос­тановления, каноны, против которых протестовали римские папы, как канон 3-ий II -го Вселенского Собора и 28-ой Хал­кидонского. Папы в них видели незаконное возвышение Патриарха константинопольского. Но самое тяжелое оскорбление в этот период нанес Папам Лев III Исаврянин, когда в 732 году отнял у них Иллирик и передал Константинопольской Церкви. Насколько тогда была нанесена глубоко рана, об этом сви­детельствует тот факт, что она не могла зажить и чрез века. Об Иллирике упоминают папы и просят чрез своих делегатов возвратить его Святому Престолу на Константинопольском Соборе в 869-870 г., о нем не забыл в половине ХI-го века и Папа Лев IX.

4. Власть церковную принято разделять на власть учительства, священнодействия и правительственную власть. Правительственная власть Церкви с формальной стороны имеет больше всего сходства с светской госу­дарственной властью; поэтому по своим функциям она, как госу­дарственная власть, делится по принятой в публичном праве клас­сификации на: 1) учредительную и законодательную; 2) исполни­тельную или административную; 3) судебную.

Единым и полновластным Учредителем Церкви является Гос­подь Иисус Христос, давший ей Свои вовек нерушимые законы. К Нему же, как к высшему авторитету, как к Главе Церкви, вос­ходит в конечном счете и все церковное законодательство, изданное и издаваемое различными церковными учреждениями: от самых высоких и непогрешимых — Вселенского Собора — до монастырей и братств, издающих законоположения на основе статуарного пра­ва.

В католическом церковном праве высшим законодательным ор­ганом Церкви считается, как известно, Римский престол — Папа. В православном церковном праве общепринятой является точка зрения, согласно которой высшая власть в Церкви, в том числе и законодательная, принадлежит вселенскому епископату в лице его органа — Вселенского Собора. Определениям семи Вселенских Со­боров церковное сознание усвоило непогрешимость.

В «Кормчей Книге» (вводная статья о 7 Соборах Вселенских и 9 Поместных) объясняется, что Вселен­скими названы те Соборы, на которые императорскими повелени­ями созывались святители из всех городов римских и греческих и на которых было «взыскание и совопрошение о вере», Поместные же Соборы — это те, на которых не было епископов всей Вселенной, и цари не сидели; цель их — проведение в жизнь вселенских постановлений».

Христова Церковь в существе своем всегда одна и та же; и все ос­новные элементы ее устройства, без которых она не может суще­ствовать, включая и всякую законодательную власть, даны ей от начала. В первые три столетия Церковь, как известно, не включа­ла императоров в качестве своих членов, и позднее, не один раз в течение многих десятилетий, византийские императоры, уклоняясь в ереси, отпадали от Церкви. Что же касается нашего времени, то Православная Церковь существует, хотя православных государей нет. Но с самого начала Церкви в ней был богоучрежденный епископат: Православная Церковь немыслима без еписко­пата во главе ее. Далеко не все Соборы, определения которых скреплены подписью императоров, признаны церковным сознанием за Вселенские и непогрешимые.

Церковное законодательство может относиться, во-первых, к области догматического учения по вопросам христианской веры и нравственности, а во-вторых, к церковной дисциплине в широком смысле слова, включая сюда и церковное устройство. Такое разли­чие установлено в 6-м правиле VII Вселенского Собора, в котором упоминаются предметы «канонические и евангельские»: «Когда же будет Собор о предметах канонических и евангельских, тогда со­бравшиеся епископы должны прилежати и пещися о сохранении Божественных и животворящих заповедей Божиих». Евангельские предметы — это и есть вопросы веры и нравственности, а канони­ческие — вопросы дисциплинарные. Догматические определения Вселенских Соборов непогрешимы, ибо они представляют собой раз­вернутые формулы истин, данных в Божественном Откровении и прошедших через церковное самосознание, через мысль богомудрых Святых Отцов, выраженных на Соборах по изволению Святого Духа, опознаны как непогрешимая истина и в этом смысле приняты сознанием церковной полноты. Догматическое сознание Церкви не­изменно, что, однако, не является препятствием для новых форму­лировок согласных с истинными, уже известными Церкви, уже данными ей в Откровении.

Что заключают в себе каноны; каково их место в жизни Церкви? По сути своей, — приложение неизменных и непогре­шимых основ христианского нравственного вероучения и экклезиологических (вероучительных) догматов, все тех же вечных догматических истин, содер­жащихся либо открыто, либо скрыто в текстах правил, к изменяю­щейся церковной жизни. Высокий авторитет правил, решительно от­личающихся в церковном сознании от других церковных правовых норм объясняется тем, что в канонах Отцы относи­тельно различных случаев, казусов церковной жизни безошибочно правильно применяли неизменные догматические истины. В этом смысле авторитет канонов сближается с их непогрешимостью.

Для того, чтобы церковный закон был применен, он должен соответствовать определенным условиям: что касается внутренней его стороны, необходимы его издание законной властью и соответ­ствие предписываемого им основным законам Церкви — ее кано­нам; с внешней стороны, для придания ему обязательной силы, тре­буется его обнародование, опубликование. В древности обнародова­ние заключалось в вывешивании текста нового закона на стенах кафедрального храма и рассылке его епископам или приходским пресвитерам. В новое время обнародование законов происходит путем их публикации в официальных церковных изданиях. Между провозглашением закона (которое в юридической литературе назы­вается промульгацией) и его обнародованием, публикацией, прохо­дит известный срок. Не всегда закон вступает в силу с момента его публикации; иногда в нем устанавливается срок, по окончании которого закон обретает силу. Этот срок предусматривается для всеобщего ознакомления с законом.

Все церковные законы обязательны для каждого члена Церкви. Незнание закона не может служить оправданием для его наруше­ния. В деле исполнения церковных предписаний Церковь допуска­ет исключение лишь в отдельных случаях, когда нет физических или нравственных возможностей для исполнения. Подобные исклю­чения сами должны носить характер отдельных определенных пра­вил. Изъятие из общей обязательности правовой нормы называется привилегией (прономией) (если некоторое лицо наделяется теми или иными преимуществами) или диспенсацией (если оно освобож­дается от какой-либо общественной обязанности). Примером при­вилегии является разреше­ние почтенным престарелым лицам из мирян иметь домовые церк­ви. Примером диспенсации могут служить дозволения брака в сте­пенях родства, являющихся, согласно церковным законам, препят­ствием для брака. Отступая от акривии — строгой точности в ис­полнении закона — и прибегая к привилегиям и диспенсациям, Христова Церковь поступает в соответствии с принципом икономии (снисхождения)— ради духовной пользы своих чад.

Законы, изданные поместной церковной властью или епархиаль­ными архиереями, могут быть и отменены, но право на их отмену имеет лишь компетентная власть, т.е. равная или высшая той, кото­рая издала отменяемый закон. Иначе обстоит дело с правилами, ко­торые составляют Канонический Свод. Во 2-м каноне Трулльского Собора после перечисления изданных ранее правил говорится: «Ни­кому да не будет позволено вышеозначенныя правила изменяти или отменяти, или, кроме предложенных правил, приимати другая, с подложными надписаниями составленныя некими людьми, дерзнув­шими корчемствовати истиною». Отцы VII Вселенского Собора, ссы­лаясь на это правило, в своем 1-м каноне постановили: «Божественныя правила со услаждением приемлем, и всецелое и непоколебимое содержим постановление сих правил, изложенных от всехвальных апостол, святых труб Духа, и от шести Святых Вселенских Соборов, и поместно собиравшихся для издания таковых заповедей, и от Свя­тых Отец наших. Ибо все они, от единаго и того же Духа быв просве­щены, полезное узаконили». После 7-го Вселенского Собора общецер­ковным сознанием общеобязательная сила признана также за кано­нами двух Константинопольских Соборов IX в., а также за Окруж­ным посланием Патриарха Тарасия против симонии – посвящения в церковный сан за мзду.

Каноны, по церковному сознанию, отмене не подлежат, но это не значит, что нормы, установленные в них, абсолютно неизменны. В Каноническом Своде есть правила, видоизмененные в позднейших канонах. Например, 37-е Апостольское правило предусматривает, чтобы епископы каждой области собирались на Собор два раза в год. А в 8-м правиле Трулльского Собора его Отцы, ссылаясь на набеги варваров и иные случайные препятствия, вводят новую норму — созывать Соборы один раз в год. Означает ли это, что 8-е правило Трулльского Собора отменило 37-е Апостольское правило? Нет, не означает, ибо собрание епископов дважды в год по-преж­нему рассматривается как весьма желательное дело, и лишь на случай невозможности этого устанавливается новый порядок. Однако, если бы обстоятельства позволили созывать Соборы дважды в год, восстановление прежней нормы не противоречило бы 8-му правилу Трулльского Собора.

Канон может оказаться неприменимым в связи с исчезновением того церковного института, о котором трактует данное правило. Например, в 15-м правиле Халкидонского Собора определен воз­раст для женщин, поставляемых в диакониссы, — не моложе 40 лет. С исчезновением чина диаконисс это правило перестало при­меняться. Тем не менее, оно сохранено в Каноническом Своде не только как исторический документ. Хотя данное правило не при­меняется по своему прямому смыслу, оно содержит в себе некий экклезиологический принцип, который не лишен практической цен­ности (например, может служить отправной точкой для рассужде­ния законодательной церковной власти об установлении возраст­ных границ для назначения женщин на какие-либо иные церков­ные должности).

Некоторые из канонов носят характер частного определения, по тексту своему они непригодны для расширительного толкования, но знание исторического контекста, в котором было издано такое правило, открывает и в нем вероучительный принцип непрехо­дящего значения. Вот текст 4-го правила II Вселенского собора: «О Максиме Кинике, и о произведенном им безчинии в Константино­поле: ниже Максим был, или есть епископ, ниже и поставленные им на какую бы то ни было степень клира; и соделанное для него, и соделанное им, все ничтожно». Итак, поставление некоего киника Максима во епископа II Вселенский Собор признал недействитель­ным и не бывшим. Однако, если принять во внимание обстановку, в которой совершалась лже-хиротония (поставление) Максима во епископа, то правило это будет вполне пригодно для применения его по аналогии.

Даже безусловная отмена закона на том основании, что исче­зает rаtio 1еgis (причина, послужившая поводом к его изданию), не имеет безусловного значения в церковном праве. Согласно 3-му правилу II Вселенского Собора и 28-му правилу Халкидонского Собора, Константинопольскому епископу предоставляется преимуще­ство чести по Римском епископе, поскольку город этот «есть новый Рим», новая столица империи, и «является городом царя и синкли­та». Константинополь давно перестал быть городом царя и синк­лита (сената), но в диптихе православных иерархов его епископ по-прежнему пользуется первенством чести. Православный фран­цузский канонист епископ Петр Л’Юилье справедливо находит, что ныне «первенство чести архиепископа Константинопольского осно­вано на расширительном применении к его кафедре аксиомы, вы­сказанной Отцами I Никейского Собора в отношении привилегий Церквей «Римской, Александрийской, Антиохийской»: «Да хранятся древние обычаи» (6 прав.)».

Таким образом, несмотря на историческую изменяемость дейст­вующих в Церкви правовых норм, несмотря на то, что ряд канонов, в силу новых обстоятельств, не применяется в их буквальном смыс­ле, Святые Каноны неизменно сохраняют свое значение критерия церковного правосознания, свой общецерковный авторитет, ибо этот их авторитет производится от авторитета Вселенских Соборов, или прямо издавших их, либо принявших и утвердивших их. Отцы Вселенских Соборов, как мы веруем, вдохновлялись Духом Святым. Что же касается тех канонов, которые изданы после VII Вселен­ского Собора, то их авторитет покоится на согласии вселенского епископата и церковной полноты — на общецерковном признании.

Дата добавления: 2015-08-09