О сексе

Есть еще вопрос, который раньше никто не стал бы обсуждать, но сегодня его сделали главным мерилом счастья в жизни. Помню, где-то в середине 90-х, когда очень активно рекламировали виагру, показали репортаж из США, и там какой-то древний пенсионер на восьмом десятке, захлебываясь соплями от восторга, сообщал всему миру, что теперь у него «стоит как гвоздь». Это же надо, какой овощ — прожить всю жизнь и иметь в этом единственную радость! То, что он к своему возрасту плохо может творить (если творил когда-нибудь), его не волнует, что не может одерживать побед, его не волнует, то, что он никому не нужен, его не волнует, а вот то, что он снова может делать возвратно-поступательные движения — вот это для него вся радость и весь смысл жизни. И вот эта убогость называет себя человеком!

В мои студенческие годы недопустимо было обсуждать вопросы секса открыто, публично. Никакого запрета на это не было, как никто и не разрешал эти вопросы обсуждать в пору «гласности», просто выпустили в прессу и на ТВ субъектов с умственным развитием обезьяны, а этим обезьянам и говорить-то больше было не о чем. Ну о чем бы депутатка Лахова в Думе говорила, если бы не было секса? Она что, что-то знает о том, как управлять народным хозяйством, как защищать свое государство или как воспитывать детей? Если бы знала, то об этом бы и говорила, но за всю жизнь она научилась понимать толк только в траханье, вот об этом у нее душа и болела, вот отсюда и её революционные идеи в сексуальном воспитании. О таких, и о таких, как он сам, в те годы очень точно написал журналист Радзиховский: не люди, а «двадцать метров кишок и немного секса». Эти «двадцать метров» ни о чем понятия не имеют и тупо повторяют модные мысли, а в сексе и жратве они и сами кое-что смыслят, посему это и является их любимой темой. Раз уж выпустили обезьян, чтобы они вели нас в «цивилизованное общество», то не стоит и удивляться, что у этих убогих все счастье ограничивается сексом после той жратвы, в модности которой их убедила реклама.

Повторю, что у нас это было не так и секс не был вопросом публичного обсуждения, но, что поразительно, мы в вопросах секса знали всё, что необходимо для счастья. Меня не так давно и самого это удивило. Случилось так, что мы с товарищем моих лет похвалили замужнюю женщину лет 30-ти за то, что она все же родила ребенка, посетовав, что в наше время это было обязательной целью брака. Неожиданно состоялся диалог, который она начала довольно заносчиво.

— Это потому, что у вас презервативов не было, а в сексуальном плане вы были неграмотны, вот и штамповали детей, — безапелляционно заявила она, и мы рты открыли от удивления «достижениями» нынешнего сексуального воспитания.

— Во-первых, презервативы у нас были, они в каждой аптеке валялись по 4 копейки пара, но мы действительно ими не пользовались. Но, послушай, если бы дело было в отсутствии презервативов, то у нас дети рождались бы каждый год, между тем у нас рождалось всего по 2–3 ребенка, и только тогда, когда мы этого хотели.

— Ваши жены делали аборты.

— Было и такое, куда же денешься, 100 % гарантии и презервативы не дают, но аборты — это несчастные случаи, и только. А практика в целом гарантировала контроль беременности. Неужели вы, молодые, сегодня уже не умеете её контролировать так, как мы?

— Да кому нужно ваше высчитывание дней, когда нельзя забеременеть?

—??? Да с чего ты взяла, что мы занимались этой арифметикой? Она же плохо совместима с любовью и страстью. Неужели твой муж действительно не знает, что делать, чтобы предохранить тебя от нежелательной беременности в любой момент, когда вам захочется близости?

Мы окончательно смутили женщину, и она прервала разговор, понимая, что показала себя довольно глупо, начав разговор с таким апломбом. Мы же остались в полном недоумении. Конечно, и в наши дни случались люди малокомпетентные в таких вопросах, но тогда же не было «сексуальной революции», не было этого пресловутого «сексуального воспитания», о котором уже 20 лет только и болтают. И в жизни с любимым человеком презервативами не пользовались. Этого я, правда, определенно утверждать не могу, но я почему-то в этом уверен. Я 14 лет подписывал больничные листы сначала где-то 120–130 женщинам своего цеха, а потом примерно такому же количеству женщин заводоуправления. Да, попадались с диагнозом «медаборт по желанию», отводилось на это, если мне память не изменяет, три дня. Но этот диагноз был редким, не бросался в глаза и не составлял проблемы — не надо забывать, что любая потеря трудоспособности подчиненными была в СССР заботой начальников. Увеличение случаев или длительности любых болезней требовало от нас мер. Скажем, предупреждение главврача медсанчасти завода о начале эпидемии гриппа заставляло начальников цехов следить за тем, чтобы все работники цеха сходили на прививки, а директор немедленно давал распоряжение, чтобы ОРС во всех столовых бесплатно раскладывал на столах лук и чеснок, и бухгалтерия счета ОРСа на них без разговоров оплачивала.

Простите, но если женщина «залетела» и вынуждена сделать аборт, а подруги не объяснили ей, что нужно делать, чтобы «не залететь» в следующий раз, то какие же они, к черту, после этого подруги? У нас на заводе коллектив был, видимо, достаточно дружным, чтобы не мордовать начальство подписанием больничных с таким диагнозом.

Поразительно и другое. Интимная близость с любимой доставляет удовольствие, и чем эта близость дольше длится, тем, само собой, дольше и удовольствие. Так вот, при том способе, который в мое время использовали мужчины, чтобы предохранить любимую от нежелательной беременности, мужчины испытывали несколько оргазмов, и сам секс, соответственно, длился дольше. И для меня это вообще непонятно — с одной стороны, вопить о «радости секса», а с другой, не знать элементарного о том, как эту радость продлить?!

Хотя понятия общества в наше время запрещали публичную болтовню о сексе, но в дружеском кругу эти вопросы обсуждались во всех аспектах и передавались, так сказать, из поколения в поколение. Мне, к примеру, что там и к чему объяснил брат Валера, когда мне было лет 11, а ему 15. Дальше я слушал рассказы более взрослых парней в уличных компаниях, в основном это, конечно, были те еще педагоги, но и у них узнать можно было довольно много. И последние нюансы мне нежно объяснила любящая меня женщина, в которую мне посчастливилось влюбиться на 19 году. Она была замужем, у нее был ребенок, и она была существенно меня старше — ей было 22.

Существует мнение, что женщины ужасные сплетницы. Не знаю — сплетни в их компаниях мне подслушать не удалось. Но достаточно много зная о мужских компаниях, должен сказать, что мужики тоже не молчуны. Правда, следует заметить, я не помню случая, чтобы кто-то из мужей обсуждал интимную жизнь с женой, даже с разведенной. Может, и в женских компаниях так, повторяю, я этого не знаю, но в мужских компаниях действует правило, о котором я узнал значительно позже, — интимные подробности жизни с женщиной, знакомой хоть кому-нибудь из членов компании, не обсуждаются. Вообще-то это правило естественно — достаточно пару раз «проколоться», чтобы понять, о ком можно говорить, а о ком — нет.

Я уже упомянул, что моя первая любовь была к замужней женщине, правда, она забеременела в 17, скоропалительный, вызванный её беременностью брак счастливым не был, и на тот момент её муж проходил срочную службу. Мое предложение жениться она с благодарностью отклонила, и мы свою любовь скрывали настолько, насколько это было возможно, я, по крайней мере, держал язык за зубами. Около года длилась наша близость, расстались мы накануне возвращения из армии её мужа, сохраняя друг к другу признательность и нежность. Несколько месяцев спустя после нашего расставания в компании ребят из нашего района один хвастун, развлекая нас своим затейливым враньем о любовных победах, вдруг упомянул и её. Я не мог его оборвать, чтобы не раскрыть нашу, пусть уже и оконченную связь, и не мог терпеть эту брехню. Что-то я такое сказал, что заставило его насторожиться и свести все к шутке, но мне было по-настоящему очень больно.

А в другом случае я, по глупости, оказался виновником последствий, последовавших за нарушением правила мужского молчания. В стройотряде я сдружился с одним парнем, мы довольно откровенно раскрывали друг другу подробности наших любовных историй, но он вдруг похвастался близостью с одной девушкой из нашей группы. Были ли эти подробности правдой или нет, я не знаю, но ему не следовало рассказывать их мне. Потому что пару месяцев спустя мы сидели с ней за одной партой на какой-то скучной лекции, я развлекал её разными историями и, упомянув в одной из них этого парня, начал о нем рассказывать, а потом нечаянно сказал:

— Ах да, ты же его знаешь, вы же дружите.

— С чего ты взял? — вдруг насторожилась она.

— Да он сам мне говорил, — не подумавши, ответил я. Как я сейчас понимаю, такие слухи, видимо, доходили до нее и раньше. Её лицо вдруг сделалось злым.

— А что он еще про меня говорил? — прищурившись, спросила она, и я понял, что мне нужно срочно менять тему.

— Да ничего особенного, говорил, что встречаетесь или встречались, вот, собственно, и всё.

— Врешь! Он говорил, что трахал меня? — эта грубость была неожиданна, поскольку в нашей среде ни мы с девушками, ни, тем более, девушки с нами так не разговаривали. Эта прямота, видимо, меня ошарашила, и я не сумел соврать убедительно.

— Да ты что?! Ничего подобного он не говорил.

— Врешь! — подытожила она и замкнулась в себе.

Мне этот разговор не понравился, и я решил, что парня нужно предупредить. На перерыве я нашел по расписанию аудиторию, в которой занималась его группа, нашел его и еще только обдумывал, как бы ему об этом рассказать так, чтобы моя глупость была не сильно видна, как подошла она и со словами: «Так значит, ты все рассказываешь, что трахаешь меня», — влепила ему пощечину. Повернулась и ушла, оставив меня выслушивать его упреки в моей болтливости. Я-то, конечно, виноват, но и ему надо было помнить, что нельзя трепаться о женщинах, знакомых собеседникам.

Вот и я встал перед дилеммой при описании секса в тоталитарном, рабском СССР — описание секса без подробностей малоинтересно, а давать подробности не разрешает мужское правило. Поэтому я остановлюсь на принципиальных его особенностях. Начать, пожалуй, надо с места секса в системе наших тогдашних ценностей.

Конечно, он был желанным, поскольку нес удовольствие, но он в нашей системе ценностей не только не был единственным удовольствием из тех, которые мы получали от жизни, но он не был главным даже в отношениях между мужчиной и женщиной. Можно сказать и так: мы были слишком гордыми людьми, чтобы принимать подачку там, где могли получить все счастье сразу.

Ведь счастье любви на порядки превосходит счастье только от секса, а для любви требуется вся женщина целиком, а не отдельная её часть. Посему, полагаю, для большинства советского общества вопрос любви рассматривался по максимуму. И для мужчин, в частности, его можно сформулировать так: добиться, чтобы женщина тебя полюбила, а не просто отдалась. «Просто отдалась» — это для животного большое счастье, а для человека этого маловато будет. Поэтому нет ничего удивительного, что в то время было нормой, когда люди влюблялись и в этой любви были счастливы всю жизнь. Составной частью такой любви был секс, но он был лишь составной частью, а не целью.

Я был знаком с одним писателем, ныне покойным, об имени которого умолчу, так как сейчас не вспомню, написал ли он то, что рассказывал мне, так вот, он влюбился и прожил со своей женой в счастливой любви всю довольно долгую жизнь, смерть жены подкосила и его. При этом, как он мне признался, за всю жизнь он ни разу не видел свою жену обнаженной — она его стеснялась. Наверное, их секс был без рацпредложений «Камасутры», ну и что из того, если он не был в их счастье главным?.. Он жил в Москве, и при желании в очередь к его дивану выстроились бы толпы московских интеллигенток только за счастье похвастаться, что они спали с дважды лауреатом Сталинской премии. Но ему они с их сексом не требовались — у него в этом плане было больше, чем все они могли дать — у него была любовь. Любовь, повторю, не сопоставима по своей величине с удовольствием оргазма, даже если этот оргазм получен каким-то эдаким способом.

Представьте эту ситуацию образно: какой-нибудь племенной хряк имеет с отборными по внешнему виду свинками оргазмов гораздо больше, чем какой-либо свихнувшийся на этом деле повеса. И что же теперь — счастье племенного хряка считать идеалом счастья для человека? Так считать может только племенной хряк, мы считали по-другому, даже когда нам и не пришлось, как этому писателю, влюбиться сразу на всю жизнь.

Понятия, главенствовавшие в советском обществе, требовали от девушек отдаться только мужу, эти понятия и на тот момент были уже существенно поколеблены и фактически, и в идейном плане, но полагаю, были все же основополагающими для очень многих девушек. К парням общество было всегда в этом вопросе снисходительным, но и с нами не все было так просто. И для нас стремление к «голому» сексу без любви было унижением, такой секс и нас в наших собственных глазах равнял с животными. Был, конечно, и просто секс, но того, кому нужен только он, презирали. Вот пример моего собственного восприятия этого.

На преддипломной практике в Челябинске нас, студентов-металлургов из Днепропетровска, подселили в два рабочих общежития, сугубо мужских. Как-то в воскресенье я купил бутылочку винца и пошел во второе общежитие навестить однокашников. Их в комнате не нашел, заглянул в соседнюю, в которой жил, назовем его Генка, студент технологического факультета, живший в моем районе, а посему в какой-то степени приятель. У них выпивала небольшая компания студентов, к которой я присоединился. Вместе с Генкой жил еще один дипломник, которого, как вскоре выяснилось, Генка просто третировал, называя его исключительно или «жидком» или «пархатым», тот же это сносил так безропотно, что было даже противно. Тут надо сказать, что Генка когда-то лежал в психлечебнице (а может, и врал, что лежал) и теперь в нужных случаях «косил под психа». Про него рассказывали, как уже в этой общаге он устроил очень громкую пьянку, комендант общежития, женщина средних лет, поднялась успокоить их. Пока она читала нотацию, Генка напускал на губы слюни, а затем выдал ей примерно следующее:

— Я — псих! У меня жизнь дала трещину, — тут он повернулся к ней задом, нагнулся, сдернул с себя трико и трусы, показав ей голые ягодицы. — Видишь трещину? Я тебе сейчас нос откушу, и мне за это дадут путевку в санаторий. Хочешь?

Бедная женщина пулей выскочила из комнаты.

Может, Генка этой своей трещиной запугал и своего соседа, но даже это не было оправданием терпеть Генкины выходки. Но сейчас речь о другом. «Жидок» этот как-то непонятно суетился: то выбегал куда-то из комнаты, то вновь садился с нами. Наконец он привел мужичка-работягу и налил ему стакан. Мужичок выпил с большим достоинством и гордо, после чего они удалились. Минут через 10 «жидок» вернулся с очень довольным видом, и было видно, что его распирает похвастаться. Мы заинтересовались, и он нам самодовольно сообщил, что живущие в общаге работяги еще с пятницы провели в общагу женщину и теперь по очереди её сношают. Тот мужичок, оказывается, содержал эту женщину у себя в комнате и следил за очередью. «Жидок» свел с ним знакомство, подпоил его, и мужичок без очереди, так сказать, допустил его к этому телу. Меня чуть не стошнило, да и по виду остальных было видно, что этот рассказ их не воспламенил, а у меня к этому «жидку» возникла такая брезгливость, что в мозгу засела одна мысль — не пил ли я из его стакана? О причинах этой брезгливости несколько позже, а сейчас о двух сопутствующих моментах такого секса.

Вообще-то такие женщины были нередки, особенно часто они крутились возле воинских частей. Я много слышал о них, но никогда до Челябинска их не видел и полагал, что слухи об их психической ненормальности сильно преувеличены и что на самом деле по внешнему виду эти женщины, скорее всего, такая «срань божья», что на них без слез смотреть нельзя, посему они только таким сексом и могут заниматься. Однако спустя некоторое время уже в нашем общежитии были устроены танцы, и в красный уголок на первом этаже пришли девчонки. Мы танцевали до конца, а потом провели девчат до стоявшего рядом женского общежития. Я вернулся, поднялся к себе на этаж и начал открывать ключом дверь, в это время резко распахнулась дверь напротив, в проеме её стояли трое пьяных полураздетых парней и пьяная девушка, босиком (в общаге было в то время страшно холодно) и в незастегнутом платье, натянутом на голое тело. Девушка в достаточно грязных выражениях объясняла парням, что ей нужно в туалет, а те в таких же выражениях объясняли ей, что сейчас комендантша пойдет с обходом общежития и обнаружит её. Девушка у них вырвалась и пошлепала босыми ногами по коридору по направлению к мужскому туалету (других в мужской общаге, само собой, не было). Так вот, девушке было не более 20, и была она изумительно красива — очень стройная, с красивыми ногами и с правильными чертами лица.

Дата добавления: 2015-08-18