Глава 16. Остаток дня мы провели в праздности.

Остаток дня мы провели в праздности.

Мы вернулись в офис, я флиртовал с Энджи, а она сказала мне, что я мало-помалу оживаю, и телефон молчал, и никого не занесло на нашу колокольню. Из соседней забегаловки нам принесли пиццу, мы выпили несколько банок пива, и попутно я продолжал вспоминать, как смотрелась на заднем сиденье такси ерзающая в черной замшевой юбке Энджи. Поглядев на меня, она угадала ход моих мыслей и обозвала извращенцем. Между прочим, именно в этот раз у меня в голове крутилась совершенно невинная мысль об оплате счетов за междугородные разговоры, но на фоне всех прочих и весьма многочисленных разов мысль эта, конечно, померкла.

У Энджи всегда складывались совершенно особые отношения с окном, возле которого стоял ее стол. Половину рабочего времени она проводила, уставясь в него и покусывая нижнюю губу или постукивая карандашом по нижним зубам. Было очевидно, что мысли ее при этом витают где-то очень далеко. Но сегодня создавалось впечатление будто для нее одной в окне крутят увлекательное кино. Когда я спрашивал ее о чем-нибудь, она неизменно отвечала: «М-м?», и казалось, что находится вообще в другом полушарии. Я догадался, что подобная рассеянность связана с Филом, и особенно не приставал.

Мой пистолет по-прежнему лежал в полицейском управлении, и я не собирался ходить по городу, имея при себе из оружия только детородный орган и надежду на благополучный исход встречи с «Рэйвенскими святыми», которые, вероятно, меня ищут. Нет, нужен был ствол, причем совершенно чистый, поскольку в нашем штате закон очень косо смотрит на тех, кто носит незарегистрированное оружие. Энджи на тот случай, если нам в какой-либо ситуации придется выступать в паре, тоже требовалось нечто огнестрельное. И потому я позвонил Буббе Роговски и попросил его добыть два «непаленых» пистолета. «Без проблем, – ответил он. – К пяти получишь». Как будто я пиццу заказал.

Затем я позвонил Дэвину Эмронклину. Он служит в оперативном подразделении по борьбе с бандитизмом – недавно созданном и находящемся под патронажем мэра. Дэвин, несмотря на малый рост, человек очень могучий, и те, кто пытается сделать ему бобо, только навлекают на себя его гнев. Если все его рубцы и шрамы вытянуть в линию, выйдет, наверно, целая миля. Незаменимый человек практически во всех ситуациях, кроме разве что коктейль-парти на Бикон-Хилл.

– Рад был бы с тобой потолковать, – сказал он. – Но у меня чертова уйма неотложных дел. Давай-ка завтра встретимся на похоронах. И не слушай этого засранца Ферри, ты молодец, что завалил Куртиса.

Я повесил трубку, чувствуя, как в груди, словно после доброго глотка горячительного в сырой вечер, разливается приятное тепло: если Бубба будет прикрывать мне тыл, а Дэвин – фланги, я могу чувствовать себя в большей безопасности, чем презерватив на конгрессе кастратов. Но сейчас же меня осенило: если кто-то по-настоящему хочет убить тебя – уповай только на счастливый случай. Не на Господа Бога, не на армию и уж подавно не на себя самого. Я должен надеяться, что, когда дело дойдет до мести, мои враги окажутся слишком глупы или нерасчетливы. Это единственное, что способно меня спасти.

– Эй, красотка, как наши дела? – окликнул я Энджи.

– А? – вздрогнула она.

– Я спрашиваю, как дела, красотка?

Карандаш забарабанил по зубам. Энджи, не снимая задранных на подоконник ног, чуть развернула свое кресло в мою сторону.

– Эй, – сказала она.

– Что?

– Больше так не делай, ладно?

– Чего «не делай»?

Она повернула ко мне голову, и наши глаза встретились.

– Больше не обращайся ко мне так. Никогда. Или хотя бы – не сейчас.

– Прости, мамочка, я больше не буду.

Энджи развернулась лицом ко мне, и ноги ее оказались на полу.

– И этого тоже не надо. Не строй из себя невинного младенца. Ты – не невинный. – Она посмотрела в окно и вновь перевела взгляд на меня. – Знаешь, Патрик, ты временами бываешь ужасной скотиной. Ты знаешь об этом?

Я поставил банку с пивом на край стола:

– Неужели?

– Да вот представь себе, – отвечала она. – Ты думаешь, мне это легко?.. Легко?.. Приходить сюда каждый день из моего дома... будь он проклят... И работать с тобой, а ты называешь меня красоткой, и заигрываешь со мной, и пялишься на меня, у тебя уж прямо рефлекс, черт бы взял его и тебя! И я... больше этого не... желаю! – Она яростно потерла лицо обеими руками и с глухим стоном запустила их в волосы.

– Энджи... – сказал я.

– Ну что «Энджи», «Энджи»! – Она пнула нижний ящик своего стола. – Ей-богу, Патрик, между этим жирным похабником Малкерном, Филом и тобой... я... я просто не знаю.

В горле у меня стоял ком величиной с небольшую собачку, но все же я сумел выговорить:

– Чего ты не знаешь?

– Ничего не знаю! – Она закрыла лицо ладонями, потом отняла их и взглянула на меня. – Я вообще больше ничего не знаю! – Она вскочила так резко, что вертящееся кресло совершило полный оборот и повернулось к входной двери. – И меня тошнит от идиотских вопросов!

Энджи выбежала из комнаты. Каблуки ее защелкали по ступеням как пули. Перед глазами у меня плавала какая-то пелена. Звук шагов замер. Я выглянул в окно, но никого не увидел. В свете уличного фонаря тускло поблескивала исцарапанная светло-коричневая крыша ее автомобиля.

Прыгая в темноте через три ступеньки, я бросился по вьющейся и обрывающейся в черную пустоту винтовой лестнице. Энджи стояла в нескольких шагах от нижней ступеньки, привалившись к стенке исповедальни. Во рту торчала дымящаяся сигарета, в сумку она прятала зажигалку.

Я встал как вкопанный.

– Ну? – сказала она.

– Что «ну»? Ради бога, Энджи, не начинай все сначала. Для меня все это – как гром среди ясного неба. – Я осекся, переводя дыхание, а она смотрела на меня потемневшими непроницаемыми глазами, и в них я прочел, что вызов брошен и следует поскорее сообразить, что делать дальше. – Я понял, Энджи, понял, в чем беда... У тебя слишком много мужчин-сволочей – Малкерн, Фил, я...

– Не все они – мои мужчины.

– Ну, я неправильно выразился. Но все же, Энджи, что стряслось?

Передернув плечами, она стряхнула пепел на мраморный пол.

– Гореть мне в аду за это.

Я ждал.

– Ничего не стряслось, Патрик, и все плохо. Все Вчера, когда я думала об этой истории, в которой ты чудом – просто чудом! – уцелел, множество всяких других мыслей пришло мне в голову. Господи Боже, и это – моя жизнь? Фил? Дорчестер? – Она обвела рукой церковь. – Это вот? Я прихожу на работу, пикируюсь и перешучиваюсь с тобой, развлекаю тебя, потом иду домой, где меня раз или два в месяц избивают, сплю с этим подонком – иногда в ту же ночь – и... И все? Так кто же я такая?

– Кто сказал, что это должно продолжаться вечно?

– Да-да, Патрик, ты прав. Завтра с утра пораньше пойду в нейрохирурги.

– Я могу...

– Не можешь. – Она уронила окурок и раздавила его подошвой. – Для тебя все это игра, забава. Ты спрашиваешь себя: «Ну, а какова она в постели?» А потом, когда получишь ответ на свой вопрос, отвалишь в сторонку. – Она покачала головой. – А ведь это моя жизнь. Не игра.

Я кивнул.

Она улыбнулась – жалобно так, и в неверном свете, лившемся справа сквозь зеленое витражное окно, я заметил, что глаза ее увлажнились.

– Кто бы мог подумать, а? Смешно, правда?

– Нет, – ответил я. – Не смешно.

Дата добавления: 2015-08-18