На подступах к иррациональному освоение реальности

Некоторые свои терапевтические сессии или бе­седы с людьми, которые по тем или иным причинам считают себя моими учениками, или, по крайней мере, называют себя так, я записываю на диктофон — без какого-либо заранее продуманного намерения или разработанного сценария. Скорее всего, это делается по наитию — для того, чтобы потом еще раз прослу­шать свои диалоги, как бы отстраняясь от самого себя и наблюдая за ходом разговора, пребывая в качестве "лица незаинтересованного". Впрочем, привычка, эта вторая натура в конце-концов сделала свое дело, и недавно я себя невольно поймал на мысли, что редко когда обхожусь без диктофона. Какая-то часть записей мною потом стирается, остальные я засовываю на полку, чтобы потом их никогда не доставать (о эти парадоксы Бессознательного!), другие включаю еще и еще раз и даже предлагаю заново прослушать своим оппонентам. Один фрагмент я предложил человеку, с которым мы занимались психосенсорным синтезом и попросил его прокомментировать этот кусочек. Через несколько дней он принес мне несколько машинопис­ных листков, в тексте которых я узнал содержание нашей беседы, причем переписанной слово в слово, если не считать нескольких отступлений и ремарок, сделанных им. Мое первоначальное недоумение по поводу такой подмены — простого перепечатывания вместо собственных ассоциаций — исчезало по мере того, как я вчитывался в текст разговора, возникшего буквально из ничего. В это время я уже начал работать над своей новой книгой, в которой я предпринял попытки высветить новые, а может быть, даже и неожиданные для меня проблемы. И этот диалог мне вдруг показался вполне уместным для того, чтобы включить его в настоящий труд. Тем более, что тот, кто принес мне эти листки, принес их со словами: "Быть может, вы это вставите в свою новую книгу, доктор?"

Быть может... Но откуда он узнал про книгу, о замысле которой даже я сам еще точно не знал?..

"—Я считал себя последовательным рациона­листом и скептиком до тех пор, пока беседы с вами не начали меня уводить потихоньку в сторону сомнений относительно моих прежних мировоззрений. И, тем не менее, я и до сих пор все-таки стою на позициях позитивизма.

— Вы полагаете, что вы рационалист и логик до мозга костей? — спросил Доктор, любопытно разгля­дывая меня, на что я почти гордо и без малейшего сомнения утвердительно кивнул.

— Что ж, отлично,— он перевел свой взгляд на пол и полуприкрыл глаза.— Прекрасно. А что вы скажете о своих снах?

— В каком смысле?

— В том смысле, насколько осмысленными и рационалистичными вам кажутся они. Или ваши сновидения полностью понятны вам, и вы можете объяснить любое из них?

— Нет, но...

— В том-то и дело. А вы утверждаете, что ваша натура насквозь рационалистична. Но ведь сны — часть, и причем довольно значительная, вашего суще­ства. Практически это вы сами и есть. Стало быть, заявление о вашем непреклонном позитивизме — это всего лишь ваше убеждение, из разряда тех, что созда­ны для собственного самоуспокоения. Да, всего лишь убеждение. А куда вы денете ваше подсознание с его причудливыми фокусами и фантастическими сюжета­ми, на которые не отважился бы и сам Босх? Так что не тешьте себя иллюзиями по поводу того, что вы являетесь рационалистом. Как и любой человек, вы существо иррациональное, темное и потустороннее.

— Что значит потустороннее? — последнее заяв­ление несколько смутило меня.

— Это значит то, что вы сами о себе многого не ведаете, хотя вам кажется, что знаете себя как облуп­ленного. Однако все ваше знание — всего лишь система убеждений.

— Но ведь то, что вы говорите, также является убеждением, всего лишь убеждением? — я преиспол­нился восторгом от собственного силлогизма, кото­рый показался мне вершиной изыска и остроумного изящества. Доктор медленно взглянул на меня.

— Убеждением? Но я никого не убеждаю — ни себя, ни вас. Я всего лишь навсего рассказываю, ничего не отрицая и не утверждая. Когда я говорю о вашей иррациональности, я не заявляю о своей пра­воте, а всего лишь напоминаю о снах, фантазиях и подсознании.

— И при этом апеллируете к той же самой логике? — Я продолжал сопротивляться, но чувство­вал где-то внутри, что позиции моих установок уже значительно ослаблены. И смутное осознание этого положения пытался компенсировать несколько воз­росшей агрессивностью.

— Апелляция к чему-либо хороша в споре, но я. не спорю с вами.

— Согласен... И все-таки... что же такое: человек — существо потусторонее?

— Возьмите свои детские фотографии, внима­тельно вглядитесь в них и задайте вопрос: "Кто это?" Не спешите отвечать, что это вы. Вы — здесь и сейчас. Вы, разумеется, можете сказать: "Да, конечно, это не я. Но ведь это я, которым был когда-то". Вот именно — был! Теперь вас там нет. Вы не живете теперь там. То есть вы мертвы по отношению к тому дню, когда была сделана эта фотография. Наши фотографии — это наши надгробные памятники. Мы каждый день умираем вчера, чтобы возродиться сегодня. Помните, как сказано у Сенеки? — "Смерть не впереди нас, а позади нас".

— Значит, когда я смотрю на свою детскую фотографию, я созерцаю себя умершего?

— Да.

— Но моя личность осталась прежней!

— Нет, личность тоже другая. Ведь личность — это душевное лицо, то есть то, что повернуто, обраще­но к другим. Вместе с физическим вы оставляете в прошлом и это душевное лицо. Всякое лицо, в том числе и личность, чрезвычайно непостоянно, недол­говременно, оно формируется не вами, а окружаю­щими вас.

— Тогда что же меня связывает с тем существом, которое мною являлось когда-то, энное количество лет?

— С тем существом? Именно ваше существо. Его можно еще назвать и сущностью, то есть чем-то, что существует само по себе, вне каких-либо изменений и аберраций. Здесь-то мы и подходим к тому опреде­лению, следуя которому человек есть явление потус­тороннее. Все то, что вы знаете о себе, вы знаете как о личности, но остальная часть вашего существа остается для вас столь же загадочной, сколь и таинст­венный мир привидений и призраков. В этом же заключается иррациональность, скрытая в каждом из нас. Попробуйте рационально объяснить хоть одно свое действие, свой поступок, и у вас это не получит­ся. К примеру, я выпиваю рюмку водки. Почему? Почему я выпиваю только одну,, а не две, и не десять? С одной стороны, я могу сослаться на химизм моего мозга, который именно в данную секунду предопре­делил мое желание и поведение. Но тогда возникает вполне закономерный вопрос — а почему химизм моего мозга проявил себя именно так? Что, в свою очередь, предопределило данную химическую реак­цию? Ведь не сама же по себе она-взяла и появилась — вдруг, ни с того ни с сего.

—Да, мне не раз приходилось слышать катего­ричные заявления о том, что нейроны мозга управля­ют нашим поведением.

— Возможно, это и так. Но что тогда управляет самими нейронами? Какой-нибудь главный, верхов­ный нейрон? Допустим. Но кому подчиняется он? И чем он отличается от остальныхклеток? Стало быть, существует какая-то сила, которая управляет нейро-химией мозга?

— И эта сила находится на пределами мозга?

— Получается, что так.

— Но это уже метафизика какая-то.

— Но любая наука все равно, рано или поздно заканчивается метафизикой, имя которой вы только что произнесли с некоторым укором. Так или иначе, но в любой области знаний существуют пределы нашего понимания, за которыми лежит пространство чистых ощущений, не поддающихся ни описаниям, ни терминологическим определениям. Их можно или выразить приблизительным понятием, или только испытать. Такова, например, такая категория как сила или энергия. Ее невозможно выразить никакой формулой, ее нельзя понять, но можно только почув­ствовать. Быть может, в этом и заключается одно из величайших человеческих дарований — невозможность понять, но способность почувствовать или пережить. "Я этого не понимаю, но я это чувствую". Благодаря этому мне дано постигнуть бесконечность, любовь, проявления силы, или ощутить соприкосновение с Тайной, одной из разновидностей которой является и наша с вами душа.

— Но ведь должна же быть какая-то связь с тем Неведомым, которое так или иначе оказывает на нас воздействие?

— Мы таинственно связаны с этим миром или, если хотите, с тем Неведомым, посредством того, что называют подсознанием.

— Можно ли определить подсознание?

— Нет. Этот термин не имеет ни смысла, ни значения. Я его употребил лишь для того, чтобы было яснее, о чем идет речь. Скорее всего, более правильно и точно называть это — Бессознательное, как и поступил в свое время Фрейд.

— Неужели же так важно это различие в словах?

— Важно даже различие в запятых. Вспомните "Казнить нельзя помиловать". Признаться, я не слиш­ком доверяю спекуляциям вроде подсознания, сверх­сознания или сверхзнания. Однако сейчас речь не о терминах. Для удобства оставим все-таки подсозна­ние — как синоним Бессознательного. Можно зани­мать различные позиции — антропоцентрические или оккультные — для мозга это не имеет никакого значения.

— Доктор, я несколько удивлен вашей последней фразой. Она мне кажется слишком уж туманной и, кроме того, несколько внезапной. Каким образом она связана с тем, что вы говорили?

— Возвращаю вас к Неведомому и тому, в каких отношениях мы с ним находимся. Оккультист может утверждать, что наше Бытие определяется различными астральными и тонкоматериальными влияниями, ша­ман заявит о духах, а позитивист об объективных законах. Так вот, для самого мозга, то есть той машины, которая является все-таки главенствующей по отноше­нию к остальному организму и в какой-то мере опреде­ляющей его состояния, та или иная концепция не имеет значения и равнозначна остальным другим. Признаете ли вы подсознание как психодинамическую силу, или астральные энергии как силу оккультную — не имеет значения. Для мозга это — одно и то же. Все многочис­ленные понятия подобного рода представляют собой лишь опознавательные знаки для обозначения тех каналов, по которым осуществляется связь частного, то есть человеческого существа и целого — понимае­мого как Вселенная, Макрокосмос, Мироздание, Высший Разум или Бог.

Дата добавления: 2015-08-18