Элифас Леви.

-...Часть адептов, как прежде, добивается восстановления мировой власти; другая часть, более трезвая, давно поняла, что это невозможно, да и не столь необходимо. Я - на стороне трезвых. Иначе вы, Питер, не дожили бы до этого дня. И уж наверняка от вас и лужи не осталось бы, когда вы не то что начали, а задумали свою детскую выходку… - Положив ладонь на наст, Бессмертный сразу отнял ее. Вода заструилась в след, словно оставленный разогретым металлом.

- Я вполне добровольно прогулялся с вами, чтобы спасти вас из Меру. Да, вас обоих, - вы догадывались о своей судьбе, Бруно...

- Ладно, спасли своего, это понятно, - вмешался Баллард. – Но я-то вам на кой сдался? Я ненавижу всю вашу систему, Ордена, Убежища, Круги, все, что вы наворотили на бедной Земле за тысячи лет; я сам простой человек и защищаю простых, понимаете?! Зачем вам надо, чтобы я вернулся домой и опять взял в руки оружие против ваших союзников?

- Вам уже не придется брать его, - покачал головою иерофант. – Победили, Питер не только союзные армии, - до конца столетия, называемого вами двадцатым, победит и ваше отношение к миру, как к месту обитания простых и равных...

- Простите, Бессмертный! - почтительно возразил я. - Но ведь Перевал Майтрейи тоже, в конечном итоге, строит великую империю. При его поддержке Россия выиграла войну и стремится сейчас к захвату Европы. Думаю, что коммунистический Внутренний Круг, как и...

- Вы полагаете, что русских вдохновляет Перевал? - лукаво прищурился он.

- Ну, это знают даже адепты малого посвящения! Символы мировой большевистской революции - алое знамя Шамбалы и пятиконечная звезда, то есть, пентаграмма, знак господства над демонами и духами...

- Адепты малого посвящения вообще всегда все знают, - насмешливо сказал иерофант. - Потом они становятся осторожнее в выводах... Может быть, Перевал и причастен к русской революции, - но лишь в начальную пору, Бруно, когда идеалисты пытались установить царство справедливости. К нынешней же советской иерархии безбожного священства Перевал касательства не имеет...

- Значит, он не стоит за спиною Кремля?

- Никоим образом. Война, мой милый, подорвала и ваш национал-социализм, и азиатскую деспотию Москвы. Конечно, для непредвзятого историка эти явления несоизмеримы, более того - имеют противоположные знаки, но... на сегодня выиграли и вы, и русские. Отныне Россия, как и Германия, станет двигаться от безжалостного героизма к человечности. С иною скоростью, иным путем, но к той же цели, мой друг!..

- Одного я не пойму, - задумчиво проговорил Баллард, глядя на Бессмертного. - Почему вы, с такими убеждениями, остаетесь здесь? Есть ведь другое Убежище, где, как я понимаю, стоят за демократию. Так как же вы можете…

- Извините, - мягко прервал его иерофант. - Чтобы понять это, Питер, нужна известная мера посвященности.

Я понимал его - кажется, лучше, чем многие из фанатичных адептов Меру. Мир должен иметь равновесие добра и зла. На символическом рисунке средневековых эзотериков светлый бог глядит на свое темное отражение в воде: лишь двуединая, внутренне борющаяся суть - полноценна. Чрезмерно усилив Перевал Майтрейи, можно доставить ему быструю победу. И тогда «великие души» испытают соблазн всемогущества, и в недрах «белого братства» возникнет новая Меру, и будет новый Раскол, и война без конца...

- Вы не будете возражать, Питер, если я скажу несколько слов посвященному?

Подождав, пока отойдет чуть обиженный Баллард, Бессмертный приблизил ко мне лицо и внушительно сказал:

- Глава вашего Ордена, Бруно...

- Я уже знаю, - с легким поклоном ответил я. Терафим докладывал, как наш Генрих Птицелов попал в лапы к американцам и раскусил роковую ампулу.

- Пусть это вас не смущает, мое дитя. Ядро наиболее верных и осведомленных адептов должно остаться. И я не сомневаюсь, что вы, вернувшись отсюда, войдете в него.

- Зачем? Что нам делать в разгромленной Германии, под пятой союзников?..

- Наблюдать, накапливать сведения и - ждать. Главное - ждать!..

- Долго ли?

- Возможно, не одно поколение. Нам, посвященным, спешить не пристало, впереди вечность. Но роль наша с этих пор будет совсем не такова, как в прошедшие тысячелетия. - Перейдя с английского на немецкий, он говорил просто, без привычной орденской многосмысленности, и это действовало на меня завораживающе. - Планетная империя Избранных восстановлена быть не может. Более того, само время империй подходит к концу. Лет через пятьдесят начнется подлинное, не насильственное, а естественное объединение народов... То будет эпоха Баллардов, мой дорогой - трудолюбивых профанов, семейных людей с простой домашней верой в доброго Бога или в мудрую природу!..

- А что же делать нам в таком мире?

- Возглавить его, - не промедлив, ответил Бессмертный. - Но уже по праву самых знающих, владеющих тайнами души и тела, мудростью погибших цивилизаций. Тогда, и только тогда сойдутся для общего дела Меру и Перевал Майтрейи, Агарти и Шамбала... Между прочим, вам, как эзотерику, будет полезно знать: оба тайных города проектировал один архитектор. В Шамбале есть некая величайшая святыня, альбом с эскизами - ровесник потопа...

Я помолчал, обдумывая это внезапное откровение. Потом мне пришел в голову иной, практический вопрос:

- Не могу понять, зачем вы все же выпустили Балларда? Каким бы не оказалось будущее, война еще идет. Он видел неизмеримо больше, чем дозволено непосвященному: и он подготовит свой отчет, с указанием точных координат Меру...

Иерофант беспечно махнул рукою.

- Последнее исключено, Бруно. Никто не доберется сюда, пока мы не позовем. Для досужих альпинистов эти горы имеют совсем другой вид. Баллард был нужен, по вашей терминологии, в качестве «языка». Кстати, об этом симпатичном англичанине... - Бессмертный заговорил чуть слышно. - Его карма предопределена без нашей помощи. Увы, он не достигнет дома.

К своему удивлению, я ощутил неприятный укол.

- Несчастный случай?

- О нет. Питер падет, что называется, смертью храбрых, в поединке с вашей контрразведкой, поблизости от Анкары. Спецслужбы оканчивают войну последними...

Я оглянулся на здоровенного англосакса; что-то театральное было в его фигуре, укутанной в черный плащ, застывшей спиною к нам на фоне исполинских ледников.

- А... она? - осмелился, наконец, спросить я о том, что до сих пор старательно вытеснял из сознания. - Увижусь ли я еще... с Ханной Глюк?

Иерофант, вздохнув, потупил глаза. Складка прорезалась между его седыми колючими бровями, знаменуя для меня - конец, конец всего лучшего в жизни... Спутники мои по беспримерному походу падали вокруг меня, словно под ударами молнии: мужчина, который мог бы стать моим другом; женщина, пробудившая во мне забытую способность влюбляться и любить.

Сунув руку за пазуху, Бессмертный извлек маленькое фото, явно оторванное от документа. Ханна была снята совсем девчонкой, со светлыми непримиримыми глазами образцовой «гитлер-медхен». На оборотной стороне по засохшему клею было коряво нацарапано чернилами: «Помни обо мне. Твоя Х. Г. 3.V.45 г.».

- Она говорила со мной перед этим, - сказал иерофант, - и я не пытался ее остановить. Есть особое посвящение, без свидетелей, скрепленное клятвою перед самим собой. И если клятва нарушена, то человек живет лишь телесно. Дух его мертв, ужасны муки...

- Понятно, - сказал я, прилагая немалые усилия, чтобы выглядеть спокойным. - Как... это произошло?

- Она поставила на стол фотографию Вождя немцев и долго смотрела на нее. Потом достала ампулу...

- Хватит, - вырвалось у меня, и он примирительно кивнул. - Но почему же, все-таки...

- Она не захотела увидеть вас? Боялась, что отговорите. Вы для нее были последней зацепкой за жизнь... - Он выпрямил спину и сказал, будто старясь меня утешить: - Мы похоронили ее с честью, рядом с прахом основателей Меру.

Помолчали немного. Я силился представить себе, как, набальзамированное и раскрашенное, будет сохнуть тело, недавно так доверчиво и гибко прижимавшееся к моему; ее шея, великолепно переходящая в округлые белые плечи, ее упругие ноги с крупными, но красивой формы ступнями - все это, обработанное неведомыми энергиями и химикатами, окостенеет на пышном постаменте, среди мумий Единых, Бессмертных, Священных, глядящих в лепной потолок со времен библейского потопа... Бедная моя героиня, злосчастная крестьянская Валькирия! Не по силам груз ты взяла на себя... Терафим известил тебя о жуткой гибели твоего кумира, о том, как, покончив с собою, был он облит бензином в яме и сожжен, точно последний хефтлинг в Аушвице. И без того распятая горем, ты пуще терзалась из-за своего «падения» со мною, изнемогала от чувства греховности... пока не решила смертью очиститься; стать вровень с Первым Адептом, со своею вечной соперницею Евой!..

Я спрятал карточку, решив, что непременно найду родителей Ханны и, если они нуждаются, помогу им. Черт возьми, - а недурно было бы гулять с такой женой вечерами под руку по Шиллерштрассе, раскланиваться со знакомыми, есть мороженое в саду у «Элефанта», водить ее по лестнице мимо памятника Шекспиру в Гете-парк, к моему любимому, петлистому, музыкально журчащему Ильму!..

- Будем прощаться, Бруно. До темноты вам надо проделать немалый путь.

- Вы дадите мне маяк?

- Он вам больше не понадобится, друг мой. Дорога закрывается. Вряд ли мы станем напрямую связываться с оккультистами нынешнего поколения.

- Значит, навсегда...

- Смиритесь с этим, Бруно. Тем более, - захочется ли вам возвращаться? Здесь нелегко даже многим из нас. - Бессмертный встал, я поднялся вслед за ним. - От той седловины надо держать строго на северо-восток. Перейдете реку; до заката увидите дзонг Милостивой Богини. Там вас встретят, они предупреждены... Оба плаща и свою орденскую одежду оставите настоятелю. Получите чубы, яков, все необходимое на дорогу. Вот все, что я могу...

Он протянул руку ладонью вверх, и я, разом уловив смысл жеста, снял с шеи и отдал золотой крылатый диск на цепи.

Вдруг иерофант положил руки мне на плечи - и тут же снял, легонько похлопав правой. Но и этих секунд хватило мне, чтобы постигнуть нечеловеческую грусть старика, прожившего столетия в глубинах горы... Ведь у него нет своего Ильма, цветочных лугов детства, тех забавных и трогательных мелочей, что придают вкус жизни! Ничего, кроме, ярусов и коридоров Меру, загробной роскоши жилья, мрачных тайн Внутреннего Круга и порочных, жестоких наслаждений...

Затем Бессмертный подошел к Балларду и попросил вернуть оружие, отнятое Питером у одного из Вестников.

Я видел, как колеблется англосакс, бросая, между прочим, недобрые взгляды и на меня... Отдав «пушку» с квадратным дулом, он оставался безоружным против моего пистолета. С другой стороны, без дозволения иерофанта «пушка» пребудет лишь куском металла...

- Не переживайте, - сказал Бессмертный - и внезапно то ли из-под плаща достав, то ли взяв прямо из воздуха, протянул Питеру его автомат. Тот самый, в начале апреля ранивший Ханну, - «стэн» MK-IV, компактный вариант, весь охваченный стальною рамой с закругленными углами.

Поначалу отпрянув, затем - жадно схватившись за автомат, Баллард, наконец, овладел собою и поднял взгляд на иерофанта... Господи! Когда же это и кто так в последний раз смотрел на меня?!

- Прощайте, - сухо сказал иерофант, вскидывая ладонь. И ушел обратно к горе; а поземка взвивала его пурпурный плащ, посыпала снегом седой жесткий ежик.

Дата добавления: 2015-08-09