Не уезжай (рассказ-прокламация)

Этим текстом я хочу обратиться к тому человеку, который живёт в старом доме, но скоро уедет из него. К последнему жильцу этого дома.

Пусть прочтёт это тот, у кого есть дом. Любитель съёмных квартир и вписок, прочти тоже. Ведь у каждого человека когда-то был дом. Ведь и у тебя он был, правда? Никто из нас не родился на улице.

Ничего, что я на ты, читатель? Не сочти за фамильярность - мы просто поговорим по душам.

Вот и всё. У тебя на руках смотровой ордер. Вещи собраны. Ты сидишь на чемоданах и ждёшь звонка. Последнего звонка в этом доме. Следом придёт управдомша за ключом. Вместе с угрюмым дворником заколотит и опечатает дверь. Ты больше не проведёшь рукой по тонким вычурным перилам, не остановишь взгляд на изящной балюстраде. Ты покидаешь дом. Казалось бы, просто дом. Четыре стены и страничка в паспорте. Как ты только не называл его: гадюшником, тараканником, вороньей слободкой, старой халупой. Дому больше ста лет. Скоро у тебя будет новый. С покинутым ваши судьбы разойдутся, ты уверен. Но окончательно ли?

Ты радостно уедешь на выселки. В новый район, где среди редких высотных коробок, на огромных пустырях нераспаханных полей бывшей деревни, свищет ветер. Неуютно. Ни транспорта, ни инфраструктуры. А ты думал, тебе предоставят хоромы в лучшем районе города?

Коробки окажутся типовыми – одинаковыми. Ты несколько раз заблудишься. Замёрзнешь под злым ветром, отыскивая среди них свой дом. И тебя неожиданно потянет в Старый Город. В уютное, компактное, обжитое пространство. В привычный скверик. В магазинчик в двух шагах от парадной. В подворотни, которыми можно за несколько минут дойти до метро. Ты неожиданно для себя заскучаешь по своей старой коммуналке. Возможно даже, захочешь увидеть бывших соседей, за жизнью которых тайно следишь в социальной сети. Собрав все пробки, ты потратишь два часа на дорогу. И вот оно, старое окно. Уже без штор и стёкол. Даже без рамы. Заколоченное ржавым листом металла. Слепое, тебя уже не видящее.

Тебя потянет внутрь. Это неминуемо. Парадная окажется открытой и заваленной мусором. Дверь в твою квартиру взломана и распахнута настежь. В твоей комнате чужая мебель, перевёрнутая вверх дном, как после самого жестокого обыска или спешной эвакуации. Кто-то жил здесь после тебя. Кто? Мигранты. Вот они – выходят из квартиры выше этажом, с жильцами которой вы были очень дружны. Спрашивают, кто здесь. Они неприветливы и заявляют, что теперь это их дом. Ты молча уходишь.

А через несколько дней читаешь в новостях, что в твоём бывшем доме был страшный, разрушительный пожар. Огнём уничтожена и твоя комната. Ты чувствуешь себя погорельцем. И вновь возвращаешься.

Дом тебя узнает – привычно скрипнет дверь по-прежнему открытой парадной. А ты его уже нет. Ты ужаснёшься: что же с ним сделали? Твой дом почти мёртв. Эха уже нет - оно умерло первым. Потому что эхо может жить только под крышей, а крыша сгорела в пламени. Акустика парадной нарушена. На автомате положишь руку на перила, но прикоснёшься к пустоте. Изящная балюстрада с чугунными цветами и драконами окажется спиленной и исчезнувшей в неизвестном направлении. В доме не осталось ни одной двери. Трубы и батареи срезаны, подвал затоплен. Твоё бывшее жилище размародёрено. Вынесено всё: электрические розетки, звонки, ванны, провода и розетки, решётки, звонки, крюки, на которых крепятся люстры, счётчики, оконные рамы и паркет. Тебя встретит жуткий, потерявший человеческое обличье бомж. И тоже скажет, что теперь он здесь хозяин. Ты снова уйдёшь. И снова вернёшься.

Ты вернёшься зимой, через год, после очередного пожара в старом доме. Будешь долго смотреть на своё окно. Сгоревшее, зияющее. Из него било пламя. Теперь это чёрный квадрат.

Ты войдёшь с чёрного хода. Ощутив запах гари на пороге, ты метнёшься на пепелище. Пролёт, ещё пролёт… Всё. Дальше лестница обрушена. На ней лежит снег. Снег будет кружиться в парадной, падать тебе на плечи и на протянутую ладонь. Взглянув вверх, ты увидишь, что стены твоей квартиры уже нет. Дальше – чёрное, пугающее, обугленное. Обветренные стены, кирпичи, осыпающиеся цветной пылью из песочных часов. Типичная расселёнка. И не расселёнка уже – остывшая, вымороженная расселина. Дома остывают быстро. И холод каждого брошенного дома, простоявшего год без жизни и без тепла, становится ледяным. Космическим. Пронизывающим до костей. В любом давно расселённом доме холодней, чем на улице. Стены начинают отдавать холод так же, как когда-то отдавали тепло.

А ты унесёшь с собой запах пожарища. Он намертво впитается в твою одежду, кожу и даже душу.

Расселина… Блуждая по покинутым комнатам, среди погибших лепных потолков, ты удивишься: какая же она огромная… Раньше, когда ты жил в доме, он казался тебе маленьким.

Расселина, Холод, страх и тишина - лишь тихое поскрипывание стен. Зыбкость и ощущение безнадёжности. Лестницы, разбегающиеся в Никуда. Шрамы рухнувших пролётов меж обвалившихся балок перекрытий, ощетинившихся, как противотанковые ежи. Прорастающие сквозь крышу деревья. Высоченный кипрей, растущий там, где когда-то был пол. Дворик, заросший крапивой и полынью, уже рвущейся в окна первого этажа. Когда уходят люди, их место занимают деревья и трава. И так издевательски весело светящее в проломы солнце...

Текущая сквозь пальцы кирпичная пыль. Лёгкий, невесомый прах обречённого здания. Время вышло. Дом скоро снесут. Ты будешь на этом сносе. Увидишь враз, одним махом гидравлических ножниц, выставленную напоказ, на обозрение всему городу, свою жизнь. Срез стены твоей комнаты со светлым пятном от картины на обоях. А вот твоя ванная. Синяя плитка – такие маленькие с земли квадратики… Пара квадратиков отбита, теперь это видят все. Ниже – белые квадратики, ещё ниже – зелёные. Тебе вновь станет неуютно. Как будто бы это ты стоишь перед народом, раздетый и расхристанный. Ты будешь мучительно думать: где-то ты уже это видел… На старой фотографии 1943 года. Твой дом после попадания авиабомбы…

Последняя стена рухнет на твоих глазах. На соседнем брандмауэре останется чёрный след, похожий на тени Хиросимы.

А потом нагрянут фантомные сны. Твой старый дом, ещё живой и тёплый. Залитая солнцем комната. Осенние клёны в старом скверике. Внезапный дождь во дворах, запах черёмухи в подворотнях. Затейливые маски на фасадах, которые ты порой разглядывал. И даже твои зловредные соседи, которые почему-то вдруг перестали быть зловредными. Разъезжаясь, вы даже обменялись с некоторыми из них телефонами. Исчезающий Старый Город. Ты будешь навещать его, и в очередной раз находить вместо знакомого дома «хиросимский след». Дома уже падают один за другим… Вместо них появляется что-то жуткое, чужеродное, стеклобетонное. Однажды ты проснёшься в холодном поту. Тебе приснится, что такое появилось вместо Петропавловки.

А пока, у лестничного обрыва, на тебя рухнет небо, прорвавшееся сквозь обгоревшую обрешётку чердака. И вместе с ним рухнет мысль: «Это из-за меня… Я уехал, я бросил, я предал дом и свой старый город…»

Не предавай. Не уезжай.

2013.

***

Кто их знает, это сказки?

Так хочется написать красивую, добрую, тёплую сказку. Да-да, красивую, добрую и тёплую. Не знаю, получается или не получается.

Тёплый, солнечный май. Запруженные танцующими людьми площади. Летящие с вертолётов цветы. Благовония, маски, шампанское. Из кранов течёт кьянти и красное игристое вино. Разжалованные полицаи из водомётов на низком на низком напоре обрызгивают людей шампанским, Лораном, Диором и Кензо. На Гостинке стартует конкурс "переверни автозак". Бывший губернатор на карачках моет фонтан. Нам достался заёбанный народ, и он хочет праздника. На площадях бесится вальс. Вальс Победителей. Его напишут когда-нибудь, я знаю. Мы сменили тяжёлые ботинки на лёгкие туфельки, боевую экипировку на воздушные платья. Война закончена.

Армия поругает штыками зелёную сетку. Как вражеские знамёна. Под залпы артиллерийского салюта зелёная сетка падает с фасадов всех домов. Сетки много, её хватит на всех. Мы расхватываем кусочки и делаем из них вуали для масок, карнавальные шляпки и платья. Это трофеи. Мы насмешливо относимся к трофеям. И быстро, резко, фактически в миг зелёная сетка сменяется на холодно-фиолетовую. Цвета наших знамён. Цвета северных сумерек, в которых нежатся белые-белые кариатиды. У нас два вида знамён. Мирные - с кариатидой и боевые, устрашающие - с ликом маскарона, очень похожего на Горгону. Боевые приспущены в память о павших. Людях и домах. На них траурные ленты карминового цвета. Чёрный у нас - не траур. Мы сменили цвет траура. Наш траурный цвет - это цвет запёкшейся крови. Кармин.

Мирные знамёна реют.

Над Старым Городом клокочут химеры. Полчища химер сидят на крышах. Наши воинственные химеры. Чудесно отмороженные. но мирные. Вольно, улётная армия, наш антрацитовый шалый десант. Слетелись посмотреть. Новый скульптурный мотив: ребёнок кормит боевую химеру с руки. А мы, дети Альтштадта, в здорОво-эйфорическом веселье, как когда-то очень давно (до войны), бегаем по дворам. По проходным дворам. Людям больше нечего бояться, и дворы теперь все открыты. Дети рисуют на асфальте. Пока что войну, но это уже проходит. Так Победа входит в Город.

Мы не берём пленных: зачем нам они? Мы - триумфаторы, триумфаторы по натуре, и постные лица пленных будут омрачать нам торжество. Все демонтажные компании запрещены. Работники прошлых отправлены восстанавливать Припять и раскапывать Копачи под лозунгом "Строить - не ломать!" Им гуманно предлагается выбор: Припять, Копачи или Янов. Мы фактически воссоединились с братской Украиной и Белоруссией. Но у нас прямая демократия и полис. У нас нет провинций и столиц. Мы верим, что наше население до этого быстро дорастёт. Мы открыто рискуем, но мы любим рисковать. Мы ставим на всеобщий подъём и созидательный труд. Перепродажа запрещена. Все не желающие созидать уже покинули государство. Сами. Они были только рады свалить. Они поняли, что здесь им больше делать нечего. Мы снабдили каждого визой, небольшими подъёмными и деньгами на билет. Созидание - это идеология. Созидание и праздники. Мы начали с праздника. Мы очень любим праздники и умеем веселиться. Куда-то делось орущее на улицах быдло. Мы никого не сажали и не расстреливали (жёстко у нас только за оскорбление Города и за вандализм). Люди быдлели, потому что им просто нечего было делать. Они были не заняты, и у них отсутствовала культура празднеств. Они просто заливали алкоголем своё отсутствие перспектив в сырьевом тоталитарном государстве. Кабаки были полны развязным, животным страхом. В них люди блевали. Чем, думаете, они блевали? Бухлом и винегретом? Нет, вовсе нет. Отсутствием свободы блевали они. Блевали, потому что задыхались: затхлым, как в кабаке, был весь воздух. Мы дали своему населению в первую очередь свободу выбора. Мы верим в своё население. В тех, кто стал нам своим. И оно в свою очередь отвечает нам доверием. У нас получилось. Потому что до нас население просто заебалось. Теперь открылся некий шлюз. Из него хлынул здоровый адреналин. Его нашим людям хватит надолго.

Мы дали нашим людям доверие безо всяких кредитов. Страшно вспомнить, сколько лет им никто не верил. Главное - верить.

Что дальше, когда наступят будни? Мы знаем и будем знать. Нам подскажет наше население. Прекрасный советчик.

Запретов у нас очень мало. Но они таковы, что за нарушение их - слишком высокая цена. Безумцев пока не находится. Свобода и самоорганизация. Попробуй поворуй или пограбь: люди сами разберутся, что делать с жалкой горсткой грабителей и воров.

Реставраторы - почётнейшая каста. Новые улицы на окраинах называются именами реставраторов. Центр жёстко законсервирован для новостроя. Только возрождение. Это и есть развитие. Переименованы две улицы. Руинированные. Шкапиша (Везенбергская) — Первая Снесённая. Розенштейна (Лейхтенбергская) — Вторая Снесённая.

Весь Город в строительных лесах. На нашем гербе кельма, кисть и реставрационный скальпель. На Исаакиевской площади, на муляже "Англетера" мемориальная доска, повествующая о том, что здесь началась наша градозащита. В Смольном - музей российского акционизма. Все подлинные скульптуры возвращены в Летний сад. День возвращения стал национальным праздником. В бывшем здании законодательного Собрания круглосуточно горит свет: здесь заседает комиссия Нового Нюрнберга. Процесс будет транслироваться по всем телеканалам и множеству уличных телекамер. Подключиться по прямой связи и стать обвинителем может каждый гражданин нового государства. Твари ответят за всё. За наши жуткие сказки, за наши кошмарные Сны, за нашу ядерную смелость, за нервы мешками. За то, что нахуй ёбнулся инстинкт самосохранения. За то, что страх кончился, и любого, кого следует бояться, хочется убить: "барьер примата" отсутствует. За то, что Смерти нет, и от этого порой охуенно страшно. За твой ПТСР во всей красе, который вполне можно назвать Фонтанским синдромом... А ПТСР не лечится. Страшно, но у нас есть и дети с ПТСРом...

Я очень люблю сидеть на чердаке, смотреть на сумеречное небо и мечтать о том, как мы придём к власти. Любимая тема моих разговоров - о том, как мы придём к власти. Да, это сказка. Но кто их знает, эти вечно сбывающиеся сказки...

2013.

***

Дата добавления: 2015-08-18