Глава 14. Предводитель правоверных, его величество султан Абдул-Гамид II отложил в сторону книгу

Предводитель правоверных, его величество султан Абдул-Гамид II отложил в сторону книгу и внимательно посмотрел в сторону облицованной зеленой плиткой арки, которая вела на половину валиде-султан. Там было необычайно тихо. Из ниши между колоннами раздавались звуки музыки — юная одалиска упражнялась в игре на кеманче, фонтан посредине двора выбрасывал струю журчащей воды. Султан следил, как она выливается из чаши на землю, но тут к фонтану подлетел пурпурный с белым удод, присел на край чаши, сделал глоток воды и тут же поднялся ввысь. Он выглядел точь-в-точь как тот, которого султан заметил несколькими месяцами раньше. Или это была та же самая птица? В любом случае оперение у него было необычное.

Султан попытался сосредоточиться на английском романе «Женщина в белом», но тут у него заурчало в животе. Какое уж тут чтение! Шел второй день Рамадана, а его уже мучил невыносимый голод. При мысли об этом он невесело усмехнулся: он — халиф всех мусульман, защитник святых городов Мекки и Медины, а в Рамадан в животе урчит, как у простого башмачника! Вот истинно говорится в суре «Марьям»: «Мы унаследуем от него то, что он говорит, и придет он к Нам одиноким»[10].

Он опять отложил книгу и засмотрелся на валиде-султан, которая упражнялась в искусстве каллиграфии. Она сидела за низким столом орехового дерева, сосредоточенно сжимая перо между большим и указательным пальцем, ее плечи были напряжены, ноги скрещены. Каллиграфией она занималась давно, с самого приезда в гарем его отца, султана Ахмеда IV. Пока другие девушки перебирали струны уда и сплетничали, она сидела одна в своих покоях и без конца выводила петли и точки в надежде отточить свой ум и примириться со своим положением. Теперь ей уже ни на кого не надо производить впечатления. Она — валиде-султан. При звуке ее голоса служанки разбегаются, как испуганные косули. Невероятно, чтобы женщина столь низкого происхождения, черкешенка из бедной крестьянской семьи, которую отдали в гарем в двенадцать лет, вознеслась на самый верх благодаря лишь красоте и воле. Ей почти удалось избыть грубость манер, но иногда Абдул-Гамид различал голоса низкородных предков-черкесов в поступках матери, во вспышках ее гнева. Ее напряженная поза говорила о том, что она до сих пор на него сердится и ему придется уступить, если он хочет мира.

— Если вы так настаиваете, — сказал он, нарушая затянувшееся молчание, — я велю отменить эту встречу.

Она не поднимала головы, пока не дописала слово, которым была поглощена.

— Я не настаиваю, ваше величество. Не мне решать, кого приглашать во дворец. Я беспокоюсь о том, какое впечатление производят такие приглашения. Стоит только пойти слухам, и их уже не остановишь. Вы помните, конечно, что началось из-за вашего дяди Джихангира.

Султан недовольно кивнул, как обычно, когда кто-то произносил имя его дяди. Сластолюбец, чревоугодник, постоянно дававший повод для пересудов, Джихангир умер прямо за пиршественным столом, подавившись куском ягнятины.

— Матушка, я согласен с тем, что слухи опасны, но пригласить во дворец хироманта — это совсем не то же, что умереть после того, как съел целого ягненка.

— Это не просто хиромант, — отозвалась валиде-султан. — Он — заклинатель змей, суфий, собака о двух головах, говорящая птица. Люди и так говорят, что вы предпочитаете встречу с нищим переговорам с генуэзским посланником.

— Это не так.

Она поднесла лист к лицу и посмотрела, хорошо ли вышло слово.

— Матушка, вы же знаете, что это не так.

— Не важно, так это или нет, — сказала она, возвращая лист на стол. — Но именно так говорят люди.

Абдул-Гамид подошел к столу полюбоваться работой. Она выбрала известную своей едкостью строку из Аль-Мутанабби: «Цари, у которых сердце зайца, и во сне не закрывают глаз». Слова были аккуратно выписаны квадратиками североафриканских куфических букв. Работа была безупречна, как всегда.

— Прекрасно, матушка.

— Благодарю вас, ваше величество. Это вам.

Его губы растянулись в кислую усмешку. «Цари, у которых сердце зайца, и во сне не закрывают глаз». Не очень-то изящный выпад. Аль-Мутанабби славился беспощадностью суждений, к кому бы ни обращался, даже к собственным покровителям.

— Я понял, что вы хотите сказать, матушка.

— Ваше величество, — сказала она, поднимаясь со стула, — до того как попросить у вас позволения уйти, я хотела бы спросить вас вот о чем…

Он кивнул, разрешая ей продолжить.

— Я все думаю о том трагическом происшествии на судне.

Абдул-Гамид кивнул. За последние недели это событие приобрело дополнительную значимость. Расследование, которое провели агенты русской секретной службы, показало, что крушение было подстроено. Царь настаивал на выплате пятидесяти тысяч фунтов — за смерть русских подданных, которых султан не смог должным образом защитить. Более того, русские угрожали немедленными мерами, если требование оставят без ответа. Султан заплатил бы и вдвое больше, оставайся это требование частным делом. Но информация как-то просочилась в газеты. Выплатить деньги сейчас — значит показать свою слабость. И следом за одним требованием немедленно возникнут другие. Отказать русским? И у них тут же появится повод бряцать оружием.

— Чудовищная трагедия, — сказал он. — Столько безвинно погибших. Но что же нам делать теперь? Мы и так сделали все, что возможно. Я лично выразил соболезнования семьям погибших и правительствам стран, чьи подданные пострадали. Джамалудин-паша присутствовал на церемонии прощания с американским вице-консулом и французским послом. Мы позволили американским военным судам войти в Босфор, чтобы принять на борт тело для доставки в Нью-Йорк. Мы и русским предоставили такую возможность, но они отказались.

— Да, это трагедия, — согласилась валиде-султан. — И все, что нужно, было сделано. Но я спрашиваю вас о другом: вы думаете, это был несчастный случай?

Ему было известно, что во дворце существовали различные мнения о том, что же произошло на самом деле. Он только что выслушал версию великого визиря, что все подстроили англичане, чтобы напугать американцев и отвлечь внимание от Пруссии. У него не было никакого желания вникать в домыслы матери. Приходилось признать, что в пользу версии саботажа говорило почти все, но ему не хотелось противоречить собственному официальному заявлению, в котором причиной крушения называлась поломка корабельного оборудования. Стоит лишь раз, даже в разговоре с матерью, согласиться с такой трактовкой событий, как это еще больше укрепит позицию царя и ослабит его собственную.

— Да, — сказал он с легким раздражением, — я думаю, что это случайность. Что же еще?

— Я не сомневаюсь, — ответила она, бросая косые взгляды через плечо, — что это была диверсия, которую подстроил сам американский консул.

Султан недоверчиво фыркнул. У валиде-султан богатая фантазия, но это предположение поистине смехотворно.

— И зачем же американцам топить собственное судно? Со своим же вице-консулом на борту?

— Не американцам, — ответила она и слегка усмехнулась. — Американскому консулу.

— Но…

— Как вам известно, американский консул не просто американец. Он иудей.

Абдул-Гамид моргнул. Неприязнь матушки к евреям не была для него секретом. Ее чувства были ему вполне понятны, но обсуждать такую вероятность он не собирался. Хотя теория не лишена изящества.

— Подумайте об этом, — сказала она, положила лист на стол и вышла из комнаты.

Абдул-Гамид стоял в дверях и смотрел, как струи воды переливаются через чашу фонтана и падают в бассейн. Предположение было многообещающим, но какой мотив? Абдул-Гамид попытался представить, какую выгоду могли бы извлечь из крушения американцы или иудеи, но тут в животе опять заурчало, болью резануло почку. Он ухватился за бок, но тут закрутило желудок. Он стал вспоминать, кому позволялось нарушить пост. Он не болен, и не в дороге, и не ждет ребенка. Но ведь голод может затуманить его разум, помешать судить справедливо. Позволительно прерывать пост, если от этого зависит спасение жизни. А разве от его решений не зависят жизни? Рассудив так, он оглядел пустой двор и направился на кухню.

Там было пусто, чисто и прибрано. Ед у к ифтару готовили на центральной дворцовой кухне, поэтому на половину валиде-султан повара не заглядывали месяцами. Но ведь должно же быть хоть что-нибудь в кладовых. Конечно, вряд ли там найдется мясо, но хотя бы хлеб или курага, финик, на худой конец. Лишь бы продержаться до вечера. Султан посмотрел, не идет ли кто по двору, открыл дверь, пошарил среди пряностей: банка сардин и засохшая лепешка — вот и весь улов. Он уже было собрался открыть банку, когда в самом темном углу ему попалась коробка пахлавы. Блестящие квадратики теста, пропитанного сиропом, были посыпаны зеленой фисташковой крошкой. Его мать была известной сладкоежкой. Неудивительно, если она припрятала коробку для себя, чтобы было чем подкрепиться во время Рамадана. Она уже немолода и страдает сахарной болезнью. В любом случае она никогда не догадается, что это он раскрыл ее секрет. Он бросил виноватый взгляд через плечо, положил в рот кусочек и проглотил его, почти не разжевывая. Утолив острый голод, он с наслаждением сжевал и еще один кусочек, ощущая, как ни с чем не сравнимый вкус дробленых фисташек оттеняет сладость нежнейшего теста, которое тает у него во рту.

Абдул-Гамид облизал пальцы и проскользнул обратно, в покои матери. Великий визирь Джамалудин-паша склонился над столом, изучая каллиграфическую надпись. Их взгляды встретились, и каждый тотчас понял, чем только что занимался другой.

— Ваше величество, — начал великий визирь, — я искал вас.

— Истинное произведение искусства, — похвалил султан работу. — Разве нет?

— Да, ваше величество. Валиде-султан славится прекрасным куфическим почерком. Можно подумать, она родилась в Фесе. — Он задумался, вчитываясь в текст. — Хотя я бы на ее месте выбрал другую строчку.

Абдул-Гамид не дал Джамалудину-паше продолжить разговор о валиде-султан, и беседа потекла по обычному руслу. Великий визирь выпрямился, заложил руки за спину и начал:

— Из Новопазарского санджака доносят, что санджакбею удалось справиться с недовольными. К несчастью, жители деревни, которых он решил примерно наказать, все православные христиане. Русские не преминут раздуть это событие. Всего три дня назад их посол заявил Хишаму-паше, что царь намерен защищать православных подданных нашей империи как своих собственных.

— Да, санджакбей выбрал неудачное время, — сказал султан. — Как можно успокоить русских?

— Заплатить им то, что они требуют, — ответил Джамалудин-паша. — Хотя сомневаюсь, что это их успокоит. И европейские газеты… Если они узнают о Новом Пазаре, они раздуют из этого второе избиение болгар.

Тишину прорезало урчание в животе.

— Подождем реакции русских, — сказал он и переменил тему: — А теперь хотелось бы услышать хорошие новости. Что сообщают наши агенты?

Джамалудин-паша лично занимался секретными службами и всегда был рад похвалиться своими успехами.

— Да, — довольным голосом сказал великий визирь, — хорошие новости есть. Как раз на прошлой неделе наш человек проник на собрание заговорщиков в Бейогл у.

Султан равнодушно кивнул. Каждую неделю агентам Джамалудина-паши удавалось проникнуть по крайней мере на два собрания предполагаемых заговорщиков. По большей части ими оказались гнилые интеллигенты, которые ограничивались чаем и разглагольствованиями.

— Небезынтересно и то, — продолжил визирь, — что тайное послание, благодаря которому мы узнали об этой встрече, расшифровал ребенок, девочка-сирота восьми лет от роду.

— Ребенок?

— Госпожа Элеонора Коэн, — отозвался визирь. — Дочь торговца коврами, еврея из Констанцы. Это не простой ребенок, она — вундеркинд. После смерти отца, а он погиб при взрыве на корабле в день рождения вице-консула, она живет у Монсефа-бея.

— У Монсефа-бея? — переспросил султан. — И он же устроил это собрание?

— Да, — улыбнулся Джамалудин-паша. — Примечательное совпадение. Хотя, возможно, не случайное. К сожалению, агенту не удалось узнать ничего нового ни о нем самом, ни о его целях. Монсеф-бей утверждает, что его интересует только чтение Руссо, а секретные шифры — не более чем игра. Как бы то ни было, мы отметили этот случай в его личном досье.

— Как же девочка прочла зашифрованное послание, если она живет у Монсефа?

— А очень просто, — пояснил визирь, разглаживая усы, — один из наших людей занимается с ней. Он принес записку на урок и сказал ей, что это загадка.

Султан помолчал.

— Что еще о ней известно? Как ее имя?

— Элеонора Коэн. Я уже сообщил вам все, что сейчас о ней известно. Если ваше величество желает, я соберу подробную информацию. Это не составит большого труда.

— Да, — подтвердил султан. — Я желаю.

Дата добавления: 2015-08-18