ТЛ: Философы и ученые-общественники не в восторге от вашей оценки их деятельности, приведенной в Вашей книге.

ТЛ: Что вы думаете насчёт реакции философа Ричарда Рорти на «Консилиенс», опубликованной в последнем выпуске «Wilson Quarterly»? Принимаете ли вы его аргумент, что, пользуясь мозгами и принимая решения о своих действиях, мы нуждаемся в знании о том, как мозги функционируют не в большей мере, чем в знании о том, как работает собственно «железо» при пользовании компьютерной программой?

ЭУ: Нет, я не принимаю этот аргумент. Противопоставление программного обеспечения и аппаратных средств при рассмотрении сущности человека и отношений между естественными и гуманитарными науками, по меньшей мере, устарело. Это большое упрощенчество и заблуждение в свете того, что мы знаем сегодня о нейробиологии и эволюционной биологии. Мы теперь знаем, что не существует внешней силы, которая спроектировала «аппаратуру» нашего мозга и использует ее теперь для программирования желательных мыслей и действий; напротив, «аппаратура» самостоятельно эволюционировала, приобретя способность усваивать информацию и генерировать такие формы социальных отношений, которые позволяют нам максимизировать шансы на выживание и воспроизводство. В результате эволюции по законам естественного отбора наш мозг подыскивает и выбирает определенные программы; степень же успешности этих программ, в свою очередь, определяет – через многие поколения – устройство мозга и, таким образом, оказывает влияние на сами принятые программы.

ТЛ: Рорти говорит, что знание о том, что мы есть, не помогает нам прийти в согласие с самими собой. Вы же, напротив, считаете, что помогает.

ЭУ: Да, именно так. Буквально каждому атому нашего существа. Наши тела в совершенстве подогнаны более чем миллиардом лет эволюции для жизни в конкретной физической среде – атмосфере, условиях водной обеспеченности, pH и т.д., и подобным же образом наши мозги подогнаны для существования в узких рамках социальной среды и для адаптивного реагирования на физическую среду. Все более проясняются разнообразные «эпигенетические правила», т.е., наследственные предрасположенности в нашем умственном развитии. Я уверен, что это будет главной темой будущих исследований – как в науке, так и в гуманитарных дисциплинах.

ТЛ: Рорти замечает, что хотя и вполне возможно с некоторых позиций объяснить, как всё в природе работает, но «существует много дел, которые нам надо сделать помимо того, чтобы докапываться до понимания сущности вещей». Согласны ли Вы с этим? Скажем, нужно ли музыкантам знать что-либо о клеточной биологии или о квантовой физике?

ЭУ: Нет. Музыкантам и людям других творческих профессий не нужна наука для того, чтобы создавать или исполнять произведения. Я думаю, Рорти не уловил моей позиции. Искусство – занятие, очень отличающееся от науки, которая ищет эмпирическое знание о материальной жизни людей, включая то, почему и как мы творим. Творческие искусства, как всякая деятельность по передаче эстетического и эмоционального опыта непосредственно от одного к другому с помощью всех чувственных модальностей – есть результат индивидуальной интуиции и творческих способностей. Я верю, что мы можем понять эту интуицию и творческие способности, глубже познав материальные основы человеческой сущности. То, каким именно образом мы реагируем на красоту и творчество, предопределено лежащими в ее основе эпигенетическими правилами, и знание о том, что они собой представляют, без сомнения поможет нам в истолковании творческих искусств. Но это не повлечёт за собой появление нового Пикассо или Бетховена. Такое случается в результате интуитивного опыта и творческого гения, и представляет собой форму передачи информации, которая не требует причинно-следственных объяснений. Так что, как мне думается, в этом смысле я согласен с Рорти.

ТЛ: Философы и ученые-общественники не в восторге от вашей оценки их деятельности, приведенной в Вашей книге.

ЭУ: Я ожидаю серьезной оппозиции. Если ее не будет, то я буду разочарован. Я стараюсь перевести разговор в другую плоскость и говорю социологам, что они давно упустили время, им поздно начинать поиски основополагающей дисциплины по примеру естественных наук, зарядившихся энергией для своих впечатляющих успехов. Я спрашиваю: «Чего вы ждете?». Напрашивающиеся основополагающие дисциплины в этом деле уже разведываются, в основном – биологическими науками: неврологией, эволюционной биологией, поведенческой генетикой и экологией. Именно здесь социологи могли бы почерпнуть как глубины, так, возможно, и начатков значительно большей прогностической ценности, чем та, которой они довольствовались доселе. При этом они тоже располагают многим, что могут привнести в общее дело.

Я отношусь вполне уважительно к личностям философов; даже среди ныне живущих есть без преувеличения блестящие умы. Но я нахожу, что звезда философии закатывается, а сами философы претерпевают метаморфоз в своей деятельности и приобщаются к дисциплинам иным, чем те, которые обычно относят к классической философии. Если сегодня посмотреть на работу наиболее активных философов, то обнаружится, что они разделились примерно на три класса. Некоторые – Дэниел Деннетт, а также Патриция и Поль Черчланд, к примеру – теоретики нейрофизиологии. Я не думаю, что их оскорбило бы это звание. Ведь это то, кем они реально стали. Их иногда называют «нейрофилософами», но в действительности они – именно теоретики нейрофизиологии. Вторая категория включает в себя интеллектуальных историков. Большая часть людей, которые называют себя философами, на деле – интеллектуальные историки, и они очень хороши в этом амплуа. Третий класс включает в себя тех, кого можно назвать критиками или публичными философами, в том числе, этическими. Они берут известное из науки и случаи из истории и пытаются вынести мудрое суждение о публичной политике и социальном поведении.

Главным занятием философии всегда было удивляться нашему незнанию и рассуждать об ограниченности способности к познанию. Конечно, верно то, что объем нашего незнания огромен, но шаг за шагом незнание отступает, и лучший метод узнать неизвестное – это использовать методы естественных наук. Так что нет ничего неожиданного в том, что некоторые из наиболее творческих умов в философии тяготеют к науке как главному способу интеллектуальной деятельности.

Совсем скоро мы получим карты геномов и человеческие клоны. Мы начинаем понимать, как можно изменить климат Земли. Мы учимся управлять памятью, эмоциями и даже процессом старения. Безусловно, все это даст философам богатую пищу для размышлений.

Действительно, это огромное поле для них, но чем более философы будут преуспевать в различных сферах действительности, тем менее люди будут склонны называть их философами. Мы будем называть их как-нибудь иначе, как-нибудь столь же достойно и благородно, как их называли на протяжении многих веков.

Дата добавления: 2015-08-18