Когда Саул увидел Давида, выходившего против Филистимлянина, то сказал Авениру, начальнику войска: Авенир! Чей сын этот юноша? Авенир сказал: я не знаю.

Когда же Давид возвращался после поражения Филистимлянина, то Авенир взял его и привёл к Саулу. И спросил его Саул: чей ты сын, юноша? И отвечал Давид: сын раба твоего Иессея из Вифлеема». (1. Цар. 17:55-58)

Слух о великом подвиге Давида быстро распространился по всему государству, обрастая всё новыми и новыми подробностями. Молодой пастух стал национальным героем.

И здесь пришла пора высказать очередную крамольную мысль: подвиг юного Давида непомерно раздут!

Говоря начистоту, это вовсе не был никакой подвиг. Потому что, совершая подвиг, человек сознательно идёт на верную смерть.

Когда воин бросается на амбразуру дзота, он совершает подвиг. Известно более тридцати случаев, когда солдаты Красной Армии закрывали грудью фашистский дзот, спасая жизни своих товарищей и позволяя им захватить стратегическую высоту. Кстати, к Вашему сведению, среди этих тридцати героев, совершивших подвиги во славу Родины, были три еврея. Некоторые из тридцати бойцов всё же остались живы. Но это не умаляет их заслуг, — они шли на верную смерть.

Поступок Давида нельзя назвать и героическим поступком. Потому что, совершая героический поступок, человек рискует жизнью.

Тот, кто бросается в горящий дом, чтобы спасти ребёнка, тот, кто идёт с гранатой на танк, тот, кто в одиночку врывается в бандитское логово, — совершают героический поступок.

Поступок Давида нельзя назвать и смелым поступком. Потому что, совершая смелый поступок, человек рискует своим здоровьем, рискует быть раненым, изувеченным, рискует заразиться опасной болезнью.

Войти безоружным в клетку со львом, схватиться в единоборстве с заведомо более сильным противником, остановить коня на скаку, лечить больного тифом вне больничных условий, — всё это смелые поступки.

Поступок Давида был просто поступком. Пусть даже с большой буквы «П».

Утверждая это, автор вовсе не желает умалить достоинств Давида. Автор (тоже, кстати, Давид) очень уважает людей поступка, людей дела, а не слова. Тех, которые что-то делают, а не говорят, что могли бы сделать ещё лучше. Написав эту книгу, автор без ложной скромности считает, что совершил поступок.

Ловкий, сильный, меткий бросок Давида был Поступком без всяких высококачественных определений.

Но белокурый юноша не шёл на верную смерть, не подвергал никакой опасности ни жизнь свою, ни своё здоровье. Он рисковал не более, чем рискует метатель молота на спортивных соревнованиях.

Могучий Голиаф, с его трёхпудовыми латами, не представлял для Давида абсолютно никакой опасности.

Посудите сами: опасен ли носорог для кролика? Опасен ли удав для муравья? Огромный слон панически боится маленькой мышки. Она его может укусить, а он её — нет. Он даже растоптать её не может. Пока подымет и опустит ногу, мышка прогуляется под ней десять раз туда-сюда.

Давид не зря отказался от лат и от меча. Они бы только сковывали его движения.

Это был неравный поединок. Огромное преимущество было на стороне Давида. Он был лёгок и ловок, быстро перемещался по полю, мог увернуться от удара. Но он даже не вошел в контакт с Голиафом, он был недосягаем для богатырского меча. Голиаф не только не имел возможности рассечь его, но не мог даже ущипнуть такого противного противника. Если бы Голиаф погнался за Давидом, поединок кончился бы для него ещё позорнее, — он умер бы от разрыва сердца.

Известный исторический пример. Легко одетые и плохо вооруженные воины Александра Невского наголову разбили неповоротливых немецких рыцарей, под тяжестью которых трещал и ломался лёд.

В книге Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» есть забавный эпизод. Молодой парнишка янки, волею судьбы заброшенный в средневековую Англию, вызван на поединок одним из грозных рыцарей короля Артура. Как и Давид, он отказывается от лат, копья и тяжёлого забронированного коня. Сидя верхом на осле, вооруженный обычной метлой, он легко расправляется с рыцарем, неповоротливым и тяжеловесным.

Так совершил ли тот янки подвиг?

Неужели я Вас ещё не убедил? Ну, знаете! Вы неубедимы и непобедимы, как медный истукан Голиаф!

Придётся применить последнее средство убеждения, больше их у меня для Вас нет. Попробуйте представить себе поединок на звание чемпиона мира между… чемпионом Японии в борьбе сумо и сопливым пацаном, чемпионом одесской Молдаванки по стрельбе из рогатки. А теперь спрошу я Вас: как Вы думаете, кто у кого первым запросит пощады? Могу поставить десять против одного, что это не будет мой маленький земляк!

В первые послевоенные годы, годы моего голодного детства, мы играли в войну выстроганными из дерева ружьями, саблями и пистолетами. Но самым лучшим оружием была примитивная рогатка.

Тому, кто не знает, что это такое, объясняю: это небольшая веточка в форме буквы «Y». К двум ушкам этого ипсилона привязывалась резинка с укреплённым на ней кусочком кожи. Внутрь кожицы вставлялся голыш, резинка натягивалась и — трах! дзинь! — стекла в окне вредной соседки как не бывало.

С рогатками выходили двор на двор, улица на улицу. Выбитый глаз не был редкостью. Камень, выпущенный из рогатки, мог и убить, если бы случайно попал в висок. Некоторые снайперы добивались неплохих результатов: с двадцати шагов попадали в дикого голубя или даже в воробья. Тогда не было обществ защиты животных, людей не было кому защищать.

Древнееврейские мальчишки, как и мальчишки других народов, тоже играли в войну. На вооружении были деревянные мечи, копья, щиты. Но рогаток, к сожалению, не было. Потому что не было ни резины, ни стеклянных окон.

Но самым действенным оружием была праща. Праща — это сыромятный ремень, концы которого складывались, образуя петлю. Пращник вкладывал в петлю гладкий камень и быстро раскручивал ремень над головой. В нужный момент следовало отпустить один конец пращи, с таким расчетом, чтобы камень летел как можно точнее по направлению к цели. Целью мог служить какой-то суслик, ворона, а лучше всего — голова мальчишки из соседнего, враждебного племени, или девчонки из соседнего шатра.

Ребята с раннего детства соревновались между собой, чей бросок будет более метким. И постоянными упражнениями достигали впечатляющих результатов. Были среди них и выдающиеся метатели, вроде нынешних чемпионов в гольфе. Лучшие снайперы, достигнув совершеннолетия, пополняли собой отборные роты пращников. Потому что праща была боевым оружием.

Так что меткие стрелки не были такой уж редкостью. Вот что пишет Библия о войске вениамитян: «Из всего народа сего было семьсот человек отборных, которые были левши, и все они, бросая из пращей камни в волос, не бросали мимо». (Суд. 20:16)

Видите, — попадали с большого расстояния в волос. В один волос. А у Голиафа этих волос была целая копна.

Но, отбросив шутки, как камни из пращи, следует заявить вполне серьёзно: сильный, меткий бросок Давида решил ход сражения. В этом, конечно, заслуга юного пастуха несомненна. Он сохранил множество жизней, обеспечил израильтянам лёгкую победу над грозным и многочисленным противником. И, конечно же, заслуживал того, чтобы его носили на руках. Народная молва придала этому удачному броску героическую окраску, расценила его, как чудо, счастливое предзнаменование. Несомненно, считал простой народ, что руку Давида направляет сам Господь. На этого парня сошёл Дух Божий. Он — избранник Бога. Но бросок Давида не был чудом. Возможно даже, что он сделал несколько бросков, пока не попал в Голиафа. Ведь в Библии сказано, что он подобрал несколько камней.

Теперь подведём итог. Давид не совершил подвиг и не был, к сожалению, героем. Он был сильным, метким, ловким парнем, довольно умным, самоуверенным и смекалистым. Он сумел оказаться в нужный момент в нужном месте. И выиграл джек-пот в лотерее, именуемой Жизнь.

То, что он не был героем, подтверждает и его дальнейшая жизнь, подробно описанная в Библии. Давид никогда не встречал опасность лицом к лицу, всегда был на стороне сильных против слабых, и очень любил таскать каштаны из огня чужими руками.

И последнее, самое важное замечание.

Легенда о поединке Давида с Голиафом настолько красива, что не может быть правдой! Скорее всего, эта славная победа приписана ему придворными льстецами.

При внимательном чтении «Первой Книги Царств» становится ясным, что эта книга (как и некоторые другие) является собранием легенд об одном герое, записанных со слов нескольких сказителей.

Одна легенда гласит, что Давида выбрал Самуил для замены неугодного ему Саула.

В другой легенде Давид попадает в дом Саула по протекции, как хороший игрок на гуслях. Хотя немножко непонятно, каким путём в руки Давида попал русский национальный музыкальный инструмент.

Согласно третьему сказанию, Давид, подобно Иосифу Прекрасному, стал любимцем царя и его оруженосцем.

Но, заняв такое видное положение при дворе, Давид, волей четвёртого сказителя, снова переносится в дом своего отца, где продолжает пасти овец. Библия во второй раз знакомит нас со своим любимцем. Пастушок Давид приносит своим старшим братьям хлебы. И пока они обедают, шутя расправляется с Голиафом, богатырём из Гефа Саул, почему-то не узнаёт ни своего гусляра, ни своего оруженосца. Он спрашивает военачальника: «Кто этот парень и кто его отец?». Но ведь он же сам совсем недавно посылал гонца к Иессею, прося его согласия на то, чтобы Давид и дальше услаждал его душу, и охранял тело. Это показывает, как цари неблагодарны и склеротичны.

Мало того, что разные сказители рассказывали свои сказки по-разному, но и чередовались писцы. Один писец ленился читать то, что до него записал другой.

Третий писец, не мудрствуя лукаво, вёл запись исторических событий, войн, сражений, слово в слово, как слышал об этом из уст участников событий, воинов и военачальников. И пишет так: «Было и другое сражение в Гобе; тогда убил Елханан, сын Ягаре-Оргима Вифлеемского, Голиафа Гефянина, у которого древко копья было, как навой у ткачей». (выделено мною — Д. Н.) (2. Цар. 21:19)

Спустя годы, а может быть, столетия, четвёртый писец, разбирая архивы, натыкается на это коротенькое сообщение. И, обладая буйной фантазией, желая угодить одному из потомков царя Давида, начинает по-своему интерпретировать его. И пишет: «И выступил из стана Филистимского единоборец, по имени Голиаф, из Гефа. Медный шлем на голове его. Медные наколенники на огах его, и медный щит за плечами его. И древко копья его, как навой у ткачей». (1. Цар. 17:4-7)

Так этот дееписатель, отталкиваясь от, возможно, реального события, создаёт свою легенду.

Как видите, речь идёт всё о том же Голиафе из Гефа, человеке богатырского телосложения. И даже копьё у него то же самое. Но, по новой версии, он уже единоборец, и убит не в сражении, а в поединке, что гораздо более впечатляет.

Убивает его не какой-то там рядовой Елханан, а легендарный царь Давид. Кстати, эти два героя родом из одного и того же города — Вифлеема. Возможно даже, что они были друзьями и соревновались в метании из пращи. Давид не только убивает Голиафа, он приводит в ужас и обращает в бегство всё войско филистимлян. Так создаются мифы о героях.

Нас всё время уверяют, что всё, написанное в Библии, — святая правда. Поэтому остается предположить, что Голиаф, обезглавленный Давидом, всё же подобрал свою голову, пришурупил её на место, и с новыми силами кинулся в новый бой. Всё с тем же копьём, переделанным из ткацкого навоя.

Но, спрошу я Вас, что это за богатырь, если позволяет убить себя дважды подряд?

____________________

Так кто же в действительности убил Голиафа? Что это за Елханан такой, который внезапно свалился на нашу голову, чтобы подорвать героическую репутацию Давида? С этим именем мы раньше не встречались. Попробуем поискать внимательней.

Ах, вот где ты спрятался, голубчик!

Совершенно случайно обнаружил я имя Елханана среди пятидесяти имён героев войны. (2. Цар. 23:24) Правда, здесь его отцом назван не Ягаре-Оргим, а Додо. Что поделать, многие библейские герои имеют ту особенность, что родились сразу от двух отцов. А в остальном, всё сходится. Это всё тот же Елханан из Вифлеема.

Надеюсь, Вы понимаете, что подвиг, который совершил царь, не могли приписать простому воину? Дело было как раз чуть-чуть наоборот. Тем более, что сражение, о котором идёт речь, произошло тогда, когда Давид уже был в преклонном возрасте. А когда Давид был юношей, Голиаф ещё не родился. Но уже был обезглавлен.

Такова библейская Правда.

Давид, наш юный герой, был вторично призван во дворец. Но уже не в качестве оруженосца. Царь, по требованию народа, сделал его одним из своих военачальников.

Популярность Давида росла, как на дрожжах, слава о нём бежала впереди него, удача сопутствовала ему. Где бы он ни появлялся, толпа встречала его приветственными криками. Он стал кумиром сердец.

Эта растущая популярность сильно беспокоила Саула, вызывала его недовольство и ревность. Ревность усилилась вдвойне, когда царь узнал, что между его сыном Ионафаном и Давидом возникла дружба, которая вскоре переросла в горячую взаимную любовь.

«Когда кончил Давид разговор с Саулом, душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу. И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нём, и отдал её Давиду, также и прочие одежды свои, и меч свой, и лук свой, и пояс свой». (1. Цар. 18:1-4)

Разоружившись и сняв с себя всю одежду, Ионафан предстал пред Давидом, в чём мать родила.

Беды, которые одна за другой сваливались на голову Саула: подрывная деятельность Самуила, растущая популярность Давида, измена Ионафана, ставшего на сторону Давида в его молчаливом соперничестве с Саулом, — всё это сильно нарушило психику царя. У него участились припадки безрассудной ярости. Не забудем, к тому же, что злой дух, посланный Богом, всё время крутился рядом с царём и шептал ему на ухо всякие гадости.

Один только вид Давида приводил Саула в бешенство. Ни с того, ни с сего, без всякого повода, посреди мирной беседы он, как бы в шутку, мог внезапно схватить копьё и метнуть в белокурого красавца.

Несколько раз Давид чудом успевал увернуться от острия копья. Такие шутки переставали ему нравиться.

Несмотря на возникшую неприязнь, Саул считал, что не вправе нарушить клятву, данную перед боем с филистимлянами. Народ ждал и требовал от царя исполнения этой клятвы. Поэтому царь вынужден был предложить Давиду в жёны свою старшую дочь Мерову.

Для бывшего пастуха это была большая честь. Но Давид колебался, его мучили сомнения. Он не знал, как отреагирует на этот шаг Ионафан, не порвутся ли их отношения. Кроме того, став зятем непопулярного царя, он мог потерять и любовь народа. Кроме того, он может утратить свободу действий, будет под контролем. И какое вено он может предложить за такую невесту, — ведь у него нет ни золота, ни иных драгоценностей, ни самого захудалого городишки. Комплекс неполноценности усиливался ещё и тем обстоятельством, что Давид не был стопроцентно чистокровным евреем. А тогда вопросам чистоты расы уделялось пристальное внимание. Прабабушка Давида, Руфь, была моавитянкой. (Руфь. 1:4) По закону, данному Моисеем, «аммонитянин и моавитянин не может войти в общество Господне, и десятое поколение их не может войти в общество Господне вовеки». (Втор. 23:3) Давид же был моавитянином в третьем поколении.

---

Дата добавления: 2015-08-09