Суббота, 15 июля 1988 года Рэнкеллор-стрит, Эдинбург

Когда она открыла глаза, худощавый парень был все еще в комнате; он сидел к ней спиной, неудобно пристроившись на краю старого деревянного стула, и натягивал штаны, стараясь не произвести ни звука. Она посмотрела на часы на радиобудильнике: полдесятого. Они проспали от силы три часа, и вот теперь он собрался улизнуть. Он прижал ладонью карман, чтобы мелочь не звенела, встал и стал надевать вчерашнюю белую рубашку. В последний раз она взглянула на его длинную загорелую спину. Красивый. Он был красив до абсурда. Ей очень хотелось, чтобы он остался, видимо, так же сильно, как ему хотелось уйти. Она решила подать голос:

– Даже не попрощаешься?

Он виновато обернулся:

– Не хотел тебя будить.

– Почему?

– Ты так сладко спала.

Хорошее объяснение.

– Ясно. Понятно… понятно. – Она услышала свой голос со стороны: отчаявшийся и раздраженный. Парень не должен решить, что тебе не все равно, Эм. Будь спокойной. Будь… невозмутимой.

– Хотел оставить тебе записку, но… – Он жестами изобразил, что искал ручку, не замечая, что на столе стояла целая банка с ручками.

Она оторвала голову от подушки и оперлась на локоть:

– Да ничего. Можешь уйти, если хочешь. Уплывают корабли и все такое. Оставишь о себе… как это называется?.. Горько-сладкий привкус.

Он сел на стул, продолжая застегивать рубашку:

– Эмма?

– Что, Декстер?

– Мне было очень хорошо с тобой.

– Я вижу это по тому, как ты спешишь найти ботинки.

– Нет, серьезно. – Декстер наклонился вперед, сидя на стуле. – Я правда рад, что мы наконец разговорились. И прочее. Спустя все эти годы. – Он наморщил лоб, подбирая нужные слова. – Ты очень, очень милая, Эм.

– Да, да, да.

– Нет, серьезно, ты…

– Ты тоже милый и можешь идти. – Она натянуто улыбнулась краем губ.

Он вдруг прошагал через всю комнату к кровати, и Эмма в предвкушении повернула к нему лицо, но он лишь искал носок под кроватью. Но ее движение не осталось незамеченным.

– Носок под кроватью, – пояснил он.

– Точно.

Он смущенно присел на краю кровати и произнес неестественно-веселым тоном, надевая носки:

– Важный день сегодня. Поеду домой!

– Куда, в Лондон?

– В Оксфордшир. Там предки живут. По большей части.

– Оксфордшир. Мило, – заметила она, мысленно ужаснувшись тому, как быстро улетучивается близость, сменяясь бестолковой болтовней о том о сем. Вчера вечером они столько всего сказали друг другу, столько сделали, а сегодня утром снова стали никем, незнакомцами на остановке автобусов. Заснув и разрушив заклятие, она сделала ошибку. Если бы они не уснули, то сейчас бы целовались, но нет, теперь все кончено. Она услышала собственный голос:

– И долго туда ехать? В Оксфордшир?

– Часов семь-восемь. Отец отлично водит.

– Ага.

– А ты не поедешь в свой?..

– Лидс. Нет, остаюсь здесь на лето. Помнишь, я тебе говорила?

– Извини, я вчера напился.

– И это оправдывает подзащитного в наших глазах…

– Это не оправдание, просто… – Он повернулся и взглянул на нее: – Эм, ты что, сердишься?

– Эм? Что еще за Эм?

– Эмма.

– Я не сержусь, просто… мне бы хотелось, чтобы ты меня разбудил, вместо того чтобы сбежать украдкой…

– Я собирался оставить записку!

– И что бы ты написал в своей драгоценной записке?

– «Твой кошелек у меня».

Она рассмеялась хриплым утренним смехом, закашлялась, и отчего-то ему было очень приятно смотреть, как она улыбается, видеть две глубокие скобки в уголках ее губ, которые она держала крепко сжатыми, точно хранила секрет. При взгляде на эту улыбку он почти пожалел, что соврал. Он вовсе не собирался уезжать после обеда. Его родители должны были переночевать в Эдинбурге, вечером сводить его поужинать, а утром следующего дня они все вместе отправятся домой. Но ложь соскользнула с языка инстинктивно, это был способ обеспечить себе быстрый и безболезненный путь к отступлению. Однако теперь, потянувшись, чтобы поцеловать ее, он прокручивал в голове различные способы нейтрализовать эту ложь. У Эммы были мягкие губы, и она легла на спину; кровать все еще пахла ее теплым телом, вином и кондиционером для белья. Он решил, что в будущем надо стараться быть честнее.

Эмма отстранилась.

– Мне надо в ванную, – сказала она, подняв его руку и проскользнув под ней. Она встала, поддела резинки трусов двумя пальцами и расправила ткань на ягодицах.

– У тебя есть телефон? – спросил он, глядя, как она, шлепая босыми ногами, идет через комнату.

– В коридоре. И это непростой телефон. Телефон с приколом. Тилли при взгляде на него всегда покатывается со смеху. Пользуйся. Но не забудь оставить десять пенсов. – Она вышла в коридор и направилась в ванную.

В ванной текла вода: соседка Эммы как раз готовила одну из своих бесконечных летних горячих ванн, которые могла принимать хоть целый день. Тилли Киллик ждала ее в халате, округлив глаза под запотевшими стеклами больших очков в красной оправе и сложив губы возмущенным ноликом.

– Эмма Морли, а ты темная лошадка!

– Что?

– У тебя в комнате кто-то есть?

– Возможно!

– Это не тот, кто я думаю?

– Всего лишь Декстер Мэйхью! – беззаботно прощебетала Эмма, и обе девушки начали смеяться и долго не могли успокоиться.

* * *

Декстер обнаружил телефон в коридоре: это был аппарат в виде удивительно реалистичного гамбургера. С присыпанной кунжутом булочкой в руке он стоял и прислушивался к шепоту в ванной, как всегда, испытывая удовлетворение от того, что люди его обсуждают. Сквозь фанерные стены доносились обрывки фраз и отдельные слова: «Так вы с ним…? Не может быть! И что было? Просто поговорили и все такое. Все такое? Что это значит? Да ничего! А он останется на завтрак? Не знаю. Пусть останется на завтрак».

Декстер терпеливо смотрел на дверь и ждал. Наконец дверь открылась, и Эмма вышла из ванной. Он набрал 123 – службу «говорящих часов», – приложил к уху трубку-булочку и услышал:

–…точное время девять… часов тридцать две… минуты… двадцать… секунд…

После «секунд» он начал свой спектакль:

– Привет, мам, это я… ну да, вчера погулял, так погулял! – Он взъерошил волосы – этот жест казался ему трогательным. – Нет, я ночевал у приятеля… – Сказав это, он взглянул на Эмму, которая бродила по комнате в футболке и трусах, притворяясь, что разбирает почту.

–…точное время девять… часов тридцать три… минуты… ноль… секунд…

– Так вот, у меня тут одно дело возникло, как думаешь, можем поехать домой завтра утром, а не сегодня? Я просто подумал, что папе так будет легче… Если вы не против, то и я… А папа там? Ну спроси его.

Ориентируясь на «говорящие часы», он выждал тридцать секунд, улыбаясь Эмме своей самой обаятельной улыбкой. Она улыбнулась в ответ и подумала: вот ведь хороший парень, ради нее согласился поменять планы. Возможно, она и неправа на его счет. Нет, конечно, он идиот, но может быть и милым. Иногда.

– Извини! – прошептал он.

– Не надо менять планы ради меня, – извиняющимся тоном произнесла она.

– Нет, я хотел…

– Нет, правда, если тебе нужно домой…

– Да нет, так будет лучше.

Точное время… девять… часов… тридцать четыре… минуты… ноль… секунд.

– Ничего, я не обижусь, не думай…

Он поднял руку, давая понять, что должен ответить.

– Алло, мам? – Пауза для создания напряжения: главное – не передержать. – Серьезно? Отлично, это же здорово! Ну ладно, тогда дома увидимся! Хорошо, до скорого. Пока. – Он вернул трубку-булочку на место; при этом раздался звук, похожий на щелчок кастаньет. Он улыбнулся Эмме, и она улыбнулась в ответ.

– Классный у вас телефон, – заметил Декстер.

– У меня от него депрессия. Каждый раз, когда звоню куда-нибудь, хочется плакать.

– Десять пенсов оставить?

– Не надо. Все в порядке. Я угощаю.

– Ну так что? – сказал он.

– Ну так что? – повторила Эмма. – Чем займемся?

Дата добавления: 2015-08-18