Введение. Велосипед – самое популярное в мире средство передвижения.

Велосипед – самое популярное в мире средство передвижения.

Велосипед стал для меня основным способом перемещения по Нью‑Йорку где‑то в начале 80‑х. После первых осторожных проб я сразу же загорелся вело‑энтузиазмом – хотя Нью‑Йорк не самый подходящий для этого город. Мною овладели бодрость и чувство свободы. Тогда у меня был старенький трехскоростной велик, оставшийся от прошедшего в пригороде Балтимора детства, – а для Нью‑Йорка, в сущности, большего и не нужно. В те годы моя жизнь почти целиком протекала внутри Манхэттена – в Ист‑Виллидж и Сохо, – и вскоре мне стало ясно, что велосипед дает возможность носиться по делам в рабочее время, а вечерами посещать клубы, выставки или ночные заведения: наличие двухколесного средства передвижения избавляло от необходимости то и дело искать такси или ближайшую станцию подземки. Знаю, ночные клубы и велосипеды не очень‑то легко увязываются в общественном сознании. Но в Нью‑Йорке столько всего интересного можно увидеть и услышать – а я обнаружил, что, когда требуется быстро перебраться из одной точки вечернего города в другую, на велосипед вполне можно положиться. Вот я и стал велосипедистом, несмотря на то что двухколесный конь несколько снижал мой статус в глазах окружающих, к тому же вечно ахавших, что я ни за грош подвергаю себя такой опасности: в те годы мало кто ездил по городу на велосипеде. Автомобилисты еще не привыкли делить улицы с подобными мне, а потому подрезали нас или прижимали к припаркованным на обочинах машинам даже чаще, чем теперь. Будь я тогда постарше, я бы оценил езду на велике как удобный способ поддерживать физическую форму, но поначалу мне это и в голову не приходило. Мне просто нравилось кататься по грязным улицам, с выбоинами и трещинами в асфальте.

К концу 80‑х я открыл для себя складные велосипеды, и, когда работа и любопытство забрасывали меня в самые разные уголки света, я обычно брал с собой такой велик. То же самое чувство освобождения, пережитое в Нью‑Йорке, посещало меня снова и снова, когда я крутил педали на улицах известнейших городов мира. Связь с жизнью, кипевшей на этих улицах, я ощущал куда отчетливее, чем если бы сидел внутри автомобиля или ездил на городском транспорте: я мог остановиться всякий раз, когда мне того хотелось; часто (точнее, очень часто) я добирался из точки «А» в точку «Б» быстрее, чем на такси; меня не связывали рамки установленного маршрута. В каждом городе, по мере того как уличная жизнь в потоках городского воздуха проносилась мимо, воодушевление и бодрость возвращались ко мне. Они стали моим наркотиком.

Эта точка обзора – быстрее, чем при ходьбе, но медленнее, чем на поезде, обыкновенно чуть выше голов пешеходов – за последние 30 лет стала привычным для меня окном в мир, она и теперь со мной. Это широкое окно, но оно открывает по большей части городские пейзажи (я же не гонщик и не спортсмен). Сквозь него я схватываю особенности сознания подобных мне людей, отразившиеся в городах, где они живут. Города, как мне теперь представляется, воплощают собой наши наиболее глубокие и часто неосознанные убеждения – не отдельно взятых индивидуумов, а тех социальных животных, каковыми мы являемся. Ученому, изучающему когнитивные способности человека, стоит лишь взглянуть на то, что мы сделали, на выстроенные нами ульи и муравейники, чтобы понять, о чем мы думаем, что считаем важным, а также вычислить порядок, в котором мы выстраиваем эти свои мысли и убеждения. Все это открыто нараспашку, оно здесь, прямо на виду; не требуется томографии или консилиума культурологов с антропологами, чтобы стало ясно, что происходит в голове у живущего здесь человека. Внутренние механизмы сознания проявляют себя в трех измерениях повсюду вокруг нас. Наши ценности, наши надежды кричат о себе с простотой, порой вызывающей неловкость. Вот же они – на витринах лавок, в музеях, в храмах, в магазинах и офисных зданиях, а также в том, как все эти строения взаимодействуют друг с другом, а иногда и отказываются от взаимодействия. Они говорят нам на своем уникальном языке городского ландшафта: «Вот это, по нашему мнению, имеет особое значение, вот так мы живем, а так развлекаемся». Езда на велосипеде по всем этим улицам похожа на странствие по коллективным нервным цепочкам некоего глобального мозга. На самом деле это путешествие по единой душе компактно живущей группы людей, этакий «Мозговой штурм»[2], только без убогих спецэффектов. Оно дает возможность исследовать коллективный мозг – счастливый, жестокий, неискренний, великодушный, – увидеть его в часы работы и в часы отдыха. Бесконечные вариации знакомых тем, возникающих вновь и вновь, – торжество или печаль, надежда или смирение, – раскрываются мириадами оттенков и форм.

И все же в большинстве виденных мною городов я был всего лишь проездом. Кто‑то может посчитать, что в таком случае все, что я видел, по определению будет сводиться к поверхностным, ограниченным, выхваченным из контекста впечатлениям. Так и есть, многие из моих городских заметок можно рассматривать как самоанализ, в котором городу отводится роль зеркала. Но я также считаю, что даже краткий визит позволяет гостю проникнуть в смысл деталей, очевидных невооруженному взгляду особенностей, – и тогда общая картина, тайные намерения города непременно проявятся, почти сами собой. Экономика раскрывается в магазинных витринах, история – в дверных косяках. Странно, но по мере настройки микроскопа на изучение более мелких деталей общая перспектива становится все шире и отчетливее.

Каждая глава этой книги исследует какой‑то один город, хотя я мог бы включить описания гораздо большего их количества. Неудивительно, что разные города обладают уникальным, присущим только им обликом и по‑разному выделяют то, что кажется им особенно важным. Порой вопросы, возникающие у наблюдателя, цепочки его рассуждений кажутся едва ли не обусловленными конкретным урбанистическим пейзажем. Ну, например, одни главы фокусируются скорее на истории, а другие повествуют о музыке или живописи, – все зависит от города.

Конечно, какие‑то города проявляют к велосипедисту больше дружелюбия, чем другие. Не только в смысле географии или климата, хотя и это накладывает свой отпечаток, но и за счет того, какое поведение здесь поощряется, а также того, как именно устроены (или, наоборот, не устроены) некоторые города. Как ни странно, наименее дружелюбные нередко оказываются самыми интересными. Рим, скажем, потрясающий город, когда смотришь на него с велосипеда. Движение в городах центральной Италии известно своей перегруженностью, так что два колеса могут дать преимущество в скорости и, если постараться избежать подъемов на знаменитые холмы этого города, можно без затруднений скользить по нему, наслаждаясь чередой замечательных панорам. Однако Рим – отнюдь не рай для велосипедиста, совсем напротив: в крупных итальянских городах общее настроение «каждый сам за себя» не способствует созданию безопасных велодорожек. Но, если принять это как данность, хотя бы на время, то (при соблюдении осторожности) езду по Риму на велосипеде можно порекомендовать как увлекательное приключение.

Эти мои «Записки» уходят в прошлое на десяток с лишним лет. Многие составлены во время рабочих поездок по разным городам – в моем случае на концерты или выставки. Нередко работа заставляет людей мотаться по миру. Для себя я выяснил, что велосипедные поездки всего по нескольку часов в день – хотя бы на работу и обратно – поддерживают мой рассудок. Отправляясь путешествовать, люди оставляют дорогие им вещи, лишаются связи с привычным для них окружением, подолгу не видят знакомой обстановки – и это каким‑то образом развязывает узелки их психики. Порой такой опыт полезен, он может распахнуть сознание, предложить новые идеи, но довольно часто обрыв психических связей оборачивается не столь приятными и даже травматическими последствиями. Оказавшись в незнакомом месте, кто‑то замыкается в себе или в своем гостиничном номере, начинает безудержно тратить деньги в попытке обрести контроль над ситуацией. Я обнаружил, что физическое ощущение от езды на двухколесном транспорте, приводимом в движение мышцами, в сочетании с присущим этой езде самоконтролем вселяют в меня уверенность и силу, достаточные, чтобы весь остаток дня чувствовать себя вполне комфортно.

Это звучит как описание какой‑то странной медитации, и в некотором смысле так оно и есть. Выполнение привычной задачи, вроде вождения машины или езды на велосипеде, погружает человека в более расслабленное состояние. Повторяющаяся механическая работа занимает сознание (по крайней мере, немалую его часть), хотя не чересчур: случись что, впросак не попадешь. И тогда, пусть и не слишком часто, к поверхности начинают подниматься этакие пузыри подсознания. Для меня, чья работа и творчество немало черпают из подобных «пузырей», езда на велосипеде – надежный способ настройки восприятия на то, что мне нужно. Точно так же к кому‑то приходят во сне готовые решения сложных проблем, изводящих человека наяву: когда сознание чем‑то отвлечено, подсознание берется спасти положение.

Пока писались эти «Записки», я стал свидетелем того, как некоторые города (тот же Нью‑Йорк, скажем) нашли радикально новые способы облегчить жизнь своим велосипедистам. В других городах перемены были неспешными и поэтапными: там еще предстоит разглядеть в велосипеде удобный, практичный вид транспорта. Одни города нашли в себе силы приспособиться к повседневным требованиям жителей и даже получили от этого кое‑какие финансовые выгоды, в то время как другие продолжают погружение в пропасть, в которую начали съезжать десятки лет тому назад. В главе, посвященной Нью‑Йорку, я упоминаю об этих процессах, городском планировании и политике, а заодно описываю собственную скромную вовлеченность в местное управление (и в шоу‑бизнес) – там, где это помогает моему городу сделаться человечнее, повернуться лицом к велосипедистам и, как мне представляется, стать уютнее.

Дата добавления: 2015-08-18