Алтайская паника 1849 года

«Ещё о неприятельских якобы действиях…»[1]

Алтае-Саянский регион уникален во многих отношениях. Причём можно смело прогнозировать, что в ближайшее столетие его уникальность будет становиться всё более «проявленной». В масштабах Европы спрос на экзотику курортного полёживания на морских пляжах проходит. Население Земли стремительно смещается на юг, – значит, в цене умеренный ближний север. По оценкам экспертов, уже очевиден сдвиг глобального туристского тренда от водоёмов в горы. Малолюдные, лесистые, в меру дикие, не слишком высокие, не очень холодные летом горы. Которые должны быть ещё и очень красивыми. Конечно, это – про Алтае-Саяны. Но что имеется в виду под «проявлением» их уникальности? Для специалистов это означает исследование территории, которое предшествует созданию и раскрутке эффективного бренда. Для жителей же и потенциальных туристов это – узнавание региона. Предлагаем вам опыт такого «исследования-узнавания».

Алтае-Саяны в последнее тысячелетие их истории представляют собой выраженную фронтирную зону. Фронтиром в современной исторической науке называется граница, но не любая. Её трудно провести на карте, но зато при определённой фокусировке внимания она «вычитывается» из исторических сведений, местного фольклора и литературы. А ещё она телесно и психологически ощутима для тех, кто рядом с ней живёт: люди, что называется, шкурой чувствуют граничность. Во фронтирной зоне происходит встреча разных цивилизаций. Сначала они жестоко конкурируют, потом неизбежно ассимилируются. Яркий пример – Северная Америка. То, что известно как Соединённые Штаты, возникло в результате длительного сдвигания границы от освоенного колонистами восточного побережья к Дикому Западу. Российская империя тоже появилась на карте мира благодаря фронтирному движению, но ориентированному на восток (кстати, навстречу фронтиру американскому). Речь идёт о том, что русские с конца XVI-го по ХХ век были заняты «взятием» Сибири. «Взялась» она не сразу, но статус великой державы Россия получила именно благодаря контролю над этой гигантской страной.

Фронтир – поле активности людей особого склада (Лев Гумилёв назвал их пассионариями), то есть таких, которые не могут не действовать, изменяя всех и всё вокруг себя. Именно поэтому на фронтире всегда найдётся место и для самого высокого героизма, и для самых низких поступков – смотря во что выльется пассионарная энергия, исходно не имеющая полярности «плюс»/«минус». Героическим было уже само открытие Сибирской страны русскими, а потом её удержание перед лицом многократно превосходящих «местных» сил (от последних в истории Сибири кочевых государств-осколков Улуг Улуса Чингисхана до Цинской империи). Хотя, прямо скажем, русских сюда никто не звал. Но у фронтира есть и другая сторона. Человека привязывают к месту две вещи: возделанная им земля и кладбище, где лежат кости предков. Однако жизнь на границе культивирует в людях мобилизованность, способность быстро дать отпор врагу, а в случае крайней опасности – готовность быстро и, главное, без сожалений покинуть место. Потому-то пришлых людей на фронтире мало что держит, а полноценная укоренённая жизнь здесь формируется очень долго, столетиями.

С исчерпанием военной заряженности «граничность» на фронтирных территориях не исчезает, а лишь принимает иные формы. Например, ещё в 1808 г. граница Российской империи с Китаем проходила по северной оконечности Телецкого озера. Ко второй половине XIX в. Колывано-Кузнецкая укреплённая линия упраздняется, а Бийский и Кузнецкий уезды перестают быть пограничной зоной. Однако меняется ли от этого самоощущение людей, живших на этой земле?.. Абсолютно нет. Доказательством является интереснейший эпизод массовой паники, охватившей в 1849 г. районы Бийска, Улалы (Горно-Алтайска), Кузнецка и Томска.

Одна из двух известных нам версий этой истории изложена в документе, оригинальное название которого отлично передаёт аромат патриархально-обстоятельного девятнадцатого столетия: «Памятная историческая записка, или летопись, о городе Кузнецке с начала его основания, и о некоторых событиях и о прочем, учинённая в 1867 г. и последующих за оным, и прочие записи, к ней для памяти принадлежащие» (сокращённо «Кузнецкая летопись»). Автор – кузнецкий купец, известный и уважаемый в городе человек Иван Семёнович Конюхов (1791–1881). Вот в его-то бесхитростной и искренней летописи изложен довольно замысловатый фронтирный сюжет, начинающийся так: «На моих памятях были в городе Кузнецке волнения, первое около 1807 г., но совершенно год не припомню; калмыки, живущие около Телетского озера, увидели военных китайцев в немалом количестве, по какому-то случаю переменявших свои караулы в августе месяце, почли за неприятельское войско, дали знать на ближайшую к ним линию в Сандыпский форпост[2], а из оного донесли в Бийск и Кузнецк, почему дано было по всей казацкой линии приказание, чтоб немедленно подпустить сабли… Жителям в городах Кузнецке и Бийске и в прилежащих селениях приказано приготовить оружие какое кто может…». Как пишет автор, «волнение уничтожилось» только после специального расследования, предпринятого казачьим отрядом.

Далее же следует весьма подробное описание второго волнения, случившегося через тридцать лет, в июле 1849 г., «в Бийском округе у калмыков» и эхо которого докатилось до Кузнецка, Омска, Томска и Петербурга. Недалеко от Улалинской миссии[3] тогда объявилось около сорока «нерусских и вооружённых» людей, которые «оказали некоторое насильство» по окрестностям. Тут же пошёл слух, что за ними движется некое пятитысячное войско – прямиком на Бийск и Кузнецк. Оперативно реагируя на эту информацию, военное руководство в Бийске приняло соответствующие меры по разведке. Однако командированный «для узнания истины» казачий сотник в пути по слабости запил и потому ничего не разузнал. Слухи между тем докатились уже до Томска, причём сообщали гнетущую весть: выжжены Улалинская миссия и близлежащие к ней селения. Неудивительно, что казачий полковой командир в Бийске отдал распоряжение обращаться с любыми неизвестными людьми «по военным правилам».

Теперь уже восточнее Бийска была предпринята ещё одна попытка «глубокой разведки». Исполняя распоряжение полкового командира, командующий Сандыпским редутом послал узнать о показавшихся близ редута неизвестных. Как пишет летописец, за неимением казаков (это на казачьей-то линии!) был послан «татарин». Так в русских документах вплоть до конца XIX в. именовались представители сибирских этнолокальных групп (здесь скорее всего имеется в виду служилый телеут). Далее события разворачивались так: «Татарин отъехал некоторое расстояние от редута, въехал на одну гору и увидел вдали гору, отчасти покрытую лесом, а отчасти голую; ему вдали на горе лес показался народом, и татарин бросился опрометью бежать в редут от страха и сказал, что в таком-то месте видел народу множество, что покрыли всю гору».

Вот тут-то и началось: тревожную реляцию донесли в Омск генерал-губернатору. Был отдан приказ о передислокации войск, велено было также срочно сформировать народное ополчение. Аналогичные распоряжения полетели в Кузнецк и Томск. Часть томского батальона получила приказ выступить из города «с орудиями» на подводах. В Барнаульском горном управлении сделаны были свои приготовления. Между тем «в народе учинилась сильная тревога, жители линии поспрятали в леса свои имения…». В волостях Кузнецкой и Ильинской в ответ на приказание крестьянам, вооружённым «у кого что есть», собраться в Ашмарском редуте[4], стеклось в двое суток до двух тысяч человек с ружьями, копьями и топорами – цифра впечатляющая. В статистических сводах XIX в. территория Кузнецкого округа разделялась на три участка. В данном случае, видимо, было задействовано население первого участка, которое в 1859 г. составляло 21756 душ мужского пола. Если иметь в виду, что в этом числе учтены жители многочисленных инородческих улусов и юрт, а также дети и старики, то две тысячи вооружённых мужчин за двое суток – действительно много.

В общем, поднялась паника. Очевидец сообщает, что жители Кузнецка собрались к выезду по Томи на плотах, другие попрятали имущество и спасались в лесах. Крестьяне выпускали скот на пашни травить хлеб, чтоб не достался неприятелю. До Томска долетели слухи, что Бийск и Кузнецк уже разорены и выжжены, а люди перебиты, и «весть сия пронеслась по России и Москве, и достигла до Петербурха чрез нарочного, посланного от г-на генерал-губернатора к Государю Императору».

Вскоре, однако, открылось, что весь переполох – результат зрительной галлюцинации: растущий на горе лес показался кому-то войском. Стоящих в начале этой развёрнутой фабулы «сорок человек людей» решили переловить, в результате чего тридцать шесть были убиты, а четверо пойманы и привезены в Бийск. Оказались они, по одной версии, какие-то «татары из горцев», осуждённые на каторгу и бежавшие из Нерчинских заводов, а «по другому слуху, но недостоверному, якобы секретному, люди сии были не беглые, а посланы от китайцев для узнания мест». И тут отчётливо различимо «эхо войны» конца XVIII – начала XIX вв., когда остро стоял вопрос взаимных территориальных претензий России и Китая и действительно едва не началась война. Изложив этот исторический анекдот, автор резюмирует: «И страх сей обратили в народе в смех, что сорок человек беглецов наделали столько тревоги и навели страху». Причину случившегося Иван Конюхов усмотрел в том, что, «как видно, Господу Богу благоугодно было навести на жителей сего края страх, тем более, что в сих краях не было никаких неприятельских действий более 200 лет».

История имела ещё одно отражение, на этот раз в зеркале путевого дневника европейских путешественников, случайно оказавшихся в Бийском уезде в то же время. В 1848–1852 гг. англичанин Томас Уильям Аткинсон совершал большое путешествие по Азиатской России, в том числе к «Алтын-Кулю» (Телецкому озеру). Его вояж в изложении А. фон Этцеля и Г. Вагнера был опубликован в книге «Путешествие по Сибири и прилегающим к ней странам Центральной Азии» – и тут мы встречаем уже знакомую историю, но в совершенно другой интерпретации и с иными датами: «В конце сентября [1849 г.], когда горные офицеры только что возвратились из своих летних командировок и всякий думал только о приготовлениях к предстоявшим балам и прочим зимним увеселениям, вдруг однажды ночью в Барнаул прискакали несколько казаков, нарушивших мирный сон тамошних властей, и объявили, что они присланы из Сандинского пикета от командующего этим пикетом офицера, с известием, что в той стороне появилась партия азиятцев, по крайней мере около 3000 человек, которые, прорвавшись сквозь горы, быстро двигаются вперёд, производя повсюду грабежи и пожары и истребляя всё без милосердия. Между тем в Барнауле как раз в это самое время сосредоточена была вся годовая добыча алтайских рудников, да сверх того там хранились на складе значительные запасы разных товаров и соответствующее количество водки. Весь город пришёл в страшное смущение, женщины стали вопить, что азиятцы уведут их с детьми в неволю и заставят доить коров и кобыл...

Между тем из долины Бии явились новые вестники, из коих одни говорили, что вражеское войско состоит из 7000, а другие даже уверяли, что из 10000 человек, снабжённых ружьями. При этом прибавляли, что разбойниками предводительствует один англичанин, по фамилии Аткинсон». Так путешественнику была молвой препоручена роль нового Чингисхана, замыслившего сокрушить державу русского царя, – впрочем, знавшие его барнаульцы считали, что «для этого он слишком порядочный человек». В округе было известно, что Аткинсон год назад зачем-то пошёл в горы в южном направлении, а дальше коллективная фантазия дорисовала: англичанин попал в лапы свирепых монголов, которые принудили его служить им проводником через горные перевалы на Россию. Отметим пикантность картины: английский подданный с другого континента служит проводником у обитателей Центральной Азии, причём по Центральной же Азии... Но нет худа без добра: у барнаульцев явилась надежда, что белый человек у монгольского трона похлопочет о том, чтобы их грядущее рабство было не слишком жестоким…

А. фон Этцель продолжает: «Страшное известие всполошило всю западную половину Сибири, и со всех сторон стали собираться войска, спеша в долину Бии». В Семипалатинск спешно прибыл генерал-губернатор кн. Горчаков (кстати, приятель Аткинсона). Но когда первые отряды достигли Сандыпского караула, выяснилось, что слух был пустой: «Когда наконец дело это разъяснилось, то вышло, что никогда никакого монгольского войска в 10000 человек не собиралось, но что повод ко всей этой кутерьме подала партия из 40 человек черкесов, которые затеяли распрю с горными калмыками и в происшедшей затем схватке погибли все до последнего. Черкесы эти были взяты в плен русскими в разных стычках на Кавказе» и сосланы на золотые рудники по Бирюсе, но бежали с утаённым золотом, на которое купили оружие, потом угнали табун лошадей у киргизов и двинулись наугад через Саянский хребет, забредя наконец в непроходимые места долины Бии. Там и произошла их перестрелка с калмыками, из которой вышло живыми четверо «черкесов», но и тех добила «небывалая по страшной ярости буря с громом, молниею, снежною вьюгою», которая длилась аж четыре дня, – всё как в хорошем готическом романе.

Выяснился также и конкретный виновник паники: командир Сандыпского редута оказался по случаю праздника весел более обыкновенного, потому-то, не желая терять время на бесполезные раздумья, и отправил в спешном порядке нарочного с тревожным известием в Барнаул.

…И всё же эту комическую историю не следует рассматривать только как анекдот в старинном и современном смысле этого слова. Сюжет «волнений» июля 1849 г. ставит перед нами ряд вопросов: как могло случиться, что какой-то слух обернулся столь реальными последствиями?.. Почему к заведомо непроверенной информации отнеслись столь серьёзно даже профессиональные военные того времени, не говоря уже о населении? По какой причине у жителей территорий вдоль Бийско-Кузнецкой линии «страху было много», почему они тотчас не рассмеялись этому слуху? И что заставило кузнечанина Конюхова так тщательно, в деталях фиксировать событие как минимум двадцатилетней давности?.. Случаи, подобные эпизоду 1849 г., периодически повторялись. Как сообщает автор «Кузнецкой летописи», в 1775 г. «прошли слухи, что к Телецкому озеру пришли 2 тысячи человек и ожидают китайского войска 70 тысяч. Это навело большой страх в Кузнецке, Томске и Тобольске, так что приняты были повсеместно предосторожности, но страх был ложный и пустой». Характерно также, что все описанные события были спровоцированы именно слухами.

Внимательное прочтение приведённого фрагмента «Кузнецкой летописи» обнажает его структуру: важно, что всё содержание летописного рассказа сводится к фиксации некоторых визуальных «наблюдений», возникших на их основе слухов и спровоцированных последними реактивных управленческих решений. Бросается в глаза психологизм цитированного весьма выразительного текста. За ним стоит визионерский слух⁵, родственный коллективным видениям, когда бессознательный страх под действием механизма проекции наполняет сознание галлюцинаторными образами.

Некоторые события на Бийско-Кузнецкой линии были интерпретированы местным населением как требующие срочной военной мобилизации, и эта оценка ситуации явилась результатом работы определённых структур фонового знания. Именно мнимая опасность побудила жителей реально готовиться дать отпор врагу. Но в социологическом ракурсе это различие мнимого и реального несущественно. Если люди, даже вопреки здравому смыслу, определяют ситуации как реальные, то они реальны в своих последствиях (так называемая теорема Томаса). Различные «публичные определения ситуации», в том числе пророчества, предсказания и массовые слухи, становятся неотъемлемой частью ситуации и тем самым влияют на её последующее развитие. В этом отношении они абсолютно реальны (потому что действенны).

Именно из этого горизонта следует интерпретировать панику 1849 г. Да, геополитический баланс в Центральной Азии в первой половине XIX в. изменился, но вряд ли ещё «успело народиться новое поколение русских, вообще не знающее страха перед неожиданным набегом воинственных кочевых народов», как о том пишут некоторые историки. Алтайский материал опровергает это мнение. В блистательном Петербурге царствует Александр I, а на фронтирном Алтае всё ещё не установлены чёткие границы Российской империи, более того – регион остаётся одной из «горячих точек» империи. Земли в районе Телецкого озера долгое время упоминаются в русских документах как «порубежные волости», население которых платило неокладной ясак. То есть не твёрдо установленную дань определённым количеством соболей с мужчин в возрасте от 18 до 50, а сколько дадут.

5. К признакам визионерского слуха относятся: крайняя выразительность повествования, отчего людям может казаться, что они сами были очевидцами услышанного (примерно так работают и слухи об НЛО: мало кто видел эти объекты, но все о них «знают»); непременный коллективный характер переживания или массовое распространение слуха (что в данном случае одно и то же); особый психоэмоциональный фон возникновения слуха; притупление сознания у очевидцев непосредственно перед началом события (неслучайно в обоих вариантах записи есть намёк на «весёлое» состояние очевидцев); абсолютная необъяснимость порождаемых проекцией мнений, убеждений и иллюзий.

Основным условием возникновения визионерских слухов является наличие всеобщей аффектации, что и отличает их от слухов обычных. Эпизод 1849 г. – спонтанное проявление местной психологии в связи с переживанием коллективной опасности.

Тема военных Кузнецка, Бийска, Рудного Алтая не была развёрнута в советское время, да и сегодня не особенно представлена. Равно не являлась историческим мэйнстримом и тема военного «взятия Сибири». У этих фигур умолчания есть свои причины. Дело в том, что, признавая военный статус региона, нельзя будет не признать факт каких-то шедших здесь войн. Но с кем? С прежними хозяевами этой земли, то есть как раз с теми, кто, как считается, добровольно пошёл под высокую руку государеву. В русских источниках они упоминаются как «кузнецкие татары», «кыргызы», «алтасары», «телесы», «белые калмыки» (телеуты), потом и просто «калмыки» (потомки ойратов, спасшихся от маньчжур в процессе этнической чистки конца 1750-х)… А мы-то привыкли считать Алтае-Саяны вечным глубоким тылом, мягким и безопасным «подбрюшьем» русского государства! Только в последние два десятилетия историки заговорили вслух и о русско-чукотских войнах, официально завершившихся лишь в самом конце XIX в. Чукчи в принципе не знали даннических отношений, потому казаки с огромным трудом и серьёзными боевыми потерями объясняли им, отличным воинам, почему они должны платить «белому царю».

Конечно, трёхсотлетняя военная обстановка на Алтае далеко не всегда была такой напряжённой, как это описано в цитированных текстах XIX в. Были и забавные случаи взаимовыгодного сотрудничества военных офицеров, служивших в китайских и русских постах на границе двух империй. Да и сама граница устанавливалась с анекдотичными эскападами. Но это уже, как говорится, другая история.

Ирина Басалаева,
руководитель программы «Новокузнцек-400»
Новокузнецкого филиала-института КемГУ

[1] Название главы из цитируемой далее «Кузнецкой летописи» (1867-1881), одной из последних сибирских городовых летописей, созданной кузнечанином И. С. Конюховым.

[2] Иначе форпост Сайдыпский, станица Сандыбская, Сайдып, Сандыб. Опорный пункт Бийско-Кузнецкой линии на р. Бия, в 95 верстах от Бийска. Очень важный рубеж: в большинстве описаний XIX в. упоминается как ключевая географическая точка в определении маршрутных направлений на трактовой дороге из Кузнецка на Телецкое озеро, отчасти совпадавшей с укреплённой линией.

[3] Cело Улалинское (Улала) в 95 верстах от Бийска – место дислокации главного стана Алтайской духовной миссии Тобольсокй епархии, учреждённой в 1828 г. и фактически основанной в 1830 г. по прибытии о. Макария (Глухарёва) в Бийский округ. Ныне – г. Горно-Алтайск.

[4] Находился в 20 верстах от Кузнецка, ныне с. Ашмарино Новокузнецкого района.

Дата добавления: 2015-08-18