Глава 15. — Чистой воды совпадение, — говорила она себе, когда шла

— Чистой воды совпадение, — говорила она себе, когда шла, опустив голову и пряча руки в карманы, по только что очищенному тротуару Сентрал-парк-саут. — А совпадения возможны даже в соборе святого Патрика в канун Рождества. Глупо считать припадок какой-то несчастной женщины знамением Божьим для Розмари.

И не только глупо, но и дерзко — мнить себя орудием Господа на Земле. И хотя бы на миг допускать, будто из сотен миллионов прихожан, взывающих к Нему в эту ночь. Он предпочел выбрать ее, и не только выбрать, но и дать немедленный, эффектный ответ.

Она шла мимо гостиниц и многоквартирных домов, мимо входящих и выходящих людей с рождественскими подарками и рождественскими улыбками. Из потока нагретого воздуха от широкого парадного она попала в холодный сквозняк Шестой авеню.

Приближающаяся башня сияла, точно под солнцем, в городских огнях — снег в парках и на улицах добавлял им яркости. Розмари надеялась увидеть огонек в определенном окне здания «БД»; как раз под ним в своей спальне она оставила ориентир — приколола к оконным шторам натянутый синий шарф, а за ним зажгла лампу без абажура. Но даже синее окно на сверкающем золотом зеркальном фасаде ей обнаружить не удалось.

Розмари сошла с протоптанной в снегу тропинки и, подняв очки, окинула здание взглядом снизу доверху. Но возвышавшийся небоскреб не снял Свои лыжные очки; поди различи на его блестящем лице, отражающем огнистую ночь, где освещенное окно, а где темное, где синее, а где фиолетовое.

Она обогнула площадь и перебралась через снежный вал перед входом в башню.

Розмари переоделась: зеленая блузка, черный свитер, слаксы и туфли без каблуков. Вытащила тонкий черный фонарик из пластиковой упаковки, вставила батарейки, надела колпачок, проверила выключатель. Тонкий луч, яркий свет. Хорошее новшество.

Розмари сунула фонарик в левый карман, карточку-пропуск — в правый. Больше ей ничего не понадобится. Там, куда она собралась, она пробудет минуту или две. Те, кто ее интересует, либо окажутся на месте, готовые заняться черт знает чем, либо на всем этаже не будет света.

Она попросила у Эла таблетку; он дал две, но и одна была нужна лишь на тот случай, если Розмари устанет от ходьбы. Этого не произошло. Она вполне бодра, голова совершенно ясная — наверное, по жилам качается адреналин.

А может, дело в том, что сейчас только пятнадцать минут десятого. Вероятно, еще слишком рано, и наверху всего два-три человека, и находятся они там по какой-нибудь вполне невинной причине.

Розмари приготовила чашку растворимого кофе и включила телевизор — шли новости.

— Мы получили сведения, — сообщил диктор, — что погибших уже насчитывается пятьдесят семь. — Он глубоко вздохнул и сокрушенно покачал головой. — Подводя итоги…

Еще один Гамбург. Но поменьше. На этот раз — Квебек.

Канун Рождества…

Розмари сидела в печали, покачивая головой.

Страшное известие передавали по половине каналов.

— Никто не взял на себя ответственность… — продолжал диктор.

Розмари ни секунды не задержалась на танце Джимми Стюарта и Донны Рид на террасе у бассейна — миленький фильм, но двух раз вполне достаточно, — и посмотрела отрывок из «Специальной новогодней программы „Божьих Детей“. Когда заговорил Энди, она переключила канал — что-то не хочется сегодня видеть его „в образе“.

Опять новости. Число человеческих жертв достигло шестидесяти двух.

Розмари выключила телевизор, постояла, глядя в окно на снежный покров парка — плавные очертания сияющих отраженным светом бугров, каемки тропинок. Интересно, как там у Джо дела в Литл-Неке, за столом с Ронни, Мэри-Элизабет и ее любовницей? Вдруг он задержится, ведь поезда сейчас выбились из графика. Он не изъявлял желания подробно рассказывать о своем браке и разводе, но все же Розмари пришла к выводу, что проблема заключалась вовсе не в физическом аспекте. Возможно, он проведет ночь с бывшей манекенщицей Ронни? От этой мысли Розмари бросило в жар — с чего бы вдруг?

Внизу завизжали тормоза, ей почудились крики, разбивающиеся о своды собора святого Патрика. Она задрожала, сложила руки на груди, сдавила ладонями плечи.

В четверть одиннадцатого Розмари освежила макияж и поправила прическу — Энди прав, на Эрни снизошло вдохновение. Проглотила полтаблетки — на всякий пожарный.

Потом приотворила дверь в коридор и глянула на стол дежурных по этажу. За столом сидела женщина — с такого расстояния трудно определить, кто именно — и разговаривала с семейной парой в верхней одежде. Розмари затворила дверь и подождала, глядя на заключенный в раму план этажа с красными обозначениями аварийных выходов. Она снова приотворила дверь… Тут в коридор из номера напротив вышло несколько человек, и Розмари отступила в комнату. Но оставила щель, дождалась, пока двое мужчин и женщина встанут перед столом дежурной по этажу, заслонив ее, вышла, повесила табличку «Не беспокоить», пересекла коридор, толкнула стеклянную створку с надписью «аварийный выход», прошла на лестничную площадку.

Освещенные лампами дневного света, ступени уходили вниз между белеными стенами из шлакобетонных блоков. Розмари, держась за черные металлические перила, поднялась на площадку восьмого этажа. Прислонилась щекой к стеклянной двери. Отворила ее и глянула в тускло освещенный коридор, зеленый, как тропический лес, — винил и небесно-голубые стены. Такой же коридор, только вдвое шире и с окнами, располагался на десятом этаже, а в этом были всего лишь две большие двери напротив — к лифтам и туалетам.

Туда-то Розмари и направилась — к двустворчатой ореховой двери с гигантской медной эмблемой «БД». И на полированной поверхности увидела себя — всю в черном, с искаженными пропорциями.

Она опустилась на корточки, уперлась ладонями в пол, приросла взглядом к щели под медной табличкой.

Потом встала, перевела дыхание, вынула из кармана фонарик и карточку. Вставила карточку в щель электронного замка на косяке и провела. Если эта карточка позволяет Розмари войти в личный лифт Энди, она должна отпереть и входную дверь его офиса.

Протянула руку к медной эмблеме, но дотронуться не успела — табличка раскололась надвое, створки двери отворились во тьму.

Луч фонарика и свет из коридора показали большую приемную — престижная мебель, дорогие журналы, кругом — двери.

Розмари вошла в комнату и повернулась к лифтам. Постояла, прижимая ко лбу ладонь, пытаясь вспомнить планировку девятого этажа, где она побывала больше двух недель назад, в день съемки, и еще дня через два — на собрании в одном из конференц-залов.

Окна конференц-залов смотрят на парк, значит, амфитеатр расположен за лифтами. Да, возвращаться приходилось вдоль круговой стены, огибающей сцену сзади и идущей параллельно наружной, бродвейской стене здания. Отсюда следует: винтовая лестница между артистическими уборными и туалетами должна быть там, где-то за северо-западным углом приемной, почти в самом конце обратного пути.

Розмари двинулась вслед за непоседливым диском света направо, за дверь, и по лесному винилу — между шеренгами кабинетных дверей с номерами, начинавшимися с цифры 8. На развилке она повернула влево, опять по винилу цвета джунглей, мимо оцифрованных дверей. Числа росли. Как раз там, где и рассчитывала, Розмари обнаружила справа альков, а в нем — черную чугунную винтовую лестницу, ведущую на этаж выше.

Она медленно пошла по клинообразным ступенькам, держась за перила, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. Тишина. Светя фонариком под ноги, она вышла в зеленый коридор, где паласы закрывали пол и стены. Справа — две двери в нескольких ярдах друг от друга, между ними на изогнутой стене — таксофон, слева — две двери бок о бок, обе, судя по табличкам, в туалеты. Под обеими темно. Зато двери в артистические уборные подчеркнуты светом; ближайшая, в дамскую гардеробную, чуть приотворена, в щели эмалево поблескивает лесная зелень.

Розмари сошла с винтовой лестницы и остановилась на паласе. Принюхалась.

Таннис?

Есть тут кто-нибудь?

Она смотрела через щель в уборную.

Ни движения, ни звука.

Розмари отворила дверь шире. Шесть кабинок — по три в ряд, друг против друга, шторы собраны в гармошки. В кабинке справа на стенном крюке висят Дианины пятьсот убитых норок, рядом — одна из ее бархатных палаток. На полочке лежат часики с алмазами и кольца, черная кожаная сумочка со шнурком на горловине — на скамье, под нею стоят черные сапоги. На другом конце скамьи спутанным клубком лежат черные гольфы.

Из артистической студии доносился звучный голос Крейга — дверь за пустыми стульями и туалетными столиками была приотворена. Судя по интонациям, Крейг задавал вопросы.

Держась одной рукой за косяк, а другой за дверную ручку, Розмари заглянула в уборную, напрягла слух. Не разобрала ни вопросов, ни ответов, но уловила щелчок в коридоре. Она вошла в уборную и затворила за собой дверь — как раз в тот момент, когда начала отворяться дверь мужской гардеробной. Розмари попятилась в кабинку Дианы. Сердце стучало бешено.

В кабинке напротив она увидела костюм цвета морской волны, убиенных бобров, коричневые сапоги, сак от «Гуччи». Полли.

В артистической студии воцарилась тишина. "

Розмари ждала. И принюхивалась. Казалось, запах танниса крепнет, вплетается в джунгли парфюма… А может, это таблетка усилила обоняние. Да и краски кажутся ярче обычного.

Наклоняясь вперед, вправо, влево, Розмари осмотрела другие кабинки. Ванесса: цвета электрик пальто свободного покроя, с капюшоном и деревянными пуговицами, джинсы, малиновый свитер, коричневые ботинки на шнуровке, черные панталоны.

Розмари вытянула шею. Рядом с кабинкой Полли — кабинка Сэнди: койоты, белые кожаные сапоги, платье фисташкового цвета. Белья нет.

Теперь можно уходить. Какая разница, здесь Энди или нет? Эта публика не для того разделась, чтобы обсуждать программу «Божьих Детей», направленную на оздоровление общества в двухтысячном году. В фойе по меньшей мере двое мужчин, как это прикажете понимать? А запах танниса — это запах танниса, его ни с чем не спутаешь.

Для пущей уверенности она сделала глубокий вдох. Таннис, что же еще… А в фойе — по-прежнему тишина. Розмари вышла из кабинки и заглянула в последние две, те, что за кабинками Сэнди и Ванессы. Обе оказались пусты, если не считать длинного коричневого балахона, висящего на боковой стенке.

Она рассмотрела щедро прокрашенную ткань. Шелк грубый, в узелках, ведешь ногтем — застревает. Потянула к себе широкий рукав — балахон оказался с капюшоном и веревочным пояском.

Сутана. Легкая, изящного покроя, швы прострочены дважды. Вот и ярлык на изнанке ворота: «Мадам Дельфин, театральный костюмер».

Розмари сняла с ярлычка волос, растянула на всю длину. Подержала перед незамыленными глазами, изучила ультрасвежим взглядом гладкую черную нить длинною в фут…

Затем положила волос на плечо сутаны. Прошла между стульями и туалетными столиками с выпуклыми зеркалами к приотворенной двери. Встала перед нею и, держась за ручку, заглянула в щелочку под верхней петлей.

Чуть ли не прямо перед нею, слегка левее, на середине дивана восседала Сэнди в сутане цвета ржавчины и рассматривала карты на старинном платяном сундуке — карты Таро, что же еще? Передвинула одну из них, вгляделась в рисунок, глубоко вздохнула. Дурные вести из потустороннего мира.

Через щель между дверью и косяком сочился дымок танниса — наверное, его жгли вместо благовоний в фойе или на сцене.

Левее Сэнди проплыло ржавое пятно.

— Пол-одиннадцатого уже давно прошло! А ведь я его просила начать вовремя. Полли.

— Терпеть не могу задерживаться до рассвета, у меня напрочь сбиваются внутренние часы!

Сэнди собрала карты, быстро перетасовала, принялась раскладывать. Вернулась Полли, села на подлокотник дивана, откусила кусочек пирожного. Выпростала из сутаны и скрестила голые ноги с красным педикюром — неплохие ножки для ее лет. Свесила над сундуком светлые кудри, закусила губу. Поцокала языком.

Сэнди печально вздохнула:

— Вечно этот хаос, бессмысленный хаос… Слева в поле зрения Розмари вошла третья ведьма.

— Кто-нибудь видел Энди? Только что был здесь, а теперь куда-то исчез.

— Десять тридцать давно миновало, — промолвила Полли.

— Я знаю. — Диана подошла к Сэнди с другой стороны. — Мальчики уже беспокоятся. — На ней была фиолетовая сутана — наверняка специально выкрашенная под цвет глаз. Она посмотрела, как Сэнди тасует карты, и спросила:

— Что такое «LOUSETRASM»?

— Ничего, — ответила Сэнди. — Хаос. Это головоломка, мне ее Джуди дала.

— В смысле, Элис? — спросила Полли.

— Все еще не могу в это поверить, — проговорила Сэнди, тасуя карты.

Со словами «меня от этих словесных игр с души воротит» Диана уплыла вправо.

Розмари отстранилась от щели. Вот так да! Сэнди тоже на крючке?

Она обернулась — перед ней стоял Энди, поднеся палец к губам.

— Tcc!

У Розмари отвисла челюсть, и он прикрыл ей рот ладонью.

— Я уж было решил, что ты мне поверила. — Он ухмыльнулся и поцеловал ее в нос.

Энди отнял пальцы от ее рта, но руку не опустил — дескать, молчи. Подмигнул, взялся за дверную ручку, потянул на себя, оттесняя дверью мать.

— Дамы, вы не в претензии? Мне на несколько минут понадобится эта комната.

— Зачем? — осведомилась Диана справа.

— Для глубокой медитации. Устраивает такой ответ? Выходите. Всем спасибо.

На нем была черная сутана с такими же узорами, как у других, с капюшоном за плечами и веревочным поясом. Лежащий внизу, в подарочной упаковке, халат от «Салки» был бы здесь неуместен. Что ж, тем меньше причин отдавать его этому самоуверенному и лживому сыну… Сатаны!

— Что ты там делал? — спросила Сэнди, собирая карты.

— Сапоги примерял.

— Ты говорил, мы начнем…

— Начинайте без меня. Я серьезно, приступайте. Эй, Кевин, давай звук! Скажите ему.

Он затворил дверь на сцену, а Розмари прошла в артистическую студию — пригибаясь, глядя на свое отражение, которое в ответ не сводило с нее глаз.

В театрах или на телестудиях помещение зеленого цвета — редкость. А тут все было зелено, не театр, а настоящие джунгли. Визуальный оксюморон. Низкий зеркальный потолок удваивал странность комнаты. Пространство за кулисами было поделено на ярусы. Наверху, совсем рядом, находилась режиссерская с пультами управления осветительной и звуковой системами, виднелись перевернутые отражения всех, кто ходил, сидел или трепался, или чем еще принято заниматься в артистических студиях цвета тропического леса.

Розмари выбрала стул возле дивана, села, выпрямив спину, опустив локти на подлокотники, соединив руки и сплетя пальцы перед грудью. Вытянула ноги в черных слаксах, уперлась в ковер подошвами черных туфель, прижатых друг к дружке.

Энди шел по фойе, и вплотную за ним следовало его отражение в черной облегающей сутане, подпоясанной веревкой. Остановился возле аппарата, заправленного кофе и чаем, и гигантской красной машины с логотипом «Кока-колы».

— Кофе будешь?

Секунду или две Розмари молчала.

— Черный, пожалуйста.

Энди налил кофе, дал красной машине тумака. Внутри щелкнуло.

Он принес матери черный кофе в чашке с клеймом «БД», чайную ложку и пакетик подсластителя. Сел рядом с ней на край дивана, откупорил красную банку. Глотнул.

Розмари поставила чашку на сундук и помешала кофе, глядя на «карты» Сэнди — листочки бумаги для записей размером три на четыре под округлым серебряным пресс-папье.

— Хочешь ответ?

Розмари посмотрела на сына:

— Насчет «жареных мулов»? Улыбаясь, он кивнул:

— Я его нашел с неделю назад.

— Не смей мне говорить! Сама найду. Энди хихикнул:

— Теперь ты у меня на крючке. Берегись, а не то скажу!

Розмари положила ложечку на сундук и выпрямила спину. Держа чашку в обеих руках и глядя вперед, глубоко вздохнула и сделала глоток кофе.

Энди поставил банку с колой на ковер, подальше от своей босой ноги, и наклонился к матери.

— Мне не следовало шутить. Понимаю, ты беспокоишься. Не надо. Я ведь солгал совсем чуть-чуть. Прости. Боялся, что опять тебя перепугаю после такой долгой разлуки. Мама, посмотри на меня. Пожалуйста.

Она повернула голову, посмотрела на него. Энди сказал, не сводя с нее ясных светло-карих глаз:

— То, что здесь происходит, — вовсе не сатанизм. Поверь, я Сатане не поклоняюсь. Это… мишура, я, с нею вырос, и она мне нравится, только и всего. Никаких других вечеринок и праздников я не знал. Тут и колдовства никакого нет, мы не наводим чары, все вполне невинно. На древнюю религию Минни и Романа все это похоже не больше, чем рождественская вечеринка в офисе Роба Паттерсона. Да ты сама послушай. — Он указал кивком.

Началось молитвенное пение — оно исходило из динамика, что выглядывал из зеленого паласа между притолоками дверей в уборные. Звуки накатывали волнами, в них вплетались необычные дрожащие ноты.

— Узнаешь?

Розмари направила на динамик ухо.

— А ты когда-нибудь… участвовала в… Она отрицательно покачала головой:

— Нет. Но слушала. Из чулана через стену. Да ты знаешь.

Энди кивнул и улыбнулся.

— Разница есть… — сказала она.

— Один из старых гимнов. Хэнк пропустил его через компьютер, он увлекается электронной музыкой. Именно это я и имел в виду — псалом записывается на пленку и обрабатывается с помощью электроники. Если воспроизводить вспять, услышишь «Отче наш».

Она улыбнулась, глотнула кофе. Посмотрела на сына. Он поднес к губам банку, задвигался кадык.

Розмари поставила, чашку на сундук, откинулась на спинку кресла, опустила руки на подлокотники, устремила взор вперед. Принюхалась. Помахала ладонью перед лицом.

— Самая обычная рождественская вечеринка в офисе, — сказал он, опуская банку на пол, — просто во вкусе Энди. Считается занятным и не столь уж редким бзиком, вполне простительным для парня, который день-деньской вынужден строить из себя образец добродетели. Энди каким-то способом внушает каждому, что с этим бзиком всем по пути — у каждого находится своя причина.

Он наклонился еще ближе к Розмари.

— На свете есть талантливые люди, они трудятся, чтобы сделать мир хорошим. И снимают нервное напряжение, выпускают пар не совсем обычными способами. Они такие же сатанисты, как и ты, каждый второй регулярно ходит в церковь. Джей, например, служка в синагоге. — Энди положил руку ей на тыльную сторону ладони. — Они не убийцы, мама. И я не приказываю им убивать. Ты ведь этого больше всего боишься?

Она поглядела на него и кивнула:

— Да.

Он откинулся на спинку дивана, сокрушенно покачал головой, взъерошил пятерней рыжеватые волосы.

— Не понимаю… Почему? Допустим, ты скажешь, что Джуди собиралась меня предать. Но ведь мы совершенно не подозревали, кто она на самом деле.

— Она шла ко мне, чтобы о чем-то рассказать, — произнесла Розмари. — А не ради партии в скрэббл.

Энди отвернулся, снова покачал головой, тяжело вздохнул. Посмотрел на Розмари:

— Наверное, о том, что решила порвать со мной. В Дублине у нас с ней все разладилось. Угадай, в которую ночь. — Он поднял банку, глотнул.

— Об этом она мне говорила. — Розмари смотрела сыну в лицо. — Думаю, собиралась рассказать поподробнее.

— Мама, все это обычная забава, — с чувством произнес Энди. — Да ты сама посмотри, побудь с нами Несколько минут! Здесь сутана Джуди, надень капюшон, и никто тебя не узнает. Решат, что я кого-то привел со стороны, я так уже делал. Увидишь — это всего лишь вечеринка с гимнами друидов, старинными песнями и доброй едой. Ну, черные свечи вместо красных и зеленых, таннис вместо остролиста — подумаешь, разница!

Она посмотрела ему в глаза:

— Спасибо, нет.

— Никто тебя не будет принуждать. Ни к чему.

— Я говорю — нет! Даже если все это невинно, как…

— Я не сказал «невинно». — Энди улыбнулся. — Я сказал, что это не сатанизм и что принуждения не будет. Не исключено, что Уильям вздумает тебя лапать, но если дашь ему по рукам, он больше не полезет. Вот Мухаммед понастойчивей.

— А если бы Джуди со всем этим пошла к журналистам? — спросила Розмари. — С друидскими рождественскими вечеринками в «БД»?

Несколько секунд он молчал, потом встал и направился к двери уборной. По пути осушил банку — и точно так же поступило перевернутое отражение у него над головой.

Энди смял банку в кулаке, бросил в мусорную корзину и повернулся к Розмари.

— Да, это вызвало бы шум. Но поверь, мама, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы ее остановить. Я ее правда любил, даже после Дня Благодарения.

Она отвела взгляд. К пению добавился медленный, размеренный бой барабана.

— Да и не верю я, что она решилась бы на такое, — сказал Энди, возвращаясь к матери. — Ей все это нравилось не меньше, чем любому из нас. От нее мы узнали некоторые идеи йоги и добавили их к ритуалу. — Он опустился на корточки рядом с креслом, сжал руку Розмари. — Да ладно тебе! Задержись на несколько минут. Ради нас — тебя и меня. А иначе так и будешь кукситься и думать, что я неисправимый лжец, а ребята тут цыплятам головы рубят.

Она глубоко вздохнула:

— Я вовсе этого не думала.

— А что ты думала?

Розмари взглянула на сына, поморгала, пожала плечами:

— Наверное, ожидала увидеть Черную Мессу. А впрочем, не знаю…

— Да кто ты такая? — спросил он с улыбкой. — Кардинал, осуждающий фильмы, которых не видел? Книги, которых не читал?

— О Господи… Ладно, Энди, ты победил. Розмари поднялась с кресла. Энди встал во весь рост, улыбнулся, обнял ее за плечи.

— Рад, что все уладилось. Так ты мне показывала Ирландию. Здесь мои корни — не все, но некоторые. Никогда не думал, что смогу тебе объяснить.

Он поцеловал мать в щеку, она тоже его поцеловала — в то место, откуда начиналась борода.

— Только две минуты. День выдался тяжелый, я очень устала.

Энди посмотрел на нее, улыбнулся, расправил на себе сутану, подтянул поясок. Когда Розмари входила в женскую гардеробную, ее изображение наверху шагало вверх ногами под барабанный бой.

Дата добавления: 2015-08-18