ПРИЗРАКИ. Герцог Эрнст потянулся за мечом, но клинок Нейла уже вылетал из ножен

Герцог Эрнст потянулся за мечом, но клинок Нейла уже вылетал из ножен, вспыхивая по лезвию радужным сиянием. Эрнст и его люди замерли, не сводя с него глаз, а Нейл подал лошадь немного назад, чтобы видеть одновременно Эрнста и Элионор.

– Клянусь моими отцами и отцами моих отцов! – прорычал рыцарь. – Энни Отважная находится под моей защитой, и я убью любого, кто осмелится поднять на нее руку!

В следующее мгновение еще один клинок покинул ножны, Казио спешился и встал между Энни и Эрнстом, спиной к гвардейцам. Нейл подумал, что, возможно, последнее было ошибкой.

– Колдовство! – выговорил Эрнст, не сводя глаз с Дрэга. – Злые чары. Кем бы ты ни был, прайфек с тобой разберется.

– Пусть это послужит утешением твоему трупу, – крикнул в ответ Нейл. – Кстати, я забрал этот меч у слуги прайфека, что, полагаю, покажется тебе не менее странным, чем мне.

Эрнст наконец обнажил меч.

– Я не боюсь колдовства и не верю лжи, – сообщил он. – я выполню распоряжение моего господина.

– Мой дядя узурпатор. – вмешалась Энни. – Ваш долг служитъ мне, а не ему.

Эрнст сплюнул.

– Ваш отец мог выклянчить у Комвена право наследования для вас, но не стоит заблуждаться, принцесса. Есть лишь один Отважный, чья кровь достаточно сильна, чтобы править Кротенией, и это король Роберт. В какую бы ребяческую авантюру вы ни ввязались, уверяю вас, она только что закончилась.

– О, позвольте девушке еще немного побыть ребенком, – прервала его Элионор.

– Герцогиня? – удивился Эрнст.

– Энни, дорогая, возможно, тебе стоит закрыть глаза, – посоветовала Элионор.

Нейл услышал, как запели тетивы, и его бросило разом в жар и холод. Он проклял себя за глупость.

Однако больше всех удивился герцог Эрнст – когда одна стрела пронзила ему горло, а другая на четверть вошла в правую глазницу.

Снова запели луки, и за несколько ударов сердца все люди Эрнста оказались повержены. Только после этого из-за стены появились четверо мужчин в желтых рейтузах и оранжевых куртках. Длинными острыми ножами они начали перерезать глотки раненым.

Энни удивленно вскрикнула.

– О, милая, мне казалось, я просила тебя не смотреть, – укорила ее Элионор.

– Я не впервые вижу, как умирают люди, тетя Элионор, – ответила Энни.

Она побледнела, и в глазах у нее стояли слезы, но она спокойно наблюдала за происходящим.

– К сожалению, – проговорила Элионор. – Как я вижу, несмотря на некоторые остатки наивности, ты повзрослела, не так ли? Ладно, довольно неприятных сцен, – продолжала она, натягивая поводья. – Давайте лучше посмотрим, что у нас найдется на кухне.

Когда они направились в сторону особняка, Нейл поравнялся с Элионор.

– Герцогиня…

– Да, сэр рыцарь. Я знаю, с вашей стороны было крайне неучтиво считать меня предательницей и лгуньей, однако вам нет нужды извиняться, – отозвалась та. – Видите ли, я ожидала прибытия герцога не раньше завтрашнего дня и позаботилась о том, чтобы с ним произошел несчастный случай до того, как он доберется до моих владений.

– Роберт скоро узнает, что с ними что-то произошло, – напомнил Нейл.

– Ну надо же! – Элионор вздохнула. – Ужасные времена настали. Чудовища и злодеи бродят по дорогам. Даже люди короля не могут чувствовать себя в безопасности.

– Вы думаете, Роберт ничего не поймет?

– Я думаю, у нас есть немного времени, голубчик, – уточнила Элионор. – Достаточно, чтобы поесть, чего-нибудь выпить и отдохнуть. Я полагаю, строить планы лучше поутру. Прежде чем обсуждать дальнейшие шаги, следует привести себя в порядок. В конце концов, я надеюсь, вы не собирались немедленно отправиться в Эслен и потребовать, чтобы вам открыли городские ворота?

Нейл невольно улыбнулся.

– Вот в этом как раз и состоит трудность, – ответил он. – Если я могу быть с вами откровенен, герцогиня…

– Можете, насколько пожелаете, – с хитрым видом проговорила она. – А еще вы можете меня обманывать и дразнить. В любом случае, мне это доставит удовольствие. – Ее губы слегка изогнулись в улыбке.

– Я участвовал во многих сражениях, – продолжил Нейл, не обращая внимания на ее заигрывания. – Отец в первый раз дал мне копье, когда мне исполнилось девять. Мы сражались с Рейдерами из Вейханда, нанятыми Ханзой. После того как отец погиб, барон Файл де Лири взял меня в свой дом, и я сражался за него. Теперь я рыцарь Кротении. Однако я не слишком разбираюсь в том, как следует вести войну. Я возглавлял набеги и защищал укрепления, но я не знаю, что нужно сделать, чтобы захватить город или крепость, особенно такую, как Эслен. Боюсь и Энни тоже.

– Я знаю – согласилась Элионор. – Ваша кампания, несомненно, крайне важна. И все же, дорогой мой, тем больше причин для вас провести некоторое время со мной. Так я смогу представить вас нужным людям.

– В каком смысле?

– Прошу вас, имейте немного терпения, голубчик. Доверьтесь Элионор. Разве я когда-нибудь давала вам плохие советы?

– Один пример я мог бы привести, – сдержанно проговорил Нейл.

– Нет, не думаю, – мягко ответила Элионор. – То, что из этого не получилось ничего хорошего, не моя вина. Фастия погибла не из-за вашей встречи, сэр Нейл. Ее убили злодеи. Неужели вы думаете, что не влюбленный в нее рыцарь мог бы ее спасти?

– Я отвлекся, – сказал Нейл.

– Я этому не верю. Мюриель тоже. И я уверена, что Фастия никогда не стала бы винить вас. Или желать, чтобы вы оплакивали ее столь долго. Я знаю, вы скорбите по ней, но она умерла, а вы продолжаете жить. Вы должны… О, ну надо же!

Щеки Нейла вспыхнули.

– Сэр Нейл?

– Герцогиня?

– Ваше лицо так очаровательно открыто. У вас сделался такой виноватый вид. И кто же завладел вашим воображением?

– Никто, – быстро ответил Нейл.

– Ха. Вы хотите сказать, что не желаете признавать своей влюбленности. Иными словами, кто-то вам нравится, но вы почему-то считаете, что это дурно. Чувство вины – вот ваша истинная возлюбленная, сэр рыцарь. Назовите мне имя женщины, которую вы любили и при этом не чувствовали себя виноватым.

– Прошу вас, герцогиня, не нужно это обсуждать.

– Возможно, вам стоит выпить еще немного моего травяного настоя.

Нейл в отчаянии смотрел вперед, мечтая, чтобы этот разговор закончился. Особняк находился слишком далеко от ворот. Почему-то раньше ему так не казалось.

С тех пор как он нашел Энни в Данмроге, ему удалось заставить свое сердце молчать, но Гленчест пробудил воспоминания Нейл вспомнил, как приехал сюда в первый раз во время гораздо более беззаботной прогулки. Он вспомнил, как Фастия сплела венок из цветов, чтобы Нейл надел его на шею. А потом, выпив лишнего, она пришла к нему в комнату…

«Дочь моей королевы, которую я поклялся защищать. Замужняя женщина…»

Она умерла у него на руках, и он думал, что его сердце разбито и больше никогда не сможет ощутить любви.

Пока не встретил Бринну, которая спасла ему жизнь и пожертвовала мечтой, чтобы он мог исполнить свой долг. Он не полюбил ее, по крайней мере не так же, как Фастию, но что-то произошло.

Где она сейчас? Тоже умерла? Вернулась в тюрьму, из которой бежала?..

– Бедняжка, – вздохнула Элионор, – бедняжка. Боюсь, ваше сердце предназначено для трагедий.

– Вот почему моей единственной любовью должен стать долг, – ответил Нейл сдержанно.

– И это стало бы самой большой трагедией из всех, – возразила герцогиня. – Однако я не верю, что вы сможете придерживаться такой стези. У вас слишком романтическое сердце, чтобы закрыть все его двери.

Наконец, спустя целую вечность, они добрались до ворот особняка.

Казио оперся рукой о стену, чтобы сохранить равновесие, икнул, поднес к губам графин с вином и сделал большой глоток.

Такого букета он никогда прежде не пробовал: сухого и ароматного, с абрикосовым послевкусием. Герцогиня утверждала, что его доставили из соседней долины. Получалось, что это первое кротенийское вино, которое он попробовал.

Он глянул в безлунное небо и отсалютовал ему графином.

– З'Акатто! – сказал он. – Зря ты не поехал с нами. Мы поспорили по поводу этого вина. За тебя, старик!

З'Акатто утверждал, что к северу от Теро Галле нет маломальски достойного вина. Похоже, он ошибся. Впрочем, даже если бы он убедился в этом, упрямый старик все равно не признал бы своей неправоты. Казио задумался, как там его наставник. Скорее всего, еще отлеживается в Данмроге, раны-то серьезные…

Казио оглядел сад, который нашел случайно. Еда была превосходной и непривычной. Северные земли, возможно, и диковаты, но местная пища, вне всякого сомнения, очень интересна, а в доме герцогини ее вдоволь. Однако после нескольких бокалов вина разговоры вокруг стали не слишком внятными.

Герцогиня была способна довольно сносно поддерживать беседу на вителлианском, но хотя Элионор немного флиртовала с Казио по дороге, теперь она вполне закономерно сосредоточилась на злоключениях Энни. Юный вителлианец слишком устал, чтобы продираться сквозь сложности королевского языка, поэтому после обеда решил поискать уединения и нашел его здесь.

Гленчест (какие в этом краю диковинные названия!) казался скорее садом, чем особняком, и был похож на владения меддиссо в з'Ирбине, где Казио с з'Акатто однажды стянули бутылку знаменитого «Эчи'дакруми де Сахто Роса».

Конечно, в з'Ирбине с неба не падает замерзший дождь, а в вителлианских садах не бывает вечнозеленых живых изгородей, подстриженных в форме каменных стен, но Казио здесь нравилось. Он даже обнаружил в саду статую леди Фьюссы, чье изображение украшает и площадь в его родной Авелле, и почувствовал себя так, словно оказался дома.

Юноша надел свою шляпу на обнаженную статую святого, стоящую в центре дворика – маленького дворика в форме трилистника, – и уселся на мраморную скамейку, чтобы допить вино. От холода у него болели руки, но всему остальному телу было на удивление тепло, благодаря не только вину, но и великолепной одежде, которой его снабдила герцогиня, – оранжевые рейтузы из толстой шерсти и черная куртка из мягкой кожи, отделанной мехом. Поверх своего нового костюма вителлианец накинул стеганый плащ с широкими рукавами, а на ноги натянул удобные кожаные сапоги.

Устроившись в теплом круге света фонаря, Казио уже поднес к губам графин, чтобы выпить за превосходный вкус герцогинн в том, что касалось одежды, когда его задумчивость нарушил женский голос.

– Казио?

Он повернулся и увидел, что на него смотрит Остра.

Элионор одарила и ее тоже: платье цвета индиго, а поверх него плащ из темно-коричневого меха, незнакомого вителлианцу. Капюшон был оторочен, кажется, белой норкой. Лицо девушки было слишком румяным даже для такого освещения. Возможно, от холода.

– Привет, красотка, – сказал Казио. – Добро пожаловать в мое маленькое королевство.

Остра несколько мгновений молчала. В неверном свете юноше показалось, что она покачивается на пятках, словно пытаясь удержать равновесие на чем-то узком. Так и чудилось, что она вот-вот вытянет вперед руки, чтобы не упасть.

– Ты действительно считаешь меня красивой? – выпалила она, и Казио сообразил, что она выпила не меньше, чем он сам, а то и больше.

У герцогини, несомненно, был талант поить своих гостей вином.

– Как свет восхода, как лепестки фиалки, – ответил он.

– Нет, – прервала она его немного сердито. – Ничего такого. Ты говоришь подобные вещи каждой встречной. Я хочу знать, что ты думаешь обо мне, именно обо мне.

– Я… – начал он, но она снова его перебила.

– Я думала, что умру. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой. И я молилась, чтобы ты меня нашел, и боялась, что ты погиб. Я видела, как ты упал, Казио…

– И я тебя нашел, – напомнил он.

– Да, нашел, – подтвердила Остра. – И это было замечательно. Как в тот первый раз, когда ты спас меня – спас нас, там, около монастыря. Ты встал между нами и опасностью, даже ни о чем не спросив. Тогда я в тебя влюбилась. Ты это знал?

– Я… Нет, – ответил Казио.

– Но потом я узнала тебя лучше и поняла, что ты сделал бы то же самое для кого угодно. Да, ты ухаживал за Энни, но, даже не знай ты никого из нас, ты бы все равно нам помог.

– Ну, я бы так не сказал, – возразил Казио.

– Зато я говорю. Ты как актер на сцене, Казио, только ты играешь собственную жизнь. Ты сочиняешь себе речи, придумываешь манеры, словно постоянно позируешь. Но под всем этим – и не важно, знаешь ты это или нет, – ты именно такой, каким хочешь казаться. Когда я поняла это, я полюбила тебя еще сильнее. А еще я понимаю, что ты меня не любишь.

Внутри у Казио все сжалось.

– Остра…

– Нет, помолчи. Ты меня не любишь. Я тебе нравлюсь. Тебе нравится меня целовать. Но ты меня не любишь. Может быть, ты любишь Энни. В этом я не уверена. Но ты понимаешь, что тебе ее не получить, ведь так?

Она плакала, и неожиданно Казио отчаянно захотелось высушить ее слезы, но что-то мешало ему сдвинуться с места.

– Я прекрасно понимаю, что ты флиртовал со мной, чтобы заставить ее ревновать. А зная тебя, я не удивлюсь, если недостижимость Энни сделала ее еще более заманчивой. Но я здесь, Казио, и я тебя люблю. И даже если ты не отвечаешь мне взаимностью, я хочу тебя, хочу всего, что ты можешь мне дать. – Она смахнула слезы и с вызовом шагнула к нему. – За этот год я дюжину раз была на волосок от гибели. Мне пока везло, но дальше станет только хуже. Я сомневаюсь, что доживу до своего следующего дня рождения, Казио. Совершенно серьезно. Но перед смертью я хочу… я хочу быть с тобой. Ты понимаешь? Я не ожидаю свадьбы, любви или даже цветов, но я хочу тебя, сейчас, пока еще есть время.

– Остра, неужели ты действительно об этом всем думала.

– Они говорили о том, чтобы меня изнасиловать, Казио, – ответила она. – Ты думаешь, мне хочется лишиться девственности подобным образом? Я что, такая уродливая…

– Перестань. – Он вскинул руку, и Остра замолчала. Ее глаза казались огромными, на лице лежали мягкие тени. – Ты же знаешь, что это не так.

– Я ничего не знаю.

– Правда? Мне показалось, что ты знаешь про меня очень много, – возразил он. – Что я чувствую, чего не чувствую. Так вот что я тебе скажу, Остра Элейстотара… – Лаесдаутер, – поправила она.

– Не важно, как вы это произносите, – отмахнулся Казио. – Я хотел сказать…

– Что ты хотел сказать?

– Я…

Он замолчал, глядя на нее, и вдруг вернулся в мгновение перед нападением слиндеров, когда увидел ее связанной, и захвативших ее людей, и понял, что это она, а не Энни…

Казио взял ее за плечи и поцеловал. Сначала ее губы были холодными и неподатливыми, но потом они задрожали, она обхватила его руками, вздохнула и прижалась к нему всем телом.

– Я хотел сказать, – проговорил он, отстраняясь от нее через долгое, долгое время, совершенно уверенный в своих словах, – что ты не понимаешь меня и вполовину так хорошо, как считаешь сама. Потому что я люблю тебя.

– О… выдохнула Остра, когда он снова притянул ее к себе. – О!..

Когда слуга закрыл за ней дверь, Энни рухнула на кровать, прислушиваясь к тихому шороху шагов в коридоре, пока он совсем не стих.

Ужин стал для нее почти невыносимым испытанием. Прошла целая вечность с тех пор, как она ела за столом в официальной обстановке, и, хотя в доме Элионор были приняты более вольные порядки, чем в большинстве других благородных домов, Энни чувствовала себя обязанной сидеть с прямой спиной и вести глубокомысленные разговоры. Она отказалась от вина, которое помогло бы ей немного расслабиться, поскольку от одной только мысли о спиртном ей становилось нехорошо. Еда была восхитительной, судя по восторгу ее спутников, но сама она почти не замечала вкуса того, что ела.

И вот наконец свершилось то, о чем она мечтала многие месяцы.

Энни осталась одна.

Она потянулась к изножию кровати, где на одной из стоек несла свою вахту деревянная львиная голова. Энни провела рукой по гладко отполированной гриве.

– Привет, Леу. – Она вздохнула.

Все здесь было таким знакомым и одновременно чужим. Сколько раз она ночевала в этой комнате? Почти каждый год… Первый раз, который она помнила, случился, когда ей исполнилось шесть, а Остре пять. Элсени, средней сестре Энни, – восемь. Тогда Фастии, самой старшей, доверили присматривать за тремя девочками. Ей было около тринадцати.

Энни вспомнила, как сестра казалась ей тогда почти взрослой женщиной. Сейчас же Фастия, в своей хлопковой рубашке, виделась ей подростком с едва наметившейся грудью. Ее лицо, все еще детское, уже приобрело знаменитую красоту их матери. Длинные темные волосы лежали на плечах волнами, потому что перед этим были заплетены в косы.

– Привет, Леу, – сказала Фастия и в первый раз погладила льва по голове.

Элсени захихикала.

– Ты влюбилась! – заявила она. – Ты влюбилась в Леохарта!

Энни с трудом вспоминала, кто такой Леохарт. Сын какого-то грефта или герцога, появившийся при дворе во время святок, симпатичный мальчик, который, несмотря на искренние старания, постоянно делал что-то не так.

– Может, и да, – ответила та. – А ты знаешь, что значит его имя? Львиное Сердце. Он мой лев, а поскольку его здесь нет, придется постараться старому Леу.

Энни положила руку льву на голову.

– О, Леу! – весело проговорила она. – Пошли и мне тоже принца.

– И мне! – захихикала Остра и погладила деревянную голову.

За следующие десять лет это стало традицией, и каждый раз они гладили Леу по голове, даже после того, как Фастия вышла замуж.

Погрузившись в воспоминания, Энни блаженно закрыла глаза, но потом вскрикнула от неожиданности и подскочила – кто-то погладил ее по руке. Перед ней стояла золотоволосая девушка.

– Элсени? – спросила Энни, отдернув руку. Это действительно была Элсени, такая, какой Энни видела ее в последний раз.

– Привет, Леу, – сказала Элсени, не обращая на Энни внимания. – Привет, старина. Мне кажется, Фастия собирается сделать что-то нехорошее, но я никому не скажу, если ты не скажешь. А еще я выхожу замуж. Представь себе!

Элсени снова погладила деревянную голову и направилась к двери. Ее дыхание гулом отдавалось в ушах Энни.

– Элсени! – позвала она, но сестра не ответила.

Энни отвернулась и увидела Фастию.

– Привет, Леу, – сказала Фастия и положила руку на голову льву.

Она ничуть не изменилась с тех пор, как Энни видела ее, только лицо расслабилось, словно она сняла маску, которую носила на людях. Оно казалось мягким и грустным и очень юным, не так уж и отличающимся от лица той девочки, давшей Леу имя.

Сердце Энни сжалось. Во время их последней встречи она наговорила Фастии столько всего ужасного. Откуда ей было знать, что им больше никогда не доведется поговорить снова?

– Что мне делать? – пробормотала Фастия. – Я не должна. Не должна…

Неожиданно Энни поняла, что означает затуманенный взгляд сестры. Она была пьяна. Фастия стояла, покачиваясь, и вдруг вскинула голову. Она смотрела прямо на Энни, и Энни не сомневалась, что сестра ее видит.

– Мне жаль, Энни, – прошептала она. – Мне так жаль.

Потом Фастия закрыла глаза и мягко запела:

Мне бы друга милого,

Чтобы грудь как снег бела,

Чтоб уста как кровь багряны,

Кудри вранова крыла.

Мне бы друга милого,

Чтоб меня бы миловал,

А на прочих на девиц

Даже глаз не вскидывал.

Канут солнце и луна,

Море высохнет до дна,

А до той поры найти бы

Мне бы друга милого.

Она допела, и Энни смотрела на нее сквозь слезы, застилавшие глаза.

– Прощай, Леу, – проговорила Фастия.

Когда она начала поворачиваться, тихие всхлипывания Энни превратились в рыдания. Фастия подошла к гобелену, на котором был изображен рыцарь, оседлавший морского конька, и подняла его. Затем она постучала по стене, и панель отъехала в сторону.

Фастия остановилась в проеме, за которым царил мрак.

– Там, где мы живем, гораздо больше таких тайных проходов, – сказала она. – Но они понадобятся тебе позже. Пока же ты должна пережить это.

Вдруг потянуло запахом гниющей плоти, и глаза Фастии превратились в дыры, где копошились черви. Энни закричала…

…и с криком села, все еще держась рукой за стойку кровати. На глазах у нее гобелен медленно поднимался.

Дата добавления: 2015-08-18