Платон и Аристотель

Платон и Аристотель относятся, вне всякого сомнения, не только к величайшм философам Греции, но и всего мира. У них много общего (да и могло ли быть иначе, если Аристотель долгие годы был учеником Платона и создал свою теорию на основе его учения), но между их взглядами существуют значительные расхождения. И если абстрагироваться от того, что их объединяет, то можно сказать, что платонизм представляет собой тезис, а аристотелизм – антитезис, которые необходимо синтезировать на более высоком уровне. Самые ценные элементы данных учений, истинность которых не вызывает сомнений, следует объединить в более совершенную и адекватную систему, чем системы обоих философов по отдельности. Платонизм в целом можно охарактеризовать как учение о Бытии, или об устойчивой и постоянной реальности, а аристотелизм – как учение о Становлении. Если неизменяющееся сущее реально, то и изменение и становление тоже реальны, и любая адекватная философская система должна отдать должное этим аспектам реальности.

Разумеется, утверждать, что Платон занимался изучением Бытия, а Аристотель – Становлением, значит грешить чрезмерным односторонним обобщением, которое конечно же не выражает всей правды об этих учениях. Разве можно сказать, что Платон совсем не изучал становление и не создал телеологическую теорию, разве он не признавал материальный мир областью, где происходят изменения, и разве он не утверждал безоговорочно, что изменения, или движение (присущее от природы жизни и душе), также принадлежат к области реального? С другой стороны, разве не нашел Аристотель места, и очень важного места, для неизменного сущего, разве он не обнаружил элемент стабильности и устойчивости в нашем изменяющемся материальном мире, разве он не утверждал, что самым сокровенным занятием человека является созерцание неизменных объектов? Ответ на эти вопросы может быть только положительным. И тем не менее истинность сделанного нами обобщения не вызывает сомнений, поскольку оно подчеркивает характерную черту каждого учения, его общий тон или аромат, главное направление мысли философа. Я постараюсь вкратце доказать справедливость этого обобщения или по крайней мере наметить направления, на которых я хотел бы остановиться подробнее, если бы не размеры этой книги.

Платон, вслед за Сократом, признавал истинность этических суждений; как и Сократ, он стремился достичь четкого понимания этических ценностей с точки зрения диалектики, закрепления их сути в понятиях, кристаллизации нравственных идей. Он, однако, хорошо понимал, что поскольку этические понятия и этические суждения являются объективными и общими для всех, то они должны иметь какую-то объективную основу. Отсюда очевидно, что моральные ценности – это идеалы, в том смысле, что они не являются конкретными вещами вроде овцы или собаки: они представляют собой то, что должно быть реализовано или нам хотелось бы, чтобы оно было реализовано в материальном мире через человеческое поведение. Отсюда можно сделать вывод, что объективность, присущая этим ценностям, не совпадает с объективностью овцы или собаки – это идеальная объективность или объективность идеального порядка. Более того, материальные вещи изменчивы, в отличие от моральных ценностей, которые неизменны. Отсюда он делал вывод, что моральные ценности являются идеальными, хотя и объективными сущностями, постигаемыми интуитивно в ходе диалектического процесса. Эти моральные ценности, однако, «имеют общую долю» в благости или совершенстве, поэтому правильно говорят, что они причастны ему, то есть получают свою благодать и совершенство от высшей идеальной сущности, абсолютной благодати или совершенства, идеи Блага, «Солнца» идеального мира.

Таким образом, Платон разработал свою метафизическую теорию на основе Сократовой этики, и потому ее можно было бы, без особых натяжек, вложить в уста Сократа. Но со временем Платон стал применять свою диалектику не только к моральным и эстетическим ценностям, но и в целом ко всем привычным для нас понятиям, утверждая, что подобно тому как все хорошие вещи причастны Благу, так и индивидуальные субстанции причастны видовой сущности. Нельзя сказать, что подобная точка зрения означала какую-то резкую перемену во взглядах Платона, поскольку она представляла собой развитие теории моральных ценностей, которая сама покоилась, в определенной степени, на прочном фундаменте логики (гласящей, что общее понятие должно иметь объективный референт). Это скорее расширение сферы применения теории; однако этот новый взгляд заставил Платона пристальнее вглядеться не только во взаимоотношения самих идей, но и в отношения чувственных объектов к идеям или сущностям, выступающим в роли образца. Благодаря этому он разработал структурную ноэтическую иерархию, выдвинул гипотезу об «общении» идей между собой, а также объяснил причастность идее как имитацию ее. В результате этого вместо идеальных ценностей, с одной стороны, и носителей этих ценностей – с другой, возникло разделение между истинной сущностной реальностью, объективной абстрактной структурой и чувственными объектами, между оригиналом и его отражением, или «копией». В сущности, это было деление на Бытие, с одной стороны, и Становление – с другой; вопрос о том, по какую сторону разделительной линии лежали интересы Платона, даже не возникал.

Нам могут возразить, что Платон рассматривал видовую сущность, к примеру, «человек», как идеал и что истинное значение Становления следует искать в постепенном приближении и реализации этого идеала в материальном мире, в человеческой личности и в обществе, реализации, которая является задачей Бога и тех людей, которые выполняют его волю. Это действительно так, и у меня нет ни малейшего желания преуменьшать значение телеологии в философии Платона, но тем не менее Платон решительно делал упор на сферу Бытия, истинную Реальность. Посредством своей телеологии он признавал существование опредленной связи между изменяющимся миром и неизменным миром Бытия; но Становление как таковое и единичное как таковое представлялись ему иррациональными вещами – фактом, принадлежащим сфере неопределимого. Да и разве мог мыслитель, для которого логика и онтология – одно и то же или, по крайней мере, существуют параллельно, думать иначе? Мысль имеет дело с универсальным и постигает Бытие, – следовательно, универсальное и есть Бытие, а единичное как таковое Бытием не является. Универсальное неизменно, поэтому Бытие тоже неизменно, единичное же изменяется – оно возникает и погибает, и постольку оно не есть Бытие. Философская деятельность или диалектика – это деятельность разума и потому имеет дело прежде всего с Бытием, а Становление изучает лишь постольку, поскольку оно имитирует Бытие; Платон, как философ, исследовал в первую очередь сущностное, неизменное Бытие. Он также стремился смоделировать мир по образцу Бытия, словом, все его внимание было сосредоточено на Бытии, но никак не на Становлении.

Может показаться, что многое из того, что я сказал о Платоне, относится и к Аристотелю, который утверждал, что метафизик изучает Бытие как Бытие, и считал конечной причиной изменения и становления неподвижный Перводвигатель, а также полагал, что наивысшей деятельностью человека является теоретическое познание неизменных объектов, то есть такого бытия, которое есть бытие по преимуществу, актуальность, форма. Однако эти очень важные аспекты философии Аристотеля представляют собой, по существу, наследие Платона, хотя и обогащенное идеями самого Аристотеля. Я не хочу подвергать сомнению тот факт, что Аристотель придавал этому аспекту своей философии огромное значение, подробно исследовав, к примеру, интеллектуальный и имматериальный характер чистой формы, внеся тем самым неоценимый вклад в естественную теологию. Я хочу показать, какой вклад внес в философию сам Аристотель, в чем он отошел от платонизма, какой антитезис противопоставил он Платонову тезису.

В чем заключалось главное возражение Аристотеля против теории идей Платона? В том, что она оставляла непроходимую пропасть между чувственными объектами и идеями. Платон утверждал, что чувственные объекты имитируют идеи или причастны к ним, поэтому можно было бы ожидать, что он отыщет какой-нибудь внутренний сущностный принцип, какую-либо формальную причину внутри самого объекта, благодаря которой он входит в тот или иной класс. Однако Платон не открыл ничего подобного, и потому его теории присущ дуализм чистой универсальности и чистой единичности. Этот дуализм привел к тому, что чувственный мир лишился своей реальности и значения. Как же Аристотель разрешил это противоречие? Признав справедливым основное положение Платоновой теории, гласящее, что объектом науки является универсальный элемент или сущностная форма, Аристотель отождествил этот элемент с имманентной сущностью чувственного объекта, которая, совместно с материей, и образует этот объект, являясь при этом его умопостигаемым принципом. Этот формальный принцип реализует себя в активности объекта (например, формальный принцип в организме, его энтелехия, выражается в органических функциях), раскрывает себя в материи, организует и формирует материю, ведет к достижению цели, а именно – к адекватному выражению сущности или «идеи» в явлении. Вся природа рассматривается Аристотелем как иерархия видов, и сущность каждого вида стремится к своей полной реализации через единичные явления. Это стремление порождается, каким-то мистическим образом, высшим неподвижным двигателем, который представляет собой совершенную актуализацию, чистое имматериальное Бытие или Мысль, самодовлеющую и самодостаточную. Природа, таким образом, – это динамический процесс самосовершенствования или саморазвития, и различные виды явлений приобретают в нем смысл и значение.

Из этого краткого обзора взглядов Аристотеля можно понять, что его философия – это не просто философия Становления. Бытие может быть предицировано чему-либо лишь в том случае, если оно действительно, и то, что является Бытием по преимуществу, является также и Действительностью по преимуществу, не связанной с возможностью. Мир становления, будучи миром реализации, или сведения возможности к акту, – это мир, в котором действительность или бытие постоянно реализуется в материи, в явлениях под воздействием конечной Действительности или Бытия. Поэтому объяснение становления следует искать в Бытии, ибо Становление существует ради Бытия, которое логически всегда предшествует становлению, даже в тех случаях, когда оно не предшествует ему во времени. Поэтому, когда я говорю о том, что Аритотель был одержим концепцией Становления, что его систему можно с полным правом назвать философией Становления, я вовсе не хочу сказать, что Бытие не имело для него такого же огромного значения, как для Платона, или что его метафизика Бытия во многих отношениях уступает метафизике Платона. Я хотел сказать, что Аристотель, благодаря своей теории энтелехии, имманентной сущностной формы, которая стремится к реализации себя в природных процессах, сумел дать чувственному миру значение и реальность, которых нет у Платона, и что именно эта черта придает неповторимый аромат философии аристотелизма и отличает ее от платонизма. Аристотель утверждал, что цель человека заключается в деятельности, а не в качестве, в то время как Платон оценивал качество гораздо выше, чем деятельность. «Абсолют» Платона не имеет ничего общего с имманентной деятельностью «мыслящего самого себя Мышления», поскольку Платонов «Абсолют» – это высший Образец. (То, что Аристотелева характеристика материи преуменьшает реальность и умопостигаемость материального мира, вовсе не противоречит моему основному положению, поскольку подобное понимание материи сложилось у Аристотеля под влиянием Платона, а мой основной тезис касается того нового, чем Аристотель обогатил натурфилософию.)

Таким образом, Аристотель внес огромный вклад в натурфилософию, и он сам хорошо понимал, что поднял целину. В первую очередь, он рассматривал свою доктрину имманентной сущности как антитезис или поправку к Платоновой доктрине трансцендентальной сущности, а во вторую очередь, его замечания, касающиеся исследования идеи финальности в философии, хотя и являются, до некоторой степени, несправедливыми по отношению к Платону, показывают, что Аристотель рассматривал свою теорию имманентной телеологии как новое слово в философии. Но хотя Аристотель и внес необходимые поправки в теорию Платона, он выбросил из нее много полезного. Аристотель отказался не только от Платоновой концепции Провидения, или Божественного Разума, присущего миру и управляющего им, но и от Платоновой концепции идей как образца. Платон, может быть, не сумел создать систематической теории Абсолютного Бытия как образца для всех сущностей; он, в отличие от Аристотеля, не сумел понять, что высшая Действительность – это высший Разум; он не сумел определить и отождествить действующую, формальную и конечную причины – все это так, но, отвергая неадекватный взгляд Платона на конкретный объект, Аристотель позволил себе выбросить из теории учителя очень важные истины. У каждого мыслителя есть свои взлеты, представляющие собой неоценимый вклад в философию, но ни одна философская система не является истинной от начала до конца, да это и недостижимо. Для кого-то более близкой по духу будет философия Платона, для кого-то – Аристотеля, но нельзя отвергать Аристотеля ради Платона и наоборот; следует отобрать то, что есть истинного в обеих философиях, и гармонически соединить их в единой системе. В основе должно лежать кардинальное положение, которое разделяли и Платон и Аристотель, о том, что реальное в своей полноте есть максимально умопостигаемое и абсолютно благое. В эту систему должны быть включены и те взгляды, которые были характерны для каждого философа в отдельности, при условии их истинности и совместимости.

На страницах, посвященных неоплатонизму, мы расскажем об удачных и неудачных попытках создания подобной системы; попытках, которые предпринимались и в Средние века, и в наше время, однако следует отметить, что синтез двух систем стал возможен главным образом потому, что философия Аристотеля содержит элементы платонизма. Приведу пример, доказывающий это. Если бы Аристотель, внося поправки в Платонову антропологию, которая, как он считал, страдала излишним дуализмом (я имею в виду взаимоотношения тела и души), безоговорочно отверг бы сверхчувственный характер рационального начала в человеке и свел бы мысль, к примеру, к движению материи, то эта идея действительно была бы антитезисом по отношению к теории Платона и ее никак нельзя было бы совместить с тезисом в высшем синтезе. Однако, насколько мы знаем, Аристотель никогда не отрицал наличия сверхчувственного начала в человеке – он признает существование этого начала в трактате «О душе», – и, хотя он утверждал, что душа может вселиться в любое тело, тем не менее он был уверен, что она является энтелехией этого тела. Благодаря этому становится возможным синтез, который будет опираться на идею Аристотеля о том, что индивидуальная душа больше тела и переживает его смерть, сохраняя свою идентичность.

Опять-таки, с первого взгляда может показаться, что Бог Аристотеля или Мышление о мышлении представляет собой антитезис, никак не совместимый с платоновской идеей Добра, которое, будучи интеллигибельным, отнюдь не изображается как интеллект. Тем не менее, поскольку чистая форма является не только умопостигаемой, но и разумной, Платоново Абсолютное Добро требует, чтобы его отождествили с Богом Аристотеля, и это отождествление было осуществлено в христианском синтезе. Так платонизм и аристотелизм составили различные, хотя и дополняющие друг друга, грани теизма.

(Выше я говорил о синтезе двух философских систем – Аристотеля и Платона; однако о необходимости такого синтеза можно говорить только в том случае, если одна теория выступает в форме антитезиса другой и если каждая из них более или менее истинна в том, что она утверждает, и ложна в том, что отвергает. Например, Платон был прав, утверждая, что идеи являются образцами для объектов, и не прав в своем отрицании имманентных форм. Аристотель же был прав, утверждая, что формы имманентны, и не прав, отвергая их в качестве образцов. Но есть другие аспекты их философских систем, в отношении которых нет никакой необходимости говорить о синтезе, поскольку сам Аристотель его уже проделал. Например, логику Аристотеля, это замечательное творение его гения, вовсе не следует синтезировать с логикой Платона, по той простой причине, что логика Аристотеля очень сильно ушла от нее вперед (или, по крайней мере, от того, что мы знаем о ней) и вобрала в себя все то, что было ценного в логике Платона.)

Дата добавления: 2015-08-18