Глава 16. Можно было бы предположить, что «Ла Бреа Тар-Питс» должен находиться где-то далеко

Можно было бы предположить, что «Ла Бреа Тар-Питс» должен находиться где-то далеко, однако я обнаружила его среди чудищ из стекла и стали в самом центре Лос-Анджелеса. Вокруг небольшой парк, но окружающая «цивилизация» позволяет забыть, что прежде здесь были смоляные дворы. Густой аромат вы ощущаете гораздо раньше, чем их видите; кажется, кто-то работает на крыше под жарким солнцем. В первый момент запах даже производит приятное впечатление – но целый день? Нет, только не это.

Когда я заговорила о запахе с директором музея, он лишь широко улыбнулся и втянул в себя воздух. Вероятно, после этого ему следовало ударить себя в грудь и завопить, но ему удалось сдержаться. Симпатичный парень, который без малейшего смущения демонстрировал любовь к музею. Я ожидала, что должность директора должен занимать человек академического склада, и приготовилась бороться с закостеневшим скептиком – именно такое выпадает на нашу долю, когда нам приходится работать в других музеях. Они все считают, что полицейские – безнадежные болваны, ничего не смыслящие в искусстве, однако рассчитывают получить от нас советы относительно своих проблем безопасности. Пусть разбираются сами.

Но этот человек обожал свою работу. Несколько раз мне приходилось его прерывать:

– Все это впечатляет, сэр, но мне необходимо задать вам несколько конкретных вопросов…

Он тут же начинал извиняться.

Я описала плакат, который произвел на меня впечатление. Директор тут же направился к шкафу и вытащил свой экземпляр.

– Такой?

И вновь я с трудом сдержала дрожь..

– Да.

– Тут есть анахронизмы, – сказал он, – но какого черта, иногда можно позволить себе немного развлечься.

Значит, плакат – его идея. Наверное, он провел немало времени, пытаясь обосновать «неточности».

– Замечательный плакат, – сказала я. – Могу спорить, что он вызвал интерес у множества людей, которые при других обстоятельствах сюда бы не пришли.

– О, несомненно. Эта выставка привлекла рекордное число посетителей. Здесь побывали люди со всей страны, более того, со всего мира.

«И со всего Лос-Анджелеса», – подумала я. Он подошел к своему столу и вытащил из ящика книгу с тем же изображением на обложке.

– Книга также имела огромный успех. Она получилась очень дорогой из-за качественной цветной печати, но мы продали уйму экземпляров. Уйму. И в фонд развития музея поступили значительные средства.

– Наверное, вы получили большое удовольствие, участвуя во всем этом.

– То был пик моей карьеры, в особенности на начальной стадии. Я работал с чрезвычайно талантливыми людьми. – Потом он вздохнул и покачал головой. – Подумать только, что этого могло и не произойти.

Я подождала немного, рассчитывая, что он сам все объяснит, а потом не выдержала и спросила:

– Но я не слышала, чтобы у вас возникли какие-то проблемы…

– Ну, естественно. Мы старались все держать в секрете. Тем не менее пришлось поставить в известность полицию – странно, что вы об этом не знаете. Нам угрожали взрывом.

– Неужели?

– Да. Вероятно, к лучшему, что вы ничего не узнали. Один из наших спонсоров был категорически против огласки, и мы опасались, что он может выйти из игры. Нам пришлось вести с ним очень сложные переговоры, чтобы удержать. Тревога оказалась ложной, но спонсор – он являлся создателем большей части экспозиции – настоял на усовершенствовании системы безопасности.

– Ну, это никогда не бывает лишним.

– Да, но удовольствие стоит больших денег. В конечном счете он сам частично оплатил дополнительные расходы.

Очень любопытно, но вряд ли имеет отношение к моим поискам.

– Я провожу расследование, связанное с несколькими подростками, – сказала я. – Некоторые из них посетили ваш музей. Это единственное, что их связывает между собой, поэтому меня заинтересовали люди, которые работали на вашей выставке.

Директор заметно оживился.

– Звучит зловеще.

– Да. К сожалению, на данном этапе я больше ничего не могу вам рассказать.

– Очень жаль, поскольку я мог бы сузить круг подозреваемых. На выставке работали сотни людей.

– Насколько я понимаю, далеко не все являлись служащими музея.

– Лишь немногие. Мы нанимаем по контракту людей для уборки и обслуживания. А персонал, отвечающий за безопасность, набирает другая компания. Конечно, у нас есть собственные камеры, установлена система видеонаблюдения, включающая синий экран…

– Синий экран?

– Да. Я думал, все знают, что это такое. Он привлекал внимания не меньше, чем сама выставка. – Увидев мой растерянный взгляд, он спросил: – У вас есть дети?

– Трое.

– Хм-м-м. А я думал, что все дети Лос-Анджелеса побывали на нашей выставке.

– Отец приводил моих детей сюда на экскурсию, однако они ничего не говорили о синем экране.

Они с восторгом рассказывали о движущихся животных и рыцарях, но про синий экран разговоров не было.

– Идея состоит в том, чтобы система безопасности стала частью выставки и не отвлекала от изучения экспонатов. Зрелище получилось впечатляющим. У нас была видеосистема высокого качества, гораздо лучше, чем обычные камеры. И всех посетителей записывали, когда они входили на выставку. Там же установили флюороскоп, позволяющий видеть содержимое рюкзаков и сумок, но посетители сами управляли машинами и проверяли свои вещи.

Конечно, обученный персонал внимательно наблюдал за происходящим, но посетителям казалось, что они сами помогают осуществлять меры безопасности. Они становились участниками замечательного действа. Однако гвоздем всей программы был синий экран. Речь идет о спецэффектах, которые используются для того, чтобы человек оказался на заранее отснятом фоне. В нашем случае мы всячески поддерживали зрителей, желавших подурачиться перед камерами, а потом, когда очередь продвигалась вперед, они видели себя в самом неожиданном окружении. Например, в первобытных топях или в средневековом лесу, рядом с кабаном, выскакивающим из-за дерева. Всем это ужасно нравилось, а мы получали качественное изображение всех посетителей выставки, не становясь похожими на Большого Брата[34]. Превосходный замысел. Спонсорам пришлось серьезно потрудиться.

Мне все это показалось чрезмерным, но я не стала делиться с директором своим мнением.

– Значит, людей записывали. Естественно, они об этом знали.

– Да. На самом деле все это делалось для развлечения посетителей. Кроме того, они могли купить фрагменты с собственным изображением. Таким образом нам удалось вернуть существенную часть затрат.

– А на территории выставки находились другие сотрудники службы безопасности?

– Да, двое перемещались по экспозиции, и еще двое следили за показаниями камер слежения.

– А где хранятся записи?

– Не у нас. Выставка закрылась более двух лет назад. С тех пор многое изменилось. Однако о судьбе записей синего экрана мне неизвестно.

– А у кого они могут находиться, если их не уничтожили?

– У компании, отвечавшей за безопасность выставки. – После коротких колебаний он добавил: – Или у спонсора.

Спонсор. Не спонсор мистер такой-то и такой-то. Просто спонсор.

– А вам известно имя спонсора?

Он вновь немного помедлил, перед тем как ответить.

– Он не любит быть на виду.

«Круто», – подумала я, но вслух сказала:

– Не сомневаюсь, что он правильно вас поймет, если вы сообщите нам его имя, учитывая серьезность ситуации, которую мы расследуем.

– Я не смогу об этом судить до тех пор, пока не буду знать о сути «ситуации».

«Рука руку моет», – подумала я.

– Я могу лишь сказать, что речь идет о проявлениях педофилии, возможно связанных между собой.

Проще было бы сказать о серийной педофилии, но он все равно ахнул.

– Ну, тогда все достаточно серьезно.

– Так и есть. – Я протянула ему свой блокнот, открытый на чистой странице. Быть может, если ему не придется произносить имя вслух, он не будет считать, что кого-то предает. – Я буду вам весьма признательна, если вы напишете имя спонсора.

Он взял блокнот и ручку, которая была прикреплена сбоку. С торжественным видом нажал на кнопку и написал фамилию спонсора. Затем вставил ручку на место, закрыл блокнот и протянул мне.

Я не стала открывать блокнот, чтобы узнать, что он написал. Мне не хотелось демонстрировать свое удивление, если спонсор окажется знаменитостью.

– Мне также потребуется название компании, в которой вы нанимали охранников. И той, что производила уборку. – Я вновь протянула ему блокнот.

– Конечно, – кивнул он, делая быстрые записи. – Чем еще я могу вам помочь?

– Я буду вам благодарна, если вы покажете мне списки ваших людей, которые работали во время выставки.

Выражение его лица заметно изменилось. Казалось, он хотел сказать: все самое интересное закончилось. Чтобы узнать у него еще что-нибудь полезное, мне придется прийти в другой раз. Однако впервые за все время у меня появилась ниточка.

Уилбур Дюран. Знаменитый специалист по спецэффектам, выполнивший немало успешных работ в Голливуде, особенно в фильмах ужасов. Я занялась поиском информации о нем, что заставило меня отложить дополнительные беседы с семьями похищенных мальчиков, от которых мне не хотелось отрываться.

Но оторваться пришлось, поскольку выбора у меня не было: за пять дней до истечения двухмесячного срока нам сообщили об исчезновении двенадцатилетнего мальчика. Однако на сей раз похититель отошел от прежней схемы: ребенок оказался черным, хотя кожа у него была светлой. Все остальное совпадало; он был миловидным, и в последний раз его видели в компании старшего брата. Патрульный полицейский, принявший первый звонок, узнал, что между братьями вышла ссора, и сразу сообщил об этом мне. Перед уходом домой я переговорила с родителями. Довольно быстро удалось выяснить причину ссоры: биологическим отцом исчезнувшего ребенка был второй муж матери и отчим старшего сына, который ужасно к нему ревновал, превратив жизнь всей семьи в ад. По словам матери исчезнувшего мальчика, ее мать – его бабушка – видела ссорящихся ребят незадолго до исчезновения младшего.

Все сходилось – оставалась лишь небольшая проблема с цветом кожи.

Мать сразу же ужасно возмутилась, когда я по телефону сказала, что хочу поговорить с ее старшим сыном.

– Только не он, – сказала она мне. – Он такой хороший мальчик, в большей степени отец, чем брат нашему младшенькому. Да, у них возникают проблемы, но они любят друг друга, я знаю.

Мне пришлось настоять на своем. Вскоре женщина перестала возражать и сказала, что привезет старшего сына в участок. Я хотела поговорить у них дома, в более спокойной обстановке, но она ничего не желала слушать.

Они приехали довольно быстро, и сержант сразу же отвел их ко мне. Увидев их, я потеряла дар речи и некоторое время молча смотрела на мать и сына, как полнейшая идиотка. А ведь я проходила специальную подготовку.

Мать и старший брат были белыми.

Это было подобно прыжку с шестом – прозрение. Внешность жертв была схожей, за исключением одного из исчезнувших мальчиков, но не только внешность определяла выбор преступника – теперь я знала это наверняка. Полностью совпадал цвет кожи мнимых похитителей.

Для порядка я задала несколько ничего не значащих вопросов. Они отвечали прямо, без малейших колебаний, не отводя глаз, я не заметила ни одного классического признака лжи или попытки скрыть что-то существенное. Когда я спросила старшего брата, готов ли он пройти тест на детекторе лжи, он сразу же согласился. Мне показалось, что мать готова его расцеловать.

Значение имел лишь последний вопрос, который я задала.

– Какие события за последние два года, в которых участвовали вы с братом, показались тебе наиболее запоминающимися?

Мать и брат были сбиты с толку. Они ожидали совсем других вопросов, связанных с возможным поиском их пропавшего сына и брата.

– Пара бейсбольных матчей, концерт и выставка динозавров в музее «Тар-Питс»…

Если учесть, как шло расследование раньше, все эти люди не ожидали, что им придется отвечать на вопросы о том, где они бывали вместе с пропавшими детьми. Я уже беседовала с большинством из них, чтобы ознакомиться с делом, но теперь мои вопросы носили более определенный характер. Мне пришлось проявить немалую изворотливость и принести множество извинений за проступки, которых я не совершала. Представьте себе, что сначала вас подозревают и обвиняют в том, что вы причинили вред тому, кого по-настоящему любили, а потом обвинитель говорит: ладно, не имеет значения, мы ничего такого не имели в виду. Почему орды адвокатов не атаковали полицейский департамент Лос-Анджелеса после этих расследований, до сих пор остается для меня тайной. Эмоциональный шок после таких обвинений останется с этими людьми надолго, и мне пришлось быть максимально осторожной, чтобы никто из них не предположил, что они вновь находятся под подозрением.

Я заверила всех родителей, что дополнительная информация поможет мне проверить достоверность новых теорий, объясняющих исчезновение их сыновей, и такое объяснение было принято почти всеми. Однако мои вопросы их смущали: «Какие события, в которых вы участвовали вместе с детьми, вам запомнились?» Не следовало задавать наводящих вопросов, я не могла спросить, посещали ли они выставку динозавров. Я хотела получить эту информацию косвенным путем.

И в каждом случае они упоминали музей. За три или четыре дня я переговорила со всеми и пришла к новому выводу: почти все родители были примерно среднего возраста, их рост составлял от пяти футов и восьми дюймов до пяти футов и одиннадцати дюймов (включая трех женщин), все среднего веса, и все были белыми.

Так я получила примерное описание внешности подозреваемого.

Мне требовалась помощь Дока, но только на нейтральной территории. Всякий раз, оказываясь в его кабинете, я чувствовала себя студенткой, а мне этого не хотелось. В участке всегда царил хаос, поэтому я предложила ему самому назвать место встречи. Мы остановились на пирсе Санта-Моники, где подавали булочки с горячими сосисками.

Чайки, как всегда, пронзительно кричали, но шум меня не беспокоил. Я любила пирс с его активностью и исходящей от него энергией. Иногда здесь появлялись неприятные типы, в особенности вечером в пятницу и субботу. Но днем тут был настоящий рай. Мои дети очень любили сюда ходить, в особенности Эван.

– Почти все попавшие под подозрение люди примерно одного роста – от пяти футов девяти дюймов до пяти футов десяти дюймов, – имеют хрупкое телосложение. Из чего я делаю вывод, что предполагаемый преступник обладает такими же параметрами, поскольку их почти невозможно подделать.

– А как насчет черт лица?

Я подумала о плакате с черной прорезью на месте глаз. Когда я пыталась представить себе преступника, всякий раз перед моим мысленным взором возникала фигура с темным пятном вместо лица.

– Не имею ни малейшего представления.

– Значит, вы хотите, чтобы я сделал предположение?

– Я хочу еще раз поговорить о психологических аспектах и, если вы не против, снова по ним пройтись. Мне удалось найти нечто общее, объединяющее пропавших детей и их мнимых похитителей. Все они посетили одну выставку в «Ла Бреа Тар-Питс»…

– Там, где демонстрировали разных животных?

– Да. Выставка работала довольно долго, ее посетило огромное количество людей. Так что мне придется проверить всех, кто там работал в то время или был связан с выставкой, в том числе и с фирмами, которые обеспечивали ее обслуживающим персоналом.

– Похоже, работы предстоит много.

– Да уж. Мне хочется выделить хотя бы небольшую группу подозреваемых из сотен разных людей, и я нуждаюсь в помощи.

– А вы уверены, что он находил жертвы именно там?

– На данном этапе я лишь принимаю желаемое за действительное. Честно говоря, иногда мои выводы представляются притянутыми за уши, но других общих нитей мне обнаружить не удалось.

– Ну, если этот человек работает в музее или как-то с ним связан, то серийный убийца в ваших руках.

Такой вывод напрашивался.

– Так или иначе, но его выбор не выглядит спонтанным…

– Верно, преступник – прекрасный организатор, но есть некоторые тонкости, которые повторяются. Серийные убийцы, тщательно готовящие свои преступления, оказываются тихими людьми, живущими в хорошо продуманном вымышленном мире, в противовес тем, кто склонен к импульсивным действиям. Ваш организованный извращенец планирует свое деяние до мельчайших деталей в форме фантазии, а потом ее реализует. Преступник, подверженный импульсам, может начать исполнять свою фантазию из-за случайных внешних воздействий, так что выбор жертвы будет совершенно непредсказуем. И то, что он потом станет делать с жертвой, совсем не обязательно совпадет с его прежними фантазиями.

– Но что вы имеете в виду, когда называете этого человека тихим? Если вы совершаете такие преступления, то должны быть дерзким, так мне кажется. Дерзкий и тихий – качества несовместимые.

– Несомненно, похищение ребенка действительно требует определенного рода смелости. Однако с тем же успехом такое состояние можно назвать манией. Вероятно, внешне оно никак не проявляется – лишь немногие из тех, кто совершает сексуальные преступления против детей, настолько меняются, что их можно идентифицировать, разок взглянув им в лицо. Часто говорят, что многое можно прочитать по глазам, как правило, уже после того, как преступление свершилось, но на самом деле такой человек легко скроется в толпе возле пригородного поезда. Обычно перед мысленным взором рисуется совсем другой образ преступника; многие представляют типа вроде Мэнсона[35]– хотя его скорее можно назвать запойным убийцей, чем серийным: растрепанные волосы, грязная одежда, безумные глаза, все внешние признаки психопата, отпугивающие людей.

Довольно часто в подобных случаях обложка книги дает нам неверное представление о ее содержании; большинство мужчин, совершающих серийные убийства, или серийные педофилы, существуют внутри вполне приличных обложек. Джон Уэйн Гейси[36]– превосходный пример такого парня – выглядел очень даже симпатично. Он был весьма успешным строительным подрядчиком, и в то время, когда он совершал свои преступления, его бизнес преуспевал. Поскольку он сам являлся боссом, Гейси имел полную свободу передвижения, к тому же не был стеснен в средствах. Если мы посмотрим на список самых знаменитых серийных убийц в истории, то обнаружим в их поведении немало разумного, а некоторые предстанут весьма привлекательными фигурами. То, что отличает их от обычных людей, находится внутри, а не снаружи.

Примерно в квартале от пирса рабочий бросил пакет с мусором в «Дампстер»[37]. Чайки с громкими криками начали планировать вниз. Их клювы застучали по пластиковому пакету; некоторые тут же улетели прочь с добычей. Остальные кружили над «Дампстером».

– Выживают сильнейшие, – заметила я.

– Это сильное побуждение. – Эррол бросил битую морскую ракушку на песок под пирсом. – Антрополог по имени Лайл Уотсон утверждает, что поведение, которое мы считаем проявлением зла, в генетическом смысле часто определяется стремлением к выживанию. Он объясняет это в контексте эволюционной теории Дарвина: разрушение порядка в мире – в особенности если речь идет о росте населения – приводит к росту преступлений, что мы и наблюдаем в последние два столетия. Именно по этой причине большинство серийных убийц оказываются мужчинами – они пытаются таким образом сохранить свой генетический материал. Уничтожая соперников, ты даешь своим генам дополнительные шансы.

– Звучит не слишком убедительно, – сказала я.

– Его теория пытается объяснить, почему некоторые люди совершают безумные поступки без видимых причин. Должен признать, что я сам понял далеко не все, а ведь мне за это платят.

– Ну, тогда я влипла.

– Не обязательно. Вы очень умная женщина. Не исключено, что мне удастся сэкономить для вас немного времени. Я считаю, что он не может быть служащим музея.

– Почему?

– Серийный убийца не станет мусорить в собственном гнезде.

– Гейси хоронил всех убитых у себя в подвале. Дамер[38]складывал их в собственный холодильник.

– Хотите верьте, хотите нет, но это скорее исключения, чем правила. Они рисковали, в результате риск не оправдался – обоих поймали именно из-за этого. Служащий музея сразу же попадет в круг подозреваемых, если начнет выбирать себе жертвы среди посетителей выставки. Нет, я бы сосредоточился на людях, связанных с музеем извне. Подрядчики. Обслуживающий персонал. И еще одно – для совершения этих преступлений требуются ресурсы.

– Да, я знаю, мне эта мысль уже приходила в голову. Он должен иметь какое-то удаленное место, где можно было бы держать похищенных детей…

– И это стоит денег. Он переодевается, добывает автомобили, создает многочисленные иллюзии. Либо этот тип много лет откладывал деньги, либо он богат.

– Директор музея рассказал мне об одном из спонсоров. Он утверждает, что тот даже частично финансировал систему безопасности выставки, поскольку его не устраивала та, что была в музее прежде.

– А как его зовут?

– Уилбур Дюран.

Док разинул рот.

– Специалист по спецэффектам?

– Да.

– Будь я проклят, – пробормотал Эркиннен.

Прежде чем я успела выяснить, почему он так отреагировал на мои слова, сработал пейджер. Вибрация на поясе меня напугала.

– Подождите секунду, – попросила я.

Нам пришлось отложить разговор. У нас появилось тело.

Дата добавления: 2015-08-18