Справочно-информационный портал ГРАМОТА.РУ

О словарях, «содержащих нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации»

Трудно «профанировать» закон, поражающий своей безграмотностью

(но, впрочем, имеющий столь важное достоинство, как неудобоприменимость)

Из замечаний коллеги к

первому варианту текста

Торжество правового нигилизма

«Российская газета» — законодательный рупор — еще 7.06.2005 публикует закон о государственном языке, по которому этот язык «подлежит обязательному использованию ‹…› в деятельности общероссийских ‹…› периодических печатных изданий», 29.11.2005 информирует о порядке утверждения норм русского языка «при его использовании в качестве государственного», 21.08.2009 знакомит читателей с официально утвержденным «списком грамматик, словарей и справочников…», содержащих эти нормы. У законопослушных журналистов было 20 дней, чтобы запастись словарями, поскольку с 1.09.09 эти нормы надлежит соблюдать. Проходит два месяца, и та же газета пишет о входных дверях московского метро: Их так мотает от ветра, что и глазом не моргнешь, как получишь по лбу (Российская газета; 22.10.2009). Писать так можно в частных письмах и романах, а в газетах — нельзя.

Один коллега сказал было мне, что для журналистов есть послабление, поскольку отступления от нормы оправдываются «художественным замыслом»; это верно лишь отчасти. Когда-то немного в другом контексте «Коммерсантъ» писал фигачит дверью ему по башке (19.07.2002), а «Известия» столь же вольно описывали открытие антропологов: Итак один неандерталец треснул другого неандертальца по кумполу и раскроил ему череп (15.09.2000). «Российская газета» таких лексических вольностей избегает, но писать так можно и после принятия закона «О государственном языке Российской Федерации»: лексическая норма для государственного языка не установлена. И после ее кодификации журналистам многое будет позволено. Это в рекламе придется строго придерживаться нормы, а в СМИ можно употреблять любые слова, «если использование лексики, не соответствующей нормам русского языка как государственного языка Российской Федерации, является неотъемлемой частью художественного замысла» (ст. 9 Закона). Однако для фразеологии законодатель такой оговорки не сделал.

«Российской газете» можно было написать, что дверь метро зафигачит по кумполу, а пользоваться выражением и глазом не моргнешь нельзя, оно противоречит словарю, кодифицирующему фразеологическую норму. Корреспонденту ничего не стоило исправить текст на нормативный, например так: Их так мотает от ветра, что и глазом моргнуть не успеешь, как получишь по лбу1. Конечно, газетчики знают, что нарушение закона о государственном языке «влечет за собой ответственность, установленную законодательством Российской Федерации», но пользуются тем, что ответственность эта пока не установлена.

Ответственность не установлена, но ответственный за неукоснительное соблюдение норм, кодифицированных в четырех словарях, есть: в приказе «Об утверждении списка грамматик, словарей и справочников…» был не только пункт 1 («Утвердить прилагаемый список…»), но и пункт 2: «Контроль за исполнением настоящего приказа возложить на заместителя Министра Калину И. И.».

Задача перед И. И. Калиной поставлена сложная. По-моему, невыполнимая.

После вступления в силу закона «О государственном языке Российской Федерации» я высказывал предположение, что требование строгого соблюдения нормы в самых неожиданных сферах типа рекламы появилось в силу «необходимости борьбы с засильем жаргонизмов, англицизмов и обсценной лексики». Но ненормативность означает всего лишь отступление от нормы, и вводить запрет на «„использование слов и выражений, не соответствующих нормам современного русского литературного языка“, ‹…› можно, лишь не понимая всей сложности кодификации орфоэпии и словаря»2. Те, кто ответствен за придание словарям официального статуса нормативных, не могли не понимать этих сложностей.

Закон не оговаривал, что именно в языке должно быть официально нормировано и как. Вряд ли законодатель ожидал, что орфоэпическая и фразеологическая нормы будут кодифицированы таким образом, что неукоснительное их соблюдение в очерченных законом сферах неминуемо повлечет не только закрытие всех СМИ, но и не позволит функционировать обеим палатам парламента, а также всем министерствам и ведомствам.

Прежде, чем утверждать кодифицированную норму в области ударения и фразеологии, следовало перечитать закон «О государственном языке Российской Федерации», и понять, сможет ли он невозбранно функционировать. Часть 1 статьи 6 закона гласит: «Принятие ‹…› нормативных правовых актов Российской Федерации ‹…› направленных на ограничение использования русского языка как государственного языка Российской Федерации, а также иные действия и нарушения, препятствующие осуществлению права граждан на пользование государственным языком Российской Федерации, влекут за собой ответственность, установленную законодательством Российской Федерации». Утверждение любого ранее изданного орфоэпического словаря (в частности, словаря ударений), любого толкового, тем более фразеологического, заведомо ограничивает возможности использовать русский язык как государственный в определенных законом сферах.

Авторы словарей создавали их с различными целями, и с появлением закона «О государственном языке Российской Федерации» вряд ли кто-то из них рискнул предположить, что его (их) словарь как раз и содержит ту норму, которая обязательна для СМИ, рекламы или даже высшего эшелона власти.

Кодификаторами в данном случае являются не авторы словарей, а те, кто способствовал их утверждению в качестве «содержащих нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации». За воспрепятствование осуществлению «права граждан на пользование государственным языком Российской Федерации» ответствен кто-то конкретно, кто именно, я не знаю. Знает министр образования и науки Российской Федерации А. Фурсенко: он утвердил «Положение о порядке проведения экспертизы грамматик, словарей и справочников, содержащих нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации», а затем, на основании рекомендаций Межведомственной комиссии по русскому языку (по результатам экспертизы), и список словарей, часть из которых как раз и ограничивает права граждан на использование русского языка как государственного.

Какие именно издания содержат «нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации»?

При формальном (по сути — строго юридическом) подходе соотнесение изданий, упомянутых в Приложении к Приказу Минобрнауки России № 195 от 8 июня 2009 г., с существующей книжной продукцией затруднительно: в Приложении перечислены четыре публикации издательства «АСТ-ПРЕСС» 2008 года, между тем указанное издательство часто пренебрегает требованиями ГОСТ Р 7.0.4-2006 к правилам оформления выходных данных книжного издания, п. 4.7 которого требует для книжного издания обязательного указания года выпуска, при этом «выходные данные приводят в нижней части титульной страницы или на заменяющем ее элементе издания». На обороте титула современных книжных публикаций рекомендуется помещать, выражаясь языком ГОСТов, «макет аннотированной карточки», составленный издателем; он включает так называемую «библиографическую запись», основной частью которой является библиографическое описание.

В изданиях АСТ-ПРЕСС этот факультативный элемент оборота титула обычно присутствует, при этом, если год не указан на титуле, нет его и в издательском бибописании. То есть отсутствие года на титуле — не опечатка, это сознательная политика издательства. К тому должны быть какие-то причины, но не дело лингвиста в них разбираться. Мое дело — ознакомиться с изданиями, включенными в «Список грамматик, словарей и справочников, содержащих нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации». Однако каждое из упомянутых там изданий не так просто найти. Вот последнее в списке (цитирую по «Российской газете» от 21.08.2009):

Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий. Телия В.Н. - М.: "АСТ-ПРЕСС", 2008. — 782 с.

Фразеологией я интересуюсь, «этот» словарь я ранее видел, но покупать по разным причинам не стал. Но нормативный характер издания требует к нему иного отношения, так что решил его приобрести. Обнаруживаю словарь, описанный издателями так:

Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / Отв. ред. В. Н. Телия. — 2-е изд. стер. — М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА. — 784 с. — (Фундаментальные словари).

Рядом знак © с датой 2006 (у других книг этого издательства знак охраны авторского права может не сопровождаться указанием года).

Оно? Не оно? Заглядываю в то, что на языке ГОСТов именуется выпускными данными: «Подписано в печать 11.06.08». Получается — то, что нужно. Но далее — «Доп. тираж 3000 экз.». Тут уже не все ясно. Что если, скажем, в 2007 году вышло «2-е изд. стер.» словаря под редакцией В. Н. Телии, тираж разошелся, подписали в печать дополнительный тираж, а тем временем в 2008 г. то же издательство выпустило словарь с похожим названием, где В. Н. Телия уже не редактор, а единоличный автор (ведь именно это следует из бибописания в приложении к приказу Минобрнауки)?

Проблема идентификации издания отнюдь не надумана. Эти книги начинают использоваться в экспертной практике. Обращаться к предшествующим изданиям тех же словарей, даже если в 2008 г. были выпущены их стереотипные повторения, вряд ли допустимо. А каков статус последующих? Книги того же именования выходят с датами подписания в печать в 2010 г. Формально это могут быть новые издания и дополнительные выпуски уже вышедших изданий. Но нормативными с точки зрения законодательства являются издания, которые описаны как вышедшие в 2008 г. Строго говоря, я их не видел, подозреваю, что при буквальном понимании Приказа Минобрнауки их просто не существует.

У нас в стране принято букву закона игнорировать и заниматься его интерпретацией, придумывая, что «имелось в виду». Так был вынужден поступить и я; для идентификации изданий я пользовался датами их подписания в печать.

Из четырех перечисленных в Приложении к Приказу изданий бесспорной научной и практической ценностью обладает лишь пользующийся непререкаемым авторитетом в профессиональной среде «Грамматический словарь русского языка» А. А. Зализняка. Это издание представляет собой полное описание русской морфологии и акцентуации. Отнесение трех других изданий к числу «содержащих нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации» вызывает серьезные сомнения, в частности, при сопоставлении с существующими сходными изданиями. Ниже дается их краткая характеристика; детальная аргументация и некоторые другие частности вынесены в соответствующие пункты Приложения, к которым оформлены гиперссылки из основного текста3.

1. Букчина Б. З., Сазонова И. К., Чельцова Л. К. Орфографический словарь русского языка. — М: АСТ-ПРЕСС, 20084 (ниже — ОСРЯ)

В развитых литературных языках орфографические словари и своды правил представляют собой описание сложившейся орфографической нормы; соотношение между словарем и правилами может быть различным. В отечественной традиции последних десятилетий словарь вторичен по отношению к своду правил и определяет себя как их воплощение на большом словарном массиве. Вслед за выходом в 1956 г. «Правил русской орфографии и пунктуации», появился и первый большой орфографический словарь5, где говорилось: «Настоящий „Орфографический словарь русского языка“ составлен в полном соответствии с ‹…› „Правилами“, орфографическая часть которых дается в приложении к словарю» [стр. 4].

Сходное утверждение имеется и в рассматриваемом ОСРЯ, где на обороте титула читаем: «Рекомендации написания соответствуют действующим правилам орфографии». Понимать это следует лишь в обобщенном виде: в деталях ОСРЯ нередко действующим правилам противоречит (см. Приложение 1). Включение его в список нормативных изданий узаконивает представленные в нем отступления от традиционной нормы, тем самым, формальное утверждение фактически действующих общепризнанных правил окажется возможным лишь после их подгонки под уже признанный нормативным словарь.

Однако основная коллизия, возникшая в связи с утверждением рассматриваемого словаря в качестве нормативного, — не в частных отклонениях от существующих правил правописания. До последнего времени наиболее авторитетным считался подготовленный членами орфографической комиссии РАН «Русский орфографический словарь» (далее — РОС) под ред. В. В. Лопатина (2 изд., 2005 г. — 180 тыс. слов). Именно к его пополненной электронной версии на портале Грамота.Ру обращается большинство тех, кто хочет убедиться в правильности своей орфографии. Есть объективные свидетельства унификации русского правописания в связи с выходом этого словаря, а также его электронной версии (см. Приложение 2).

По моим представлениям, для устойчивого функционирования орфографической нормы достаточно регулярного издания двух типов словарей: большого, по возможности максимально охватывающего всю лексику, и школьного, имеющего учебную направленность. Так и было на протяжении нескольких десятилетий, правда, с тем существенным недостатком, что в частных вопросах кодификация могла без достаточных оснований меняться то в одну сторону, то в другую, а школьный словарь отставал от нововведений «взрослого», иногда столь существенно, что всё обучение школьник проходил с «неправильным» словарем. А из тех, кто школу давно закончил, об инновациях узнавали лишь корректоры, так что орфографические ошибки у грамотных людей были неизбежны; к счастью, перемены бывали немногочисленны и касались периферии лексикона (см. Приложение 3).

В 1990-х, с началом свободного книгоиздания, на рынке стали появляться словари разного объема, рекомендовавшие конкурирующие нормы и содержавшие явные опечатки. В этом контексте выход первого издания РОС (1999, 160 тыс. слов) стал важной вехой в унификации правописания. Те, кто привык пользоваться орфографическим словарем, без колебаний признали авторитет издания, где в аннотации на обороте титула говорилось, что словарь «является нормативным общеобязательным справочным пособием», а среди владельцев авторских прав был указан и Институт русского языка РАН.

Появление на следующий год первого издания 100-тысячного ОСРЯ было полной неожиданностью: выпуски анонимных подделок под нормативный словарь не удивляли, но авторы ОСРЯ хорошо известны в профессиональной среде. Зачем понадобился средний словарь при наличии большого? Единственное объяснение — авторы хотят развернуто представить альтернативу РОСу, по-иному кодифицируя правописание. Так и оказалось: новшества в области дефисного написания прилагательных были многочисленны (ср.: западно=европейский 6, южно=американский, но при этом североамериканский). Эксперимент над пишущими по-русски не прибавил почтения к его авторам.

РОС тем временем вышел вторым изданием, увеличив объем, а ОСРЯ тоже обновился, но не объемом, а взглядом на норму: в последнем издании отличия от РОСа невелики, в частности, западноевропейский, южноамериканский и т. п. пишутся «по-старому».

Зачем этот словарь был нужен? Как выяснилось, чтобы быть утвержденным в качестве нормативного. Это событие, по сути, является понижением статуса РОС. Вне сфер использования государственного языка Российской Федерации РОС может рассматриваться как кодификация орфографической нормы. Но совершенно неясно, какой должна быть орфография 80000 слов, имеющихся во 2 изд. РОС и отсутствующих в ОСРЯ, когда эти слова необходимы при функционировании русского языка в качестве государственного.

«Естественному» желанию ориентироваться в этом случае на РОС препятствует простое соображение: раз в качестве нормативного утвержден иной словарь, значит, РОС «чем-то плох».

Орфография многих слов, отсутствующих в ОСРЯ, серьезных проблем не вызывает (глобалистский и антиглобалистский, гендерный, гомофобия и др.), в отдельных неясных случаях можно найти «проверочное слово» (например, в утвержденном словаре отсутствует антисайентизм, но есть сайентология). Однако для тысяч слов правописание реально усложняется. Это касается, в частности, прописных букв (в написании следую за РОС) — Государственный антимонопольный комитет РФ (в ОСРЯ нет и прилагательного антимонопольный), удвоения согласных — агломерация (ср. англ. agglomeration), нанотехнология (ср. имеющееся в ОСРЯ наннопланктон — самые малые организмы планктона), слитного vs. дефисного написания — блокбастер, бэкслеш, бэк=вокал, дежавю, прайм=тайм, прайс=лист, варьирования е/э в недавних заимствованиях и производных от них — бренд, бренд=менеджер, брендовый, рэп, рэпер, безударных гласных в заимствованиях — борсетка (из итал. borsetto, в отечественной правописной практике заведомо преобладает барсетка), аббревиатур, записанных в побуквенном прочтении и производных от них — хабэ, прочтение записи «х/б», хлопчатобумажный, бээмпэшка от БМП, боевая машина пехоты, дээспэшный от ДСП, древесно-стружечная плита (названия букв — ха, дэ и т. п. в ОСРЯ также не приведены) и других категорий лексики. Колебания в правописании подобных слов проиллюстрированы в Приложении 4.

Наличие отдельных частных расхождений ОСРЯ и РОС, строго говоря, должны иметь следствием приведение электронной версии РОС на портале Грамота.Ру в соответствие с нормативной орфографией ОСРЯ, но за полгода этого не произошло. Означает ли это, что норма русского языка «вообще» может расходиться с нормой его же «как государственного» даже там, где последняя официально утверждена?

После официального утверждения ОСРЯ сила инерции будет поддерживать сложившийся узус, ориентированный на РОС, однако явное официальное указание на то, что РОС «чем-то плох», должно повести к размыванию сложившегося стандарта в орфографии для тысяч слов.

2. Резниченко И. Л. Словарь ударений русского языка. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008 (ниже — СУРЯ)

Содержательно это издание дублирует сведения о нормативных акцентных парадигмах, имеющиеся в «Грамматическом словаре русского языка» А. А. Зализняка, включающем в 10 с лишним раз больше слов.

Если между акцентными парадигмами двух словарей есть отличия, то трудно представить себе профессионала, который порекомендует придерживаться нормы СУРЯ. Если отличий нет, то непонятно, зачем понадобилось утверждать СУРЯ в качестве нормативного. Возможное объяснение — сложность метаязыка «Грамматического словаря» для непрофессионала.

Стилистика СУРЯ (как сказано в аннотации, «оригинальные способы запоминания ударения и предупреждения распространенных ошибок — „узелки на память“») более соответствует учебному пособию, чем нормативному справочнику.

Относительно акцентуации слова жердь говорится: «Вы не сделаете ошибку в ударении, если, склоняя слово жердь, будете мысленно ориентироваться на слово ветвь: ветвей — жердей, ветвями — жердями и т. д.». Аналогично предлагается акцентуировать серп как сноп, куль как мешок, ревень как кисель, овен как телец, антихрист как противник, чертить как писать, обуглить как зажарить, декольтированный как загримированный и т. п. Некоторые аналогии не очень удачны, так, фронт надлежит склонять по модели бой; природный носитель языка, конечно, догадается, что если некто погиб в бою, не следует говорить, что он погиб нафронту, но человек с неродным русским легко ошибется. Кроме того, эта мнемоника может и подвести: держать в памяти сотни таких пар трудно, кисель можно перепутать с компотом и разучиться склонять ревень.

Педагогическую направленность имеет и поэтический иллюстративный материал. Это своеобразные упражнения: «подчиняясь ритму стиха, читатель „вынужден“ делать те ударения, которые необходимы» [стр. 15]. Но сам подбор поэтических отрывков далек от идеала (см. Приложение 5).

Впрочем, профессионально рассуждать о педагогической пользе словаря я не могу, меня это издание интересует как нормативное. Утверждение СУРЯ в этом качестве создает иллюзию, что за пределами охарактеризованных в нем 10 тыс. слов место ударения либо очевидно, либо не регламентируется. Между тем есть оставшиеся неутвержденными более объемные и более авторитетные справочники по орфоэпии, в частности, такие, на которые десятилетиями ориентируются работники радио и телевидения.

Норма в устном варианте языка не сводится к ударению. Отечественные «Словари ударений» исторически создавались для дикторов СМИ. Несмотря на традиционно принятое название, содержательно они гораздо шире и в достаточно большом объеме дают информацию о нестандартном чтении гласных и согласных; многие слова попадали в них именно по этой причине, а не из-за колебаний в акцентуации.

В словник СУРЯ отбирались в основном те единицы, где теоретически возможны колебания в ударении, поэтому он неравномерно отражает русскую лексику. Сведения по орфоэпии, не касающиеся ударения, подаются крайне скупо, но, поскольку изредка указания типа «тенорóвый [не тэ]» встречаются, естественно считать, что там, где их нет, нет и орфоэпических сложностей; это часто вводит в заблуждение. Приводимая в словаре интерпретация вариативности произношении нередко спорна. В ряде случаев нет указаний и на значимые различия в ударении, это очень серьезный недостаток для претендующего на нормативность словаря. Соотношение СУРЯ с существующими орфоэпическими словарями и некоторые последствия признания его нормативным рассматривается в Приложении 6.

Фактически произошло понижение статуса традиционных орфоэпических словарей, сфера их действия стала неопределенной, что без сомнения приведет к снижению культуры устной публичной речи и создаст дополнительные серьезные проблемы в педагогической практике (см. Приложение 7).

Возможна ли вообще орфоэпическая норма как обязательная к строгому соблюдению в очерченных законом сферах? Боюсь, что нет. Разве что соответствующий словарь будет трактовать норму очень широко, разрешив не только звонит и ч[е]резвычайный, но также и пер[е]спективы, будующее7, а, может быть, и ложит. Такого рода издание будет иметь следствием окончательный подрыв русской орфоэпии.

Орфоэпический словарь может быть только рекомендательным. Закон рекомендательных норм не предусматривает. Следует дожидаться новой редакции закона, а пока воздержаться от утверждения словарей, содержащих обязательную к исполнению норму.

3. Телия В. Н. (отв. ред.) Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий. — М.: АСТ-ПРЕСС, 2008 (ниже — БФС)

Фразеологический словарь всегда является разновидностью толкового. Лексика любого языка слабо поддается нормированию. Все существующие русские толковые словари содержат достаточно многочисленные ошибки и в толкованиях, и в определении статуса конкретных лексических единиц (см. Приложение 8); довольно значительная часть лексики, использующаяся в официальных документах, вообще не получила лексикографической фиксации (не только в толковых, но и в любых словарях). Объявление какого-то из существующих толковых словарей нормативным в понимании закона об использовании русского языка в качестве государственного языка РФ будет по существу профанацией этого закона, либо под нормативный словарь придется переписывать значительную часть российского законодательства, начиная с Конституции. Создание нормативного толкового словаря (особенно в том смысле, как это понимается в законе) — отдельная и трудоемкая задача.

Достаточно очевидно, что фразеология поддается кодификации значительно хуже обычной лексики. Кроме того, общеизвестно, что степень изученности русской фразеологии существенно ниже, чем лексики. В этом контексте придание любому фразеологическому словарю нормативного статуса прежде, чем появился нормативный общий толковый словарь (включающий, конечно, и фразеологию), выглядит несколько анекдотично. Если бы можно было отвлечься от этого обстоятельства, внимание следовало бы в первую очередь обратить на наиболее полные фразеологические словари А. И. Федорова, А. И. Молоткова и двухтомник под ред. А. Н. Тихонова, содержащий 35 тыс. фразеологических единиц (М.: Флинта, 2004).

Что касается словаря под ред. В. Н. Телии, то это экспериментальное издание, которое сами авторы называют «словарем нового типа» и не считают строго лингвистическим. В аннотации к изданию сказано:

Фразеологизмы описываются как знаки «языка» культуры, которая связана с языком и взаимодействует с ним, отражая особенности русского менталитета. ‹…› Словарь предназначен ‹…› для всех, кто хочет знать, как взаимодействуют культура и язык в его фразеологических единицах [стр. 2].

Более отчетливо то же сказано в послесловии:

[А]вторы словаря исходили из постулата о том, что естественный язык и культура — разные знаковые системы, между предметными областями которых нет прямой корреляции [стр. 776].

Тем самым очевидна культурологическая направленность издания, хотя бесспорен и его интерес для профессиональных лингвистов. Принципы составления словника (см. Приложение 9) таковы, что в нем совмещаются стилистически разнородные фразеологизмы: архаично-литературные, газетно-публицистические, канцелярские, разговорно-сниженные и почти жаргонные, например: Каинова печать, Лазаря петь, мышиный жеребчик, играть первую скрипку, братство по оружию, тыловая крыса, выдавать на руки, базарная баба, дать дуба, крыша едет и т. п.

В Предисловии говорится: «Материал словаря — устойчиво воспроизводимые в обычной современной нам речи ‹…› сочетания слов фразеологического характера, издавна получившие названия идиом. ‹…› Выбор фразеологизмов-идиом в качестве материала словаря основан на том, что, согласно общепризнанному мнению (не только языковедов, но и специалистов в области культуры этноса или нации), фразеологизмы именно этого типа в подавляющем своём большинстве сохраняют в языковой их памяти „вещные“ или исторические реалии, количественно или качественно приметные факты, а также события и явления социально и духовно значимые для народа — носителя языка, который, заметим, является одновременно и носителем культуры» [стр. 6].

И действительно, подавляющую часть словника БФС составляют идиомы, но кроме них встречаются пословицы (например, Чует<знает> кошка, чьё <сало> мясо съела), выражения, в лучшем случае претендующие на статус коллокации (отпетый дурак) и словосочетания, искусственным образом возведенные в ранг фразеологизмов (грубый пол); вероятно, их появление обусловлено культурологическими задачами словаря. Что касается пословиц, то они, возможно, не менее идиом отражают «„вещные“ или исторические реалии» и их малое число в словаре культурологической направленности скорее удивляет8, но меня БФС интересует как кодификация определенной части лексикона; отпетого дурака и грубый пол кодифицировать не следует (см. Приложение 10).

Многих широкоупотребимых выражений в словаре нет: белая ворона, выдать себя с головой, двойная игра, на корню, окольными путями, ради Бога, слово в слово, целиком и полностью, что в лоб, что по лбу, как от стенки горох — сколь бы то ни было исчерпывающий список того, что для нормативного словаря является заведомой лакуной, составить просто невозможно (см. Приложение 11).

В Предисловии недвусмысленно сказано: «Первое отличие словаря от [других] фразеологических словарей — это его авторский характер» [стр. 8; выделено полужирным редактором словаря]. Норма же безлична. «Создание нормы» — это метафора, языковая норма не создается, она фиксируется9. Разумеется, любой нормативный документ имеет авторов, но они принимают на себя функции фиксаторов нормы и отходят на задний план. Мало того, те, кто «создает» норму в области, ранее не подвергавшейся кодификации, обязаны выявлять реальный узус тех членов языкового сообщества, чей язык принято считать литературным, а не просто ориентироваться на свой индивидуальный узус, иначе кодификация останется на бумаге (см. Приложение 12).

Авторы явно не предполагали, что их словарю будет придан статус нормативного. Некоторые фразеологизмы имеют функционально-стилистические пометы неформальное (например, (с)делать ноги) и грубо-фамильярное (например, по барабану), но никаких разъяснений относительно соотношения этих помет с литературной нормой в словаре нет. Основания для исключения каких-то представленных в словаре фразеологизмов из нормы русского языка как государственного в рамках самого словаря усмотреть невозможно.

* * *

В целом три из четырех словарей, получивших статус нормативных, довольно необычным образом соотносятся с общепринятым понятием литературной нормы. ОСРЯ возник как откровенное противопоставление РОСу, а в аннотации к последнему говорилось, что он является «нормативным общеобязательным справочным пособием». СУРЯ явно задумывался как учебный — отсюда и малый объем словника. БФС — научное издание, причем культурологическое.

Лица, причастные к утверждению этих словарей как нормативных, публично объясняли, что от других издательств предложений о придании их публикациям такого статуса не поступало. Успешный издатель, во-первых, совершенно не обязан знать о существовании аналогов, к выпуску которых он не имеет отношения, во-вторых, должен заниматься «промоутингом» собственной продукции.

Но порядок утверждения этих изданий как нормативных предусматривал их оценку профессионалами, в чью компетенцию должно входить знакомство с ситуацией в отечественной лексикографии, с понятием нормы в лингвистике и спецификой понимания языковой нормы в законодательстве10.

Словарь может быть очень хорошим, но никак не соотноситься с нормой.

Примечания

1 Фразеологизм детально комментируется ниже в Приложении 11.

2 Беликов В. И. Языковая норма: новые и старые трещины на русскоязычном пространстве // ActaPhilologica. Филологические записки. Вып. 1. М.: Альма матер, 2007. Стр. 39. Текст доступен на сайте филологического факультета МГУ на моей странице (http://www.philol.msu.ru/~otipl/new/main/people/belikov.php).

3 Приложения обширны. В отдельных случаях они имеют отношение не к обсуждаемым трем словарям, утвержденным в качестве нормативных, а к ситуации в областях, к которым они привязаны. Критика должна быть конструктивной, поэтому я излагаю собственное видение задач, решаемых словарем, — это относится лишь к одному словарю, фразеологическому, единственному из трех, представляющему интерес для меня как лингвиста.

4 Выходные данные этого и других изданий условны: это нечто среднее между тем, что утверждено в качестве «содержащего нормы…» и фактически выпущенного издательством, чьи словари утверждались в качестве «содержащих нормы…».

5 Орфографический словарь русского языка. М.: Гос. изд. иностр. и нац. словарей, 1956.

6 В примерах на дефисное написание для отличия от знака переноса я буду использовать символ «=».

7 После визита М. Олбрайт в Москву тогдашний министр иностранных дел И. С. Иванов сообщил в радиоинтервью 26 января 1999 г., что обсуждал с нею «переспективыбудующих сокращений вооружений».

8 Оговорюсь: мои суждения о культурологической составляющей словаря поверхностны, поскольку культурология в понимании авторов БФС мне не близка. Не потому, что оно мне «чем-то не нравится», а примерно по той же причине, что химия полимеров или философия Жака Деррида: это находится вне сферы моих интересов. Для меня культурология — другое. Я без малого двадцать лет преподавал культурологию на отделении теоретической и прикладной лингвистики МГУ, достаточно хорошо знаю, что за словом культурология могут скрываться идеологически очень различные научные концепции — от Лесли Уайта (в работе которого Theevolutionofculture (1959) и появился впервые термин culturology), до эклектического набора сведений, преподносимых постсоветскому студенчеству оказавшимися не у дел бывшими преподавателями марксистско-ленинской эстетики, исторического материализма и подобных дисциплин. Еще в 1988 г., когда последняя из упомянутых категорий культурологов не подозревала о существовании такой научной дисциплины, С. А. Арутюнов писал, что термин культурология «стал использоваться для обозначения любых теоретико-культурных исследований» [Этнография и смежные дисциплины. Этнографические субдисциплины. Школы и направления. Методы. М.: Наука, 1988, стр. 82]. Как учил председатель Мао в первые годы своего правления, Пусть расцветают сто цветов, Пусть соперничают сто школ.

9 Речь идет о развитых литературных языках. Если письменная традиция неустойчива, то многое зависит как раз от создателей текстов, конечно, при условии, что эти тексты станут популярными. В предельном случае кодификация языка может происходить вместе с созданием письменности, такие кодификации не всегда жизнеспособны.

10 К сожалению, пока не ясно, как именно понимать утверждение этих словарей в качестве «содержащих нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации», спонтанное же понимание этого у частных лиц и чиновников может заметно различаться. При некотором толковании законодательных новшеств русский язык придется использовать исключительно в быту, поскольку предотвратить со стороны любых граждан нарушения Федерального закона, которые «влекут за собой ответственность, установленную законодательством Российской Федерации» (ч. 2 ст. 3), окажется просто невозможно.

Дата добавления: 2015-08-09