Глава 18. Гонсала никогда не жила спокойно: что ни говори, а двое мальчишек — не шутка

Гонсала никогда не жила спокойно: что ни говори, а двое мальчишек — не шутка! Пока были мальцами, болели то свинкой, то корью, а, сколько было синяков, шишек, ссадин, царапин...
Но, глядя на своих взрослых мальчиков, Гонсала с вздохом вынуждена была признать справедливость пословицы о маленьких детках и маленьких бедках. Сейчас для нее главной бедой было состояние старшего — Арналду.
Она навестила Бетти, лишний раз, почувствовав с благодарностью, что у нее с этой девочкой есть безусловный контакт, что Бетти ей очень симпатична, и она охотно приняла бы ее как невестку. Однако за сына она отвечать не могла и только поздравила от себя будущую мамочку, выразила радость по поводу своего превращения в бабушку и пообещала помощь.
Посидела она и с Отавиу, будущий малыш еще больше сблизил их, создав общие заботы, сделав из друзей родственниками.
Гонсале не хотелось уходить из теплого дома Монтана, но пришлось, потому что было уже поздно, и теперь она печально сидела одна в большой гостиной своего собственного дома и представляла, до чего же грустно и одиноко должно быть Арналду в безликих отелях, среди чужих равнодушных людей. Она не ждала от него ни звонков, ни тем более писем, но думала постоянно и постоянно ждала, что откроется дверь и раздастся знакомый голос:
— Мама! Я приехал!
Вдруг кто-то обнял ее сзади и поцеловал. Она запрокинула голову и увидела улыбающегося Тьягу
- Душа из-за Арналду не на месте? — спросил он.
Гонсала вздохнув, кивнула. Ее всегда поражала тонкость и чувствительность младшего сына, и она была ему за это очень благодарна.
- Не расстраивайся! Что ты, нашего старшего не знаешь? Ему всегда нужно все обдумать самому в сторонке. Вот увидишь, скоро вернется с готовым решением.
Тьягу был прав, Арналду любил все решать сам, без посторонней помощи.
— Иди спать, мама, и не волнуйся.
— Пожалуй, ты прав, сынок, — согласилась Гонсала, поднимаясь с мягкого диванчика. А ты тоже спать? — спросила она, привыкнув, что Тьягу всегда дома, и вдруг с удивлением заметила, что он в вечернем костюме.
В ответ на ее изумленный взгляд Тьягу широко улыбнулся.
— Нет, мамочка, я как раз собираюсь выходить, и вдобавок не один.
Изумлению Гонсалы не было предела. Да Тьягу ли это? Что с ним стряслось? Когда?
Очевидно, выражение ее лица было настолько красноречивым, что Тьягу звонко расхохотался, и этот звонкий громкий смех тоже был потрясением для Гонсалы. Она никогда не слышала, чтобы Тьягу так смеялся.
— Я тебя не узнаю, — искренне призналась она.
— А я себя узнаю потихоньку, — шутливо отозвался Тьягу. — И чем больше узнаю, тем мне интереснее.
Гонсала продолжала смотреть на своего младшего изумленными глазами, ожидая продолжения
— У меня появился чичероне по имени Валерия, — усмехнулся Тьягу, необыкновенно довольный произведенным впечатлением, — и мы странствуем с ней по жизни, и нам это нравится.
— Тогда доброго пути, - пожелала Гонсала, — только возвращайся…
Она хотела сказать: не слишком поздно, но поняла, что звучать это будет глупо, фраза повисла в воздухе, и сын подхватил ее:
— Из этого путешествия я вернусь, мама!
Печальная нотка вдруг зазвучала в его голосе, и Гонсала поняла: сердечная рана саднит, она не затянулась, милая Сели по-прежнему царит в его сердце.
Она постояла, посмотрела, как ее внезапно повзрослевший сын направляется к двери, и поняла, что этот мальчик, приняв в один прекрасный день решение, так же твердо и уверенно, как сейчас, уйдет из дома.
Как же она не заметила, что он стал мужчиной?..
Поначалу Тьягу был не слишком доволен знакомством с разбитной неунывающей Валерией, падчерицей Патрисии, которая сразу после знакомства стала откровенно набиваться ему в подружки. Он пытался, как мог отшить ее, отказывался от приглашений, запирал дверь, утыкался в книжку, а она только хохотала. Недаром есть пословица: гони беса в дверь, он влезет в окно. Валерия была почище любого бесенка, она охотно влезала в окно, всячески тормошила Тьягу и все-таки, наконец, влезла в его жизнь. Надо сказать, что его жизнь от этого только выиграла.
Валерия была необыкновенно изобретательна и неутомима, энергия била из нее ключом. За месяц знакомства с ней Тьягу пережил столько необыкновенных ощущений, сколько, наверное, не переживал за всю свою предыдущую жизнь.
— То ли еще будет! — смеясь, обещала Валерия.
Чего только она не умела! Она водила машину на бешеной скорости, прыгала с вышки, танцевала до упаду, обедала в первоклассных ресторанах, обожала розыгрыши и ледяное шампанское.
Сделав своим спутником Тьягу, она приобщила его ко всем своим развлечениям, хотя поначалу он совсем не был к ним склонен.
Как он стоял и жался на вышке! Он не собирался прыгать с такой высоты и только злился на Валерию, которая затащила его сюда.
Но вот на вышку поднялась Валерия, рассказала смешной анекдот, встала рядом, объяснила, как прыгать прыгнула сама и сдернула его.
Первый миг — испуг! Шок! А потом... Боже! Какое блаженство!
Тьягу показалось, что он летят, будто счастливая птица, а следом — фонтан ослепительных брызг и необыкновенное ощущение свежести. Плавать он, слава Богу, умел, так что, войдя в воду, поплыл. Рядом, как, оказалось, плыла Валерия,
— Ну что? — торжествующе спросила она.
— Нет слов. — Отозвался он.
— Еще разок? — предложила она.
— И не один. — Отозвался он.
Застенчивый Тьягу переставал быть с Валерией застенчивым и открывал для себя совершенно новый, неведомый мир. Он открывал мир свободы без правил и условностей, где для того, чтобы выжить, нужно было обладать гибким, подвижным и сильным телом и гибким, подвижным и сильным умом.
— Я не сумасшедшая, я — всемогущая, — любила повторять Валерия, перешагивая очередную грань условностей, хмелея от собственной дерзости и силы.
Она осиротела в десять лет, я Алвару, обожая дочь и жалея, позволял ей все, что только она захочет. Валерия не знала слова «нет» и не жалела об этом.
Она обожала, роскошные рестораны и как-то пригласила Тьягу в самый роскошный. Заказ она сделала по своему выбору, и молодой человек не мог не оценить ее утонченный и изысканный вкус. Увы! Изысканность и рестораторами ценится дороже всего. Когда Тьягу прикинул, во что им обойдется ужин, у него глаза на лоб полезли. Наверное, им стоило обойтись без икры, лангустов и устриц.
— У меня нет таких денег, — шепнул он Валерии.
— У меня тоже, — с озорной улыбкой ответила она.
Тьягу испуганно взглянул на нее, продолжая посасывать нежное мясо лангуста, оно было таким восхитительно вкусным и немного утешало его.
— А что же мы будем делать? — спросил он.
— Убежим, — с чарующей уверенностью ответила Валерия.
Перспектива не слишком-то согрела Тьягу. Еще неделю назад он устроил бы Валерии бешеный скандал, встал бы из-за стола и... убежал заранее от создавшейся ситуации. Но теперь он внимательно выслушал предложенный план, вник в детали, кое-что уточнил, кое-что предложил сам и, приготовившись к очередному прыжку в неведомое, выпил за успех предприятия бокал ледяного и очень сухого шампанского.
Он вошел во вкус, он хотел, чтобы опасность пьянила и подстегивала его точно так же, как Валерию. Он больше не хотел жить в размеренном мире правил, боясь сойти с истоптанной многими поколениями дорожки, предназначенной для продвижения вперед. Он хотел дышать своим воздухом, торить свои дороги.
Авантюра с рестораном обошлась благополучно, Тьягу успел вскочить в машину, Валерия мгновенно взяла с места и умчалась как вихрь.
Она гнала и гнала и остановилась только на пляже. Здесь они, наконец, почувствовали себя в безопасности, и под неумолчное шуршание воли принялись на радостях целоваться.
Валерия проговорила:
- Завтра я пошлю им деньги, я же всемогущая, а не бесчестная, - и засмеялась. А ты молодец, здорово бегаешь.
Тьягу почувствовал себя польщенным, он словно бы сдал трудный экзамен и гордился этим.
С некоторых пор Тьягу уже не смеялся над этими самонадеянными словами, потому что поверил во всемогущие девушки. Если уж она сумела сделать из него совершенно другого человека, значит, она и впрямь всемогущая. А он переродился — из неуклюжего робкого подростка вдруг стал счастливым легким уверенным юношей.
Уверенности придала ему, безусловно, близость с Валерией. Она стала первой в его жизни женщиной, и это была счастливая близость, он и тут почувствовал себя королем, потому что она была по-королевски щедрой.
Тьягу забросил свои книги, провалил экзамен, отдавшись волшебной стихии жизни. Ему казалось, что много-много дней он пробыл в тюремной камере и только теперь вышел на свободу.
Валерия была полна фантазий и сумасбродных сюрпризов, она могла устроить стриптиз в ночном клубе и сидеть как благонравная девочка-паинька в гостиной своей старенькой тетушки и беседовать с ней добрый час, перебирая карточки в старинном альбоме и выслушивая воспоминания о многочисленных родственниках, давным-давно ушедших из жизни.
— Не правда ли она ангел? — умиленно обращалась растроганная тетушка к Тьягу.
— Правда, правда, — восторженно подхватывал юноша, еще ощущая в своих ладонях ангельски нежное тело Валерии.
Дни летели как бешеные, и он не оглядывался назад, не заглядывал внутрь себя, словно бы находясь под наркозом скорости и радуясь этому наркозу. Он оказался в другом измерении и пока не собирался возвращаться в старое, хотя седьмым чувством понимал, что оставил там что-то бесконечно ценное и знал, что рано или поздно вернется из своего необыкновенно поучительного и счастливого путешествия, но пока мчался и мчался на всех скоростях…
Перемену в Тьягу заметила не одна Гонсала, видела ее и Жуана и страшно мучилась. Куда ей было тягаться с Валерий, она могла только отойти в сторону и страдать. Но, к собственному удивлению, она страдала куда меньше, чем собиралась. Новый Тьягу ей был совсем не по вкусу, он погрубел, заговорил на жаргоне, да и говорить стал об автомобилях и ночных клубах. У Жуаны было полным-полно таких знакомых и приятелей, и они ей никогда не нравились.
Она восхищалась тонкостью Тьягу, деликатностью его души, его необычными интересами и суждениями. Еще совсем недавно она готова была слушать его часами, слушать его рассуждения, его музыкальные импровизации, а теперь... Когда этот, новый Тьягу подходил к ней, она отодвигалась от него, как от Лулы, ей было с ним неинтересно.
Наверное, я ревную, — думала Жуана, укоряя себя за внезапное бесчувствие, но, взглянув на громко хохочущего и размахивающего банкой с пивом парня, понимала, что он ей совсем не нравится.
Если она и горевала, то о безвозвратно канувшем прошлом, о своей дружбе с умницей Тьягу и даже о Тьягу, влюбленном в Сели, потому что и она хотела бы, чтобы ее любили именно так, романтично и возвышенно, а не лапали на бешеной скорости в машине, одновременно жуя бутерброд и запивая его пивом.
Жуана хотела поделиться с матерью своими удивительными переменами, но поняла, что матери самой нужно поделиться с кем-то своими бедами, у нее опять была куча неприятностей с Атилой.
Жанета то летала как на крыльях, то погружалась в отчаяние, хоть и старалась не поддаваться ему и никому не показывать.
«Бал одиноких» прошел просто чудесно, к ней подходили парами, ее благодарили, желали счастья, и она чувствовала себя счастливой королевой бала, дарящей счастье.
Но стоило ей вернуться домой, как счастье мгновенно улетучивалось. Дом для нее стал местом бесконечной пытки — пытки ожиданием, в нем она ждала, ждала, ждала Атилу. А он приходил с тем, чтобы поесть повкуснее, переодеть рубашку и снова уйти.
— Мы, знаешь, не докончили футбольный матч, говорил он, — пока играли, я так вспотел, но бросить не могу, дело чести! Ты же меня знаешь!
Да, Жанета знала его и, к сожалению, очень хорошо. Еще недавно ей казалось, что ради Атилы она готова на все и только с ним она будет счастлива. Так ей казалось, когда он был рядом с ней, смотрел влюбленными глазами, готов был исполнить любую ее прихоть, любое желание. Ради его любви она была готова терпеть и его безделье, и мотовство, потому что и он сам, и его время, и его траты безраздельно принадлежали ей. Но так было вчера. А сегодня...
Сегодня Атила по-прежнему не работал, брал без спроса деньги в кассе школы и исчезал, оставляя Жанету мучиться в догадках: куда он пошел? С кем проводит время?
Атила теперь целовал ее на ходу, зато всерьез выговаривал за недоглаженную рубашку или пережаренную рыбу.
— Я такого не люблю, — говорил он, недовольно поджимая губы, — я не привык одеваться как какой-то безработный, на мне все всегда с иголочки!
— Но ты же и есть безработный, — попыталась вразумить его Жанета, — а у меня работы выше головы, я не могу все успеть!
— Ты меня сию и упрекаешь, коришь куском хлеба, - мгновенно вспыхивал Атила. — Не ждал я, что ты так переменишься! Да ты просто тиран, деспот, ты хочешь превратить меня в раба! Но такого не будет!
— Смотри, какой сюрприз я тебе приготовила, — миролюбиво говорила Жанета, доставая из кармана крошечный сверточек.
Атила с любопытством посмотрел ей на ладонь. Жанета развернула и протянула ему маленький образок с цепочкой.
— Это святая Рита, — умиленно проговорила она, — надень, она поможет тебе найти работу и сделает нас счастливыми.
Атила хотел, было снова что-то возразить, но смолчал, послушно наклонил голову, чтобы Жанета надела ему образок, и поцеловал его.
— Ну, я пошел искать работу, — сказал он, — только дай мне хотя бы немного денег.
Жанета тяжело вздохнула и помолилась про себя святой Рите, чтобы она не только помогла найти ее беспутному мужу работу, но и берегла от опрометчивых поступков и дурных трат.
Она протянула ему деньги, он пересчитал, сделал гримасу, показывающую, что получил мало, и ушел, не поцеловав ее.
Как только за Атилой закрылась дверь, Жанета повалилась на постель и заплакала. Как он смеет? Как смеет так обращаться с ней? Это ее он упрекнет за скупость, беря из кассы столько, сколько хочет, и никогда не возвращал ни сентаво? А она зарабатывает свои деньги тяжелым трудом, одна воспитывает дочь, и до сих пор ни разу не упрекнула его за траты!
В эту минуту она бы уже не сказала Жуане, как сказала когда-то:
— Я все знаю, дочка, но я люблю его!
Сейчас она уже не любила, а страдала, и страдание, будто ржавчина железо, разъедала любовь.
Если раньше Жанета во всем видела доказательства любви Атилы, то теперь она на каждом шагу находила доказательства нелюбви. Но больше всего ее угнетало его вранье, а врал он на каждом шагу. Он говорил, что играл с приятелями в футбол, а из кармана у него вываливались билетики тотализатора, значит, целый день он провел на скачках и проигрался в пух и прах!
На бедную Жанету косилась уже и Жизела, ее компаньонка по школе танцев, ей тоже не нравилось, как свободно распоряжается Атила их общей кассой, но свое недовольство, жалея подругу, она высказывала пока в самой мягкой форме.
Но еще обиднее становилось Жанете оттого, что она не могла никому пожаловаться. Ведь стоило ей заикнуться матери о своих неприятностях, как дона Жудити тут же высказала бы ей, что она сама во всем виновата, что мать предупреждала, но она настояла на своем, соединила свою судьбу с мерзавцем и теперь получает по заслугам. Все это было правдой, но разве легче человеку оттого, что он сам во всем виноват и свое несчастье создал собственными руками?
В голове у Жанеты всплыла прочитанная где-то фраза:
«Только по-настоящему добрые люди не винят своих близких в их бедах», — и заплакала еще горше — вокруг нее не было по-настоящему добрых людей!
Наплакавшись, она стала думать об Атиле: а что, если он очень страдает, оставшись без работы? И поэтому время от времени отвлекает себя от черных мыслей игрой на скачках? Может, наоборот, он очень совестливый человек и ему мучительно зависеть от нее, поэтому он ее и избегает? Вот сейчас святая Рита поможет ему, он найдет работу и снова станет прежним влюбленным Атилой. И будут они жить, словно два голубка, спокойно и счастливо.
Люди склонны тешить себя иллюзиями, иллюзии податливы, нетребовательны, они обволакивают мозг, затуманивают глаза, сладко общение с ними, но горька всегда расплата за них.
Однако Жанета в очередной раз позволила себе утешиться в их предательских объятиях. Она представляла себе безоблачную радостную жизнь с Атилой, а у Атилы между тем были свои очень большие неприятности.
Не далее как на днях прямо в школу танцев заявился его старинный приятель по имени Гуго и по прозвищу Питбуль и потребовал немалую сумму денег. Он только что вернулся из тюрьмы и требовал старинный должок. Прозвище этого человека говорило само за себя, надеяться на пощаду не приходилось.
Атила извивался как уж и еле-еле выпросил себе небольшую отсрочку. Теперь он лихорадочно размышлял, где бы ему разжиться деньгами. На святую Риту он надеялся именно в этом смысле, она должна была ему помочь найти деньги и открутиться от жестокой расправы. Собственные ресурсы Атила давно исчерпал, в долг ему тоже давно уже никто не верил. В кассе у Жанеты не было такой крупной суммы. Что оставалось делать? Даже легкомысленный Атила понимал, что скачки — неподходящий способ заработка, поэтому он вышел из дома в чрезвычайно мрачном состоянии духа.
И вдруг его осенило — Боб! Вот кто ему поможет! У Боба связи, у Боба деньги, он не может не выручить брата. Приободрившийся Атила прибавил шагу, а идти всегда легче, когда знаешь, куда идти. Впрочем, Атила не долго утруждал свои ноги, он ведь во всем привык к комфорту, остановился и мигом остановил такси, на это денег Жанеты вполне хватало.
Боб, к счастью, оказался дома, и у Атилы отлегло от сердца. День начался удачно, не иначе святая Рита помогла.
Боб встретил брата кисло-сладкой улыбкой, вероятно, у Атилы неприятности, раз он заявился с утра пораньше. Боб как в воду глядел, младший братец сразу стал жаловаться. Но когда он услышал, какую сумму хочет занять у него Атила, он замахал на него руками:
— Ты что, с ума сошел? Откуда у меня такие деньги?
— Но ты понимаешь, что мне грозит верная гибель, если я их не отдам? — трагически произнес Атила.
— Скажи это своей жене, у женщин всегда куда больше возможностей, — цинично усмехнулся Боб.
Но Атиле вовсе не улыбалось посвящать Жанету в свое тюремное прошлое. Он до сих пор с содроганием вспоминал вечер, который ему устроило семейство Жанеты, они и тогда были готовы стереть его в порошок, а что будет теперь? Да и сама Жанета за это время к нему несколько охладела, пошли обиды, укоры, упреки. Известие о большом долге не улучило бы их отношений.
— Если бы Жанета могла дать мне эти деньги, я бы не тревожил тебя, — вполне резонно возразил брату Атила.
— Ничем не могу помочь. Ищи другого кредитора, — твердо заявил Боб.
— Порекомендуй кого-нибудь, попросил Атила, — И мне дай рекомендацию.
- Некого рекомендовать, — отрезал Боб. — Ищи сам, не маленький.
— Значит, не можешь помочь? — На лице Атилы было написано такое отчаяние, что Боб смягчился.
— Я могу дать тебе половину требуемой суммы. Это все, что у меня есть, и имей в виду, ты должен будешь вернуть мне все сполна.
Атила сразу приободрился. Ну что ж, уже неплохо. Утро, которое началось так многообещающе, не обмануло. Святая Рита явно была на его стороне.
— Спасибо тебе, брат, — от души! - поблагодарил он Боба. — Я знал, что могу на тебя положиться.
— А я на тебя не могу, и с большим удовольствием обошелся бы без твоей благодарности, — с сердцем отозвался Боб, распахивая перед ним дверь.
Визит Атилы и собственная податливость были тем более неприятны Бобу, что он предвидел упреки Флоры. Она терпеть не могла его брата, называла его вымогателем и постоянно ругала Боба за то, что тот, помогая ему, только потакает его дурным наклонностям. Боб был согласен с ней, но ничего не мог с собой поделать.
Как только в кармане у Атилы появлялись деньги, он сразу чувствовал себя всемогущим, у него менялись выражение лица, походка, голос.
Вернувшийся домой король, разумеется, не мог принять участия в генеральной уборке, которой занялась Жанета.
— На футболе я получил травму ноги, — заявил Атила, — доктор настоятельно порекомендовал мне покой, витамины и свежий воздух. Дай мне машину, дорогая, я съезжу, подышу свежим воздухом с приятелями, они как раз устраивают пикник.
— Конечно, поезжай, отдохни, — кротко сказала Жанета, зато Жуана чуть не задохнулась от возмущения и ненависти:
— Мама! Ты понимаешь, что он...
— Понимаю, — так же кротко ответила Жанета, продолжая вычищать пылесосом ковер.
Но понимала она далеко не все. Сев за руль любимой машины Жанеты, Атила поехал в игорный дом.

Дата добавления: 2015-08-13