Трофейная Германия

24 декабря 1944 года был утвержден и одобрен народным комиссаром обороны СССР И. Сталиным Приказ № 0409 об организации приема и доставки посылок в тыл страны, в котором, в частности, говорилось:

«Государственный Комитет обороны Постановлениями за № 7054 от 1 декабря 1944 г. и за № 7192с от 23 декабря 1944 г. разрешил хорошо исполняющим службу красноармейцам, лицам сержантского и офицерского состава, а также генералам действующих фронтов отправку личных посылок на дом.

Отправка посылок может производиться не более одного раза в месяц: для рядового и сержантского состава — 5 кг, для офицерского — 10 кг и для генералов — 16 кг.

Посылки из подразделений и частей на военно-почтовых станциях принимать от отправителей (красноармейцы, сержанты и офицеры) только при наличии в каждом случае разрешения командира части, соединения или руководителя соответствующего военного учреждения.

Прием воинских посылок от красноармейцев и сержантского состава производить бесплатно. От офицерского состава и генералов взимать за пересылку посылок по 2 рубля за килограмм.

Органам военно-полевой почты принимать посылки и с объявленной ценностью: от рядового и сержантского состава — до 1000 рублей, от офицеров до 2000 рублей и от генералов — до 3000 рублей с взиманием страхового сбора по действующему тарифу».

Согласно соответствующей инструкции, в посылках домой с фронта запрещалось отправлять: оружие, предметы военного снаряжения и обмундирования Красной армии, воспламеняющиеся, взрывчатые и ядовитые вещества, медикаменты, всякого рода письменные вложения, деньги в различной валюте, всякого рода литературу и другой печатный материал.

В этой инструкции также говорилось: «За посылки, утраченные по обстоятельствам военного времени в районах фронтового тыла, органы военно-полевой почты и Наркомсвязи материальной ответственности перед получателями и отправителями не несут. За посылки, утраченные по другим обстоятельствам, выплачивать возмещение стоимости посылок отправителям в пределах объявленной ценности за счет страхового фонда Наркомсвязи, установленным порядком».

Артиллерист Семен Соболев вспоминал, что когда его часть наступала еще по Смоленщине, по выжженной немцами земле, в его расчете был дед Солодовников, который собирал куски стали для кресал и камни, что особенно хорошо искрили при ударах. Постепенно его рюкзак наполнялся, становился почти неподъемным, пока не доходило дело до очередной проверки или, как говорили солдаты на своем жаргоне, — до шмона.

«Мы выстраивались, ставили перед собой свои рюкзаки, развязывали их и перетряхивали содержимое перед командирским оком нашего комбата, нисколько не смущавшегося неэтичностью подобной ситуации. Нас он проходил быстро, потому что вещмешки наши имели совершенно дистрофический вид. Около Солодовникова же он стоял долго. Сначала вроде бы дружелюбно с усмешкой рассматривал все эти железки и булыжники, расспрашивал, зачем это ему нужно.

— Так, товарыш старший лейтенант, сэрникив же нэма. А без вогню як же? Чи то прикурыть, чи то костерок, шоб обсушиться.

— Ну, а зачем столько много-то?

— Та в нас же на Украине крэмушкив нэмае, один чернозем. — и Солодовников объяснял, демонстрировал эти «катюши», приговаривая:

— Ось дывитесь, — подкидывал на ладони, оглядывал и снова кидал в рюкзак.

Потом комбат, прибавив стали в голосе, вопрошал:

— Это уж который вещмешок мы будем вытряхивать? Вы, Солодовников, боец или барахольщик?

Солодовников, понурившись и пожимая плечами, переминался с ноги на ногу — благо что на фронте редко стояли перед начальством навытяжку. Потом комбат со злостью начинал разбрасывать все эти куски, потом вытряхивал все остатки разом из мешка и, отдавая его Солодовникову, приказывал командиру взвода проследить, чтобы этот барахольщик не пособирал все снова».

Но это было тогда. Тогда, в 43-м, а в 45-м в «логове зверя» можно было найти кое-что поинтереснее, чем «кремушки» деда Солодовникова, и охотников до этого дела хватило. Примечательно, но меньше всех перепадало шагавшему первым по вражеской земле рядовому пехотному Ване.

Командир 351-й стрелковой девизии генерал-майор Илья Дударев рассказывал военному корреспонденту Константину Симонову.:

«Некоторые «боги войны» этим отличаются, будь они неладны. Пехотинец, который впереди идет, он с собою чемодан брошенного барахла не заберет. Не пойдет — в одной руке автомат, а в другой чемодан. Что он: ну если повезет, поест до отвала, ну что-нибудь в свой сидор запихнет. Кстати, чаще всего то самое, что завтра же и выбросит, дальше не понесет! Ну какую-нибудь занавеску на портянки порвет и тут же себе ноги подвернет. Ну в карман полкилограмма сахара насыплет и потом его вместе с сором есть будет. Я за это никогда ничего никому не скажу. А артиллеристы, те в брошенный населенный пункт заходят после пехоты и раньше начальства. Вот этим некоторые и пользуются. Пехотинец с собой чемодана не возьмет, а этот или на лафет приторочит, или в машину сунет — и все в порядке. Наблюдал таких»

Так что простому пехотинцу домой и отправлять-то, как правило, было нечего, хоть он и становился на короткий срок первым хозяином в захваченных городах и поселках. Те, кто постарше да похозяйственнее, особенно из разрушенных войной земель, обычно приносили на почту наиболее необходимые для восстановления порушенного хозяйства вещи.

В своей книге «Разные дни войны» Константин Симонов также приводит посвященный этому рассказ члена военного совета Первой гвардейской армии генерал-майора Исаева. Генерал говорил о том, что многие солдаты посылают домой стекло — обивают его досками и приносят, — потому что им из дома написали, что стекла нет. А на почтовом пункте посылку не принимают — нельзя, не подходит по габариту (которые в инструкции оговаривались. — Авт.), а кроме того бьется.

— Давай принимай! — говорил солдат. — Давай принимай! Немцы мне хату побили. Принимай посылку, а то ты не почта, раз не принимаешь.

Многие посылают мешки с гвоздями, тоже для новой хаты. А один принес свернутую в круг пилу.

— Ты бы во что-нибудь завернул ее, — сказали ему на почте.

— Принимай, принимай, чего там! Мне некогда, я с передовой.

— А где ж у тебя адрес?

— Адрес на пиле написан, вот, видишь?

И действительно, на пиле химическим карандашом был написан адрес.

Услышав этот рассказ Исаева, я вспомнил о другой истории, которую мне недавно рассказали, — пишет дальше Симонов. — После взятия какого-то из маленьких городов старшина роты, в прошлом председатель колхоза, наткнулся там на брошенный хозяевами магазин мужских шляп. У него была с собой ротная повозка, он погрузил на нее шляпы, а потом сделал большую посылку: запаковал, всунул одна в другую тридцать новых фетровых шляп и послал их к себе в колхоз с письмом, в котором писал жене: «Посылаю к Первому мая подарки колхозникам. Раздай всем мужикам, которые остались живы. Пусть к Первому мая оденут, меня вспоминают».

А вообще-то хозяйственному, да еще обремененному оставшейся дома немалой семьей, солдату было что отправить на родину из далеких краев. Обычно это была всякая мелочь. В 2008 году в барнаульском издательстве «Азбука» небольшим тиражом вышла книжка «Письма с фронта». Вот несколько отрывков из писем ушедшего на фронт в марте 1944 года в возрасте 46 лет Степана Яковлева:

«В. Пруссия. 10 янв. 1945 г.

Согласно последнему постановлению правительства нам разрешено отправлять на Родину один раз в месяц посылку весом в 5 кг, и я вчера решил отправить тебе посылку.

В ней я хочу отправить: холста льняного 8 м, подстаканник польского серебра, сухарницу, бокал п. серебряный, чайную ложку п.с., губную гармошку, мыла туалетного 2 куска, 2 малюсеньких дамских зеркальца, кусок в 60 см саржи для вышивания, 2 салфетки, 1 поясок дамский с пряжкой и трубку курительную, немецкую. Все, что найдешь нужным, продай, больше послать нечего.

Постановление правительства издано внезапно, и никто из нас не предполагал об этой возможности и не готовились, т. к. таскать с собой было невозможно, поэтому ничего не брали, но будем умнее, если будем живы. Служу честно, мною довольны. Жду не дождусь, когда вновь начнутся боевые операции и ударить по фрицам так, чтобы они не могли больше сопротивляться. Как хорошо бы вернуться домой к 1 мая, когда все поля цветут маками, когда радость весны соединится с радостью встреч».

«6 февраля 1945 г. В. Пруссия.

Обо мне ты не думай плакать, какой бы перерыв ни был в письмах, знай, что я остаюсь жив и невредим и полон надежд на скорое свидание. После 350 р. я послал еще 250 р., а 4 февраля я послал тебе посылку, 5 кг. Тряпья. Ничего ценного не выслал, я пользовался тем, что дали друзья. Бумагу, карандаши и копирку ты продай, они ценные, очевидно. Я имею возможность послать еще одну посылку, но жду, может быть, удастся достать что-нибудь из обуви для вас».

«В. Пруссия 17.03.1945 г.

Здравствуй, Ниночка! Жду с нетерпением извещения от тебя о получении 3-х посылок. Как было бы хорошо, если ты их получишь. Все-таки это будет тебе поддержка, меняй на продукты. Написала ли ты моим родственникам и получила ли от них? В первой посылке я послал граммофонную мембрану, посланную кожу используй для ремонта старых туфель. Обуви нет и нигде не достанешь».

В качестве иллюстрации к обстановке зимы-весны 1945 года в Германии — Виктор Залгаллер:

«Идет тяжелый бой. Опять во взводе есть убитые. На холодных полях с ветром лежат два мертвых гитлеровца, закоченевшие в снегу. У каждого на пальце кольцо: череп и две кости. Дивизия СС «Мертвая голова». Хотел снять на память кольцо. Не идет. Стал перекусывать палец телефонными кусачками. Опомнился. Бросил это.

Заняли имение над горой. В подвале коллекция редких ковров. Каждый ковер в трубчатом футляре. Ковры потом развернули и подсунули под колеса буксовавших машин. Помогло. Это не единственная дикость. В дворцовом зале особняка огромная коллекция гравюр, они в больших бледно-оливковых папках. Стеллажи с папками в два этажа по всему залу. В одном конце зала солдат развел на полу костерок. На выдвинутом шомполе греет котелок. Топит гравюрами. Греет воду для санитара. Рядом на разостланных гравюрах санитар перевязывает тяжелораненого. Один солдат ходит и ножницами вырезает из гравюр голых баб. И грохот, грохот разрывов. Это из оврага за домом немцы фаустпатронами ломают стены следующего ряда красивых дворцовых комнат.

Взяли Дойч-Эйлау. Город со знаменитым именем оказался небольшим. Есть неразбитые кварталы. Людей нет. Вхожу в универмаг, наверху квартира владельца. Взял со спинки кровати висевший костюм, послал домой (тогда разрешили посылки). В этом костюме я кончал потом университет. Под окном остановилась машина с девушками-регулировщицами. Открыл шкаф, сгреб платья и бросил им в машину. Одно платье послал домой Майе, а белую шубку отдал Алевтине. Она в ней приезжала в Ленинград лет через 25».

В общем, все в плане добывания трофеев зависело от возможностей каждого, нередких в наступательной фронтовой жизни случайностей и, разумеется, характера и воспитания человека.

Автор «Записок командира штрафбата» Михаил Сукнев о боях в Латвии в конце войны:

«Приняв все меры предосторожности, батальон втянулся в поселок. Проверяем жилье. Никого. Я приказал: «Брать только простыни на портянки, но не вещи. Будем расстреливать на месте за мародерство!».

Проверяю очередной дом. Мин нет. Открываем гардеробы, набитые меховыми женскими шубами, платьями из шелка и еще из какого-то материала, которого я вовеки не видывал в своей Сибири. Обстановка — шик!

Но где же жители? Мы поняли — запуганные распространявшимися немцами слухами о «зверствах» Красной армии, они скрываются в ближних лесах.

Дней через пять я явился в штаб дивизии по вызову. Проходя этот поселок, зашел в дом, крытый черепицей. И что же вижу? Молоденькие машинистки стрекочут на машинках. Холеные адъютанты и ворье-интендантики (потом станут «настоящими полковниками») тут же обретаются. Открываю один, второй гардеробы — пусто! Хожу по поселку — в домах все пограблено. В огородах там и тут люди заколачивают ящики, посылки с добром. Подхожу к капитану медицинской службы нашего полка. Он заколачивал ящик со швейной машинкой. Другой ящик уже стоял рядом, готовый к отправке. Подняв голову, капитан поздоровался со мной и спросил:

— Товарищ майор, а что вы не посылаете домой ничего?

— Мне нечего посылать. А вот ты — мародер, последнее взял у латыша-трудяги! Сволочь! — И еще бы несколько секунд, я мог пустить в ход свой «вальтер» — любимый мой пистолет на войне. Но тут меня позвали к комполка. Так латышский поселок был начисто ограблен нашими тыловиками, но не боевыми частями, которые жали врага на всех участках фронта. Хотя многие командиры оказались нечистыми на руку, отправляли домой то, что попадало в руки.

Что ж, Верховный главнокомандующий издал приказ, разрешающий воинам РККА посылать посылки домой. Вот и посылали. Но это касалось войск, которые уже перешли границы Германии, где из городов бежала буржуазия, бросая магазины, склады, все награбленное на оккупированных территориях».

Юлия Жукова, снайпер:

«Надо сказать, что в тех местах, где мы вели бои, в восточной Пруссии зимой 1944–45 гг., мирного населения почти не осталось, жители уходили на запад, надеясь там спастись. Их имущество оказывалось без присмотра, некоторые наши солдаты и офицеры пользовались этим, брали кое-что из вещей и отправляли домой посылки. Это, как мне помнится, не возбранялось, но только в определенных размерах. А вот чтобы были погромы, поджоги, насилие и тому подобное, о чем сейчас много говорят и пишут, — не помню.

Я из вещей ничего не брала, брезговала. Однажды, правда, не удержалась и подобрала брошенные женские карманные часики, золотые с эмалью на обратной стороне. Но как нашла, так и потеряла: у меня украли их в госпитале. В другой раз я где-то подобрала около ста очень красивых открыток. Долго берегла их, а потом, уже в Москве, подарила девочке, которая по-настоящему увлекалась коллекционированием открыток».

Письмо капитана П.М. Грибачева родителям:

«Дорогие мои!

Вот и окончилась война и наступил май — первый месяц мира. В Германии очень жаркая весна. За 3 года мы привыкли к войне, и многие до сих пор путают военные действия с военной службой, но появились слухи о предстоящей мобилизации и скором возвращении в Россию.

А пока я живу в комфортабельных условиях, сижу за обитым зеленым сукном столом, немецкая лампа освещает стол, за которым пишу вам письмо. В комнате везде зеркала, мебель карельской березы, диваны и кресла обиты бархатом, лепные потолки, бронзовые литые часы, сверкающие люстры. Подушки, перины, ковры, пианино, пылесосы, разнообразная посуда, красивые сервизы, хрустальные бокалы в большом количестве — не в счет. На стенах целая коллекция картин и среди них — вид Гурзуфа, та самая лестница, которая чаще всего изображалась на открытках. Кафельные печи, мрамор. И это, по их меркам, был небогатый немец.

Несколько дней назад был в городе Бромберге. Город полон барахла: ковры, костюмы, модельная обувь.

Отправил вам маленькую посылочку: два потрепанных фрицевских костюма, отрез бархата, отрез шерсти, из материи при хорошем раскрое можно сшить не один приличный костюм. Напишите срочно, что лучше вам посылать: вещи или продукты? Могу послать 10 кг сахара или 10 кг сала или масла. Все наше. Мои бойцы достают у немцев продукты и хорошие вещи. Они «находят» отрезы, карманные часы, кольца, украшения и т. п. В одном я совершенно уверен: то, что мы завоевали Германию, позволит нашей стране восстановиться в изумительно короткий срок. После войны наши люди, которые побывали в Германии, научатся лучше жить. После уюта немецких жилищ у каждого появится вкус к внешней порядочности жизни.

Чувствую себя отлично. Беспокоит только живот. Ну да это у всех. Дело в том, что у нас такое обилие всех родов пищи, которую мы раньше в глаза не видали. По высланному мной аттестату вы будете получать 400 рублей. Жду возможности сделать очередную передачу (помимо посылки) с кем-нибудь, кто поедет в Москву.

Будьте здоровы. Любящий вас сын Петр».

Спецсообщение военного прокурора 425-й стрелковой дивизии майора юстиции Булаховского военному прокурору 71-й армии.

«О злостном барахольстве.

25 мая 1945 года, согласно данной мною санкции, был произведен обыск в служебном помещении и на квартире у начальника полевого отделения № 72 Госбанка СССР при штабе 425-й стрелковой дивизии капитана Полозкова Александра Святославовича и у бухгалтера отделения старшего лейтенанта Львова Михаила Николаевича.

У капитана Полозкова А.С. обнаружено 27 чемоданов, из них при обыске изьято 23 чемодана со следующим имуществом:

Костюмов мужских шерстяных — 9 шт.

Отрезов шерстяных для мужских костюмов — 14 шт.

Платьев женских разных и отрезов на платья — 45 шт.

Мужской и женской обуви — 32 пары.

Белья мужского и женского — 29 пар.

Меховых изделий (каракуль, лисы, белка) — 21 шт.

Постельные принадлежности — 17 комплектов.

Столовые серебряные приборы (ложки, вилки, ножи) — 26 комплектов.

Часы ручные импортные — 8 шт.

Патефонных пластинок немецких — 93 шт.

Все изъятое имущество сдано по актовой записи на склад АХЧ штаба дивизии.

Кроме того, у Полозкова изъяты квитанции на отправку семье 16 посылок общим весом 156,4 кг, хотя согласно Постановлению Государственного комитета обороны СССР № 70 540 от 1 декабря 1944 года он как офицер имел право отправить только пять посылок весом 10 килограммов каждая.

О злостном барахольстве и недостойных действиях Полозкова А.С. прошу незамедлительно проинформировать Военный совет 71-й армии для принятия соответствующих мер.

У старшего лейтенанта Львова М.Н. при обыске ничего подлежащего изъятию не обнаружено».

Впрочем, только посылками дело не ограничилось. Возвращавшиеся домой солдаты и офицеры армии-победительницы везли в разоренную страну кто что мог.

Виктор Залгаллер вспоминает, что их повозочный Изосимыч, бывший до войны председателем колхоза в Сибири, демобилизуясь, повез домой набор ручек, петель и прочей скобянки на дом, сбрую для лошади и несколько листов кожи на сапоги.

Барнаулец Василий Фалалеев:

«Я из Германии привез домой немецкий велосипед.

Катался на нем, пока резина не износилась, а потом бросил, поскольку другую взять негде было. У кого возможность была, те больше везли, конечно. Офицеры, те и автомобили, случалось, а уж генералы тем более»

Валентина Братчикова-Борщевская, замполит полевого прачечного отряда:

«Когда надо было отправлять девушек домой, мне хотелось что-то им дать. Они все из Белоруссии и Украины были. Мы стояли в какой-то немецкой деревне, там была швейная мастерская. Я пошла посмотреть: машинки стояли, вот и подарок. Я была так рада, так счастлива. Это все, что я могла сделать для своих девчат.

Все хотели домой и боялись возвращаться. Никто не знал, что нас там ждет»

Уроженец Барнаула летчик Константин Миненков:

«Весь мой трофей — это пуховая перинка. Когда мы уезжали из Германии, ребята понабрали вагоны: пианино и тому подобное. Потом все продавалось, пропивалось. Командир полка Вася Каразеев вывез четыре «опеля». Одну машину с собой привез на 77-й разъезд. А три — в Чкаловск отправил, там у него семья была. Возможности у начальства другие были».

И в завершение главы «Трофейная Германия», чтобы просто в очередной раз проиллюстрировать ситуацию, хочется привести два документа, опубликованных в «Военно-историческом журнале» и сборнике «Военные архивы России». Как говорится, без комментариев:

«Товарищу Сталину.

В Ягодинской таможне (вблизи г. Ковеля) задержано 7 вагонов, в которых находилось 85 ящиков с мебелью.

При проверке документации выяснилось, что мебель принадлежит маршалу Жукову.

Установлено, что и.о. начальника тыла Группы советских оккупационных войск в Германии для провоза мебели была выдана такая справка: «Выдана Маршалу Советского Союза тов. Жукову Г.К. в том, что нижепоименованная мебель, им лично заказанная на мебельной фабрике в Германии «Альбин Май», приобретена за наличный расчет, и Военным советом группы СОВ в Германии разрешен вывоз в Советский Союз. Указанная мебель направлена в Одесский военный округ с сопровождающим капитаном тов. Ягельским. Транспорт № 15 218 431».

Вагоны с мебелью 19 августа из Ягодино отправлены в Одессу.

Одесской таможне дано указание этой мебели не выдавать до получения специального указания.

Опись мебели, находящейся в осмотренных вагонах, прилагается.

Булганин

23 августа 1946 года».

АКТ

0 передаче Управлению делами Совета Министров Союза ССР изъятого Министерством государственной безопасности СССР у Маршала Советского Союза Г.К. Жукова незаконно приобретенного и присвоенного им трофейного имущества, ценностей и других предметов.

I

Кулоны и броши золотые (в том числе один платиновый) с драгоценными камнями — 13 штук.

Часы золотые — 9 штук.

Кольца золотые с драгоценными камнями — 16 штук.

Серьги золотые с бриллиантами — 2 пары.

Другие золотые изделия (браслеты, цепочки и др.) -

9 штук.

Украшения из серебра, в том числе под золото, — 5 штук.

Металлические украшения (имитация под золото и серебро) с драгоценными камнями (кулоны, цепочки, кольца) — 14 штук.

Столовое серебро (ножи, вилки, ложки и другие предметы) — 713 штук.

Серебряная посуда (вазы, кувшины, сахарницы, подносы и др.) — 14 штук.

Металлические столовые изделия под серебро (ножи, вилки, ложки и др.) — 71 штука.

II

Шерстяные ткани, шелка, парча, бархат, фланель и другие ткани — 3420 метров.

Меха — скунс, норка, выдра, нутрии, черно-бурые лисы, каракульча и другие — 323 штуки.

Шевро и хром — 32 кожи.

Дорогостоящие ковры и дорожки больших размеров — 31 штука.

Гобелены больших размеров художественной выделки — 5 штук.

Художественные картины в золоченых рамах, часть из них представляет музейную ценность — 60 штук.

Дворцовый золоченый художественно выполненный гарнитур гостиной мебели — 10 предметов.

Художественно выполненные антикварные вазы с инкрустациями — 22 штуки.

Бронзовые статуи и статуэтки художественной работы — 29 штук.

Часы каминные, антикварные и напольные — 9 штук.

Дорогостоящие сервизы столовой и чайной посуды (частью некомплектные) — 820 предметов.

Хрусталь в изделиях (вазы, подносы, бокалы, кувшины и другие) — 45 предметов.

Охотничьи ружья заграничных фирм — 15 штук.

Баяны и аккордеоны художественной выделки — 7 штук.

Пианино, рояль, радиоприемники, фарфоровая и глиняная посуда и другие предметы согласно прилагаемым поштучным описям.

Всего прилагается 14 описей.

Сдали:

Заместитель Министра Госбезопасности СССР,

генерал-лейтенант Блинов А.С.

Начальник отдела «А» МГБ СССР,

генерал-майор Герцовский А.Я.

Приняли:

Управляющий делами Совета Министров СССР Чадаев Я.Е.

Зам. Управделами Совета Министров Союза ССР Опарин И.Е.

3 февраля 1948 года,

город Москва».

Надо отметить, что некоторым высокопоставленным лицам за свою неуемную тягу к барахольству пришлось-таки со временем поплатиться.

Журналист Алексей Тепляков, основываясь на документах фонда Комитета партийного контроля при ЦК КПСС (РГАНИФ.6.), пишет:

«Будучи с 1944 г. начальником Управления контрразведки Смерш Первого Белорусского фронта, А.А. Вадис тогда же создал при Управлении нелегальный склад трофейного имущества, из которого делал подарки заместителям начальника УКР Смерш В.С. Абакумову, Н.Н. Селивановскому, И.И. Врадию и другим высокопоставленным чекистам. А самому В.С. Абакумову в 1945 г., будучи в Москве, Вадис отправил на квартиру «чемодан с дорогостоящими вещами». Не забывал и себя — ценное имущество отправлял семье служебным самолетом из Германии в Москву, и супруга Вадиса им спекулировала; сам же из Берлина вывез вагон мебели и прочих вещей, а также легковой автомобиль. Затем Вадис привез в Москву массу «трофеев», приобретенных во время работы в Маньчжурии (меха, шелковые и шерстяные ткани, и пр.), где в 1945 г. служил начальником УКР Смерш Забайкальского фронта. Опять-таки Абакумову в конце 1945 г. достались от Вадиса многие ценные вещи, включая сервизы из 120 предметов и шахматы из слоновой кости. Впоследствии Вадис дорос до заместителя МГБ УССР, но в январе 1952 г. был исключен из партии за то, что не обеспечил мер по ликвидации оуновского (украинских националистов. — Авт.) подполья, неумеренное пьянство и излишнюю любовь к трофеям.

Начальник ОКР Смерш 5-й Ударной армии Н.М. Карпенко в 1945 г. реквизировал «большое количество ценностей и валюты, изъятых в отделении Рейхсбанка в Берлине», из которых часть присвоил, а некоторые ценности (платина, золото, серебро, драгоценные камни) незаконно раздал своим подчиненным и другим лицам. Тот же Вадис получил от Карпенко 40–50 золотых часов, из которых себе взял две пары, а остальные раздал руководящим работникам НКГБ. Работая с 1947 г. начальником УМГБ по Алтайскому краю, генерал-майор Карпенко был в декабре 1951 г. арестован за мародерство в оккупированной Германии; при обыске у него нашли четыре золотых портсигара, 30 золотых часов и много других дорогих ювелирных изделий. Осужденный за «злоупотребление служебным положением, хищение государственного имущества и ложный донос» на 10 лет заключения, Карпенко был досрочно освобожден в ноябре 1958 г. как инвалид».

Дата добавления: 2015-08-13