Насильникам и грабителям — расстрел!

В общем, за изнасилование француженки — смерть, а «русские бабы» «с жалобами могут не приходить». А вот советские военные власти на территории Германии на такие «жалобы» реагировали весьма активно, а еще до их появления этим занималось командование наступающих все дальше на Запад армейских частей.

«Из приказа Военного совета 1-го Белорусского фронта (25 апреля 1945 года):

«….Я имею сведения о том, что в частях, спецподразделениях и тылах продолжаются случаи бесчинства по отношению к немецкому населению, продолжается мародерство, насилие и хулиганство.

Все эти факты, позорящие наших красноармейцев, сержантов и офицеров, показывают, что командиры частей и спецподразделений не сумели добросовестно, жестко и быстро провести в жизнь указания тов. Сталина и указания Военного совета фронта о запрещении незаконных действий в отношениях к немецкому населению.

Я считаю, что такими гнусными делами не занимаются бойцы, сержанты и офицеры, честно сражающиеся в бою за Родину. Мародерством, насилием и другими преступлениями занимаются лица, не участвующие в бою, которые не дорожат честью бойца и честью части — люди, морально разложенные.

Я строго требую от командиров корпусов, дивизий и частей немедленно навести жесткий порядок и дисциплину в частях, особенно в тыловых частях. Всех мародеров и лиц, совершающих преступления, позорящих честь и достоинство Красной армии, арестовывать и направлять в штрафные части, а офицеров предавать суду чести военного трибунала.

Настоящую директиву объявить всему красноармейскому, сержантскому и офицерскому составу 1-го Белорусского фронта.

Жуков »

«До сведения всего личного состава довести, что я не буду утверждать мягкие приговоры и всем убийцам, насильникам, грабителям и мародерам буду требовать исключительно высшую меру наказания — расстрел!

Командир 136-го стрелкового корпуса Герой Советского Союза генерал-лейтенант Лыков».

И такие приговоры, действительно, и выносились, и утверждались, и приводились в исполнение. Причем не только в 136-м стрелковом корпусе. Воевавший в конце Великой Отечественной в сформированной в Бийске 232-й стрелковой дивизии автор книги «Гибель второй батареи» Борис Чирков пишет в главе «Казнь старшины»:

«Шел 1945 год. По-весеннему хорошее настроение было у всех воинов нашей армии. С наступлением весны ожидали завершения этой тяжелой войны. Вот в такое время к нам поступило тревожное сообщение о том, что в одном из подразделений арестован старшина и в ближайшие дни предстанет перед судом военного трибунала. В один из мартовских дней к нам прибежал связной и сказал, чтобы все свободные от передовой линии солдаты были срочно построены у покинутой нами траншеи на опушке леса, там уже собираются солдаты из других подразделений.

Солдат выстроили возле траншеи буквой «П». По шеренгам прошел слух: будут казнить старшину, а за что, пока еще никто не знал, говорили разное. Когда собрались все (здесь присутствовали представители многих подразделений) и было закончено построение, раздалась команда: «Равняйсь! Смирно!». В этот момент вышла группа незнакомых офицеров в интендантских формах в сопровождении нескольких автоматчиков.

Вслед за ними, наклонив голову, шел старшина без ремня и с расстегнутым воротником гимнастерки, его сопровождали два автоматчика. В середине нашего строя они остановились, а старшину подвели к самому краю траншеи, и зачитали приговор, в котором говорилось о том, что Сидоренко Иван Максимович (фамилия вымышленная, настоящей я не помню), рождения 1918, женат, имеет двоих детей, во время кратковременной остановки в одном из небольших сел надругался над несовершеннолетней чехословацкой школьницей, исход — тяжелые последствия. Своими действиями он скомпрометировал высокое звание советского воина, всю нашу победоносную армию, несущую народам Запада свободу от фашистского ига. За преступление, совершенное перед нашей армией и дружественным нам чехословацким народом, старшина Сидоренко приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

Весь строй вздрогнул и смотрел на старшину, приговоренного к смерти. Даже после зачтения приговора военного трибунала стоящие в строю солдаты не верили в исполнение приговора. Не может кончиться такой смертью жизнь боевого старшины, думали мы. Ведь старшина в части с первого дня формирования дивизии в Бийске. Он прошел от Воронежа через всю Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию и вошел в Чехословакию победителем. Его боевые заслуги отмечены правительственными наградами.

И вот словно артиллерийский выстрел прозвучал голос судьи: «К смерти». Все, что угодно: разжалование, штрафной батальон, наконец тюрьма, но только не это — так думали солдаты, стоя плотной шеренгой вдоль траншеи. Не может кончиться смертью, думал и я.

Захлопнув свою папку, судья-офицер отошел подальше от осужденного и приказал: «Привести приговор в исполнение!». Из группы офицеров быстро вышел старший лейтенант и скомандовал: «Кругом!». Старшина встрепенулся, но выполнил команду по всей форме, застыл лицом к траншее — к своей могиле. «Три шага вперед, шагом марш!» — последовала очередная команда. Старшина шагнул шаг, другой смотреть было невыносимо. Я хотел сглотнуть слюну, но во рту все пересохло. На лбу выступил пот. Раздалась очередная команда, жесткая, хладнокровная: «Огонь!». После коротких очередей, выпущенных одновременно из нескольких автоматов, старшина рухнул на дно траншеи. Несколько солдат, орудуя саперными лопатками, моментально сравняли траншею, где лежал старшина, с уровнем основания грунта. Ни бугорка, ни холмика не осталось на месте захоронения. После этого колонны разошлись.

Многое промелькнуло в голове, пока шли в колоне к своим боевым порядкам. Вспоминалась и Зоя Космодемьянская — поруганная и покалеченная была повешена в Петрищево, и таких случаев были десятки и, может быть, сотни тысяч. Кто за них ответил? Над советским старшиной была устроена жестокая расправа. Нам говорили, что это была показательная казнь в назидание всем остальным. Назидания не получилось. Наш солдат ломился все дальше на запад, и аналогичные случаи нередко повторялись. Вот она какая война, фронт. Здесь никто не шутил: ни солдат, ни генерал.

Какого содержания получили сообщение его жена и двое детей, мне было неизвестно. Вероятнее всего: пропал без вести. Война все спишет».

* * *

Выписка из политдонесений (март-апрель 1945 г.)

«26 °CД. 7.3.45 г. в 103 °CП офицер Дрозд организовал групповое насилие над несовершеннолетней немкой. Он был привлечен к суду военного трибунала и осужден на 7 лет.

241 СП 10.3.45 г. — ст. лейтенант Абабков, находясь в нетрезвом состоянии, учинил насилие над немками, причем двадцатилетнюю немку отдал пьяным красноармейцам, а пятнадцатилетнюю Шарайн Гертруду изнасиловал сам. Ст. лейтенант Абабков факт грубого насилия над немками не отрицает.

11.3.45 г. — мл. лейтенант, командир пулеметного расчета 1716 зенитного артполка получил задание отправиться в населенный пункт для заготовки мяса. Вместо выполнения задания Якунин занялся барахольством. В пьяном состоянии изнасиловал двух немок, а после этого из своего автомата застрелил шесть человек, в том числе трех детей до 8 лет.

30 марта 1945 г. Якунин исключен из кандидатов в члены ВКП(б), за пьянство и самочинный расстрел немецкой семьи судом военного трибунала осужден и приговорен к 10 годам лишения свободы по ст. 136, ч. 2-я и 163, ч. 2-я УК РСФСР.

71 СД. 16.3.45 г. — красноармейцы Терещенко, Белоногов, Песков и Воробьев терроризировали семью Елинского, вначале открыв стрельбу из личного оружия, а затем учинили коллективное изнасилование трех женщин — дочерей Елинского Антона — Владиславы, Теодоры и Марии в присутствии их родителей и родственников (муж Владиславы Лябенец перед тем был избит ими до полусмерти и заперт в холодном сарае).

185 СД. Сержант Гренков, находясь в состоянии опьянения, в ночь с 14 на 15 апреля 1945 г. зашел в дом к местной жительнице Доменяк Левкадии и в ее присутствии под угрозой убийства совершил половой акт с ее 13-летней дочерью Доменяк Яниной.

На основании статьи 153 ч. 2-я УК РСФСР Гренков приговорен к 8 годам лишения свободы».

И еще несколько коротких отрывков из книги «Женщина и война» Алэн Польц. Так сказать, для полноты картины:

«Мы вывели или думали, что вывели, закономерность: после каждого крупного боя или после того, как деревню отбивали у противника, следовали три дня дозволенного мародерства. Свобода грабить и насиловать. Потом вступал в силу запрет: говорили, что за доказанное изнасилование солдата могли и расстрелять.

Не помню, как я попала однажды в такую ситуацию: передо мной выстроили шеренгу солдат, и я должна была показать на того, кто меня изнасиловал. Помню лишь смутно: морозным зимним утром я прохожу перед строем, солдаты стоят вытянувшись, ровно, по стойке «смирно». Слева меня сопровождают двое офицеров. Пока я прохожу вдоль шеренги, они держатся чуть позади. В глазах одного из солдат я увидела страх: он был совсем молодой. По этому страху я и догадалась: это он. Но таким сильным, таким жутким было то, что блеснуло в его глазах, что я сразу почувствовала: нельзя. Нет никакого смысла убивать этого мальчишку. Зачем, если другие останутся безнаказанными? Да и этого, единственного из всех, зачем? И прошла мимо.

…Когда к нам ворвались двое или трое русских — снова хотели меня изнасиловать, не помню уж, как и что, но Сергей меня, собственно, даже не трогал. Помню только, он стоял и кричал, когда Рожика побежала в комендатуру звать на помощь: опять солдаты насильничают. Увидев это, товарищи Сергея сбежали, он остался один. Прибыл патруль, Сергею нещадно расквасили лицо и увели.

На следующий день Сергей вернулся с двумя или тремя товарищами и орал, что из-за меня ему набили морду. У них между мужчинами и женщинами — равенство. Он поставил меня на середину комнаты: теперь и мне достанется так же, как и ему. Я думала, что получу такую пощечину, что голова слетит с плеч, все зубы вылетят. Приготовилась, закрыла глаза, немного пригнулась, чтобы не упасть. И ждала, когда Сергей ударит. Оглушительный треск: он хлопнул в ладоши и поцеловал меня. Конечно, весь дом сотрясался от хохота.

Лучше всего было там, где много старух, — там безопаснее, потому что русские любили «бабок» и «мамок», относились к ним почтительно. Их даже подкармливали, не били, не обижали. А если и случалось иногда, что какую-нибудь старушку насиловали заодно с молодыми, — боже мой, ночью ведь все кошки серы».

Дата добавления: 2015-08-13